Код Розы
Новый роман «королевы исторической беллетристики» Кейт Куинн – это история времен Второй мировой войны о трех шифровальщицах и шпионе, которого они должны вывести на чистую воду. В 1940-м, когда Англия уже ведет войну с нацистами, три очень непохожие женщины встречаются в поместье Блетчли-Парк, где в обстановке полной секретности лучшие умы Британии работают над расшифровкой радиосообщений немцев. Озла – легкомысленная дебютантка из высшего света, крутящая роман с Филиппом, Принцем Греческим, который через несколько лет станет мужем будущей королевы Елизаветы. Маб – осанистая красавица с трудной судьбой из рабочего района Лондона. И Бетт – тихая мышка из провинциального городка, живущая под тиранической пятой ханжи-матушки. Их объединяет война, неожиданные способности, которых они в себе и не подозревали, и работа, странная, интересная и очень важная. «Код Розы» – это сложное переплетение военной истории, любовных линий, шпионских страстей, но прежде всего потрясающе выписанная история женской дружбы в военные годы.
Оглавление
- Предисловие
- Пролог
- Восемь лет назад. Декабрь 1939 года
- До королевской свадьбы двенадцать дней. 8 ноября 1947 года
- Семь лет назад. Июнь 1940 года
- До королевской свадьбы одиннадцать дней. 9 ноября 1947 года
- Шесть лет назад. Март 1941 года
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Код Розы предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Восемь лет назад. Декабрь 1939 года
Глава 1
— «Я бы хотела, чтобы мне было тридцать шесть лет и я носила черное атласное платье и жемчужное ожерелье»[7], — прочла вслух Маб Чурт и добавила: — Первая разумная вещь, которую я от тебя слышу, дуреха ты эдакая!
— Что это ты такое читаешь? — поинтересовалась мать, листая старый номер какого-то журнала.
— «Ребекку» Дафны дю Морье. — Маб перевернула страницу. Она решила сделать перерыв в штудировании уже порядком потрепанного списка «100 классических литературных произведений для начитанной леди». Конечно, никакой леди Маб не была, да и особо начитанной она себя вряд ли назвала бы, но твердо намеревалась стать и той и другой. Продравшись через номер 56, «Возвращение на родину» (Томас Харди, фу-у), Маб решила, что заслужила прочесть что-нибудь для собственного удовольствия, вроде «Ребекки». — Героиня там плакса, а герой — из тех угрюмых типов, которые изводят женщин, причем автор считает это ужасно соблазнительным. И все равно никак не оторваться!
Возможно, проблема заключалась в том, что когда Маб воображала себя тридцатишестилетней, она неизменно видела себя именно в черном атласе и жемчугах, у ее ног лежал лабрадор, а вдоль стен тянулись полки с принадлежавшими ей книгами, а не с засаленными библиотечными экземплярами. И Люси в тех мечтах была румяная, в сарафанчике цвета спелой сливы — такие носят девочки, которые ходят в дорогую частную школу и катаются на пони.
Маб перевела взгляд с «Ребекки» на младшую сестренку, изображавшую на пальцах скачки с препятствиями. Люси еще не исполнилось четырех. Чересчур худенькая, по мнению Маб, девочка была одета в грязный свитер и юбку. Она то и дело стягивала с ног носки.
— Люси, прекрати! — Маб подтянула ей носок. — Слишком холодно, чтобы бегать по дому босиком, как сиротка из Диккенса.
Диккенса (номера 26–33 в списке) она осилила в прошлом году — по кусочку, во время перерывов на чай. «Мартин Чезлвит», какая гадость.
— Пони носков не носят, — строго заметила Люси. Она была без ума от лошадей; по воскресеньям Маб водила ее в Гайд-парк глядеть на наездников. Как блестели глаза Люси при виде холеных девчушек, скакавших мимо нее в своих галифе и сапожках! Маб всем сердцем желала однажды посадить Люси на ухоженного шетлендского пони.
— Пони носков не носят, а маленькие девочки — еще как, — возразила старшая сестра. — Не то простудятся.
— Ты всю жизнь играла босой и ни разу не простыла, — покачала головой мать Маб. От нее Маб унаследовала рост, без дюйма шесть футов[8], но дочь держалась прямо, выставив подбородок и расправив плечи, а мать постоянно горбилась. Зажатая в ее зубах сигарета заплясала, и миссис Чурт прочла вслух из старого выпуска «Байстэндера»[9]: — «Две дебютантки[10] 1939 года, Озла Кендалл и достопочтенная[11] Гвиневер Бродрик, поболтали с Иэном Фаркаром между забегами». Ты только погляди на норковое манто этой Кендалл…
Маб бросила взгляд на страницу журнала. Матери было просто интересно, которая из дочерей лорда Икс сделала реверанс перед королевой и какая сестра леди Игрек появилась на скачках в Аскоте[12], облаченная в фиолетовую тафту. Сама Маб вгрызалась в светскую хронику, как в учебник: какие наряды удастся воспроизвести при ее зарплате продавщицы?
— Интересно, будет ли вообще в следующем году светский сезон. Война ведь, — задумчиво проговорила она.
— Думаю, большинство дебютанток запишутся в Женский королевский морской корпус, — прокомментировала мать. — Для нас-то сойдет Женская земельная армия либо Женский вспомогательный территориальный корпус, а высший свет повалит в ЖКМК. Ходят слухи, что форму для них разработал сам Молинё[13], а ведь он одевает Грету Гарбо и герцогиню Кентскую…
Маб нахмурилась. Теперь повсюду мелькала не та, так другая форма — пока лишь по этому и было видно, что действительно идет война. Она вспомнила, как стояла рядом с матерью в этой самой ист-эндской квартире, нервно куря, а из радиоприемника звучала речь премьер-министра в прямой трансляции с Даунинг-стрит. Каким зябким и странным стал окружающий мир, когда Чемберлен как-то устало произнес: «Эта страна находится в состоянии войны с Германией». Но с тех пор немцы, считай, еще ни разу не подали голоса.
Мать снова стала читать:
— «Достопочтенная Дебора Митфорд на складном стуле. Рядом с ней лорд Эндрю Кавендиш». Только погляди на эти кружева, Мейбл…
— Я Маб, ма. — Если уж от фамилии «Чурт» никуда не деться, то пусть ее черти разорвут, если она станет мириться еще и с довеском «Мейбл». Продираясь через «Ромео и Джульетту» (номер 23 в списке), она наткнулась на фразу Меркуцио: «Все королева Маб. Ее проказы»[14] и немедленно присвоила себе это имя. «Королева Маб». Имя для девушки, которая носит жемчуга, покупает сестре пони и выходит замуж за джентльмена.
Не то чтобы Маб грезила о переодетом герцоге или миллионере с яхтой на Средиземном море — жизнь не роман вроде той же «Ребекки». Никакой загадочный герой с плотно набитым бумажником не собирался плениться девушкой из Шордича[15], хоть обчитайся всеми книжками на свете. Но вот джентльмен, приятный приличный мужчина с образованием и хорошей профессией… о да, такого мужа вполне можно было заполучить. Он точно существовал где-то там. Оставалось всего лишь с ним познакомиться.
— «Маб»! — Мать с усмешкой покачала головой. — Это кем же ты себя воображаешь?
— Кем-то, кто способен добиться большего, чем «Мейбл».
— Вечно это твое «большее». Выходит, то, что сойдет для нас, для тебя не годится?
«Нет, не годится», — подумала Маб, но не стала говорить вслух. Она уже знала, что людям не нравится, когда кто-то хочет большего. Пятая из шестерых детей, она выросла вместе со всеми в этой тесной квартирке, от которой за версту разило жареным луком и сожалениями, а уборную приходилось делить еще с двумя семьями. Черт побери, она вовсе не собиралась стыдиться своего происхождения, но смириться с подобной долей? Ни за что. Неужели это так ужасно — желать большего, вместо того чтобы горбатиться на фабрике, пока не выскочишь замуж? И хотеть себе в мужья не работягу из местных, который, скорее всего, будет пить, а в итоге вообще бросит ее, как отец бросил мать? Маб не пыталась убедить родных, что они могли бы добиться большего, — довольны своей жизнью, ну и отлично. Но пусть тогда и они оставят ее в покое!
