Код Розы

Кейт Куинн, 2021

Новый роман «королевы исторической беллетристики» Кейт Куинн – это история времен Второй мировой войны о трех шифровальщицах и шпионе, которого они должны вывести на чистую воду. В 1940-м, когда Англия уже ведет войну с нацистами, три очень непохожие женщины встречаются в поместье Блетчли-Парк, где в обстановке полной секретности лучшие умы Британии работают над расшифровкой радиосообщений немцев. Озла – легкомысленная дебютантка из высшего света, крутящая роман с Филиппом, Принцем Греческим, который через несколько лет станет мужем будущей королевы Елизаветы. Маб – осанистая красавица с трудной судьбой из рабочего района Лондона. И Бетт – тихая мышка из провинциального городка, живущая под тиранической пятой ханжи-матушки. Их объединяет война, неожиданные способности, которых они в себе и не подозревали, и работа, странная, интересная и очень важная. «Код Розы» – это сложное переплетение военной истории, любовных линий, шпионских страстей, но прежде всего потрясающе выписанная история женской дружбы в военные годы.

Семь лет назад. Июнь 1940 года

Глава 6

«Дорогой Филипп, я работаю в каком-то дурдоме, честное слово». Озла представила себе, как пишет эти слова светловолосому принцу. Конечно, никаких подробностей о новой работе в письмах, которые она посылала на его корабль, сообщать было нельзя, но она привыкла мысленно разговаривать с ним, вышивая забавные разноцветные узоры по суровой канве повседневности. «Точнее, это дурдом поменьше внутри большого. Большой называется Блетчли-Парк, а маленький — Четвертый корпус. Описать Четвертый корпус поистине невозможно».

Дав подписку о неразглашении государственной тайны, на следующее же утро, ровно в девять часов, она вышла на свою первую смену, в восторге от того, что будет заниматься чем-то поважнее клепания листов дюраля. Больше всего на свете ей хотелось проявить себя, доказать всем, что веселая девушка из Мейфэра, которая однажды присела в реверансе перед королем, увешанная жемчугами и увенчанная страусовыми перьями, в военное время способна тем не менее закатать рукава и исполнить свой долг перед родиной не хуже других. И что ей вполне можно доверить важную работу.

Ну да, собирать «харрикейны» тоже было полезным делом, но то, чем ей предстояло заниматься теперь, находилось совсем на другом уровне. Озла уже поклялась себе, что не сбежит отсюда, как бы трудно ни пришлось. Жаль только, что они с Маб не будут работать вместе. «Дорогой Филипп, девушка, с которой я квартирую, просто невероятная. Запрещаю тебе с ней знакомиться, слышишь? Не то ты наверняка тут же влюбишься в нее, и тогда я ее возненавижу. Ее, не тебя — ты-то просто не сможешь удержаться. Маб достаточно всего лишь приподнять свою роскошную бровь — и дело сделано. А мне не хотелось бы ее ненавидеть. Мне нужны союзники, чтобы выжить в доме жуткой миссис Финч. Позже расскажу о ней подробнее».

Солнечным июньским утром Озла и Маб прибыли к воротам Блетчли-Парка. Дальше Маб направили в Шестой корпус, а Озлу — в Четвертый.

— Ну что ж, — Маб лихо сдвинула набекрень свою соломенную шляпку, — покажи мне хоть одного подходящего холостяка, Шестой корпус, и мы с тобой сработаемся.

Озле оставалось лишь надеяться, что Маб встретился экземпляр поинтереснее того, что открыл дверь ей самой.

— Отдел немецкого военно-морского флота, — вместо приветствия сообщил ей приземистый лысеющий мужчина в свитере с узорами, когда Озла переступила порог длинного зеленого здания, которое прилепилось к боку особняка, словно гигантская лягушка. — Вы по немецкой части?

— В смысле, принесла ли я в сумочке живого немца? — рассмеялась Озла. — Вынуждена тебя разочаровать, дружок.

Он недоуменно посмотрел на нее. Озла вздохнула и на безупречном верхненемецком^[26] принялась цитировать Шиллера. Мужчина остановил ее нетерпеливым жестом:

— Хорошо, хорошо. Будете помогать с регистрацией бумаг, разбирать телеграммы, сообщения с телетайпа…

Он быстро провел ее по корпусу, показывая, что где находится: два просторных помещения, разделенных дверью, дальше комната поменьше и еще одна, разгороженная на крохотные закутки.

Везде длинные столы, заваленные бумагами и географическими атласами, вращающиеся стулья, стеллажи с ячейками для документов, выкрашенные в зеленый цвет стальные шкафы с картотекой… Духота была невыносимая. Мужчины работали в рубашках, женщины поминутно промокали носовыми платочками лоснившиеся лица.

— В общем, разберетесь, — рассеянно сказал провожатый Озлы, передавая ее приветливой женщине средних лет.

Та поняла причину замешательства новенькой и ласково улыбнулась.

— Даже попытайся он вам что-нибудь объяснить, понятнее бы не стало. Университетские на такое просто неспособны.

«Вот так, дорогой Филипп, со словами “В общем, разберетесь” меня и ввели в мир криптоанализа».

— Я мисс Синьярд, — представилась женщина и подвела Озлу к остальным сотрудницам отдела. Некоторые девушки, несомненно, были из одного с ней социального класса — их выдавали мейфэрский выговор и драгоценности, другие явно получили высшее образование. Расторопные и дружелюбные, они растолковали Озле, как все устроено. Кто-то сортировал телеграфные бланки, кто-то занимался доселе неизвестными немецкими корабельными кодами и определял принадлежность позывных, подчеркивая их карандашом. Озле вручили высоченную стопку бумаг и дырокол:

— Возьмите-ка эти сигналы и подшейте их как положено, моя милая. Это старые сообщения, зашифрованные ранней версией военно-морской «Энигмы». Шкафы бедного мистера Бирча трещат по швам, давно пора все разобрать.

Озла изучила один из листков. Похоже на радиосообщение; переведенные с немецкого фразы то и дело обрывались, как будто переводчикам дали лишь фрагменты текста.

— А почему вот тут — по-немецки, а вон там — нет? — спросила она у своей соседки по столу, кивком показывая на карточки, заполненные ключами и позывными. Большей частью все это выглядело как полная бессмыслица.

— Это нерасшифрованное. Мы записываем все сообщения в журнал, регистрируем, потом отправляем к спецам из отдела ВМФ, а они расшифровывают содержание. Спецы тут самые мозговитые, — восхищенно добавила она. — Никто не знает, что именно они делают и как им это удается, но все возвращается потом к нам на вполне нормальном немецком.

— Понятно…

Так вот где идет вся важная работа. Озла возилась с дыроколом, стараясь побороть разочарование. Неужели — с ее-то знанием языков — все, что она может делать, это подшивать бумаги и расставлять папки по шкафам? Неужто она опять угодила туда, где настоящим делом занимаются другие? Нет-нет, она вовсе не огорчена, не так уж это ей нужно — чувствовать собственную важность. Просто хотелось быть там, где она по-настоящему пригодится…

«Не думай об этом, — оборвала она собственные мысли. — Все, что здесь делают, важно. И это всего лишь твой первый рабочий день».

— А когда к нам возвращаются все эти расшифрованные сообщения и сигналы на немецком, что потом?

— Потом их переводят, регистрируют, анализируют. В коробках у мисс Синьярд лежат дубликаты всех сигналов, посланных с немецких кораблей и самолетов морской авиации. То и дело кто-нибудь срочно запрашивает копию. Необработанные расшифровки мы отправляем в Адмиралтейство^[27], а еще докладываем по телефону, у нас прямая линия. Звонит туда обычно Хинсли, он связной. Там от него отмахиваются, после чего он добрый час ругается себе под нос.

— А почему от него отмахиваются?

— А тебе понравилось бы, если бы какой-то кембриджский студентик звонил тебе из глуши и козлетоном сообщал, где сейчас находятся вышедшие на охоту немецкие подлодки, а на вопрос, откуда ему это известно, отвечал: «Вам это знать ни к чему»?

«Дорогой Филипп, то самое Адмиралтейство, которое принимает решения насчет твоего драгоценного военно-морского флота, держится на одних только набитых бумагами обувных коробках, при этом никто ничего не знает и все пожимают плечами. Неужели этой войной руководят исключительно идиоты? Тогда понятно, почему немцы вот-вот высадятся на нашем побережье». Конечно, она ни за что не стала бы вставлять в письмо Филиппу такие пораженческие фразы. Озла старалась сочинять для него бодрые, веселые письма; мужчине на войне не хватает только мрачных посланий из тыла.

Но наедине с собой, в мыслях, она не стеснялась своего пессимизма. Трудно сохранять бодрость, если представляешь себе, как будет выглядеть Лондон, когда фрицы приколотят таблички с немецкими названиями улиц на Пиккадилли и Сент-Джонс-Вуд. Такое ведь действительно могло произойти. Никто, разумеется, не признавался в своих опасениях вслух, но тревожило это всех.

Американцы явно не собирались приходить на помощь. Почти вся Европа пала, теперь очередь за Англией — такова была мрачная действительность. «А ведь здесь я, пожалуй, смогу узнавать новости одной из первых», — подумала Озла, протягивая руку за следующей шифровкой. Она узнает о вторжении раньше других в стране — раньше Черчилля, раньше короля, — потому что очередная взломанная немецкая шифровка может содержать приказ группе эсминцев направиться в Дувр. Увы, тот факт, что здешние башковитые ребята способны расшифровать переговоры фашистов, вовсе не значил, что в их силах остановить происходящее.

«Не знаю, чем именно вы там занимаетесь, — мысленно взмолилась Озла, обращаясь к спецам, взламывавшим шифры с немецких подлодок, — но постарайтесь делать это побыстрее». Потому что эти подлодки стаями охотились на корабли вроде того, где находился Филипп.

Это подало ей интересную идею, и она спросила у соседок:

— Раз мы в морском отделе, разрешается ли нам искать определенные корабли в шифровках? Скажем, смотреть, упоминают ли их немцы в своих радиосообщениях? (Например, «Кент», на котором некий светловолосый мичман королевской крови плывет в сторону Бомбея…) Или спрашивать о таких вещах запрещено?

Им было приказано не болтать ни с кем за пределами Блетчли и не разговаривать ни с кем — ни внутри Блетчли, ни снаружи — о работе, которой они занимаются. Однако после таких инструкций оставалось еще много непонятного. Озла вовсе не собиралась нарушать Закон о государственной тайне в первый же день. «Дорогой Филипп, меня должны повесить за измену — или расстрелять, точно не знаю».

— В своем корпусе мы общаемся свободно, — заверили ее коллеги. — Но помни: все, что ты узнаешь здесь, здесь должно и остаться. Если твой парень служит на флоте, можешь поискать упоминания о его корабле, но вот его матери об этом говорить нельзя.

Это как раз не проблема, подумала Озла. Филипп никогда не упоминал свою мать. О сестрах рассказывал — они были замужем за нацистами, и потому он не мог с ними переписываться, — рассказывал и о той сестре, что разбилась на самолете со своей семьей несколько лет тому назад. Даже отца, с которым годами не виделся, он упомянул пару раз, но мать — никогда.

— Так кто же твой приятель с корабля? — подтолкнула ее в бок соседка по столу. — Жених?

— Просто кавалер. — И Озла налегла на дырокол.

Кавалеры у нее были с шестнадцати лет — мимолетные влюбленности с танцами допоздна, иногда с поцелуями на заднем сиденье такси. Ничего серьезного. Филипп ушел в плавание в феврале. К тому времени они были знакомы всего шесть недель — танцы по ночам в «Кафе де Пари», когда у Озлы выдавался выходной, и долгие вечера, когда он приезжал в квартиру, которую она делила с подругой, и лежал там, положив голову ей на колени. Они слушали граммофонные пластинки и болтали ночь напролет.

— Начинаешь влюбляться в своего прекрасного принца? — поддела ее однажды Сара Нортон, когда Филипп ушел от них за полночь.

— Он вовсе не мой принц, — парировала Озла. — Ему нужна девушка, с которой можно погулять перед отправкой на фронт, вот и все. А для меня он просто очередной кавалер.

Но Филипп был единственным, при мысли о ком у нее бежал по жилам огонь, а его поцелуи — первыми, которые показались ей опасными. В последний вечер накануне отплытия он сжал ее руку крепче обычного и спросил:

— Напишешь мне, Оз? Ты пиши мне, а я буду тебе. А то мне совсем не с кем переписываться.

— Напишу, — ответила Озла, не шутя и не поддразнивая.

Он наклонился к ней для еще одного из тех долгих, жарких поцелуев на пороге, которые все не заканчивались, его руки гладили ее спину, а ее пальцы зарылись в его волосы. Прежде чем уйти, он вложил ей в ладонь какой-то предмет, потом наклонился и крепко прижал губы к ее сжатым пальцам — казалось, на целую вечность.

— Счастливо оставаться, принцесса.

Она раскрыла ладонь и увидела холодный блеск его флотского значка, похожего на маленькую брошку, украшенную драгоценными камнями. Она и приколола его на лацкан, как брошку, и тут же снова предостерегла себя: «Осторожнее». Ее мать всю жизнь оказывалась в идиотских ситуациях из-за неподходящих мужчин, и уж в этом отношении Озла твердо решила стать яблочком, которое падает как можно дальше от яблони.

Ее размышления прервал какой-то мужчина, по виду — научный работник, в старом, только что не расползавшемся свитере.

— Поможете, девушки? Мне нужен рапорт номер… — И он отбарабанил длинную последовательность цифр.

— Снимите для него копию, моя милая, — сказала мисс Синьярд, извлекая документ из шкафа.

Озла принялась за работу. Мужчина чуть не приплясывал от нетерпения. Озла вспомнила слова рыжеволосого Джайлза о том, что в Блетчли-Парке полным-полно оксфордских профессоров и кембриджских шахматных чемпионов, и попробовала угадать, чем же занимается этот. Быть может, он один из спецов, работающих на среднем этапе дешифровки: берет белиберду, которую немцы передают друг другу по радиоволнам, ту самую, за учет и регистрацию которой отвечает ее корпус, и разбивает ее на составные части, пока текст не удастся прочесть, перевести, проанализировать и заархивировать в отделе вроде того, где состоит Озла.

— Спасибо! — Мужчина исчез вместе с копией шифровки.

А Озла испытала смешанное чувство удовлетворения и разочарования, снова принимаясь за подшивание бумаг и раскладывание сигналов. Она не имела ни малейшего понятия о том, что теперь произошло, зачем понадобился именно тот рапорт, — и знала, что никогда не получит ответа на свой вопрос. Ну что ж, ничего страшного; для кого-то это было важно, а она сделала то, что от нее требовалось… Надо признать: новая работа оказалась куда проще, чем она надеялась. Правда, все происходило в очень быстром темпе, но чтобы подшивать в папки и сортировать бумаги, хватило бы и горстки мозгов в сочетании с капелькой внимания.