— Думаешь, ты слишком хороша, чтобы работать? — возмутилась мать, когда в четырнадцать Маб не сразу согласилась бросить школу. — Прорва голодных ртов, а папаша твой сбежавши…
— Вовсе нет, — отрезала тогда Маб. — Я не считаю, что слишком хороша для работы, но намерена трудиться для чего-то большего.
Даже тогда, в четырнадцать лет, вкалывая в бакалейной лавке и уворачиваясь от норовивших ущипнуть ее за зад продавцов, она уже думала о будущем. Выбилась в продавщицы и стала примечать, как разговаривают и одеваются покупатели поприличнее. Научилась иначе держаться и смотреть людям в глаза. Понаблюдав в течение года за девушками из универмага «Селфридж», она однажды собралась с духом, вошла через заветные двойные двери на Оксфорд-стрит в своем дешевом костюме и хороших туфлях, на которые угрохала половину годового жалованья, и получила-таки место в отделе пудры и духов. «Ишь ты, как повезло», — обронила тогда мать, как будто все это не потребовало никаких усилий.
А Маб на этом не остановилась, о нет. Она ведь только что окончила курсы секретарей, которые оплачивала сама, экономя на чем только можно. Свой двадцать второй день рождения в начале следующего года она собиралась встретить, сидя за полированным бюро и делая записи в блокноте под диктовку, а обращаться к ней тогда будут «Доброе утро, мисс Чурт!», а не «Эй, Мейбл!».
— Ну и чего ради все это? — спросила мать. — Чтобы подцепить богатого дружка, который пару раз сводит тебя в ресторан?
— Богатые дружки меня мало интересуют, — ответила Маб. Она считала, что любовным историям место в романах, и только. Любовь — не главное, даже замужество — не главное, если подумать. Конечно, наличие хорошего мужа — самый быстрый путь наверх, к комфорту и достатку, но путь этот вовсе не единственный. Лучше уж доживать свой век старой девой за полированным бюро, но со сбережениями в банке, которые накопила сама, собственными усилиями, — есть чем гордиться, — чем разочароваться в жизни и состариться раньше времени из-за нескончаемых беременностей и тяжкого труда на фабрике.
Да все что угодно лучше этого!
Маб взглянула на часы. Пора на работу.
— Чмокни меня, Люс. Как там твой пальчик? — Маб осмотрела костяшку пальца сестренки, куда накануне попала заноза. — И следа не осталось. Ну и грязнуля же ты… — заметила она, вытирая щеки девочки чистым носовым платком.
— Капелька грязи еще никому не повредила, — проворчала миссис Чурт.
— Когда вернусь, устрою тебе купание в ванне, — пообещала Маб, целуя сестру и стараясь не сердиться на мать. Просто она устала, вот и все.
Маб все еще с болью вспоминала ярость матери из-за этого позднего прибавления к семейству, где уже выросло пятеро детей. «Стара я стала бегать за малышами», — вздыхала мать, глядя, как Люси ползает по полу, будто краб. Но делать было нечего, пришлось им всем научиться справляться.
«Во всяком случае, это ненадолго», — подумала Маб. Заполучив хорошего мужа, она точно уговорит его помочь сестренке, чтобы Люси не пришлось бросать школу в четырнадцать и идти работать. Если он сделает это, Маб больше никогда ни о чем его не попросит.
Она поспешила на улицу, и холод хлестнул ее по щекам. До Рождества всего пять дней, а не выпало пока ни снежинки. Мимо промелькнули две девушки в форме Женского вспомогательного территориального корпуса, и Маб задумалась, куда ей податься, если служба в женских корпусах станет обязательной…
— Прогуляемся, милашка? — Парень в форме авиатора догнал ее и пошел рядом. — У меня увольнительная. Может, развлечемся вместе?
Маб ответила ему взглядом, который отработала еще в четырнадцать, — возмущенно вытаращилась из-под своих прямых, ровных угольно-черных бровей — и прибавила шагу. «А ведь можно поступить в Женский вспомогательный летный корпус», — осенило ее. Форма парня напомнила ей, что в Королевских военно-воздушных силах есть женское вспомогательное отделение. Все лучше, чем попасть на сельхозработы и разгребать навоз где-нибудь в Йоркшире.
— Да ладно, нельзя так обращаться с человеком, который вот-вот попадет на фронт! Ну хоть поцелуй…
Его рука змеей обвилась вокруг ее талии, крепко сжимая. На Маб пахнуло пивом и помадой для волос. Мерзкое воспоминание всколыхнулось и начало застилать ей глаза. Подавив это чувство, она рявкнула резче, чем собиралась:
— Отвали!
И молниеносно саданула пилота по икрам. Больно саданула. Он взвыл и споткнулся на обледенелых булыжниках мостовой. Маб отлепила его руку от своего бедра и направилась к станции метро, не слушая, что он кричал ей вслед, и загоняя подальше то воспоминание. Хоть что-то хорошее вышло из этой войны — пусть улицы и заполнились солдатами, готовыми распускать руки, все же многие из них мечтали повести свою девушку к алтарю, а не просто затащить в постель. Одним из самых заметных последствий стала череда поспешных свадеб. Маб уже успела насмотреться на них у себя в районе: невесты произносили брачные обеты, не дожидаясь, пока найдется хотя бы подержанное свадебное платье, только бы надеть заветное кольцо, прежде чем жених попадет на фронт.
А ведь образованные джентльмены торопились на войну не меньше простых парней из Шордича. Конечно, Маб в голову бы не пришло назвать войну счастливым событием — она ведь читала и Уилфреда Оуэна, и Фрэнсиса Грея (правда, составители списка «100 классических литературных произведений для образованной леди» сочли военную поэзию несколько неприличной для читательниц). Но только полная идиотка не поняла бы, что войне предстоит изменить привычный мир, и дело не только в продуктовых карточках.
А может, и незачем искать место секретарши. Неужели в Лондоне не найдется такой работы на военные нужды, где девушка, умеющая отлично печатать и стенографировать, могла бы удобно устроиться, исполнить свой долг перед родиной и королем, а заодно познакомиться с парой-другой приличных мужчин и помочь своим родным?
Где-то хлопнула дверь магазина. На улицу ненадолго вырвалась мелодия песни «Остролист и плющ», которую передавали по радио. А ведь возможно, подумала Маб, что к Рождеству 1940-го все вокруг будет совсем другим. В этом году все должно было перемениться.
Война — это к переменам.
Глава 2
Надо найти работу. Вот о чем Озла в первую очередь подумала, вернувшись в Англию в конце 1939 года.
— Милая, так ты не в Монреале? — удивленно воскликнула ее подруга Салли Нортон. У Озлы и достопочтенной Сары Нортон имелся общий крестный, а ко двору они были представлены с разницей всего лишь в год. Вот Озла и позвонила Салли, едва ступив на английскую землю. — Я думала, мать отправила тебя к кузинам, едва только началась война.
— Салли, ты правда думала, что мне что-то помешает пробраться обратно домой?
Кипящей от возмущения Озле хватило шести недель, чтобы спланировать побег из Монреаля, куда ее спровадила мать. Немного беззастенчивого флирта с парочкой влиятельных мужчин, которые выправили ей разрешение на дорогу, чуть-чуть находчивого вранья канадским кузинам, малюсенький подлог — право же, Озле тот билет на самолет Монреаль — Лиссабон подходил куда больше, нежели его изначальному владельцу, — а дальше осталось только запрыгнуть на корабль, плывущий из Португалии, и дело в шляпе. «Счастливо оставаться, Канада!» — пропела Озла, забрасывая чемодан в такси. Пусть она и родилась в Монреале, но до своих четырех лет, когда она впервые прибыла в Англию вместе с только что получившей развод матерью, свиту которой составляли дорожные сундуки, скандальные слухи и дочка, Озла себя не помнила. Канада, бесспорно, прекрасна, но ее дом — Англия. Пусть лучше тут на нее упадет бомба, но она будет среди друзей. В безопасности на чужбине она бы просто зачахла.
— Мне нужна работа, — сообщила Озла Салли. — То есть в первую очередь мне необходим парикмахер. Я подхватила вшей на кошмарном лиссабонском корабле и вообще выгляжу как пугало. А после этого мне понадобится работа. Мамуля так взъерепенилась, что перестала выплачивать мое содержание. Могу ее понять! Да и вообще пора взять себя в руки и потрудиться на благо страны. Война как-никак. — «Трон королей, державный этот остров»[16] и так далее и тому подобное. Учитывая, сколько пансионов в свое время указали Озле Кендалл на дверь, было бы странно, если бы она не набралась там шекспировских цитат.
— Женский королевский морской корпус…
— Не мели вздор, Салли. Все ожидают, что девушки вроде нас запишутся в ЖКМК. — Озлу не раз обзывали светской дурочкой, и ей надоело терпеть эти уколы. Ах, ее считают всего лишь тупой дебютанткой, мейфэрской штучкой, бальной бабочкой? Ну так она им докажет, что девушка из высшего света тоже способна по-настоящему закатать рукава. — Лучше запишемся в Женскую земельную армию. Или собирать самолеты — как тебе такая идея?
— Да что ты знаешь о сборке самолетов? — расхохоталась Салли.
Примерно тем же вопросом встретил их и скептически настроенный начальник цеха на заводе «Хокер Сидли» в Колнбруке, куда они пришли наниматься несколько дней спустя.
— Зато я знаю, как снять руль автомобиля, чтобы в случае оккупации его не угнали фрицы, — парировала Озла.
Она и глазом не успела моргнуть, как оказалась облаченной в спецовку и в компании еще пятнадцати девушек по восемь часов в день сверлила листы дюраля в учебном цеху. Работа была нудной, зато она сама зарабатывала на жизнь и впервые ни от кого не зависела.
— Я полагала, мы будем собирать «спитфайры» и флиртовать с пилотами, — разочарованно бросила стоявшая за верстаком напротив нее Салли, — а не сверлить, сверлить да сверлить без конца.
На дворе был канун Нового года.
— Не ныть! — отозвался проходивший мимо инструктор. — Идет война!
Озла успела заметить — теперь все, чуть что, поминали войну. Молоко закончилось? Идет война! На чулке затяжка? Так война же идет!
— Ой, только не говорите, что вас самого не мутит от этой мерзости, — пробормотала Салли, стуча по лежавшему перед ней листу дюраля.
Озла с ненавистью посмотрела на свой. Дюралем обшивали «харрикейны», на которых летали пилоты Королевских ВВС (если они вообще куда-то летали — казалось, на этой войне ничего не происходит). Последние два месяца Озла училась сверлить дюраль, обрабатывать дюраль напильником, клепать дюраль… Металл сопротивлялся и плевал в нее тонко растертой пылью, застревавшей в волосах и в носу, после купания вода в ванне была серой. Кто бы подумал, что можно настолько невзлюбить самый обычный металлический сплав.
— Надеюсь, ты спасешь жизнь какому-нибудь красавчику-пилоту, когда тебя наконец-то пришпилят к боку «харрикейна», — обратилась она к листу дюраля, направляя на него сверло, как ковбой из вестерна — револьвер.
— Слава богу, хоть на Новый год выходной, — простонала Салли, когда стрелки часов доползли до шести и поток работниц направился к дверям. — Ты какое платье привезла?
— Зеленое атласное. Я быстренько его накину в мамином номере в «Кларидже»[17].
— А она тебя уже простила за побег из Монреаля?
— Более-менее. Она сейчас всем довольна, поскольку нашла себе нового поклонника.
Озле хотелось надеяться, что поклонник не станет однажды ее четвертым по счету отчимом.
— Кстати, о поклонниках! Я пообещала одному бесподобному парню познакомить его с тобой. — Салли лукаво посмотрела на Озлу. — Он то что надо.
— Надеюсь, брюнет? Блондинам доверять нельзя.
Все еще смеясь, они выбежали из заводских ворот и понеслись к дороге. Когда получаешь один выходной раз в восемь дней, глупо терять драгоценное время, возвращаясь на квартиру. На этот раз им удалось поймать попутку до самого Лондона. Фары старенького «алвиса» были прикрыты чехлами с прорезями — светомаскировка, — а двое лейтенантов на переднем сиденье оказались уже здорово поддатыми. К «Клариджу» они подкатили, распевая «Можно всё»[18] в четыре глотки. Салли задержалась у машины, флиртуя с лейтенантами, а Озла взлетела вверх по ступенькам и поздоровалась со швейцаром, который уже много лет был для нее чем-то вроде дворецкого, дядюшки и личного секретаря в одном лице:
— Здравствуйте, мистер Гиббс!
— Добрый вечер, мисс Кендалл. Вы приехали вместе с мисс Нортон? О ней справлялся лорд Хартингтон.
— Салли устроила мне свидание с парнем, — сказала Озла, понизив голос. — Она вам случайно не намекнула, кто это?
— Вы верно угадали — намекнула. Он ожидает вас в главном салоне. Одет в форму кадета Военно-морского флота. Передать ему, что вы спуститесь через час, когда переоденетесь? — проницательно добавил швейцар.
— Нет уж, если я ему не понравлюсь в спецовке, то и наряжаться ради него не стоит.
Подбежала Салли и начала расспрашивать Гиббса о Билли Хартингтоне. Озла неторопливо направилась в вестибюль. Приятно было шествовать в замызганной спецовке по мраморному полу, отделанному в стиле ар-деко, и ловить на себе возмущенные взгляды мужчин во фраках и женщин в атласных вечерних нарядах. «Ну смотрите, смотрите же на меня! — хотелось ей закричать. — Я только что с восьмичасовой смены на самолетостроительном заводе. И теперь я отправлюсь в “Кафе де Пари“ отплясывать конгу до рассвета. Посмотрите на меня! Я Озла Кендалл, мне восемнадцать, и я наконец-то приношу пользу».
Он стоял у барной стойки, спиной к залу и к ней, — форму морского кадета заметить было нетрудно, а вот лица не разглядеть.
— Это случайно не с вами мне устроили свидание? — поинтересовалась она, обращаясь к его великолепным плечам. — Во всяком случае, так сказал мистер Гиббс, а если вы хоть раз были в «Кларидже», то знаете, что мистер Гиббс никогда не ошибается.
Он обернулся, и первой мыслью Озлы было: «Салли, змея ты эдакая, могла бы и предупредить!» Хотя нет, это была уже вторая мысль.
А первая — она знает, кто перед ней, хотя они никогда прежде не встречались. Его имя то и дело мелькало в «Татлере» и «Байстэндере»; она знала, из какой он семьи и кем приходится британскому королю. Знала, что они ровесники, что он кадет в Дартмуте и что по требованию короля вернулся в Британию из Афин, как только началась война.
— Вы, должно быть, Озла Кендалл, — сказал принц Филипп Греческий.
— Правда? — растерянно отозвалась она, с трудом удерживаясь от желания поправить волосы. Знай она заранее, что идет на свидание с принцем, то уж нашла бы минутку, чтобы вычесать из кудрей дюралевую стружку.
— Во всяком случае, мистер Гиббс сказал, что вы примерно сейчас и подойдете. А ведь мистер Гиббс никогда не ошибается.
Принц прислонился к барной стойке — золотистый загар, волосы сияют, как новенькая монета, прямой взгляд синих-пресиних глаз. Хорошенько рассмотрев грязную спецовку Озлы, он улыбнулся. «О боже, — подумала она. — Вот так улыбка!»
— Сногсшибательный наряд, — заметил он. — Так вот что носят все девушки в нынешнем сезоне?
— В нынешнем сезоне это носит Озла Кендалл, — парировала она, вставая в позу, достойную обложки модного журнала, и отгоняя мысли о лежащем на дне сумки зеленом атласе. — Меня нельзя запереть в слабой ограде местных обычаев![19]
— «Генрих Пятый», — немедленно отреагировал он.
— Ого, я вижу, в Шекспире вы разбираетесь.
— Немного пришлось подучить в Гордонстауне. — Он кивнул бармену, и у локтя Озлы появился широкий бокал исходящего пеной шампанского. — В свободное от походов и парусных гонок время.
— Даже не сомневалась, что вы моряк.
— Почему это?
— Вы ведь вылитый викинг — должно быть, пришлось немало поработать веслами. У вас случайно не припаркована за углом ладья?
— Увы, всего лишь «воксхолл» моего дяди Дикки, как ни жаль мне вас разочаровывать.