«Дорогой Филипп, как ты думаешь, если раньше я хотела сделать для победы больше, чем просто колотить по дюралю, а теперь хочу сделать больше, чем колотить по дыроколу, значит ли это, что я просто неблагодарная овца?»

— Моя работа — скука смертная, так что рассказывай про свою, — велела Озла вечером своей соседке по комнате. Маб только что вернулась из уборной во дворе, а Озла лежала поперек на своей узкой кровати в одной комбинации и трусах, пытаясь дочитать главу «Ярмарки тщеславия», прежде чем придется гасить свет. — Как прошел твой первый рабочий день?

— Недурно. — Маб сбросила капот, в котором выходила во двор, и тоже осталась в трусах и комбинации. — А больше ведь ничего и сказать нельзя. Все так ужасно засекречено. Не уверена, что нам с тобой даже можно спрашивать друг дружку: «Как дела на работе?»

Комбинация Маб была сильно поношенной. Озла, облаченная в изящную нижнюю сорочку персикового цвета, со вставками из французского кружева, вспомнила, как ровесницы-дебютантки хихикали, рассказывая о бедных девушках, — подразумевались барышни, вынужденные дважды в неделю появляться в том же платье. А еще она вспомнила, как Маб вынула из чемодана ровно четыре безупречно отутюженных платья и повесила их в общий гардероб и как неловко ей тогда стало за свои наряды, числом куда больше четырех.

— Хотя надо заметить, — продолжала Маб, берясь за щетку для волос, — непохоже, чтобы наша пронырливая хозяйка слишком заботилась о соблюдении секретности. Ты видела, как она поджимала губы за ужином, когда мы не на все ее вопросы отвечали?

— И хотелось бы мне посмотреть на человека, у которого получится вставить хоть слово в ее трескотню, — добавила Озла.

Она попыталась пару раз заговорить за столом с блеклой хозяйской дочкой, но не добилась ни звука от этой перепуганной мышки. Зато ее мать так и сыпала вопросами. Озла даже не поняла, как звать девушку — Бетт? Бесс? Неужели всю войну придется обращаться к ней «дорогуша»?

— Одну вещь я тебе все-таки скажу о моем корпусе. — Шевелюра Маб негромко затрещала под энергичным напором щетки. — Где-то там бродит мой будущий муж. В жизни не видала столько подходящих холостяков.

— Ого! Что, сплошь красавчики?

— Я сказала «подходящих», а не красивых. — Маб ухмыльнулась на свой особенный манер, и на смену обычно ровному и настороженному выражению ее весьма строгого лица пришло другое — как у пирата, который заметил на горизонте груженный сокровищами испанский галеон.

«Каравелла “Королева Маб“ вышла на охоту за ничего не подозревающими холостяками Блетчли-Парка», — подумала Озла.

— А в твоем корпусе тебе никто не приглянулся? — поинтересовалась Маб.

— Да я вовсе не ищу себе парня, — отмахнулась Озла.

«Дорогой Филипп, тут полный дурдом, а моя работа, пожалуй, чересчур проста… но, кажется, мне здесь нравится».

Глава 7

Июнь 1940 года

Если бы у Блетчли-Парка был девиз, подумала Маб, он звучал бы так: «Вам это знать ни к чему».

— А другие корпуса тоже так устроены? — спросила она, когда ее впервые провели по коридору, надвое разделявшему Шестой корпус.

— Вам это знать ни к чему, — отрезала с сильным шотландским акцентом ее начальница, женщина уже не первой молодости. — Итак, вас распределили в отдел дешифровки…

И она ввела Маб в какой-то закуток, заставленный архивными шкафами и столами на козлах. На полу линолеум, на окнах светонепроницаемые шторы. Но не это удивило Маб, а два невиданных агрегата на столах. Странные аппараты, будто собранные из абсолютно разнородных частей, топорщились тремя рядами клавиш и были снабжены боковыми колесиками и кое-как притороченными огромными бобинами с бумажной лентой. Гибрид печатной машинки, кассового аппарата и телефонного коммутатора, подумалось Маб. Один агрегат был уже занят — барабанившая по его клавишам женщина согнулась в три погибели, как Квазимодо («Собор Парижской Богоматери» числился под номером 34 в списке «100 классических литературных произведений для начитанной леди»).

— Мисс Чурт, верно? — Шотландка подвела Маб к свободной машинке. — Большинство наших девушек выпускницы Ньюнэма или Гиртона^[28], а что закончили вы?

— Клейборнские курсы секретарей. Я была лучшей ученицей. — «Вот так-то, Гиртон-колледж!» Маб не собиралась стыдиться своей необразованности, как не стеснялась своего простенького белья на фоне французских кружев Озлы.

— Ну… наверное, не имеет значения, — с сомнением произнесла шотландка. — Вот ваш «Тайпекс». Его настроили на расшифровку радиосообщений, которые немцы посылают командному составу на фронтах. Каждый род войск использует для шифрования собственный ключ. Сообщения идут по специальным радиоволнам, а настройки ключа ежедневно меняются. Наши станции прослушивания в Великобритании и за границей перехватывают эти сообщения, записывают и отправляют в БП. К нам в бюро они поступают зашифрованными. Итак, раз, — она подняла палец, — вам выдают настройки, особые для каждого ключа, два, — она подняла второй палец, — вы отлаживаете машинку в соответствии с этими настройками, и три, — еще один палец, — перепечатываете на машинке зашифрованное сообщение, а машинка его расшифровывает и выдает текст на немецком. Все понятно?

«Вообще-то нет».

— Да, конечно.

— В полдень вам полагается часовой обеденный перерыв. Туалеты во дворе. Мисс Чурт, в нашем корпусе работа ведется круглосуточно. Четырнадцать дней ваша смена с девяти до четырех, четырнадцать — с четырех до полуночи, затем двенадцать — с полуночи до девяти утра.

И шотландка унеслась в другой отдел Шестого корпуса. Не успела Маб занять свое место, как девушка в свитере с рябым узором, улиткой сгорбившаяся за вторым «Тайпексом», придвинула к ней стопку бумаг.

— Это остаток сегодняшних «красных», — сообщила она без долгих предисловий. — Что-то они нынче припозднились. Ребята в Третьем корпусе начинают нервничать, если мы не подготовили для них всю пачку к завтраку. Настройки будут такие… — И она показала Маб, как наладить «Тайпекс» для расшифровки «красных» сообщений. Нужно было повернуть в определенном порядке каждое из трех колесиков, затем какой-то Ringstellung — длинный ряд цифр, каждая из которых соответствовала букве алфавита.

Маб следила за ее движениями. Голова у нее шла кругом.

— Дальше надо проверить настройки, — продолжала соседка. — Устанавливаешь каждое из трех колесиков на «А» и печатаешь все буквы с клавиатуры. Если получается ровно буква в букву, можно начинать. Поняла?

«Вообще-то нет».

— Да, конечно.

— Ну а дальше все просто — перепечатываешь как можно быстрее каждое сообщение. — Она показала на притороченные к «Тайпексу» бумажные бобины. — Ты печатаешь зашифрованный текст, а машинка выдаст нормальные буквы. Если получилось похоже на немецкий, отправляем это дальше. Если выглядит как бред, откладываем, и кто-то из более опытных девушек попробует разобраться.

— Но я не знаю немецкого…

— От тебя и не требуется. Достаточно понимать на вид, что это он. Труднее всего распознавать слова в группах по пять букв, в которых все выдается, но со временем наловчишься.

Маб уставилась на стопку бумаг.

— Да мы же это в жизни не закончим!

— С тех пор как немцы оккупировали Францию, мы получаем до тысячи «красных» сообщений в день, — сказала девушка.

Это вовсе не прибавило Маб уверенности в собственных силах. Она нерешительно взяла первый лист. Сверху донизу страницу заполняли блоки по пять букв: «ACDOU LMNRS TDOPS» и тому подобное. Маб взглянула на соседку, сосредоточившуюся над таким же набором бессмысленных букв, и стала размышлять, чем теперь занимается Люси дома в Лондоне. «Не надо мне было тебя бросать ради этого, Люс. Ты осталась одна с Ма в городе, который вот-вот начнут бомбить, а я печатаю полную белиберду в каком-то бараке».

Но что толку ныть. Маб расправила плечи, перепечатала пару пятибуквенных блоков — соседка сказала, что это вводные и подпись, — затем взялась за основной текст: ACDOU LMNRS TDOPS FCQPN YHXPZ. К ее изумлению, машинка выдала совершенно другое: KEINE BESON DEREN EREIG NISSE.

— Keine besonderen Ereignisse, — произнесла соседка. — Эта фраза то и дело возникает. Я уже немного научилась немецкому, она значит «без особых происшествий».

Маб уставилась на текст. «Без особых происшествий». Получается, не такое уж это и важное донесение. Или все-таки?.. А вдруг оно послано из мест, где происшествия ожидались? Тогда известие может оказаться жизненно важным. Она продолжала печатать, а машинка выплевывала ленту с пятибуквенными блоками немецких слов.

— А что делать дальше?.. — спросила она.

— Запиши под настройками окончательное положение колесиков, распишись, наклей расшифровку на бланк и положи вон в ту корзинку. И продолжай работать, пока не закончишь всю стопку. Позже можно будет передохнуть, но сейчас надо поскорее дешифровать все «красные».

— Отчего их называют «красными»? Если можно узнать.

— «Красные» — кодовое слово, обозначающее сообщения немецкой военной авиации.

— А почему именно этот цвет? — завороженно спросила Маб.

Соседка пожала плечами:

— Просто когда наши спецы решали, как взламывать именно этот код, для авиации они использовали красный карандаш. Есть еще «зеленые», «синие», «желтые» — условные названия для разных потоков сообщений.

— А кто такие спецы?

— Мозговитые ребята, которые ломают код. Они вычисляют настройки для каждого шифра, иначе мы бы не знали, как наладить «Тайпексы» для дешифровки. — Она ласково погладила заветные три колесика. — Фрицы меняют настройки раз в сутки, так что ежедневно, едва пробьет полночь, наши умники все начинают сначала и снова находят настройки для каждого ключа.

— А как?

— Да кто их знает? Как-то справляются. Дальше мы дешифруем донесения и отправляем в Третий корпус, где их переводят и анализируют.

Вероятно, этим занимаются девушки, владеющие немецким, — как Озла, подумала Маб. Они берут путаные пятибуквенные блоки на немецком и превращают их в аккуратные читабельные донесения на английском. Сообщения из авиации, сообщения из сухопутных войск — все они перехватываются на дальних станциях радиопрослушивания (что бы это ни означало — Маб представила себе мужчин в наушниках, аппаратура настроена на немецкие радиочастоты, мужчины лихорадочно записывают морзянкой услышанное), затем вихрем проносятся по корпусам Блетчли, где вчерашние студенты взламывают коды, чтобы машинистки вроде Маб могли дешифровать донесения, которые потом переведут билингвы вроде Озлы. Совсем как фабричный конвейер. «А мы читаем твою почту, — подумала Маб, принимаясь за следующий листок. — Как тебе это, герр Гитлер?»

Она отбарабанила на «Тайпексе» еще одно сообщение, наклеила полоски текста на бланк и оформила как положено. К обеду Маб уже наловчилась пробегать глазами по пятибуквенным блокам и понимать, где там галиматья, а где — слова на немецком. Часами согнутая дугой спина ныла, пальцы болели от стука по неподатливым клавишам — и все же она улыбалась. «Взгляните-ка на меня, — думала она. — Это я, Мейбл из Шордича, расшифровываю донесения чертовых фрицев». Ма ни за что бы не поверила, даже если бы Маб могла обо всем ей рассказать.

Прошло еще два дня, прежде чем Маб представился случай посмотреть на мужчин, которых ее соседка по столу назвала спецами.

— Эта коробка с карандашами и прочими канцелярскими принадлежностями предназначена ребятам из соседней комнаты. Мисс Чурт, отнесите им.

Маб вскочила со своего места, сгорая от нетерпения, — наконец-то она увидит других обитателей Шестого корпуса. Дверь на ее стук отворил долговязый рыжий Джайлз Талбот.

— О, это вы! — обрадованно воскликнул он. — «Божественно высокая богиня»…^[29]

— Теннисон! — Приятно было сразу узнать цитату.

Он ухмыльнулся, запрокинув голову.

— Неужели вы угодили в наш круг ада, мисс Чурт?

— Отдел дешифровки, — подтвердила Маб, размышляя, до чего же непривычно видеть на ногах у Джайлза брюки, а не клочья мокрой ряски. — Только, пожалуйста, называйте меня Маб, а не мисс Чурт.

— Если вы согласитесь перейти на Джайлза, о королева фей…

— Спенсер!^[30] Хорошо, договорились.

Маб вручила ему коробку с карандашами и всякой всячиной и огляделась. В этой комнате тоже было душно и тесно. Над столами склонились мужчины, повсюду разбросаны клочки бумаги, огрызки карандашей и запутанные полосы бумажной ленты с напечатанными на них буквами. Сосредоточенность прямо-таки висела в воздухе — равно как и облако табачного дыма. Все курили, невнятно бормотали под нос и что-то записывали. Казалось, еще немного — и они сорвутся. И вообще они выглядели так, будто свалились с другой планеты.

Но Маб была готова спорить на что угодно — это и есть те самые мозговитые ребята, которые ежедневно взламывают ключи к шифрам… И все как один выпускники Кембриджа или Оксфорда, в этом она тоже не сомневалась. Сердце учащенно забилось. В Шордиче-то людей с высшим образованием раз-два и обчелся.

Конечно, то, что парень закончил хороший университет, вовсе не значило, что и человек он хороший. Кому об этом и знать, как не Маб. Она оттолкнула подальше то воспоминание, прежде чем оно снова застынет ледяным комом в животе, — вон отсюда, убирайся, черт тебя подери — и улыбнулась комнате, битком набитой потенциальными мужьями.

«Один, пусть хоть один из вас окажется не только образованным и воспитанным, но и приличным человеком, и я буду не я, если не стану ему такой женой, о какой он и мечтать не смел».

— А как у вас здесь принято развлекаться после смены? — с ослепительной улыбкой спросила Маб у Джайлза.

— О, у нас столько клубов и кружков — не перечесть. Шотландские танцы, шахматы…

— Пляски и игральные доски не для меня, — отмахнулась Маб. — А книги вам нравятся? Мы с Озлой Кендалл решили основать литературный кружок.

— Обожаю хорошие истории. Я весь ваш!

«Может, так оно и есть», — подумала Маб, только что выдумавшая этот кружок. У нее в районе парней на такое не подманишь, зато здешняя компания…

— Первое заседание в следующее воскресенье. Приводите ребят. — Она еще раз улыбнулась всей комнате и вернулась к своему «Тайпексу».

— Я полностью разбита, — простонала Озла, когда долгожданное воскресенье наконец наступило. — Работа сама по себе вроде не тяжелая, но такое чувство, что с каждым днем мы пашем вдвое быстрее.

— В моем корпусе та же история. — В мирное время лихорадочный ритм работы заставил бы Маб задуматься, не стоит ли перевестись в другое место, но шла война, и приходилось терпеть. Она подняла руку с зажатой в ней щеткой и занялась прической. — Хоть в этот вечер не думай о работе. Пора повеселиться.

Первое заседание литературного кружка Блетчли-Парка должно было состояться в «Бараньей лопатке»: Джайлз сказал, что тамошнюю жареную рыбу с картошкой фри нельзя обойти вниманием, а после бесконечных рагу миссис Финч, свинцовой тяжестью оседавших в желудке, такая еда казалась просто пищей богов.

— Кстати, одного парня я пригласила специально для тебя, — весело сообщила Озла. Она тоже старалась оставить позади прошедшую неделю, которая, казалось, тянулась целую вечность, а вместе с ней войну и прочие неприятные темы. — Он из Восьмого корпуса и просто неотразим. В жизни не видала таких высоких мужчин, словно специально создан для жены ростом в шесть футов. Выйдешь за него и сможешь спокойно носить каблуки.

— Проблема не в тех мужчинах, которые ниже меня ростом, а в тех, кому неприятно это осознавать.

— В таком случае как насчет Джайлза? Он слишком большой шутник, чтобы переживать из-за чего бы то ни было, а уж тем более из-за женщин высокого роста.

— Что-то мне подсказывает, Джайлз из тех, кто никогда не женится, — ухмыльнулась Маб. — Впрочем, посмотрим после сегодняшнего заседания. Что хорошо в свиданиях со здешними мужчинами — им не разрешается, как обычно, нудеть о своей работе, и они волей-неволей вынуждены болтать о книгах или о погоде.

— И даже, страшно подумать, время от времени приходится задать девушке пару вопросов о ней самой, — с озорной улыбкой добавила Озла, помахивая сумочкой из крокодиловой кожи. — Пойдешь к Финчам, переодеться?

— Ага. Надену свое красное ситцевое.

— И будешь смотреться шикарно. А я, наверное, не стану заморачиваться с переодеванием. Явлюсь разлохмаченная, в чернильных пятнах — никто внимания на меня не обратит, когда увидят, как ты вплываешь в двери.

«Озла может хоть в болото окунуться, и все равно на нее будут восхищенно глазеть», — подумала Маб. Даже после долгой смены Озла выглядела очаровательно растрепанной, а не всклокоченной и изможденной. Легко можно было бы невзлюбить ее за это, но у Маб почему-то не получалось. Ну как можно невзлюбить девушку, которая подыскивает мужчин ростом выше шести футов для коллекции потенциальных женихов другой девушки?

— А вот и вы, — констатировала миссис Финч, заметив Маб за дверью отдраенной до блеска кухни. — Работаете в воскресный день, как я погляжу?

— Когда идет война, не до отдыха, миссис Ф, — отмахнулась Маб, пытаясь проскользнуть мимо квартирной хозяйки. Однако та встала на ее пути.

— Ну хоть намекните, чем вы там занимаетесь? — проговорила она со смешком. — Ума не приложу, что это за работа скрывается за воротами Парка…

— Уверяю вас, это так скучно, что и говорить не о чем.

— Но мне-то вы можете доверять! — Миссис Финч явно не собиралась отступать. Хотя ее голос и звучал ласково, в глазах появился опасный блеск. — Хоть намекните. Я вам за это отсыплю чуть побольше сахара с карточек.

— Благодарю, не нужно, — холодно ответила Маб.

— Ах, какая осторожность. — Миссис Финч потрепала Маб по плечу. Нехороший блеск в ее глазах усилился, но с дороги она все-таки ушла.

Маб закатила глаза, глядя на ее удалявшуюся спину. Она не замечала сидевшую в углу кухни с миской нечищеного гороха бесцветную дочку миссис Финч, пока та не подала голос — тихо, почти неслышно:

— Просто скажите матушке что-нибудь, что угодно, иначе она не отстанет.

Маб посмотрела на девушку. Не такая уж и юная, как могло показаться на первый взгляд. Ей было двадцать четыре, и в свободное от беготни по материнским поручениям время она трудилась в Женской волонтерской службе. Но из-за бесцветной кожи, которая немедленно краснела по всякому поводу, и вечно опущенных глаз она казалась совсем еще девчонкой.

— Я здесь не для того, чтобы удовлетворять любопытство твоей матери, Бесс, — отрезала Маб, не скрывая раздражения.

Девушка залилась вишневым румянцем.

— Бетт, — почти беззвучно поправила она.

Она лущила горох, сжавшись, будто щенок, жалкий вид которого так и подзуживает людей определенного склада дать ему пинка. Когда Бетт встала, чтобы отнести миску с горохом к буфету, от Маб не укрылось, что карман ее юбки топорщится из-за спрятанной там книжки.

— Дочитала уже «Ярмарку тщеславия»? — спросила она.

Бетт вздрогнула и стала теребить кончик косы.

— Вы ведь не сказали матушке, правда?

— Да за кого ты меня…

Маб проглотила возмущенную тираду. В ее возрасте уже пора бы перестать извиняться перед матерью за библиотечную книгу. «Отрасти себе характер, — хотелось сказать Маб. — А заодно ополосни волосы водой с лимоном и научись смотреть людям в глаза». Чего Маб совершенно не выносила, так это женщин-тряпок. Женщины в ее семье не были идеалом — да что там, большинство были жесткими, бессердечными бабами, — но, по крайней мере, тряпкой ни одну из них не назовешь.

Бетт вернулась за кухонный стол. Вероятно, она так и собиралась просидеть там до позднего вечера, пока мать не отправит ее спать.

— Иди за своим пыльником, Бетт, — неожиданно для себя произнесла Маб.

— Ч-что?

— Сходи за пыльником, пока я буду переодеваться. Пойдешь со мной на первое заседание литературного кружка Блетчли-Парка.

Глава 8

С камышовой крыши «Бараньей лопатки» можно было надзирать за перекрестком Бакингемской и Ньютонской дороги. Бар постоялого двора был уютным и светлым, а отдельная гостиная с ее по-старинному низкими потолочными балками так и манила устроиться поудобнее. Здесь было все, что так пугало Бетт на вечеринках, — теснота, шум, сигаретный дым, быстрый обмен репликами, чужие люди, а также мужчины. Горло ее сдавило от волнения, она безостановочно теребила кончик косы, как будто в этом лежал путь к спасению.

— Так ты прямо тут и квартируешь, Джайлз? — спросил кто-то у худощавого рыжего мужчины. — Черт подери, ну и повезло же тебе!

— И не говори! Миссис Боуден просто сокровище. Карточки ей не помеха — зуб даю, она королева здешнего черного рынка. Я заполучил для нас отдельную гостиную. Берите свои стаканы и пойдемте.

Бетт опомниться не успела, как в ее руке оказалась рюмка хереса. Она не осмелилась даже пригубить напиток — а вдруг мать учует запах спиртного в ее дыхании?

— Да ты отпей, — подбодрила ее Маб.

— Ч-что-о?

Бетт уставилась на собравшихся вокруг стола людей. Вот Озла — она смеется, а какой-то лейтенант зажигает для нее сигарету… Вот нескладные тощие мужчины, по виду типичные университетские преподы, как щенята, завороженно таращатся на Маб… Вот Джайлз с черноволосым великаном — тому даже пришлось пригнуть голову под потолочной балкой… Все они работают в загадочном Блетчли-Парке. А что здесь делает она, Бетт? Она не могла разобрать, что это за люди. Некоторые носили до того потрепанные твидовые пиджаки с заплатами, что ее мать приняла бы их за бродяг, однако при этом не оставалось сомнений в их отличном образовании и высоком происхождении; если честно, она едва понимала, что они говорят.

— Расслабься, — сказала Маб. Она держала бокал пива, с непринужденной элегантностью закинув ногу на ногу. — Мы просто пришли поговорить о книжках.

— Мне нельзя здесь быть, — прошептала Бетт.

— Это литературный кружок, а не бордель.

— Мне нельзя оставаться. — Бетт поставила херес на стол. — Моя мать устроит скандал.

— Ну и что?

— Это ее дом, ее правила, и мне…

— Но также и твой дом. И вообще ты живешь в доме своего отца!

Слова застряли у Бетт в горле. Она не могла объяснить, насколько незаметным был ее отец в семействе Финчей. Он никогда не настаивал на своем. Не таким он был мужем. Не таким отцом.

«Лучший из мужчин», — с неизменной гордостью отзывалась о нем мать Бетт, когда другие женщины жаловались на чересчур властных супругов.

— Мне нельзя оставаться, — повторила Бетт.

— «Жесточайшие мучители женщин — женщины», — процитировала Маб. — Ты уже дочитала до этой фразы в «Ярмарке тщеславия»? — Она изогнула бровь и обратилась к сидящим напротив мужчинам: — Ну так что, как будем выбирать книжку месяца?

— Общим голосованием, — заявил один из тощих ученых. — Не то барышни заставят всех читать романтический кисель.

— Романтический кисель? — возмутилась Озла, втискиваясь за стол слева от Бетт. — Последняя книга, которую я прочла, была «Ярмарка тщеславия»!

— Так это же про девчонок, разве нет? — возразил Джайлз.

— Но автор-то мужчина, так что все в порядке, — ядовито парировала Маб.

— Почему мужчины начинают колебаться, едва им предложат нечто, написанное женщиной? — возмутилась Озла. — Вроде бы уже целый век прошел с тех пор, как бедняжке Шарлотте Бронте пришлось подписываться «Каррер Белл», чтобы ее напечатали!

Подали истекающую жиром жареную рыбу и картошку фри. Бетт и тут не осмелилась притронуться к своей порции. Приличные девушки не едят в пабах, приличные девушки не курят, не пьют, не спорят с мужчинами…

«Но ведь Озла — девушка приличная», — подумала Бетт, собирая впрок аргументы для разговора с матерью. Маб ни при каких обстоятельствах не заслужила бы одобрения миссис Финч, а вот Озла — совсем другое дело. «Ее ведь представили ко двору; вы не можете утверждать, что она не леди, матушка!» Сейчас эта самая Озла хрустела треской в кляре, хлестала херес и спорила с Джайлзом об «Алисе в Зазеркалье» Льюиса Кэрролла — словом, развлекалась вовсю.

Бетт подумала, что и аргумент с дворцом может не убедить мать. Для нее важно одно: Бетт ушла из дому без спросу.

— Я голосую за Конан Дойля, — сказал крупный брюнет, сидевший справа от Бетт. — Кто же не любит Шерлока Холмса?

— Да ты ведь уже прочел каждую строчку, написанную Конан Дойлем, Гарри…

Имя «Гарри» ему совсем не подходит, подумала Бетт, украдкой глядя на поклонника Шерлока Холмса. Мало того, что он настоящий великан — почти на голову выше Маб и такой крупный, что в дверь протиснулся боком, — но еще черноволосый и смуглый, почти темнокожий.

Бетт представила себе шепотки местных кумушек («Интересно, он черномазый или итальяшка?»), но говорил он без иностранного акцента — тот же интеллигентный выговор, что и у остальных.

— Мальтиец, араб, египтянин, — сказал он, поймав любопытный взгляд Бетт.

— Что? — От неожиданности она чуть не подпрыгнула.

— Семья моего отца происходит с Мальты, а родители матери — египетский дипломат и дочь багдадского банкира, — ухмыльнулся он. — Не стесняйтесь, всем любопытно. Кстати, меня зовут Гарри Зарб.

— Вы очень хорошо говорите по-английски, — с трудом выдавила она.

— Ну… та ветвь нашего рода, к которой принадлежу я, живет в Лондоне уже третье поколение, крещен я в англиканской церкви, а учился в Кингз-колледже в Кембридже, как и дед, и отец. Было бы весьма неловко, если бы после всего этого я не очень хорошо владел английским.

— П-простите, — прошептала Бетт, сгорая от стыда.

— Когда выглядишь как я, все думают, что ты родился в шатре среди песчаных дюн, — равнодушно пожал он плечами, но Бетт так устыдилась своих вопросов, что не смогла продолжать разговор.

Она перестала прислушиваться к общей беседе. На соседнем столике обнаружилась брошенная кем-то газета, и Бетт тут же принялась за кроссворд. Он был наполовину заляпан жирными пятнами, но это ее не остановило. В кармане нашелся огрызок карандаша.

— Ты пронеслась по нему, как победитель на скачках, — рассмеялась Озла, но Бетт лишь молча уставилась в пол. Когда же закончится этот вечер?

Стоило Бетт увидеть мать за кухонным столом — в руках Библия, на щеках горят два красных пятна, — и она затряслась всем телом.

— Только не хмурьтесь, миссис Ф, — начала Озла, сияя своей неотразимой улыбкой, как только они вошли в кухню, — Бетт совсем не виновата!

— Это мы ее заставили, — добавила Маб. — Серьезно…

— Не пора ли вам спать, девушки? — Миссис Финч посмотрела на кухонные часы. — Через двадцать минут я гашу свет.

Им не оставалось ничего другого, как отправиться наверх. Миссис Финч сморщила нос, унюхав сигаретный дым, пиво, херес.

— Простите, матушка, — только и успела пролепетать Бетт, как мать схватила ее за руку.

— Завтра о тебе поползут слухи. Об этом ты не подумала? — Миссис Финч не кричала, а говорила с горечью, что было еще невыносимее. — Какая неблагодарность, Бетан. Какой позор. — Она протянула Бетт открытую на Книге Второзакония Библию и начала цитировать: — «Если у кого будет сын буйный и непокорный, неповинующийся голосу отца своего и голосу матери своей, и они наказывали его, но он не слушает их…»

— Матушка…

— Или ты думала, что к дочерям это не относится? «И скажут старейшинам города своего: “сия дочь наша буйна и непокорна, не слушает слов наших, мотовка и пьяница”»…^[31]

— Да я ни капли не выпила!

Миссис Финч печально покачала головой, продолжая протягивать дочери Библию. Бетан взяла тяжелый том в вытянутые руки, глядя сквозь слезы на страницу Книги Второзакония. Однажды ей пришлось держать книгу целых полчаса, тридцать мучительных минут. Но ведь сейчас так поздно, мать не станет…

— Ты разочаровала меня, Бетан.