— Вижу, вы уже подружились, — рассмеялась Салли, внезапно оказавшаяся рядом. — Оз, наш с тобой общий крестный (она подразумевала лорда Маунтбеттена) по совместительству приходится Филу дядюшкой. Дядя Дикки сказал, что Фил абсолютно никого не знает в Лондоне, и попросил познакомить его с приличной девушкой, которая покажет ему тут все.
— Приличная девушка, — пробурчала Озла в бокал с шампанским. — Нет ничего зануднее, чем когда тебя называют приличной.
— Я вас вовсе не считаю приличной, — возразил принц.
— Да вы мастер делать комплименты! — Озла откинула голову назад. — А кем же вы меня считаете?
— Вы самая хорошенькая девушка в спецовке, которую я встречал в своей жизни.
— И это вы еще не видели, как я клепаю швы.
— С удовольствием посмотрю, принцесса.
— Так мы идем на танцы или как? — нетерпеливо спросила Салли. — Пошли наверх, Оз, пора переодеваться!
Принцу Филиппу, похоже, пришла в голову идея.
— А если я брошу вам вызов… — начал он.
— Берегитесь! — перебила его Озла. — Предупреждаю, этим меня не испугать.
— Озла никогда не отступает, — подтвердила Салли. — В пансионе мисс Фентон старшие девочки подбили ее подсыпать чесоточный порошок директрисе в панталоны.
Ухмыляющийся Филипп воззрился на Озлу с высоты своих шести футов:
— И вы это сделали?
— Естественно. Заодно украла ее пояс для чулок, забралась на крышу часовни и подвесила его на кресте. Ну и скандал же она закатила. А в чем состоит ваш вызов?
— Пойдите на танцы в том, в чем вы сейчас, — подначил ее принц. — Не переодевайтесь в свой атлас или что там у вас в сумке.
— Принято! — Озла залпом допила шампанское, и троица, смеясь, выкатились из главного салона.
Мистер Гиббс подмигнул Озле, открывая перед ней двери. Она вдохнула полной грудью ледяную звездную ночь — благодаря затемнению над Лондоном теперь действительно можно было разглядеть звезды — и посмотрела через плечо на принца Филиппа, который тоже остановился, запрокинув голову. В ее венах заиграло шампанское, и она спросила, потянувшись к сумке:
— Но их-то мне можно надеть? — В руке болталась пара зеленых атласных сандалий со стразами. — Как-никак принцесса не может плясать конгу без своих хрустальных туфелек.
— Пожалуй, да. — Принц Филипп забрал у нее сандалии и переместил ее руку на свое плечо. — Держитесь, не упадите…
Опустившись на одно колено прямо на ступеньках «Клариджа», он расшнуровал ботинки Озлы, дождался, пока она выпростала из них ноги, затем стянул с нее шерстяные носки и обул ее голые ступни в атласные сандалии — одну, вторую. В лунном свете его загорелые пальцы, касавшиеся ее белых щиколоток, казались совсем темными. Наконец он поднял к ней полуприкрытые веками глаза.
— Ну-ну, — ухмыльнулась ему Озла. — И много девушек уже удостоились этого трюка, господин моряк?
Он тоже рассмеялся, не сумев сохранить на своем лице серьезное выражение, и так хохотал, что чуть не потерял равновесие. На мгновение его голова коснулась колена Озлы, и она дотронулась до его блестящей шевелюры. Теплые пальцы Филиппа все еще держали ее за щиколотку. Ночь была холодная. Озла заметила, как таращатся прохожие на девушку в спецовке на ступеньках лучшей гостиницы Мейфэра и мужчину в морской форме, преклонившего перед ней колено, и шутливо шлепнула Филиппа по плечу.
— Ну все, прекращайте млеть, — скомандовала она.
— Как прикажете. — Он поднялся.
Все трое вприпрыжку спустились по накрытым ворсистой ковровой дорожкой ступенькам «Кафе де Пари» — клуб располагался в подвале — и протанцевали всю новогоднюю ночь напролет.
— Не знала, что у вас в Греции тоже умеют танцевать фокстрот! — Вращаясь в руках Филиппа, Озла пыталась перекричать ревущие тромбоны. Он оказался быстрым, темпераментным танцором.
— Да я же не грек, — выдохнул Филипп, закрутив Озлу в такой пируэт, что дыхание полностью вернулось к ней, лишь когда музыка перетекла в мечтательный вальс.
Движения Филиппа стали медленнее. Он пригладил свои растрепанные волосы и снова сгреб Озлу в охапку. Она положила ладонь на его свободную руку, и они плавно закачались в ритме танца.
— В каком смысле не грек? — спросила она. Вокруг кружились, сталкивались и смеялись пары. В «Кафе де Пари» царила особая атмосфера, теплая, интимная, как ни в одном другом лондонском клубе, — возможно, потому, что заведение располагалось на глубине двадцати футов под землей. Музыка здесь казалась громче, шампанское — холоднее, кровь — горячее, а шепот — лихорадочнее.
Филипп пожал плечами.
— Меня вывезли с Корфу в ящике из-под фруктов, когда мне не исполнилось и года, — пояснил он. — Мы убегали от толпы революционеров. Я мало времени провел в Греции, почти не говорю на их языке. Да это и не понадобится.
Озла знала, что он имел в виду — он не станет там королем. С тех пор греческая королевская семья вроде бы вернулась на трон, как она смутно припоминала, но Филипп был далеко не первым в очереди на престолонаследие и, учитывая деда-англичанина и дядю-англичанина, походил просто на одного из многочисленных королевских кузенов. И разговаривал так же, как они.
— У вас произношение еще более английское, чем у меня, — заметила Озла.
— А вы канадка…
–…и ни одна из девушек, с которыми меня представили ко двору, не позволила мне об этом забыть. Но на самом деле лет до десяти я говорила с немецким акцентом.
Он удивленно приподнял бровь:
— Вы немецкая шпионка? Правда, я не знаю никаких военных секретов, ради которых меня стоило бы соблазнить, но надеюсь, вас это не остановит.
— Для принца вы себя очень плохо ведете — да что там, положительно опасны.
— Все лучшие принцы ведут себя именно так. А откуда у вас взялся немецкий акцент?
— Моя мать развелась с отцом и приехала в Англию, когда я была совсем маленькой. — Озла покружилась под его рукой, затем снова оперлась на сгиб его локтя. — И заперла меня в деревне с немецкой гувернанткой. По понедельникам, средам и пятницам я говорила только по-немецки, по вторникам, четвергам и субботам — по-французски. Пока меня не отправили в пансион, я пользовалась английским лишь один день в неделю. И на всех языках у меня был немецкий акцент.
— Канадка, разговаривает как немка, а живет в Англии. — Филипп перешел на немецкий: — Какая же страна по-настоящему завладела сердцем Озлы Кендалл?
— England für immer, mein Prinz[20], — ответила Озла и тут же вновь переключилась на английский. Не хватало еще, чтобы их действительно обвинили в шпионаже на немцев, мало ли что взбредет в голову полному залу патриотично настроенных лондонцев навеселе. — У вас безупречный немецкий. Вы на нем говорили дома?
Он рассмеялся, но как-то невесело.
— В каком смысле «дома»? Прямо сейчас я живу на раскладушке в столовой дяди Дикки. Дом — это везде, куда пригласили или где живет очередной кузен.
— Я это хорошо понимаю.
Он недоверчиво посмотрел на нее.
— Сейчас я живу в одной квартире с Салли. До этого — с кошмарными монреальскими кузинами, которые были мне совсем не рады. А еще раньше крестный поселил меня у себя на время светского сезона, — пожала плечами Озла. — У моей матери постоянные апартаменты в «Кларидже», где я чувствую себя лишней, если вдруг задержусь больше чем на одну ночь. Отец давно умер. Где мой дом? Понятия не имею. — Она широко улыбнулась. — Но сокрушаться по этому поводу не собираюсь. Все мои подруги, которые до сих пор живут с родителями, изнывают от желания сбежать, так что еще вопрос, кому из нас больше повезло!
— Прямо сейчас? — Рука Филиппа обвилась вокруг ее талии. — Мне.
Какое-то время они молча вальсировали. Их тела легко и свободно двигались в танце. Пол был липким от пролитого шампанского; музыканты начинали выбиваться из сил. Несмотря на время — почти четыре утра, — клуб оставался забитым под завязку. Никто не хотел останавливаться — и Озла тоже. Ее брошенный через плечо Филиппа взгляд уперся в плакат на стене — один из тех победных плакатов, что появились в Лондоне повсюду, как грибы после дождя. «Победили однажды — победим снова!»