Библия начала опускаться, и мать больно ущипнула Бетт с внутренней стороны предплечья. Она снова заговорила, негромко порицая дочь. Бетт повела себя самым бесстыдным образом. Она опозорила мать, которая заботится о ней, слишком тупой и рассеянной, чтобы самой о себе позаботиться. Бетт следует радоваться, что она никогда не выйдет замуж и не родит детей, ведь тогда она не узнает, как дети разбивают сердце родителям… Пятнадцать минут спустя Бетт захлебывалась от рыданий, слезы ручьем текли по ее горящим щекам, руки дрожали, мускулы одеревенели от усилия удержать книгу на уровне глаз.

— Конечно же, я прощаю тебя, Бетан. Можешь опустить Библию. — На сей раз мать просто потрепала дочь по бессильно упавшей руке, а не ущипнула. — От всего этого у меня вот-вот разыграется головная боль…

Еще не осушив глаза, Бетт кинулась за мокрым полотенцем и скамеечкой для ног. Спать ее отпустили лишь через полчаса. Ее руки висели, как вареные макаронины, мускулы горели. Наконец-то осмелившись потереть нежную кожу на сгибе локтя — у миссис Финч были сильные пальцы, и щипала она очень больно, — Бетт дошла до лестничной площадки и услышала голоса за дверью Озлы и Маб.

–…Бедная Бетт, — донеслись до нее слова Озлы.

— Пусть вырабатывает характер, — резко ответила Маб. — Попытайся моя мать напасть на меня вот так в моем возрасте, уж я бы ей показала.

— Но она — не ты, королева Маб. В жизни не видала более полного и безнадежного воплощения Фанни Прайс. (Маб вопросительно хмыкнула.) Ну, помнишь, та тряпка, героиня «Мэнсфилд-парка»? Выглядит как чучело и мешает людям развлекаться. Только не говори, что ты не читала Остен…

Бетт не стала дожидаться, что будет дальше, и проковыляла в свою комнату. От этого нового унижения она вспыхнула и снова расплакалась. Какой глупой, какой жалкой она себе казалась — поверила, что если девушки из Блетчли-Парка бросили ей пару добрых слов, как кость собаке, это значит, она им хоть чуточку нравится. Еще глупее и жальче было думать, что если кирпичный особняк неподалеку стал центром военной деятельности, ее жизнь изменится. В жизни Бетт ничего не изменится. Никогда.

Глава 9

Когда июнь плавно перетек в июль, Озла поняла, что у нее руки чешутся взяться за какое-нибудь дело. Работа постоянно шла в лихорадочном ритме, однако в интеллектуальном смысле она оставалась на уровне игры в крестики-нолики. «Мне нужна задача, — подумала Озла, помогая мисс Синьярд записывать незнакомые немецкие коды, определять которые предстояло уже другому отделу. — Точнее, она мне понадобится, когда я вернусь в дневную смену…» Смена с девяти утра до четырех была еще ничего, но когда выпадала очередь работать с четырех до полуночи, Озле стоило большого труда не скатиться в полное уныние. Одно дело ввалиться домой за полночь, потому что ты веселилась в «Кафе де Пари», и совсем другое — в изнеможении упасть на кровать в час ночи, после того как допоздна занималась подготовкой на случай вражеского вторжения.

— Мы планируем организовать мобильный отдел ГШКШ, — деловито, без сантиментов сообщила девушкам из своего отдела мисс Синьярд. — Сотрудницы отдела немецкого флота, которых для этого отберут, получат специальные паспорта, чтобы быть наготове сорваться с места в любой момент.

«А потом окопаться на холмах и продолжать сопротивление, когда все здесь оккупируют немцы», — подумала Озла, ощущая мерзкий ком в желудке. До сих пор она довольно отвлеченно размышляла о возможной оккупации своей родины, словно о черной туче, маячившей где-то далеко на горизонте, однако сейчас видеть, как всерьез готовятся к тому дню, когда немецкие танки покатятся по улицам Блетчли…

Сообщи мисс Синьярд эту новость в дневную смену, Озла, пожалуй, гордо вскинула бы голову и подумала: «Не нужен нам никакой мобильный отдел ГШКШ, не побежим мы на холмы, потому что ты никогда не сможешь высадиться на наш остров, герр Гитлер. Только через мой труп и трупы всех прочих жителей Британии!»

Но в жутковатой атмосфере душной темной ночи объявление мисс Синьярд и то, что оно предполагало, просочилось в душу Озлы, как медленный яд. Если уже готовят документы и отдают приказы, значит, немецкого вторжения ожидают со дня на день.

«Дорогой Филипп, если от меня вдруг перестанут приходить письма…»

— По крайней мере, нас пока не посылают в ночную смену, — зевнула одна из коллег Озлы, заметив, что та давно молчит. — А вот наши умники трудятся еще и с полуночи до девяти утра, потому что в полночь фрицы меняют все шифры и настройки.

— Интересно, как они это делают — в смысле, шифры взламывают? — И может ли она, Озла, этому научиться, если добьется перевода от подшивок и дыроколов на работу посложнее? Такую, где ее ум будет слишком занят делом, чтобы переживать из-за вторжения. — У меня, конечно, и мысли нет спрашивать; капитан Деннистон наверняка велит затащить меня за особняк и расстрелять за такое. Но все равно ведь любопытно. Должно быть, эти парни ужасно умные.

— А там не только парни.

«Вот так новость!» — подумала Озла.

— У Нокса в отделе хватает и девушек, — продолжала соседка. — Знаешь флигелек около конюшен? Его называют гаремом, потому что Нокс старается брать к себе исключительно женщин.

— Дай угадаю — все как на подбор красотки, и всем меньше двадцати? — Спасибо, должность такого рода Озлу не привлекала, как бы она ни стремилась к по-настоящему полезной работе.

— Вовсе нет, совсем не тот случай. Помню, Хинсли бесился с месяц назад, потому что Нокс забрал к себе девушку с хорошим немецким, а Хинсли рассчитывал заполучить ее в наш отдел. Джейн ее зовут. Так вот, видала я эту Джейн, у нее нос как у утки. Человек, который стремится набить свой отдел красотками, в жизни бы ее не отобрал. Зато она умная. Умные девушки попадают к Дилли Ноксу. Понятия не имею, чем они там занимаются.

Это было характерно для Парка: сплетни текли рекой, но никто ничего не знал наверняка.

Настала полночь, и под безоблачным темным небом зевающая Озла вышла из Четвертого корпуса. Дешифровщики и переводчики спешили домой, а на их места заступали другие растрепанные ученые и девушки в крепдешиновых платьях. Им предстояла ненавистная ночная смена, и они уже сейчас выглядели измученными.

— Если миссис Ф снова постучится к нам в шесть утра, я ей устрою, — проворчала Маб, догоняя Озлу на тропинке. — Мне надо как следует выспаться. Перед завтрашней сменой меня пригласил на обед Эндрю Кемптон.

— Это какой же по счету мужчина зовет тебя на свидание, королева Маб? Третий?

— Четвертый. — Маб не хвасталась, просто выдавала информацию. — Родился в Уитстейбле, изучал немецкую философию в Кембридже, родители умерли…

— Заодно уж пощупай ему бабки и проверь зубы. А на восхитительного Гарри Зарба ты тоже нацелилась?

— Он женат, — с досадой признала Маб. — По крайней мере, сразу об этом сказал. Большинство мужчин сообщают, что женаты, только после того, как уже попытались получить от тебя сама знаешь что.

— Женат, какая жалость. У вас бы родились самые высокие в мире дети. — Разговоры о браке навели Озлу на мысли о вечной старой деве в доме Финчей. После ночных леденящих кровь размышлений о предстоящем вторжении ей еще сильнее захотелось взяться за какую-нибудь задачу. — Надо как-то помочь Бетт. Кошмарная миссис Финч совершенно ее застращала.

— Невозможно помочь человеку, который отказывается сам себе помогать. С того вечера на литературном кружке она на нас глаз не смеет поднять.

Озла была вполне уверена, что после того вечера — прошло уже две недели — видела синяки на предплечье Бетт, с внутренней стороны. Такие отметины получаются, когда сильные пальцы щиплют нежную кожу на сгибе локтя, будто птица клюет спелую сливу. Как внести в унылую жизнь Бетт немного радости и развлечений, не прогневив ее мать, — вот задача, которой стоило заняться.

Озла и Маб уже вошли в поселок Блетчли и свернули за угол — они шагали посередине дороги, чтобы избежать грязи в выбоинах по краям, — когда за спиной у них вспыхнули автомобильные фары. Взвизгнув, Озла прыгнула в придорожные кусты, а Маб, оступившись, очутилась в глубокой луже. Автомобиль со скрежетом затормозил. Из кабины выскочил водитель.

— С вами все в порядке? — Крепко сбитый, с непокрытой головой мужчина. При свете фар он легко извлек Озлу из куста. — Я вас заметил лишь на повороте.

— Отчасти мы и сами виноваты, — признала Озла, переводя дыхание. — Маб?..

Ее подруга с трудом встала на ноги. Озла сочувственно поморщилась. В направленном вниз свете прикрытых шторками фар^[32] можно было разглядеть, что накрахмаленное ситцевое платье Маб заляпано грязью от ворота до края подола. Девушка наклонилась, сняла левую туфлю и изучила сломанный каблук. Даже в темноте Озла увидела, как омрачилось ее лицо. Как бы ни уставала на работе Маб, она каждый вечер начищала перед сном свои дешевые туфли, добиваясь зеркального блеска, будто они куплены на Бонд-стрит^[33].

— Я уверена, что каблук можно починить… — начала Озла, но лицо Маб уже разгладилось. Она размахнулась и метнула испорченную туфлю прямо в грудь едва не сбившего их мужчины.

— Только последний идиот входит в поворот на такой скорости! — заорала она. — Ослеп ты, что ли, ненормальный придурок?

— Судя по всему, да, — согласился мужчина, на лету поймав туфлю. На полголовы ниже Маб, на лоб падает рыжеватая челка. Он заслонил глаза ладонью от света и посмотрел на нее: — Приношу свои извинения.

— Надо все-таки признать, что мы шли прямо посередине дороги, — справедливости ради заметила Озла, но Маб, стоя одной ногой в грязной жиже, продолжала на чем свет стоит поносить незнакомца. Он не возражал и слушал скорее восхищенно, чем возмущенно.

— Да еще и покрышку себе пробили, — закончила Маб, окинув автомобиль испепеляющим взглядом. — Теперь вам придется лезть в болото и менять колесо.

— Если бы умел, непременно полез бы, — ответил незнакомец. — Оставлю машину здесь и пойду на станцию. Вы не в курсе, поезда еще ходят в этом часу?

Маб скрестила руки на груди. Ее щеки все еще горели от возмущения.

— Проще поменять, если у вас найдутся инструменты.

— Не имею ни малейшего понятия, как это делается.

Сдернув уцелевшую туфлю, Маб решительно сунула ее незнакомцу, в одних чулках прошлепала по грязи к багажнику и подняла крышку.

— Обещайте как следует починить мои туфли, и я сменю ваше треклятое колесо.

— Договорились. — Он с улыбкой наблюдал, как Маб деловито достает из багажника инструменты.

— А откуда ты знаешь, как меняют колеса? — удивилась Озла. — Вот я в этом ни бум-бум.

— У меня брат работает в авторемонте. — Маб подоткнула подол, чтобы не запачкать его еще больше, и взглядом заверила незнакомца, что его ожидает медленная мучительная смерть, если он посмеет пялиться на ее ноги. — Фонарик у вас найдется? Посветите, не то я не увижу, что делаю.

Все еще улыбаясь, он поставил испорченные туфли на капот и включил фонарик.

— Вы обе служите в БП? — поинтересовался он.

Озла вместо ответа лишь вежливо улыбнулась — неподходящая тема для разговора с незнакомцем посреди дороги.

— А вы, мистер?.. — начала она.

— Грей. Нет, я работаю в одном из лондонских отделов.

«В разведке, — подумала Озла, одобряя эту неопределенность. — Или в министерстве иностранных дел».

— Начальство послало меня с кое-какой информацией к капитану Деннистону, — продолжил их собеседник. — Тот припозднился с ответом, вот и приходится ехать за полночь.

Озла протянула ему руку, и он ее пожал поверх выбивавшихся из фонарика лучей света.

— Озла Кендалл, — представилась она. — А та, что проклинает ваше колесо, — Маб Чурт.

— Кто-то должен помочь мне с домкратом, — послышался откуда-то снизу раздраженный голос Маб. — Не ты, Оз. Хватит того, что я испортила чулки, сохрани хоть ты свои.

Озла наблюдала, как помогал мистер Грей. Подсобив с домкратом, он перетащил к Маб запасное колесо, потом передал ей еще несколько инструментов, пока Маб не рявкнула:

— Теперь вы путаетесь под ногами! Просто стойте и держите фонарик.

— Жаль, что вы работаете в Лондоне, а не в БП, мистер Грей, — посетовала Озла, когда он выпрямился. Трудно было разобрать в темноте, но выглядел он вроде бы лет на тридцать шесть — тридцать семь, лицо спокойное, широкое, с глубокими носогубными складками. — В нашем литературном кружке не хватает мужчин.

— Литературный кружок? — У него был мягкий мидлендский выговор. Он говорил с Озлой, но не отрывал глаз от Маб, которая со знанием дела обращалась с запасным колесом. — А я думал, девушки из БП интересуются исключительно математикой и кроссвордами.

Что-то шевельнулось в памяти Озлы. Что-то такое насчет кроссвордов…

— Готово. — Маб выпрямилась, смахивая с грязной щеки прядь волос. — До Лондона должно выдержать, мистер Грей, а там уж залатаете старое колесо. Не забудьте, туфли должны ко мне вернуться как новенькие. — Она подняла брови, подчеркивая сказанное.

— Даю вам слово, мисс Чурт. — Он положил пробитое колесо в багажник. — Я ведь не хочу, чтобы меня нашли мертвым в канаве.

Маб мрачно кивнула и обернулась к Озле:

— Идем, Оз.

Мистер Грей попрощался и запрыгнул в автомобиль.

— Ты иди, — ответила Озла, — а у меня появилась колоссальная идея. — Упоминание о кроссвордах будто что-то включило у нее в голове.

В особняке она была лишь однажды, в день приезда. Даже в полночь главный корпус гудел, как улей, набитый не пчелами, а усталыми мужчинами в одних рубашках. К самому капитану Деннистону Озле было не пробиться, но в оранжерее обнаружился флиртовавший с машинисткой Джайлз. Озла взяла его под руку:

— Джайлз, а ты не знаешь, Деннистон все еще ищет новых сотрудников?

— Еще как! Поток сообщений растет, они едва успевают проверять на благонадежность новых кандидатов.

— Что-то такое я слышала насчет кроссвордов…

— Ну да, есть теория, будто любители кроссвордов, математики и шахматисты подходят для нашей работы. По-моему, бред. Я, например, не отличу ладью от слона…

— Дочка моей квартирной хозяйки — гений по части кроссвордов, — перебила его Озла.

— Та серая мышка, которую ты приводила в «Баранью лопатку»? Ты в своем уме, безмозглая дебютантка?

— Ее зовут Бетт Финч. И больше не называй меня так. — Озла вспомнила, как быстро Бетт решила кроссворд тогда, в пабе. «Озла Кендалл, ты не безмозглая дебютантка, ты гений!» Положим, Бетт действительно требуется осветлить волосы, надеть модное платье и сходить на пару-тройку свиданий с военными летчиками. Но ничего этого она не получит, если не выйдет из дома. А ведь даже сидеть за пишущей машинкой или подшивать ночь напролет зашифрованные сообщения наверняка лучше, чем гнуть спину на жуткую миссис Финч до тех пор, пока фрицы не промаршируют по улицам Блетчли.

— Будь другом, Джайлз, замолви за нее словечко перед Деннистоном. Бетт великолепно впишется в Блетчли-Парк.

Глава 10

Август 1940 года

— Вы нам подходите.

Бетт в ужасе уставилась на него.

— А вы волновались, мисс Финч? — Мужчина с усталым лицом, представившийся в начале собеседования казначеем Брэдшоу, поставил какую-то печать на личное дело Бетт. — Не думайте, здесь служат не одни только выпускники Оксфорда. Мы проверили вашу биографию — она чиста как первый снег. К тому же вы местная, а значит, не нужно искать вам квартиру. Начнете завтра в дневную смену. Осталось расписаться вот тут…

Брэдшоу отбарабанил речь о жестоких последствиях нарушения Закона о государственной тайне, но Бетт его не слушала. «Они ведь не должны были меня нанимать», — снова и снова крутилось в ее помутившейся от паники голове. У нее и мысли не возникло, что Блетчли-Парк может предложить ей работу, даже когда неделю назад пришла повестка.

— Там же сказано просто явиться на собеседование, — заверила Бетт мать, которая собственноручно распечатала письмо, едва оно прибыло, и потребовала объяснений.

Бетт пойдет на собеседование, но на что она сдалась Парку? «Я ведь слишком глупа», — подумала она, гадая, откуда они вообще узнали ее имя. Да и собеседование в особняке, которое провели в душной комнатушке за лестницей, показалось ей совершенно заурядным: вопросы о машинописи и работе с документами — ничего этого Бетт не умела, — об образовании, которого у нее не было, об иностранных языках, которыми она не владела. Она сдавленно отвечала, думая о странных вещах, которые видела на пути сюда: въезжающий в ворота на велосипеде мужчина в противогазе — казалось, он ожидал газовой атаки с минуту на минуту, — а на лужайке четверо мужчин и две женщины играли в лапту… Еще шагая по дорожке, ведущей к входу, Бетт уже думала с облегчением, как вернется домой и скажет матери, что все закончилось.

И тут ей говорят: «Вы нам подходите».

— Н-но это какая-то ошибка, — запинаясь, возразила она.

Однако мистер Брэдшоу уже протягивал ей авторучку:

— Прошу вас, поставьте подпись.

Ошалевшая Бетт расписалась.

— Отлично, мисс Финч. Теперь займемся вашим постоянным пропуском… — Мистер Брэдшоу осекся. Снаружи послышался гвалт. — Господи, эти дешифровщики хуже драчливых котов!

Он вышел в дверь. Бетт изумленно заморгала — дешифровщики?!

Выйдя вслед за ним, она увидела, как усталый джентльмен без пиджака упрашивает седого мужчину профессорского вида, который хромал взад-вперед по обшитому дубовыми панелями вестибюлю:

— Дилли, старина, ну перестань же рычать.

— Не перестану! — рявкнул хромавший.

Долговязый, нескладный, немного смешной, прикрытые очками в роговой оправе глаза мечут молнии — он напомнил Бетт Белого Рыцаря из «Алисы в Зазеркалье».

— Деннистон, я не позволю, чтобы мой труд отправляли незаконченным!

— Дилли, у тебя не хватает сотрудников, а когда я присылаю тебе новых, ты от них отказываешься.

— Мне не нужна толпа девиц-кадетов, все на одно лицо!

— Да у нас и нет таких…

— И еще мне не нужны расфуфыренные дебютантки, которых папочка пристроил сюда через знакомых в Адмиралтействе!

— Тогда тебе может подойти вот эта, Дилли, — прервал его Брэдшоу. Все взгляды обратились на Бетт, и она сжалась. — Я думал отправить ее в административный отдел, но если у тебя не хватает людей, можешь попробовать с ней поработать.

— Что?! — Белый Рыцарь повернулся к ним, все еще меча молнии. Глаза за очками прошили Бетт насквозь. Она застыла, боясь пошевелиться. — На иностранных языках говорите?

— Нет…

Бетт никогда еще не чувствовала себя настолько неуклюжей, несообразительной, косноязычной и загнанной в угол. Уловив благодарный взгляд, который Деннистон бросил на Брэдшоу, она поняла, что это просто диверсия. Ее кинули на линию огня, чтобы Дилли прекратил орать. Она залилась краской.

— А как насчет языкознания? Литературы? — продолжал ее терзать Белый Рыцарь. — Или хотя бы математики?

— Нет. — И тут Бетт почему-то добавила еле слышно: — Я… я хорошо решаю кроссворды.

— Кроссворды? Любопытно. — Он поправил сползавшие очки. — Пойдемте.

— Но у мисс Финч еще нет официального пропуска… — попытался возразить Брэдшоу.

— Подписку о секретности она дала? Так пусть принимается за работу, — отрезал Дилли. — Главное, теперь ее можно расстрелять, если проболтается, а пропуск — дело десятое.

При этих словах Бетт едва не потеряла сознание.

— Я Дилли Нокс. Пойдемте со мной, — бросил через плечо Белый Рыцарь и провел ее в Зазеркалье.

«Да что это за место такое?» Нокс, все так же хромая, вышел из особняка и направился к строению, напоминавшему переделанную конюшню. Следуя за ним, Бетт не могла избавиться от цитат из Льюиса Кэрролла, цеплявшихся друг за дружку в ее идущей кругом голове. Порой ее мозг, отметив ассоциацию, связывал с ней другие — в итоге получалась не то схема, не то узор.

Она взглянула на часы с бронзовым циферблатом на фахверковой башенке, наполовину ожидая, что стрелки начнут вращаться назад. Почему Озла и Маб ее не предупредили? Но, конечно, они и не могли ничего сказать после того, как приняли присягу… а теперь ту же бумагу подписала и сама Бетт. Что бы дальше ни произошло, ей нельзя будет сказать матери ни слова.

Ее сердце упало. «Матушка придет в ярость».

За бывшим конюшенным двором стояли объединенные в одно строение три побеленных кирпичных коттеджа с двумя дверями. Мистер Нокс распахнул ту, что справа.

— Мы работаем здесь, — сказал он, проводя Бетт по коридору. — Остальной БП — завод, а мы занимаемся криптографией по-настоящему.

«Криптографией, — подумала Бетт. — Я теперь занимаюсь криптографией».

В заставленной письменными столами комнате висела меловая пыль и не оказалось никакой Страны чудес, а всего лишь пять или шесть погруженных в работу женщин — высоких и низеньких, хорошеньких и не очень, одни совсем юные, лет восемнадцати, другие уже зрелые, под тридцать пять. Все были одеты в свитера и юбки. Ни одна не подняла головы, когда они вошли.

— Ты снова орал на Деннистона, Дилли? — спросила женщина постарше с волосами соломенного цвета.

— Я был смиреннее агнца. Сказал ведь ему не далее как на прошлой неделе, что не позволю…

— Дилли, милый, да нет же. — Женщина раскладывала полоски картона в непонятном для Бетт порядке. — Ты ничего не говорил Деннистону на прошлой неделе.

— Разве? — Он почесал голову. Весь его гнев, казалось, испарился. — А я думал, что на прошлой неделе ему было сказано…

— До сегодняшнего дня ему ничего не было сказано. Ты с ним вообще две недели не общался. — Женщина с улыбкой глянула на остальных.

— Так вот почему он так растерялся! — Мистер Нокс пожал плечами и обернулся к Бетт: — Познакомьтесь с моими барышнями. — Он жестом обвел комнату. — В Большом доме их называют «Дивы Дилли», что полный бред, но здешним ребятам только попади на язык. Барышни, познакомьтесь… Вы мне уже говорили, как вас зовут?

— Бетт Финч…

— Барышни, это Бетт Финч. Она… — Он в задумчивости похлопал себя по карманам. — А где мои очки?

— У тебя на лбу, — сказали хором как минимум три женщины, не отрываясь от работы.

Он нащупал очки и опустил их на нос.

— Садитесь за стол, — велел он Бетт. — У вас найдется карандаш? Мы здесь взламываем шифры.

Тут же усевшись за бюро у окна, мистер Нокс стал искать жестянку с табаком и, судя по всему, уже забыл о существовании Бетт. Большинство девушек продолжали работать, как будто происходящее было совершенно естественным. Однако миниатюрная женщина с соломенными волосами поднялась и подошла к ней, протягивая руку.

— Пегги Рок, — представилась она. Пегги была постарше других, лет тридцати пяти — тридцати шести на вид, с некрасивым, но умным лицом. — Я покажу вам, как все работает. Это Диллвин Альфред Нокс, — указала она на Белого Рыцаря. — Он взламывал немецкие шифры еще в прошлую войну. Мы здесь изучаем вещи, которые нужно кропотливо разбирать, а не гнать по конвейеру, как в других корпусах. Сейчас мы работаем над итальянской флотской «Энигмой»…

— Что такое «Энигма»? — спросила ошарашенная Бетт.

— Это машина, которую противник использует для шифрования почти всех военных сообщений, — объяснила Пегги. — Флотских, авиационных и армейских, на итальянском и немецком. У каждого шифра свои настройки. Машина может выдавать умопомрачительное число сочетаний, и эти настройки меняются каждый день. Казалось бы, то, что они шифруют при помощи «Энигмы», невозможно взломать. — Она слегка улыбнулась. — Но это им только кажется.

«И Озла тоже об этом знает? — подумала Бетт. — И Маб?»

Будто прочитав ее мысли, Пегги добавила:

— Здесь мы обычно ближе к пониманию полной картины, чем в других отделах БП. Начальство просто одержимо разграничением задач — большинство работающих здесь видят только конкретное задание, которое они получили, ну и кое о чем догадываются на основании того, что входит и исходит из других корпусов. Не более того.

— И это полный идиотизм, — подал голос из-за своего бюро Дилли. — Я хочу, чтобы ничего не загораживало горизонты моих девочек. Когда видишь всю картину, а не какие-то отрывки, это лишь на пользу делу.

— А почему? — спросила Бетт.

— Потому что мы отвечаем за самый сложный этап, — развела руками Пегги Рок. — Сообщения регистрируются и заносятся в картотеку в другом корпусе, еще в одном переводят и анализируют расшифрованные тексты. А мы посреди и заняты важнейшей задачей: расковыриваем каждое донесение в отдельности. Используем метод, который называется роддинг, — с его помощью мы находим изначальное положение роторов «Энигмы» при вводе сообщения, так, как его показывают в окошечке индикатора. Сейчас объясню.

— Я все равно не пойму, — выпалила Бетт. — Я не умная, понимаете? Я не смогу…

Роддинг. Криптография. Всё это. Грудь теснило, она с трудом переводила дух, стены, казалось, пульсировали и сжимались. Обычно ее охватывал ужас от одного только шага в сторону от привычного течения жизни, а здесь открывался целый новый мир. Еще секунда — и паника завладеет ею окончательно.

— Я только потрачу ваше время, — стала уверять она, готовая разрыдаться. — Я слишком глупая.

— Правда? — Пегги Рок спокойно на нее посмотрела и протянула ей набор тех самых странных картонных полосок, словно карты в беспроигрышной комбинации. — Кто вам это сказал?

Глава 11

«Я скучаю по тебе, Оз. Если честно, я ужасно сильно по тебе скучаю».

Почерк у Филиппа был четкий, без завитушек. Один вид написанных его рукой букв неизменно заставлял сердце Озлы биться сильнее. «Молчи, сердце», — приструнила она его.

— Миссис Ф сегодня в ударе. — Маб без стеснения подслушивала происходящее внизу, свесив голову в темный пролет лестницы.

Бетт сразу после собеседования отработала свою первую смену в Блетчли-Парке, и миссис Финч потряхивало весь день. Сейчас Бетт уже вернулась домой, и хотя того, что говорила она, слышно не было, по дому звонко разносился голос ее матери, настойчиво цитировавшей Библию: «Ибо сын позорит отца, дочь восстает против матери…»^[34]

— Может, спустимся? — Озла вопросительно взглянула на Маб. Она перечитывала старые письма Филиппа, свернувшись калачиком на кровати. — Вставим пару патриотических фраз, вроде «Позволь своей дочери работать, корова ты эдакая, идет война, если ты вдруг не заметила».

— Только хуже сделаем, — покачала головой Маб. — Миссис Ф уже переключилась на Иезекииля.

Прикусив губу, Озла вернулась к майскому письму Филиппа, на котором расплылись брызги соленой морской воды. «Не успел я привыкнуть к “Рамильи”, как меня переводят на “Кент” — весьма обидно, если честно. Матросы здесь отнюдь не в восторге от присутствия особы королевской крови, пусть и третьесортной вроде меня. Видела бы ты, как они закатили глаза, когда я поднялся на борт. Ходят слухи, что скоро мы отправимся на поиски заварушки. Ты только не волнуйся, милая…» На «Кенте» ему так и не довелось побывать в сражении, но теперь его снова переводили, на корабль того же типа, и кто знает, куда они поплывут? Озла вздрогнула. По морям рыскают своры вражеских подлодок, а ведь Филипп, конечно, будет рваться в самое пекло…

— Идет, — прошептала Маб, заслышав на лестнице шаги Бетт.

Спрятав письмо Филиппа в свой экземпляр «Алисы в Зазеркалье», Озла сползла с кровати. Стоило Бетт появиться на лестничной площадке, как девушки втянули ее в свою комнату и захлопнули дверь.