— Пусть бы эта война наконец-то толком началась, — сказала Озла. — Это ожидание… Мы ведь знаем, что они собираются нас атаковать. Где-то в глубине души мне хочется, чтобы они уже принялись за дело. Чем скорее начнется, тем скорее и закончится.
— Пожалуй, — проронил Филипп и отвернулся.
Теперь его щека почти касалась ее волос, и они больше не глядели друг другу в глаза. Озла многое бы отдала, чтобы взять свои слова обратно. Легко ей болтать, что, мол, хорошо бы война наконец началась, — ведь не ей предстоит идти на фронт и по-настоящему воевать. Хотя Озла и считала, что каждый обязан сражаться за родину и короля, но понимала, что для женщин этот вопрос оставался в целом теоретическим.
— Да нет, я как раз хочу сражаться, — проговорил Филипп, уткнувшись ей в волосы, будто прочитал ее мысли. — Хочу уйти в море и исполнить свой долг. Главным образом, чтобы окружающие перестали подозревать меня в тайных немецких симпатиях.
— Что?!
— Три мои сестры вышли за членов нацистской партии. Правда, тогда те не были нацистами… В общем, неважно. Просто хочется заткнуть рот людям, которые считают меня слегка подозрительным из-за семейных связей.
— А мне бы хотелось заткнуть рот тем, кто считает, что от беззаботной дебютантки не может быть никакой пользы. Вы скоро выходите в море?
— Не знаю. Будь моя воля, я бы уже завтра стоял на палубе военного корабля. Дядя Дикки пытается мне помочь. Может, на следующей неделе, а может, и через год.
«Пусть это случится через год», — мысленно взмолилась Озла, ощущая под рукой его худое, но крепкое плечо.
— Значит, вы будете гоняться в море за немецкими подлодками, а я — клепать швы в Слау. Не так уж плохо для светской пустышки и слегка подозрительного принца.
— Вы могли бы заняться кое-чем поинтереснее клепки. — Он притянул ее ближе, не отрывая щеки от ее локонов. — Вы не спрашивали дядю Дикки — может быть, в министерстве обороны найдется работа для девушки с вашим знанием языков?
— Предпочитаю собирать «харрикейны» своими руками, пусть они при этом и пачкаются. Для борьбы за победу это важнее, чем стучать по клавишам печатной машинки.
— Борьба — это ради нее вы пробрались сюда обратно из Монреаля?
— Если твоя страна в опасности, а ты уже способна ее защищать, так и надо делать, — отчеканила Озла. — А не вытащить свой канадский паспорт…
— Или греческий.
–…и смыться в безопасное место. Так просто нельзя.
— Полностью согласен.
Вальс закончился. Озла отступила на шаг, посмотрела ему в лицо.
— Мне пора возвращаться на квартиру, — огорченно признала она. — Я уже совсем без сил.
И Филипп отвез Озлу и зевающую Салли обратно в Олд-Виндзор. Водил он так же страстно, как танцевал. Припарковавшись, он помог Салли выбраться с заднего сиденья. Сонно чмокнув его в щеку, она поковыляла по темной улице. Послышался всплеск, визг, и голос Салли кисло сообщил:
— Оз, смотри под ноги, если не хочешь испортить туфли. Прямо перед дверью натекло целое озеро…
— Придется снова надевать ботинки. — И Озла потянулась к усеянным стразами пряжкам сандалий, но Филипп поднял ее на руки.
— Нельзя рисковать хрустальными туфельками, принцесса.
— Ну, знаете, это уже слишком, — рассмеялась она, обхватив его за шею. — Даже для моряка чересчур театрально, разыграно как по нотам.
Она почти чувствовала его озорную улыбку, пока он нес ее сквозь темноту. Висевшие на локте Озлы ботинки и ридикюль стучали по его спине. От него пахло лосьоном после бритья и шампанским. Чуть влажные и растрепанные после танцев волосы Филиппа мягко завивались вокруг ее пальцев там, где она сомкнула руки на его затылке. Прошлепав по луже, он собрался было поставить Озлу на крыльцо, но в этот момент она легко коснулась его губ своими.
— Просто чтобы закрыть вопрос, — беззаботно пояснила она. — Не то мы еще долго будем тут топтаться и думать, целоваться — не целоваться… ужасно неловко.
— Меня еще никогда не целовала девушка, просто чтобы закрыть вопрос. — Озла ощутила, как его губы улыбаются возле ее рта. — Тогда уж сделаем это как следует…
Его поцелуй был долгим, неспешным, Филипп все еще не выпускал ее из объятий. У его губ был вкус нагретого солнцем моря, и в какой-то момент Озла уронила ботинки прямо в лужу.
В конце концов он опустил ее на крыльцо. Они постояли в темноте. Озла с трудом переводила дух.
— Я не знаю, когда уйду в море, — сказал Филипп, прервав молчание. — Однако до того мне бы хотелось снова вас увидеть.
— Но здесь совершенно нечем заняться. В свободное от клепания дюраля время мы с Салли едим овсянку и слушаем граммофонные пластинки. Скучища.
— Вовсе не думаю, что вы настолько скучная. Готов биться об заклад, что все как раз наоборот. Держу пари, вас трудно забыть, Озла Кендалл.
В голову ей пришло сразу несколько легких ответов, подходящих для флирта. Она всю жизнь флиртовала — инстинктивно, защищаясь. «И ты тоже играешь в эту игру, — подумала она, глядя на Филиппа. — Стараешься быть обворожительным со всем и каждым, чтобы никто не подобрался к тебе слишком близко». Всегда находились люди, которые были бы не прочь поближе познакомиться с симпатичной брюнеткой, крестницей лорда Маунтбеттена и наследницей толстого пакета отцовских акций Национальной Канадской железной дороги. И Озла не сомневалась, что еще больше людей пытались приблизиться к красавцу-принцу, пусть и несколько запятнанному наличием зятьев-нацистов.
— Приходи меня проведать в любой вечер, Филипп, — сказала Озла просто, без всяких игр. Ее сердце подпрыгнуло, когда он дотронулся до форменной фуражки и направился к своему «воксхоллу».
Начинался 1940 год, и она его встретила в рабочей спецовке и атласных сандалиях, танцуя с принцем. Интересно, что еще принесет ей этот год.
Глава 3
Маб изо всех сил старалась с головой уйти в библиотечную «Ярмарку тщеславия», но даже сцена с Бекки Шарп, выбрасывающей словарь из окна кареты, не смогла отвлечь ее от окружающей действительности. Отбывающий из Лондона поезд был битком, а сидевший напротив мужчина ублажал себя, засунув руку в карман брюк.
— Как тебя звать? — промурлыкал он, едва Маб затащила в вагон свой коричневый картонный чемодан.
Она ответила ему самым леденящим из своих свирепых взглядов. На какое-то время его оттерли в сторону военные, которых так и тянуло в это купе вслед за ослепительной брюнеткой в пальто с меховой оторочкой. Но чем дальше на север от Лондона уходил поезд, тем меньше с каждой станцией в нем насчитывалось солдат. Наконец в купе остались лишь Маб, брюнетка и тот, что с рукой в кармане.
— Ну улыбнись же, красотка!
Маб его проигнорировала. На полу валялась затоптанная грязными ботинками газета — на ее кричащие о катастрофе в районе Дюнкерка[21] заголовки Маб тоже старалась не смотреть.
«Дальше наша очередь». Так сказала мать Маб, когда пала Дания, пала Норвегия, пала Бельгия, пала Голландия — они падали одна за другой, будто безудержно катящиеся по склону булыжники. А потом пала даже Франция, черт ее подери! И миссис Чурт стала уж совсем трагически качать головой. «Дальше наша очередь», — говорила она всем, кто был готов слушать, и Маб чуть ее не убила за это. «Ма, а может, перестанешь вечно болтать о немцах-убийцах, немцах-насильниках и о том, что они с нами сделают?» Ссора вышла ужасная, а за ней последовала еще не одна и не две: Маб тщетно пыталась убедить мать уехать из Лондона вместе с Люси. «Хоть ненадолго», — уговаривала она, а мать отрезала: «Шордич я покину только вперед ногами».