— Ну как? — Озла изучила руки Бетт. Слава богу, вроде без синяков. — Не может же мать запретить тебе служить! Знаешь, когда я предложила им твою кандидатуру, я не думала, что тебя вызовут так скоро. Иногда для проверки на благонадежность требуются недели…

— Значит, это действительно ты им меня предложила. — Голос Бетт не выражал ничего.

— Ну да, — улыбнулась Озла. — Я подумала, что тебе, наверное, нужен предлог, чтобы выходить из дома, и…

— Ты подумала. — Озла никогда еще не слышала, чтобы Бетт кого-нибудь перебивала. Щеки Бетт вспыхнули. — А знаешь, что думаю я? Я думаю, что мне хотелось, чтобы меня оставили в покое. Я думаю, что хочу, чтобы мать на меня не сердилась и не заставляла держать Библию по двадцать минут. Чего я не хочу — это работать среди чужих и делать то, чего не понимаю.

— Мы в первые недели точно так же ничего не понимали, — заверила ее Маб. — Со временем разберешься. Мы просто пытались…

— А ты хочешь, чтобы я «выработала характер». — Бетт безжалостно передразнила Маб. — Но, может быть, вам двоим следовало подумать, что такая, как я, «полное и безнадежное воплощение Фанни Прайс», была бы счастлива оставаться дома, там, где мне место.

Она выбежала из комнаты. Секунду спустя хлопнула дверь ее спальни. Маб и Озла ошарашенно переглянулись.

— Надо было спросить у нее разрешения, прежде чем предлагать ее кандидатуру. — Озла осела на кровать. — Не стоило лезть не в свое дело.

— Ты ведь не хотела…

–…распоряжаться ею, как ее мать?

Маб вздохнула.

«Дорогой Филипп, — подумала Озла, — похоже, я, извини за выражение, роскошно, прямо-таки по-королевски села в лужу».

Глава 12

Сентябрь 1940 года

— Привет, можно мы тут сядем?

Еще две недели назад Бетт подскочила бы от страха. Но теперь, усталая, пришибленная, она просто кивнула двум молодым людям, которые подошли к ней в столовой, устроенной в особняке.

— А я вас знаю. — Крупный черноволосый мужчина поставил свой поднос на ее стол. — Вы были на первом заседании Безумных Шляпников.

— Что?..

— Литературного кружка. На втором заседании мы обсуждали «Алису в Зазеркалье». Джайлз принес хлеба с маргарином и все ныл, что, мол, по крайней мере, Алисе за чаепитием у Безумного Шляпника досталось настоящее масло. С тех пор мы и называем себя «Чаепитием у Безумного Шляпника» — звучит не так помпезно, как «Литературный кружок БП». Вы ведь присутствовали лишь на первой встрече, не так ли? Постойте, не говорите… — Черноволосый прищелкнул пальцами, припоминая. — Бетт Финч! — Довольная улыбка. — У меня хорошая память на имена.

Бетт изобразила некое подобие улыбки, гоняя еду по тарелке. Была половина третьего ночи, середина ночной смены. В столовой пахло бриллиантином, прогорклым жиром и гренками с жареными почками. Ночные труженики спешили занять свободные места — одни полусонные, другие бодрые и смешливые, будто в обеденный перерыв на обычной работе. Но желудок Бетт еще не привык к столовской еде. И казалось бы, спустя без малого месяц службы ей пора бы уже перестать покрываться мурашками в окружении незнакомых людей, но вот ведь…

— Мистер… Зарб? — заставила она себя выдавить.

Мужчины сели напротив нее.

— Зовите меня Гарри. А это Алан, — добавил он, указывая на своего соседа. Тот методично жевал, уставившись в потолок. — Алан Тьюринг. Мы называем его Профессором, он просто жуть какой умный.

Похоже, все здесь обращались друг к другу по прозвищу или по имени. И все выглядели несколько эксцентрично — взять хотя бы мистера Тьюринга (Бетт не могла себя заставить даже мысленно назвать его Аланом или Профессором): фланелевые брюки этого молодого человека вместо ремня были подвязаны потрепанным галстуком.

— Почки сегодня просто омерзительные, — бодро продолжал Гарри Зарб. — Я бы даже собаке таких не предложил. Мой сын возразил бы на это, что нам необходимо завести собаку, тогда почки не пропадут впустую. Все разговоры в моем доме так или иначе сворачивают на просьбу подарить ему щенка.

Бетт всю жизнь мечтала о собаке, но матушка и слышать ничего не хотела. Блохи и прочее…

— Я видел вчера, как вы идете к Коттеджу, — продолжал Гарри, обращаясь к Бетт. — Отдел Нокса? Вы, должно быть, умная. Дилли умыкает в свой гарем исключительно мозговитых девушек.

У Бетт тут же на глаза навернулись слезы.

— Ну, ну… — Гарри поискал в кармане носовой платок. — Простите, мне не стоило говорить «гарем». Честное слово, никакой пошлости и в мыслях не было. Дилли — парень порядочный…

— Извините, — всхлипнула Бетт и выбежала из столовой.

По ночам в Блетчли-Парке стояла темень, как на обратной стороне Луны, окна во всех корпусах занавешивали черными шторами, чтобы не выпустить наружу ни малейшего лучика. Бетт осторожно пересекла лужайку, споткнулась о брошенную кем-то после игры биту для лапты и наконец остановилась, полностью обессилевшая.

Когда проводишь весь день, снова и снова демонстрируя свою глупость, это очень утомляет. Вот уже больше трех недель она работает в Коттедже — глядит на блоки зашифрованных «Энигмой» букв и пытается переставлять картонные родды так, как ей показали. Силится понять непонятное. Час за часом, день за днем. Бетт знала, что она бестолочь, но даже такая бестолочь, как она, должна бы добиться хоть чего-то после трех недель сосредоточенной работы. Где-то там, по ту сторону завесы шифра, лежало нечто, она это чувствовала — но добраться туда не могла. Она в тупике. «Ты окончательно заплутала, дорогуша, — как сказала бы со своим аристократическим выговором Озла. — Увязла с руками и ногами. Пропала в дебрях».

— Ты уж слишком сильно переживаешь, — сказала ей как-то Пегги Рок. — Воспринимай это как игру в слова.

— Но я ее не понимаю…

— Да на самом деле и не нужно понимать. Наша работа все равно что водить автомобиль, понятия не имея, что у него там под капотом. Просто бери и делай.

Пегги изо всех сил подбадривала Бетт, как и остальные девушки. Но перед каждой из них лежала своя гора неразобранных сообщений, никто не мог целый день стоять за плечом Бетт, направляя ее. Они сидели, уткнувшись в свои списки крибов и итальянские словари, перебирая испещренные буквами родды. То и дело одна из них провозглашала что-то непонятное — например: «У меня жучок», другая отзывалась: «А у меня морская звезда», и Бетт все глубже погружалась в отчаяние.

— Что это, что древнегреческий — ничего не понимаю! — воскликнула она в первую неделю в Коттедже, на что Дилли Нокс фыркнул:

— О, если бы это был древнегреческий!..

Пегги тоже рассмеялась и шепнула Бет:

— Он очень известный специалист как раз в области древнегреческого.

Бетт чуть сквозь землю не провалилась.

Дилли относился к ней чрезвычайно доброжелательно, но обычно уходил с головой в собственную работу настолько, что, казалось, едва соображал, где он сам находится, где уж тут заботиться о других. Бетт была уверена, что ее еще не выгнали взашей просто потому, что все были слишком заняты и пока не успели понять, какое она ничтожество.

И после всего этого приходилось возвращаться домой и непременно сталкиваться с матерью, которая от обиды вообще перестала разговаривать с Бетт — даже в те дни, когда дочь по ее же требованию отдавала ей свое жалованье из Блетчли-Парка до последнего пенса.

— Ты не представляешь себе, что ты с ней делаешь, — упрекнул ее вчера отец, горестно качая головой.

Озла и Маб обходили Бетт стороной. Бетт стыдно было вспомнить, как она на них тогда шипела, но она ни о чем не жалела. Озле не следовало вмешиваться. Бетт Финч совершенно точно не место в БП.

«Надо положить этому конец, — подумала Бетт. — Завтра же». Три недели назад она и помыслить бы не могла, чтобы решительно подойти к внушительному, разукрашенному, будто рождественский пирог, фасаду особняка, открыть дверь и подать бумагу на увольнение, но теперь знала, что уж на это ей хватит смелости.

Сейчас в Коттедже Бетт застала всего несколько девушек — большинство работали днем, как и сам Дилли. Бетт сняла кофту и опустилась на свой стул, глядя на кучу бумаг на столе.

— Дело в том, что в устройстве «Энигмы», — растолковывала ей как-то Пегги, хотя Бетт никакой «Энигмы» в глаза не видела, — есть огромная брешь, которой мы можем воспользоваться. Вот ты нажимаешь А на клавиатуре, электрический заряд проходит через три ротора и рефлектор, который посылает заряд обратно в роторы, и в итоге на световом табло зажигается лампочка другой буквы — А превращается, например, в F. Если снова нажать А, идет уже другой заряд, все повторяется, а на выходе, скажем, появляется Y. Прямого соответствия здесь нет, А не всегда шифруется в F, буква каждый раз другая. Поэтому «Энигму» так трудно взломать. Но, к счастью, есть все-таки одно исключение. Машина никогда не позволит зашифровать А как А. Ни одна буква не может быть зашифрована той же буквой.

— И это брешь? — с недоумением спросила Бетт.

— Шириной с Ла-Манш, деточка. Посмотри на любой блок зашифрованных букв — допустим, ADIPQ. И вот ты знаешь, что А — это любая буква, кроме А, D — любая, кроме D… — Пегги остановилась и закурила сигарету. — В большинстве зашифрованных сообщений имеются общие словосочетания или отдельные слова, мы их называем крибами. Например, в случае итальянской «Энигмы» в начале большинства сообщений указан офицер, к которому обращаются, Per Comandante, то есть «командиру». Значит, просматриваем каждый блок букв и ищем место, где ни одна буква не соответствует буквам из P-E-R-X–C-O-M-A-N-D-A-N-T-E (Х обозначает пробел), ну и вот, нашли. Я не говорю, что это легко, — добавила она. — Мы месяцами бились над итальянской «Энигмой», пытаясь понять, та ли это машина, которую использовали в тридцатых в Испании, когда Дилли уже взламывал их шифры. Но делается это именно так, тогда можно пробиться в шифр. — Пегги заметила, с каким отчаянием на нее глядит Бетт. — Слушай, это немного похоже на игру в «Виселицу» на иностранном языке. Тебе дается словосочетание — сплошь пустые ячейки. Ты называешь букву, которая часто появляется в словах, и, если повезет, заполняешь одну-две ячейки. Потом угадываешь еще одну букву и так далее, и чем больше букв ты угадала, тем яснее начинают проступать слова. — Она улыбнулась. — Я вот что хочу сказать: не сосредоточивайся, не ломай голову, а просто позволь своему уму порезвиться.

Зашифрованное сообщение, лежавшее перед Бетт, начиналось с WIQKO QOPBG JEXLO, а дальше шли другие блоки по пять букв. Она взглянула на часы. Три часа ночи.

Совершенно ни на что не надеясь, она настроила «PERXCOMANDANTE» для правого ротора машины и начала пробовать разные варианты. Пегги называла это роддингом из-за узких картонных полосок-роддов с буквами, напечатанными на них в том порядке, в котором они появлялись в электрической схеме каждого ротора «Энигмы». Пегги показала Бетт, как передвигать родды под зашифрованным текстом в поисках положения, в котором начинают проявляться те самые ключевые общие словосочетания. «Не словосочетания, а крибы, — напомнила себе Бетт. — Здесь у всего свои особые названия». На первый взгляд вроде просто — знай себе ищи места в тексте, где буквы не совпадают, но требовалось сделать семьдесят восемь попыток, чтобы проверить все двадцать шесть положений каждого из трех роторов машины…

К тому времени, когда она нашла нечто подходящее, у нее уже болели глаза. Первые три буквы подошли к родду, P-E-R… но четвертой буквой оказалась не Х, а S. Она уже была готова отбросить этот вариант и искать дальше, но остановилась.

«А может, есть другой криб, который начинается с PERS? — Бетт поколебалась, но взяла итальянский словарь Дилли и долистала до буквы P. — Persona… personale…»

— Джин, — спросила она у ближайшей соседки, — а personale может быть крибом?

Впервые за три недели работы в Коттедже Бетт к кому-то обращалась.

— Возможно, — рассеянно ответила Джин.

Бетт развернулась на стуле, перекинула косу через плечо.

— Personale, — пробормотала она.

То есть «лично». Что ж, наверняка кому-то на итальянском военно-морском флоте время от времени требовалось пометить сообщения как «лично такому-то». В таком случае следовало проверить еще пять букв. P-E-R-S у нее уже есть, попробуем теперь O-N-A-L-E.

Щелк! Она много раз слышала, как другие девушки перекидываются этим словом, а теперь наконец поняла почему: каждое попадание будто щелчком отзывалось в лежавших перед ней роддах. Щелчки были прямые, когда обе буквы криба появлялись рядом на том же родде, Дилли почему-то называл их «жучками». Также были щелчки наискосок, когда одна буква криба проявилась на одном родде, а другая — на втором, Дилли окрестил их «морскими звездами». Бетт даже дышать перестала, когда поняла, что именно «морская звезда» и лежит сейчас перед ней. Раньше ей не удавалось их разглядеть, она не понимала смысла, но внезапно «морская звезда» всплыла перед ней из цепочек букв.

Что ж, если сообщение начинается с «лично», имело смысл предположить, что дальше будет имя, звание, титул… Она вытянула две буквы, N-O. Бросив родды, Бетт снова начала рыться в крибах. Может, Signor? Она кропотливо вытянула из путаницы S-I-G-, дальше R, дальше что-то непонятное — видимо, имя этого самого синьора. Но она уже добыла достаточно. Теперь можно нацелиться на отсутствующие сочетания роддов… Коса снова перекинулась через плечо и мешала, Бетт закрутила ее в узел на затылке и закрепила карандашом. Еще один «щелк»…

— Бетт, — сказала одна из ее соседок, — ступай домой, твоя смена закончилась.

Бетт ничего не слышала. Носом она почти касалась бумаги, буквы маршировали ровной шеренгой поверх роддов, но где-то в уме она видела их другими — виток за витком, внахлест, как лепестки розы; спираль раскручивалась, и бессмыслица плавно перетекала в порядок. Теперь она работала быстро: левой рукой передвигала родды, локтем прижимала открытый итальянский словарь. Час она потеряла на нерабочий криб, потом попробовала другой, и дело пошло лучше, щелчки раздавались один за другим…

Вошел Дилли Нокс — было утро, но он уже выглядел изможденным.