В тот раз они так жутко разругались, что Маб даже почувствовала облегчение, получив неделю назад странную повестку на работу в Бакингемшире. Люси так и не поняла, что Маб уезжает, и когда сестра этим утром крепко обняла ее на прощанье, малышка склонила головку набок и сказала: «До вечера!» — как обычно.
«Нет, нынче вечером мы не увидимся, Люс». Маб еще ни разу не проводила ночь вдали от сестренки. Конечно же, она приедет в Лондон первым же поездом, как только получит выходной. Какой бы ни оказалась эта загадочная работа, даже там должны быть выходные, пусть и война. А ведь не исключено, что условия в… как бишь называется этот городок? — словом, вдруг жилье окажется настолько приличным, что удастся перевезти туда, за город, всю семью. Лучше уж жить в глуши среди полей и зелени, чем в Лондоне, который вот-вот начнут бомбить… При мысли о бомбежках Маб вздрогнула и вернулась к «Ярмарке тщеславия». Бекки Шарп тоже как раз получила работу за городом, куда и направлялась, не особо волнуясь о том, что в ее страну вот-вот вторгнется враг. Но в те времена Британии угрожал всего лишь Наполеон, а у него ведь не было треклятых «мессершмиттов»…
— А тебя как звать, красотка? — Любвеобильный сосед переключился на миниатюрную брюнетку в пальто с меховой оторочкой. Его пальцы снова завозились в кармане. — Ну хоть улыбнись, ух ты мой симпомпончик!
Брюнетка залилась ярко-розовым румянцем и подняла глаза от книги. Маб колебалась — может, вмешаться? Обычно она твердо держалась лондонского правила «не суй нос в чужие дела», но брюнетка выглядела слишком уж нежной фиалкой. Собственно, именно такие особы вызывали у Маб помесь легкой досады и зависти — дорогая одежда, холеная кожа (автор дамского романа назвал бы ее алебастровой), невысокая ладная фигурка, о какой мечтает каждая женщина. Мужчины таким прохода не дают. Словом, типичная дурочка-дебютантка из благородных, наверняка с детства ездит на пони, заполучить образованного мужа с деньгами ей раз плюнуть, а больше она, конечно, ничего не умеет и ни на что не годится. Любая девушка из Шордича в два счета разделалась бы с купейным ловеласом, но эту сладкую печеньку вот-вот схрумкают.
Маб решительно уронила на колени «Ярмарку тщеславия», злясь и на приставалу, и на беззащитную брюнетку, которую приходится спасать. Но не успела она даже завести привычное: «Эй ты, слышь!» — как брюнетка заговорила:
— Бог ты мой, вот так холм у вас в штанах! Впервые встречаю нечто настолько очевидное. Обычно на этом этапе проделывают всякие фокусы с собственной шляпой.
Рука мужчины замерла. Брюнетка склонила голову набок. Ее округлившиеся в притворном удивлении глаза были сама невинность.
— Что-то случилось? — продолжала она. — Или, может быть, вам больно? Парни ведут себя ужасно странно, когда дело доходит до такого. Стонут и вообще изображают страдания. Понятия не имею, с чего бы…
Физиономия соседа по купе уже успела приобрести цвет зрелой свеклы. Маб заметила, что руку из кармана он выдернул.
— Нет, серьезно, быть может, позвать врача? Вы выглядите очень неважно…
Мужчина бросился вон из купе, что-то невнятно бормоча.
— Скорейшего выздоровления! — пожелала ему вслед брюнетка и взглянула сияющими глазами на Маб. — Вот и все!
Явно довольная собой, она закинула ногу на ногу, демонстрируя шелковые чулки.
— Чисто сработано! — вырвалось у Маб. Значит, не такая уж это нежная фиалка, пусть и выглядит едва на восемнадцать. — А я, когда надо избавиться от подобных типов, либо окатываю ледяным взглядом, либо пинаю в голень.
— У меня ледяной взгляд не получается, хоть плачь. Просто не выходит казаться разгневанной — мужчины заявляют, что я выгляжу просто очаровательно. Ничто так не выводит из терпения, как уверения, что ты очаровательна, когда на самом деле клокочешь от ярости. Вот вы другое дело — высокая, брови, как у императрицы, и глянуть, должно быть, можете сердито? — Она замолчала, явно ожидая демонстрации.
Маб хотела вернуться к книге, но не удержалась: выгнув бровь, она холодно посмотрела сверху вниз и презрительно приподняла верхнюю губу.
— Вот это, я понимаю, взгляд. Леденящий кровь! Кого угодно заморозит. — Брюнетка представилась: — Озла Кендалл.
Маб пожала протянутую руку, с удивлением ощутив на этой ладони мозоли.
— Маб Чурт, — ответила она.
— Маб? Здорово, — одобрила Озла. — Я уж было предположила, что вас зовут Боудикка или Скарлетт О’Хара, — вполне представляю вас с кинжалом на колеснице или стреляющей в янки с лестницы. А мне досталась «Озла», поскольку моя мать побывала в столице Норвегии и провозгласила, что это просто очаровательный город. На самом деле она имела в виду, что меня там зачали. Так что теперь я вынуждена носить имя города, который заполонили немцы. Хотелось бы надеяться, что это не дурное предзнаменование.
— Могло быть хуже, — хмыкнула Маб. — Например, если бы вас зачали в Бирмингеме. — Она все еще пыталась понять, откуда у девушки с мейфэрским выговором загрубевшие от работы ладони. — Скажите, вы ведь не в пансионе заработали свои мозоли?
— Я их заработала, собирая «харрикейны» на заводе «Хокер Сидли» в Колнбруке. — Озла молодцевато отдала честь. — Кто знает, чем мне предстоит заниматься теперь. Меня пригласили на собеседование в Лондоне, а потом я получила очень странную повестку, где говорилось, что надо ехать на станцию Блетчли.
— Так ведь я тоже туда еду! — в изумлении воскликнула Маб. Она вытащила из сумочки письмо, над которым немало поломала голову в Шордиче. В руках у Озлы появился такой же листок. Они сравнили письма. Полученное Озлой гласило:
По истечении семи дней соблаговолите явиться на Станцию Х, ж/д станция Блетчли, Бакингемшир. Ваш почтовый адрес: а/я 111, Министерство иностранных дел. Это все, что Вам надлежит знать.
Письмо, полученное Маб, выглядело официальнее:
Согласно указаниям начальника отдела, уведомляю Вас, что Вы были отобраны на место временного секретаря (…) Вам надлежит явиться на службу по истечении четырех дней по получении сего посредством поезда, отбывающего из Лондона (Юстонский вокзал) в 10:40 утра. Сойти следует на третьей по счету остановке (Блетчли).
Но ехали они явно в одно и то же место.
— Все любопытственнее и любопытственнее, — задумчиво проговорила Озла. — Хоть ты тресни, ничего не знаю ни о Блетчли, ни о Станции Х, даже не слыхала о них.
— Во-во, — кивнула Маб и немедленно пожалела, что не сказала «Представьте, я тоже». Из-за аристократического акцента и непринужденной манеры выражаться Озлы она начинала чувствовать себя неотесанной. — На собеседовании в Лондоне в основном выясняли, хорошо ли я печатаю и стенографирую. Должно быть, меня рекомендовали на секретарских курсах, которые я окончила в прошлом году.
— А меня о печатании не спросили ни слова. Там сидела какая-то мымра, она проверила мой немецкий и французский, а потом отправила домой. Недели через две я получила вот это. — Озла постучала по письму. — Интересно, на что мы им сдались?
— Что велят делать, то и буду, — пожала плечами Маб. — Главное — трудиться на победу, ну и получка, чтобы домой посылать. И хорошо, что это так близко от Лондона, буду ездить туда в выходные.
— Ну, это слишком скучно! А вдруг мы вот-вот окажемся героинями романа Агаты Кристи. Только представьте: «Тайна станции Х»…
Маб обожала Агату Кристи.
— «Убийство на станции Х: детектив с участием Эркюля Пуаро», — предложила она.
— Лично я предпочитаю мисс Марпл, — заявила Озла. — Она точь-в-точь как мои бывшие гувернантки — все до одной старые девы. Только размахивает бутылкой с мышьяком вместо мела.
— А мне нравится Пуаро. — Маб положила ногу на ногу и поняла, что как бы тщательно ни были начищены ее туфли, они все равно смотрелись дешевкой по сравнению с лодочками Озлы ручной работы. «Зато ноги у меня никак не хуже, чем у нее, — поймала себя на мысли Маб. — И даже лучше». Конечно, мелочно — да что там, мелко, — но ведь у этой Озлы Кендалл уже явно все есть… — Эркюль Пуаро выслушал бы девушку вроде меня, — продолжила Маб. — А все эти мисс Марпл обычно кидают на меня взгляд и записывают в шалавы.
Наконец поезд добрался до третьей по счету станции.
— Ура! — завопила Озла, но надежды Маб быстро померкли.
Потолкавшись среди пассажиров на унылом вокзале, девушки полмили тащили свои чемоданы, чтобы в конце концов оказаться перед восьмифутовым сетчатым забором, по верху которого тянулись завитки колючей проволоки. Ворота стерегли двое скучающих охранников.
— Сюда нельзя, — отрезал один, заметив, что Маб роется в сумочке в поисках документов. — У вас пропуска нет.
Маб поправила упавшие на лицо волосы. Уложенная не далее как этим утром при помощи заколок-невидимок идеальная прическа разметалась, локоны развились, а сама она вспотела и чувствовала, что вскипает.
— Послушайте, мы не знаем, что от нас… — заговорила она.
— Тогда, видать, попали куда надо, — перебил ее охранник. Маб с трудом разбирала его провинциальный говор. — Здешние, кажись, тоже толком не поймут, на каком они свете. Бог знает, чем они тут занимаются.
Маб направила было на него свой леденящий взгляд, но тут вперед выступила Озла. Ее расширенные от тревоги глаза и дрожащие губы сделали свое дело — старший из охранников сжалился над девушками.
— Я проведу вас к главному корпусу, — сказал он. — А если хотите знать, где вы находитесь, то это Блетчли-Парк.
— И что же это такое? — удивленно спросила Маб.
Младший охранник прыснул:
— Да просто самый большой в Британии дурдом, черт бы его побрал.
Они направлялись к особняку, отделенному от небольшого озера ярко-зеленой лужайкой. Викторианское здание из красного кирпича, под позеленевшим медным куполом, было утыкано окнами и коньками мезонинов, как рождественский пудинг — засахаренными вишнями. «Не то общественная уборная, не то готический собор», — поморщилась Озла. Но Маб завороженно уставилась на этот дом. Ноги сами несли ее по тропинке к озеру. Настоящее загородное поместье, вроде Торнфилд-Холла или Мэндерли[22]; именно такие обычно снимают привлекательные женихи из романов. Но даже здесь война успела оставить свои грубые следы, будто армейскими ботинками пройдясь по усадьбе и ее обитателям. Территория пестрела уродливыми сборными бараками, по дорожкам между бараками и особняком поспешно сновали люди. К удивлению Маб, мужчины в военной форме встречались реже, чем она привыкла видеть в Лондоне. Зато неожиданно много было женщин — твид, вязаные свитера, на лицах глубокая задумчивость.
— Выглядят так, будто забрели в лабиринт без выхода, — заметила Озла, которая шла по тропинке к озеру вслед за Маб. Сопровождавший охранник ждал их, всем своим видом выражая нетерпение.
— Вот именно. Как ты думаешь, где мы будем…
Они остановились. Из озера выползал мужчина — голый, мокрый, облепленный водорослями. В руках он сжимал кружку.
— О, привет! — весело кивнул он. — Вы новенькие? Давно пора. Можешь возвращаться, Дэвид, — обратился он к охраннику, — я отведу их в главный корпус.
К своему облегчению, Маб разглядела, что мужчина не совсем раздет, подштанники на нем все же имелись. У него была впалая веснушчатая грудь, лицо благожелательной горгульи и волосы, которые, даже намокнув, оставались ярко-рыжими.
— Я Талбот, Джайлз Талбот, — пояснил он с акцентом, приобретенным не то в Оксфорде, не то в Кембридже. Озла и Маб смущенно назвали себя, стараясь не таращиться на странного типа, а Талбот склонился над сваленной в кучу одеждой. — Я, понимаете ли, нырнул за кружкой Джоша Купера. Он ее зашвырнул в камыши — задумался над какой-то задачей и сам не заметил. Так, теперь брюки… — пробормотал он, расправляя поднятые с травы вещи. — Если эти придурки из Четвертого корпуса снова их спрятали…
— А вы не могли бы нам сказать, куда идти? — раздраженно перебила его Маб. — Должен же кто-то руководить этим дурдомом!
— По идее, должен, — согласился Джайлз Талбот, застегивая рубашку и натягивая старый клетчатый пиджак. — Пожалуй, капитан Деннистон больше всего подходит под описание здешнего смотрителя. Ну что, пошли?
Он попрыгал на одной ноге, потом на второй, натягивая ботинки прямо на босые ступни, и в таком виде направился к особняку. Полы рубашки развевались над мокрыми подштанниками и голыми белыми ногами. Маб и Озла переглянулись.
— Это все маскировка, — прошептала Озла. — Вот увидишь, стоит нам только ступить в этот кошмарный дом, как нас накачают наркотиками и продадут в полон на веки вечные.
— По-моему, если бы нас тут и правда пытались завлечь и продать в полон на веки вечные, послали бы кого-то попривлекательнее, чем этот полуголый аист, — усомнилась Маб. — И вообще — что такое «полон»?
Внутри особняка по бокам просторного, обшитого дубовыми панелями вестибюля ветвились комнаты. К доске на стене был пришпилен лондонский выпуск «Таймс». Сбоку можно было разглядеть зал в готическом стиле, мраморную розовую арку и изгибы широкой лестницы.
Джайлз быстро провел их наверх в комнату с эркером, которая, похоже, когда-то служила спальней, а теперь превратилась в рабочий кабинет — на месте кровати стояли шкафы, все насквозь пропахло сигаретным дымом. Сидевший за бюро невысокий мужчина — у него был задерганный вид и высокий профессорский лоб — поднял голову и равнодушно окинул взглядом голые ноги Джайлза.
— Нашли кружку Купера? — скорее констатировал, чем спросил он.
— И пару новобранцев в придачу, с пылу с жару, с лондонского поезда. А ведь в последнее время попадаются сплошь красавицы, правда? Взять хотя бы мисс Кендалл — да стоит ей свистнуть, парни гроздьями повалятся к ее ногам. — Джайлз широко улыбнулся Озле, затем повернулся к Маб, которая была на полголовы выше него. — Обожаю высоких женщин! — восхищенно сообщил он. — Надеюсь, вы не сохнете по какому-нибудь летчику? Если да, мое сердце разбито!
Маб прикинула, не окатить ли его пресловутым леденящим кровь взглядом, но решила, что не стоит. Происходящее было слишком странным, чтобы из-за такого оскорбляться.
— Кто бы говорил о красоте, Талбот. В жизни не видел ничего менее привлекательного, чем ваша компания тощих кембриджских умников. — И капитан Деннистон — по крайней мере, Маб полагала, что это он, — неодобрительно покачал головой в сторону голых конечностей Джайлза и занялся документами и письмами девушек. — Так… Кендалл… и Чурт…
— Вероятнее всего, меня рекомендовал крестный, — пояснила Озла. — Лорд Маунтбеттен.
Лицо Деннистона просветлело.
— Ага. Тогда, выходит, мисс Чурт — кандидатка с лондонских секретарских курсов. — Он вернул им бумаги и встал. — Итак. Вас обеих завербовали в Блетчли-Парк, главное управление ГШКШ.
«А что это значит?» — подумала Маб.
— Гольф, шахматы, книжки и шутки, — расшифровал Джайлз, будто прочитав ее мысли.
Капитан Деннистон встретил остроту без восторга и продолжал свою речь:
— Вас распределят по корпусам, а начальник корпуса уже растолкует, что надо делать. Но, прежде чем дойдет до этого, я обязан подчеркнуть, что вам предстоит работать в самом засекреченном месте Великобритании. Все, чем мы здесь занимаемся, будет иметь решающее значение для исхода войны.
Он сделал паузу. Маб застыла на месте, чувствуя, что Озла тоже не смеет пошевелиться. «Ни черта себе! — подумала Маб. — Куда это я попала?»