— Кто-нибудь видел мой табак?

Новая смена девушек пустилась в привычные поиски его жестянки с табаком.

— А вы почему еще здесь, мисс… напомните, как вас зовут? Мне казалось, вы в ночной смене.

Бетт просто молча протянула ему расшифрованное сообщение и стала ждать. Сердце бешено колотилось. Еще никогда в жизни она не чувствовала такой легкости во всем теле и в то же время ей казалось, будто она далеко-далеко от всего, в другом времени. Она трудилась без отдыха шесть часов подряд. Бумага заполнилась каракулями, местами текст по-прежнему оставался галиматьей, но ей все же удалось разбить зашифрованное сообщение на строчки на итальянском.

От улыбки шефа ее сердце подпрыгнуло.

— Ну, молодец! — торжествующе воскликнул он. — Умница! Эээ… Бесс?

— Бетт, — поправила она, чувствуя, как на лице расцветает улыбка. — А что… что там написано?

Он передал бумагу одной из знавших итальянский девушек.

— Скорее всего, обычный прогноз погоды или что-то в этом роде, — предположил он.

— А-а. — Бетт почувствовала, как ее робкая радость начинает меркнуть.

— Не имеет никакого значения, что именно там написано, моя милая. Важно, что ты смогла взломать это сообщение. С тех пор как итальянцы присоединились к войне, взлом их «Энигмы» стоит нам огромного труда. Пожалуй, этот прорыв — наша первая большая удача не помню с каких пор.

— Правда? — Бетт обвела взглядом остальных: не подумают ли они, что она задается? Но все улыбались, а Пегги даже хлопала в ладоши. — У меня просто случайно получилось…

— Неважно как. Именно так оно и бывает… Теперь, когда у нас есть это, остальное пойдет быстрее. Во всяком случае, пока итальяшки что-нибудь не поменяют. — Он изучил ее лицо. — А тебе требуется завтрак, причем приличный. Пошли со мной.

Дилли вылетел на своем «остине» из ворот Блетчли-Парка, будто за ним гнались все четыре всадника Апокалипсиса, и погнал по Уотлин-стрит, не обращая внимания ни на противотанковые заграждения, ни на другие автомобили. Прежде Бетт была бы уверена, что вот-вот встретит смерть на обочине дороги, но сейчас она не цеплялась, жалобно скуля, за ручку двери, а застыла на пассажирском сиденье как изваяние. Она еще не совсем вернулась из другого мира, дальнего, наэлектризованного, за полуприкрытыми веками все еще медленно крутились витки букв.

Похоже, Дилли и не ожидал от нее разговоров. Лишь время от времени касаясь руками руля, он промчался по Клаппинс-лейн, оттуда съехал на длинную лесную дорогу и наконец затормозил перед изящным особняком с остроконечными крышами.

— Коурнс-Вуд, — объявил он, выпрыгивая из автомобиля. — Я зову его домом, хотя с начала войны нечасто здесь появляюсь. Олив! — позвал он, проходя в темный вестибюль, обшитый деревянными панелями. Пухленькая седеющая женщина вышла на его голос, отряхивая руки от муки. — Моя жена, — пояснил Дилли, хотя в этом не было необходимости. — Олив, познакомься, это Бетт — начинающий криптоаналитик, и ей необходимо питание.

— Здравствуйте, моя милая. — Миссис Нокс безмятежно приветствовала Бетт, как будто появление мужа в сопровождении растрепанной девушки, да еще и едва живой после ночной смены, было совершенно в порядке вещей. Вероятно, когда ты замужем за Дилли Ноксом, волей-неволей привыкаешь постоянно жить в Стране чудес. — Как вам кажется, с омлетом справитесь? — спросила она и тут же сама ответила на свой вопрос, понимая, что у Бетт не хватает на это сил: — Хорошо, я принесу два. Ступайте в библиотеку, мои милые…

Каким-то образом Бетт оказалась в неприбранном кабинете — вдоль стен тянутся книжные полки, в камине пылают поленья. В руках у нее откуда-то взялся стакан джина с тоником.

— Выпей, — велел Дилли, смешивая то же самое для себя и устраиваясь в кожаном кресле напротив. — Нет ничего лучше крепкого джина после тяжелой ночи над роддами и крибами.

Бетт даже не стала размышлять, что сказала бы на это мать. Она просто поднесла стакан ко рту и проглотила половину содержимого. Джин шипел на языке. У него был вкус солнца и лимонов.

— Твое здоровье. — Глаза ее шефа искрились, он поднял стакан и сказал: — Моя дорогая, я не сомневаюсь, что ты окажешься очень к месту в нашем Коттедже.

— Я думала, меня вот-вот уволят, — призналась Бетт.

— Глупости, — фыркнул он. — А чем ты занималась до БП?

«Ничем».

— Я была просто… дочерью, которая осталась с родителями.

— Университет? (Бетт покачала головой.) Жаль. А какие планы на будущее?

— Планы?

— Послевоенные, разумеется!

Вдоль Уотлинг-стрит громоздились противотанковые ловушки, а все газеты кричали о том, что «мессершмитты» уже суют нос в Британию.

— А разве немцы оставят нам что-то «послевоенное»? — неожиданно для себя произнесла она.

Никто не говорил такое вслух, даже если думал, но Дилли не стал корить ее за уныние.

— Всегда есть «после», но вот каким оно будет, зависит… Допивай свой джин, сразу почувствуешь себя куда лучше.

Бетт снова поднесла было к губам стакан, но застыла. К ней вернулась привычная осмотрительность, и она словно увидела эту сцену со стороны: двадцатичетырехлетняя девушка пьет джин в десять часов утра наедине с мужчиной за пятьдесят в его личной библиотеке. Что могут подумать люди!

Похоже, он угадал мысли, промелькнувшие у нее в голове.

— Знаешь, почему я беру в свою команду исключительно девушек? — Полускрытые очками глаза утратили мечтательное выражение. — Не потому что мне нравится окружение хорошеньких лиц — хотя, конечно, вы куда приятнее на вид, чем здешние парни-зубрилы, с их кривыми зубами и перхотью. Нет, я вербую исключительно девушек, потому что, по моему опыту, они куда лучше справляются с работой такого рода.

Бетт моргнула. Никогда ей еще не говорили, что какая-то работа дается барышням лучше, чем мужчинам, если только речь не шла о готовке или шитье.

— Все эти молодые математики и шахматисты из других корпусов… — продолжал Дилли, — да, они занимаются делом, похожим на наше, там тоже роддинг и крибы. Но мужчины привносят туда еще и свое эго. Они соревнуются, рисуются и начинают поучать меня, как улучшить мои методы, даже не попытавшись сначала их применить. На это у нас времени нет, идет война. А я занимаюсь этой работой еще с предыдущей войны — да что там, я ведь участвовал во взломе телеграммы Циммермана^[35].

— А что это такое?

— Неважно. Я вот что хочу сказать: мне ни к чему стайка петушков, которые распушают перья и соперничают друг с другом. Женщины, — он направил на Бетт указательный палец, — куда более гибкие, меньше стремятся соревноваться и готовы просто заниматься делом. Они внимательнее к мелочам — вероятно, потому, что всю жизнь считают петли на вязании да отмеряют продукты на кухне. Они слушают. Именно по этой причине, моя дорогая, я предпочитаю кобылок жеребчикам, а вовсе не потому, что собираю для себя гарем. А теперь допивай свой джин.

Бетт допила. Миссис Нокс принесла завтрак и ушла, все так же безмятежно улыбаясь. Внезапно Бетт накрыло такой волной голода, что, казалось, еще немного — и ее расплющит.

— Не знаю, получится ли у меня снова, — призналась она неожиданно для себя, удерживая на коленях тарелку. Еще никогда в жизни еда не казалась ей такой вкусной.

— Получится, получится. Чем больше делаешь, тем лучше выходит. Я уже не счесть сколько школьниц превратил в первоклассных роддеров.

— Меня не то чтобы очень сильно обучали, когда я к вам пришла.

Дилли прожевал кусочек омлета.

— Это потому, что я хочу, чтобы все вы подходили к делу со свежестью и выдумкой, а учеба выбила бы из вас инстинкты и порывы. Воображение — вот как называется эта игра.

— Это не игра. — Бетт никогда не перечила старшим, но в этой уютной библиотеке окнами на заросший сад, похоже, не действовали обычные правила. — Это война.

— Пусть даже и так, но все равно это игра. Самая важная. Ты ведь еще не видела «Энигму»? Совершенно чудовищные агрегаты. В тех, что используются на военно-морском флоте и в военной авиации, имеется по пять роторов, то есть шестьдесят возможных последовательностей в зависимости от выбранных в тот день трех. Каждый ротор может занимать двадцать шесть возможных положений, а на коммутационной панели «Энигмы» двадцать шесть штекеров. Всего получается сто пятьдесят миллионов миллионов миллионов начальных положений… А фрицы еще и меняют настройки каждые двадцать четыре часа, так что в полночь приходится начинать все заново. Вот кто наш противник. Итальянская «Энигма» не такой монстр, у нее нет коммутационной панели, но это тоже не сахар. — Дилли с невеселой улыбкой поднял бокал. — Вероятных сочетаний столько, что впору рыдать, и именно поэтому нужно воспринимать нашу работу как игру. Поступать иначе — чистое безумие.

Бетт все еще пыталась сообразить, сколько нулей в этих ста пятидесяти миллионах миллионов миллионов, но не получалось. Где-то за ее веками последовательность нулей закручивалась винтом, и они блоками по пять — 00000 00000 00000 — уходили все дальше и дальше, глубже и глубже — в самую сердцевину розы.

— Но если вероятных сочетаний так много, у нас ничего не получится, — заметила она.

— Но получается ведь. Польские криптоаналитики читают зашифрованные немецкой «Энигмой» сообщения еще с начала тридцатых годов. Немцы меняли систему, но поляки каждый раз ее взламывали, и так до тридцать восьмого года. Им мы обязаны всем, а теперь продолжаем их дело. — Еще один безмолвный тост, на этот раз за поляков. — Медленно, шажок за шажком, но у нас все-таки получается.

— А немцы ни о чем не догадываются?

— Не имеют ни малейшего понятия. На высшем уровне наши действуют чрезвычайно осторожно, когда речь заходит об использовании расшифрованной нами информации. Насколько я понимаю, в БП есть кабинеты, где сидят парни из разведки, которые только и делают, что выдумывают правдоподобные истории о том, как были добыты эти сведения, самые разные объяснения, но только не взлом «Энигмы». Но нас, — махнул рукой Дилли, — это не касается. Однако, судя по всему, они вполне справляются со своей задачей, ведь фрицам, похоже, и в голову не приходит, что мы читаем их переписку. Типичное проявление немецкой спеси — они ведь создали идеальную машину, систему, которую невозможно взломать, кому это по силам? Уж точно не каким-то ничтожным англичанам и англичанкам где-то в провинции, у которых только и есть, что огрызки карандашей и капелька нелинейного мышления.

— А что такое нелинейное мышление?

— Это когда смотришь на вещи под другим углом. Сбоку, перевернув с ног на голову, вывернув наизнанку. — Дилли отставил пустую тарелку. — Допустим, я у тебя спрошу: в каком направлении вращаются стрелки часов?

— Ну… — Бетт помяла в руках салфетку. — По часовой?

— А если ты внутри часов, тогда наоборот. Понимаешь? — Он улыбнулся.

— Да, — сказала Бетт Финч.

Назавтра, когда она заступила на смену, уже никто не улыбался. Озабоченный Дилли показал Бетт новые списки крибов:

— Сегодня никакой итальянской «Энигмы». Ребятам из Шестого корпуса требуется помощь вот с этими; их все больше, а дело срочное. Немецкая «Энигма», в основном «красные» депеши…

Бетт машинально закрутила косу в узел на затылке и опять закрепила карандашом, чтобы не мешала. Она ожидала, что ее снова захлестнет волнение, как это случалось каждый день, неделя за неделей. Чудовищный страх, что у нее не получится, что она глупая, непутевая и все только теряют с ней время.

И правда — пришли и страх, и беспокойство, и неуверенность, но куда меньше, чем прежде. Больше всего Бетт желала одного: «Господи, пожалуйста, пусть у меня снова получится».

Глава 13

Сентябрь 1940 года

Ваши туфли, мисс Чурт, слишком пострадали, чтобы их можно было починить. Надеюсь, Вы позволите мне заменить их и примете мои извинения за то, что я испортил их предшественников.

Ф. Грей

Прочитав записку на ходу, уже почти дойдя до поселка Блетчли, Маб хмыкнула от неожиданности и замедлила шаг. В ее сегодняшней почте обнаружилась бандероль — корреспонденция всех работников Парка направлялась в абонентский ящик в Лондоне, а уже оттуда шла в БП, где ее разбирали и распределяли по отдельным ячейкам для каждого корпуса. После смены можно было получить письма и посылки. Сначала Маб распечатала конверт от Люси (очередная лошадь, нарисованная восковыми мелками, на этот раз с лиловой гривой), затем занялась бандеролью и вложенной в нее запиской. При виде содержимого пакета у нее перехватило дыхание. Там оказалась не какая-то унылая замена ее покойным практичным лодочкам, а лакированные туфли с открытой пяткой, на французских каблучках — не чересчур нарядные для повседневного ношения и при этом совершенно великолепные.

— Извинения приняты, мистер Грей. — Маб ухмыльнулась туфлям: — Жаль, что вчера вечером у меня еще не было вас, мои красавицы.

Вчера она ужинала с Эндрю Кемптоном из Третьего корпуса — милый парень, немного зануда. Похоже, он уже начинал влюбляться в Маб.

По мнению Маб, из него получился бы очень даже приличный муж — из тех, что спят в накрахмаленной пижаме и рассказывают за воскресным обедом одни и те же анекдоты. После свидания она позволила ему поцелуй на прощанье. Если события будут развиваться удовлетворительно, то, возможно, однажды она разрешит ему расстегнуть верхнюю пуговку на ее блузке… Но не более того, пока не выяснится, что у него серьезные намерения. Девушка должна быть осмотрительна, нельзя заходить слишком далеко — подобное позволительно только мужчинам, ведь им нечего терять.

Входя в дом, Маб напевала «Лишь навсегда» Бинга Кросби. В гостиной работало радио, все собрались вокруг него, а мистер Финч крутил ручку настройки. Комнату заполнил голос Тома Чалмерса с Би-би-си: «…вокруг меня расстилается практически весь Лондон. И, если бы происходящее не было настолько ужасающим…»

Озла стояла, обхватив себя руками, глаза ее расширились от страха; Бетт прислонилась к матери, а та сжала ее пальцы, не оттолкнула, как делала в последнее время, наказывая дочь за то, что она поступила на работу. Маб сделала еще шаг, не отрывая взгляда от радиоприемника.

«С южной стороны горизонт освещен красноватым сиянием, это немного напоминает рассвет или закат…»

Лишенным всякого выражения голосом Озла пояснила для Маб:

— Немцы бомбят Лондон.

Радиоприемник доносил бульдожий голос премьер-министра: «Нельзя обманывать себя и не замечать подготовку врага к мощному, полноценному наступлению на наш остров. Немцы планируют вторжение со свойственной им тщательностью и педантичностью…»

Каким спокойным кажется Черчилль, подумала Маб, и как ему это только удается? Железный молот люфтваффе перестал наносить удары по военным аэродромам, теперь он должен бы превратить в порошок Лондон. Застыв от ужаса, Маб слушала радио — о том, как пылают пожары и рушатся здания, как накатывают волны немецких бомбардировщиков, гудят в небе, сбрасывая зажигательные бомбы на доки Ист-Энда, от Лондонского моста до Вулвича. Там не было никаких зданий военного значения, ничего похожего.

Одни лишь лондонцы.

«Чудовища, — думала Маб. — Какие же они чудовища».

Голос Черчилля продолжал греметь: «Поэтому именно сейчас каждый мужчина и каждая женщина должны быть готовы исполнить свой гражданский долг…»

«Долг?» — подумала Маб. После одной только утренней бомбардировки в тот первый день сообщили о более чем четырех сотнях погибших. Когда ей наконец удалось дозвониться домой и в трубке зазвенел веселый голосок Люси, у Маб подкосились колени.

— Такой стоял грохот! Мы с Ма побежали в подземелье…

— Правда? — Маб сползла на пол коридора, прислонилась к стене. «Ох, Люси, почему я не взяла тебя с собой? Почему не заставила Ма уехать?»

И вот прошло несколько дней, а Черчилль нудит: «Пришло время, когда мы должны встать плечом к плечу и твердо держаться…»

«К черту это все», — подумала Маб.

Не успела Маб на следующий день обратиться к начальнику Шестого корпуса, как тот отрезал:

— Нет, я не отпущу вас в увольнение, чтобы вы могли съездить в Лондон и проверить, уцелел ли ваш ухажер.

— Речь не об ухажере, а о моих матери и сестре, и мне не нужен целый день, достаточно половины…

— Думаете, все остальные не о том же просят? Возвращайтесь к работе, мисс.

Подходя к особняку, Маб увидела Гарри Зарба.

— Если надеешься, что старший офицер штаба отменит решение начальника корпуса и отпустит тебя в увольнение, то зря, — сказал он ей вместо приветствия.

— Ты уже и мысли читаешь? — огрызнулась Маб.

— Просто догадался. — Гарри стоял неподалеку от входа в особняк и задумчиво созерцал лужайку. В пальцах дымилась сигарета. — Я здесь торчу уже давно, выкурил почти всю пачку и заметил, что люди входят туда один за другим с написанной на лице надеждой, а выходят, грязно ругаясь.

Маб постаралась унять гнев. В конце концов, ей ведь нравился Гарри, саркастичный, веселый постоянный участник «Чаепитий у Безумного Шляпника».

— Можно мне одну? — кивнула она на сигареты.

Гарри протянул ей пачку. Маб вспомнила, как в шестнадцать лет ходила в кино, чтобы научиться курить на манер американских актрис, — надо невзначай задержать пальцы на руке мужчины, когда он зажигает для тебя спичку. Еще один пункт в ее списке самосовершенствования, рядом с чтением для образованной леди и работой над гласными. Сейчас это казалось смешным. Маб не коснулась руки Гарри, когда тот поднес ей зажженную спичку, просто стала жадно глотать дым, как это делают мужчины, выходя со смены, где вкалывали на нужды фронта.

— Тебе повезло, — неожиданно произнес Гарри.

Она ощутила новый прилив ярости.

— У меня сестренка и мать в Ист-Энде — том самом, который теперь утюжат «хейнкели». Ты ведь говорил, что у тебя есть жена, — а она в Лондоне? У тебя остались под бомбами какие-нибудь родственники?

— Нет, когда я прибыл в БП, семью расквартировали неподалеку. Шейла живет с Кристофером в Стоуни-Стратфорде. — Он пояснил со сдержанной гордостью: — Это наш сынишка.

— Твои за городом, я рада за тебя. А моя семья в опасности. Так что нет, не думаю, что мне повезло.

Повисла напряженная пауза.

— Я пытался выяснить, не отпустят ли меня отсюда в армию, — снова заговорил Гарри. — Деннистон меня отмел, а Джайлз объяснил, в чем дело. Никого из мужчин, работающих в БП, никогда не отпустят на фронт. Ни одного, как бы страна ни нуждалась в солдатах. Вдруг попадем в плен? А мы ведь знаем обо всем этом… — Он обвел рукой и озеро с утками, такое мирное, и битком набитые секретами уродливые корпуса. — Так что придется остаться здесь до самого конца. — Гарри взглянул на нее: — А знаешь, какие мысли приходят людям в голову, когда они видят, что я, молодой, здоровый, и не в форме? По крайней мере, о тебе никто не думает плохо из-за того, что ты тут работаешь.

Маб уже привыкла к тому, что Гарри такой великан, и все же снова внимательно на него поглядела. Действительно, нетрудно вообразить возмущение непосвященных: длинноногий, широкогрудый, закрывавший собой дверной проем Гарри Зарб был просто создан для военной формы.

— Но ведь наша работа не менее важна. — Она постаралась, чтобы ее слова прозвучали мягко. — Да и твоему малышу Кристоферу наверняка приятнее, что его папа дома, а не на фронте.

— Так ему и скажу, когда очередная бабуля плюнет в меня в парке. Мы туда ходим глядеть на самолеты. — Гарри бросил окурок и попытался улыбнуться. — Что-то я расхныкался. Пора возвращаться в корпус. Увидимся на следующем Безумном Чаепитии, Маб. Будем держаться, а?

— Будем, — подтвердила Маб. Она докурила в сгущавшихся сумерках и погладила в кармане последний рисунок Люси — лошадь с лиловой гривой. «Твердо держаться». Снова этот Черчилль, чтоб его.

Она продержалась почти целую неделю.

Время близилось к десяти вечера. Озла стояла перед зеркалом, расчесывая волосы, а лежавшая на кровати Маб листала одолженную у Озлы «Алису в Зазеркалье».

«Безумные Шляпники» уже перешли к «Собаке Баскервилей», но Маб так еще и не дочитала Кэрролла.

— Ненавижу эту книжку! — вырвалось у нее с неожиданной злобой. — Всё наизнанку, как в страшном сне, — ну кто так пишет? И без того весь мир теперь такой, чтоб ему… — Голос сорвался.

Вчера она страшно поссорилась с матерью по телефону. Сначала она умоляла, потом стала кричать на мать, приказывая ей немедленно найти ближайший эшелон с эвакуированными, уехать с Люси куда угодно, но подальше от Лондона. Однако миссис Чурт и слышать ничего не хотела. Она заявила, что фрицы не заставят их уйти из собственного дома — ни ее, ни Люси. Ну да, такое отношение, конечно, демонстрирует стойкость духа и тому подобное, но Люси всего лишь ребенок. По слухам, больше сотни лондонских детей погибли во время той страшной первой бомбардировки.

Маб запустила «Алисой в Зазеркалье» через всю комнату. Книга шлепнулась на пол в коридоре.

— Катись к черту, мистер Кэрролл! Вместе с твоим Бармаглотом!..

Маб не плакала с той страшной ночи, когда ей было семнадцать, с той ночи, которую она тщательно погребла на самом дне своей памяти, но сейчас она свернулась калачиком на покрывале, сотрясаясь от рыданий.

Озла опустилась рядом, обняла за плечи. Сквозь застилавшие глаза слезы Маб увидела, что в открытых дверях неуверенно маячит Бетт в уродливой фланелевой ночной сорочке.

— Ваша книга, — произнесла Бетт, протягивая им «Алису». Похоже, она не знала, что лучше — уйти или тоже обнять Маб. Постояв так, прикрыла дверь и подошла к кровати Маб.

Маб продолжала всхлипывать, не в силах остановиться. Клубок напряжения и страха, который она носила в себе со дня объявления войны, наконец распустился в приступе рыданий. Она подняла голову, по щекам лились слезы. Озла крепче обняла ее за плечи. Бетт переминалась с ноги на ногу.

— Сколько еще осталось? — Маб сказала это прямо, не стесняясь, что слова звучат пораженчески. — Сколько еще осталось, прежде чем «пантеры» покатят по Пиккадилли?

Ведь даже если бомбы минуют ее мать и Люси в Шордиче, вторжение, которое ожидали со дня на день, их не обойдет.

— Этого может и не случиться, — без особой надежды сказала Озла. — Вторжение не сможет состояться, если приливы не…

— Вторжение было отложено.

Слова Бетт прозвучали как выстрел. Маб и Озла уставились на нее — покрасневшую до корней волос, некрасивую, в застегнутой по самое горла ночной сорочке.

— Бетт… — В голове у Маб промелькнули наставления, о чем можно спрашивать и о чем нельзя; они уже явно перешли границы дозволенного. Но удержаться было свыше ее сил. — Откуда ты знаешь?.. — Она не могла заставить себя закончить фразу, сердце бешено колотилось. В комнате стояла такая тишина, что, казалось, был слышен стук сердца всех троих.

Внезапно погас свет. Это миссис Финч опустила рубильник на нижнем этаже: в ее доме никому не дозволялось нарушать установленный ею комендантский час. От неожиданности Маб чуть не подпрыгнула. В следующую секунду холодная ладошка Бетт нащупала ее запястье. Озлу она, видимо, тоже взяла за руку, потому что в кромешной тьме притянула к себе обеих девушек — так близко, что они касались лбами.

— Вторжение было отложено, — повторила Бетт едва различимым шепотом. — По крайней мере, мне так показалось. Часть нашего отдела направили помогать Шестому корпусу, там завал с немецкими авиационными сообщениями. Так вот, за соседним со мной столом расшифровали донесение о том, что на голландских аэродромах разбирают пневматические подъемники. Там было что-то еще, я не помню, но судя по тому, как отреагировал начальник корпуса…

— Если погрузочные установки разбирают, значит, вторжение отложено. — Слова полились из Озлы, словно признание Бетт прорвало плотину. — Возможно, это объясняет приказы, которые я видела в отделе немецкого флота, их рассылали по военно-морским каналам связи…

— Да, но в мой отдел все еще прибывают сообщения о скоплении войск, — сказала Маб. Ее плотина тоже обрушилась. — Получается, это лишь отсрочка, а не отмена…

— Но отсрочка как минимум до следующей весны, — закончила Озла. — Никто не рискнет идти на баржах по зимнему морю.

Все трое осмыслили сказанное, все еще соприкасаясь лбами в темноте.

— Кто еще об этом знает? — прошептала наконец Маб.

— Несколько начальников корпусов. И мистер Черчилль, должно быть, — только ему нельзя об этом объявлять; думаю, он не станет полностью сбрасывать со счетов возможность, что вторжение все-таки состоится в этом году, пока не будет совершенно уверен. Но и он, и те, кто на самом верху, — они в курсе. — Озла сглотнула. — Ну и мы.

«Вот потому нам и запрещают обсуждать такое, — подумала Маб, вспоминая строгий наказ Деннистона. — Каждая из нас видит лишь фрагмент головоломки, но стоит начать разговаривать и складывать их вместе…»

— Вам нельзя никому говорить, — поспешно зашептала Бетт. — Не говорите никому, что до весны мы все в безопасности, как бы страшно вам ни было. Я должна была молчать. Я… — Она прерывисто задышала. — Деннистон может нас уволить, бросить в тюрьму…

— Он ничего не узнает. Да и не верю я, что мы первые, кому пришло в голову сопоставить все, что нам известно, чем бы они там ни грозили, — успокоила ее Маб.

— Знаете, сколько девушек просят меня посмотреть, как дела у судна, на котором служит их брат или парень, потому что я в отделе немецкого ВМФ? — тихо сказала Озла. — Конечно, нельзя, но все равно ведь спрашивают.

Вторжение было отложено. Это не значило, что бомбежки прекратятся, не значило, что весной все устроится лучшим образом… но они так давно не слышали хороших вестей, что сейчас казалось, будто с их плеч упал тяжеленный груз — куда тяжелее, чем на самом деле. Да, бомбить продолжат по-прежнему. Да, в следующем году немцы могут пересечь Ла-Манш. Но кто знает, что их вообще ожидает в следующем году? Когда идет война, думать получается лишь о сегодняшнем дне и текущей неделе. На этой неделе немецкие баржи не причалят в Дувре, и Маб подумала, что теперь, зная это, она может вернуться к работе и держаться.

— Клянусь прямо сейчас, — негромко произнесла Маб. — Я не пророню ни слова моей маме или кому-либо еще за стенами этой комнаты. Ни у одной из нас не будет проблем с Деннистоном из-за меня.

— Все равно мне не следовало говорить. — Судя по голосу, Бетт сгорала от стыда.

Неожиданно для себя самой Маб крепко обняла Бетт.

— Спасибо, — пробормотала она. — Я знаю, второй раз ты этого не сделаешь, но все равно — спасибо.

Если девушка нарушила правила государственной безопасности, чтобы заверить тебя, что твоей семье не грозит со дня на день оказаться в захваченном врагом городе, она совершенно точно зарекомендовала себя как настоящий друг.

Примечания

26

Верхненемецкий (Hochdeutch) — сейчас литературный немецкий язык.

27

Адмиралтейство (Admiralty) — до 1964 года военно-морское ведомство Великобритании.

28

Ньюнэм, Гиртон — женские колледжи в Кембриджском университете.

29

Искаженная цитата из поэмы Альфреда Теннисона «Сон о прекрасных женщинах».

30

Английский поэт XVI века Эдмунд Спенсер, автор поэмы «Королева фей».

31

Второзаконие, 21:18; 20 (искаж.).

32

В целях противовоздушного затемнения в военные годы предписывалось прикрывать все фары и ручные фонарики своеобразными «жалюзи», которые пропускали лишь узкие полоски света, направленные вниз. В результате сильно выросло число дорожных происшествий.

33

Бонд-стрит — улица в центре Лондона, известная роскошными магазинами одежды, обуви и ювелирных украшений.

34

Михей, 7:6.

35

Телеграмма Циммермана — телеграмма, посланная министром иностранных дел Германии германскому послу в США 17 января 1917 г. Расшифрованная британской разведкой телеграмма была передана американским властям и использована президентом США Томасом Вудро Вильсоном для обоснования объявления войны Германии.