Деннистон продолжал:
— Работа, которая здесь ведется, настолько секретна, что вам сообщат лишь самое необходимое. Не пытайтесь узнать больше. Соблюдайте правила внутренней безопасности и не забывайте о внешней. Никогда не упоминайте название этого учреждения — в разговоре с родными, друзьями, вообще ни с кем. Ваши сослуживцы называют его «БП» — поступайте так же. Но главное — никому не открывайте, какого рода работу вы здесь выполняете. Малейший намек может поставить под удар течение всей войны.
Снова пауза.
«Неужели нас будут готовить в разведчицы?» — ошеломленно подумала Маб.
— Если у вас спросят, чем вы занимаетесь, говорите, что это самая обычная канцелярская работа. Опишите ее как чрезвычайно скучную — чем скучнее, тем лучше.
— А чем я буду заниматься на самом деле, сэр? — вставила Озла.
— Господи боже, девушка, вы слышали хоть слово из того, что я только что сказал? — воскликнул Деннистон, почти не скрывая раздражения. — Я не знаю, что именно вы будете делать, и знать не желаю. — Он выдвинул ящик стола, достал оттуда два листа желтоватой бумаги и положил их перед Маб и Озлой. — Это Закон о государственной тайне. Здесь черным по белому написано, что если вы сделаете что-либо из того, что я вам велел не делать, если выдадите малейшую крупицу полезной врагу информации, это будет расцениваться как государственная измена.
Наступила глубокая тишина.
— А государственная измена, — мягко закончил капитан Деннистон, — карается высшей мерой, которая дозволена законом. Не помню точно, чем именно, то ли повешением, то ли расстрелом.
Казалось, тише уже просто быть не может, но в этот момент Маб почувствовала, как повисшее между ними молчание затягивается коркой льда. Она сделала глубокий вдох.
— Сэр, а мы можем… можем отказаться от этого назначения? — осмелилась спросить она.
Капитан явно удивился.
— Разумеется, никто не приставляет вам пистолет к виску. Мы же не в Берлине. Откажитесь — и вас выведут отсюда, строго наказав ни при каких обстоятельствах не упоминать это место, вот и все.
«И тогда я никогда не узнаю, что здесь происходит на самом деле», — подумала Маб.
Капитан положил перед ними две авторучки:
— Соблаговолите подписать. Или нет.
Маб еще раз глубоко вдохнула и расписалась внизу страницы. Она заметила, что Озла сделала то же самое.
— Добро пожаловать в БП, — произнес капитан Деннистон и впервые за все время улыбнулся.
На этом собеседование закончилось. Все тот же Джайлз Талбот в мокрой рубашке вывел их в коридор. Едва за ними захлопнулась дверь кабинета, Озла сжала руку Маб, а Маб не постеснялась сжать в ответ ее руку.
— На вашем месте я бы не воспринимал все слишком серьезно. — Как ни странно, Джайлз хихикал. — Конечно, когда впервые слушаешь эту речь, ноги подкашиваются. Мне ее отбарабанил не Деннистон, его тогда не было на месте, а какой-то подполковник авиации. В заключение он выхватил из ящика револьвер и заявил, что сам меня пристрелит, если я нарушу священную тайну, и т. д. и т. п. Но со временем привыкаешь. Пойдемте, теперь надо найти вам квартиру.
Маб остановилась у лестницы, скрестив руки на груди.
— Послушайте, — сказала она, — вы бы хоть намекнули, чем здесь, собственно, занимаются?
— А разве не понятно? — удивился Джайлз. — По-нашему, ГШКШ — это «гольф, шахматы, книжки и шутки», потому что тут полно оксфордских профессоров и кембриджских чемпионов по шахматам, но вообще это Государственная школа кодирования и шифрования.
Вероятно, Маб и Озла выглядели озадаченными, потому что он ухмыльнулся и пояснил:
— Взламываем немецкие шифры.
Глава 4
В день, когда ждали квартиранток из Блетчли-Парка, Бетт Финч угробила полчаса на сердцевинку розы.
— Бетан! Я тебя все зову и зову. Сколько времени ты уже нюхаешь этот цветок?
«Я его не нюхала», — подумала Бетт, но не стала поправлять мать.
По крайней мере, нюхать розы — вполне естественно, ведь розы приятно пахнут. С этим все соглашались. Но далеко не все способны подолгу вглядываться в розу, зачарованные не ароматом, а ее узором, когда внахлест перекрывающие друг друга лепестки, будто ступеньки винтовой лестницы, виток за витком уводят все глубже, все дальше… Бетт осторожно вела пальцем по виткам, приближаясь к середине, но в ее воображении не было никакой серединки с тычинками, а лишь уходящие в бесконечность завихрения спирали. «Что таится в сердце розы?» звучало как строчка из стихотворения, но Бетт привлекали не поэзия и не аромат, а строение, узор. И вот полчаса уже куда-то делись, а на пороге стоит раздраженная мать.
— Ты только погляди на эту комнату! А ведь они будут здесь с минуты на минуту. — Миссис Финч отняла у Бетт вазочку и водрузила на каминную полку. — Быстренько протри зеркало. Кем бы эти девушки ни оказались, я не позволю, чтобы они нашли повод жаловаться. Хотя кто их знает, что это за девушки? Живут на чужой квартире, покидают родной дом из-за какой-то работы…
— Но ведь идет война, — тихо возразила Бетт.
Этот аргумент не произвел впечатления на миссис Финч, которая рвала и метала с того самого момента, когда ей сообщили, что поскольку в доме имеется свободная спальня с парой узких кроватей, ей надлежит принять на квартиру двух служащих близлежащего Блетчли-Парка.
— Не надо мне рассказывать про войну, — отрезала она. — Просто легкомысленные девицы хватаются за любую возможность сбежать из семьи и вляпаться в неприятную историю. — Миссис Финч быстро передвигалась по комнате, то поправляя салфеточку на прикроватном столике, то взбивая подушку. У них с Бетт были одинаковые тусклые волосы мышиного цвета, почти незаметные брови и ресницы, но худосочная Бетт сутулилась, а мать была статной, с внушительной фигурой и мощным бюстом, выдававшимся вперед, как нос корабля. — Какая еще военная служба посреди Блетчли?
— Как знать? — проронила Бетт.
Война стала потрясением для их сонного поселка: подготовка к обязательному затемнению, призывы записываться в Гражданскую противовоздушную оборону… А Блетчли-Парк неподалеку внезапно превратился в очаг загадочной кипучей деятельности. Всем было любопытно, что же там происходит, тем более что в поместье работали не только мужчины, но и женщины. Если верить газетам, женщины находили себе множество новых занятий — например, вступали в Корпус медсестер скорой помощи, чтобы ухаживать за ранеными, или уплывали за океан в составе Женского королевского морского корпуса. Но как только Бетт пыталась из патриотических побуждений представить себя в одной из этих ролей, ее пробивал холодный пот. Она знала, что ей тоже полагается трудиться на победу, но видела себя исключительно в незаметной роли на задворках. Пусть это будет что-то совсем несложное, где даже полная идиотка не сможет напортачить. Скажем, мотать бинты и готовить чай в пункте неотложной помощи ПВО. За что Бетт ни бралась, все у нее получалось сикось-накось. Ей всю жизнь это говорили, и она знала, что так оно и есть.
— Надеюсь, эти квартирантки окажутся приличными девушками, — волновалась миссис Финч. — Как бы ни прислали нам пару кокоток из Уоппинга…[23]
— Конечно, нет, — попыталась успокоить ее Бетт. Она плохо себе представляла, что такое «кокотка», — мать называла так всех женщин, которые красили губы, душились французскими духами или читали романы. Бетт виновато ощутила, как ее карман оттягивает очередная библиотечная книжка — «Ярмарка тщеславия» в бумажной обложке.
— Сбегай-ка на почту, Бетан. — Только миссис Финч называла Бетт полным именем. — Ох, уже чувствую, как накатывает головная боль… — Она потерла виски. — Но сначала смочи для меня полотенце. А после почты зайди к бакалейщику.
— Да, матушка.
Миссис Финч ласково потрепала дочь по плечу:
— Ах ты моя помощница.
И это Бетт тоже слышала всю жизнь. Миссис Финч любила похвастаться перед подругами: «Бетан мне так помогает. Приятно подумать, что она со мной останется, когда я состарюсь».
— Ну, она ведь еще может успеть выйти замуж, — заметила на последнем собрании Женского Института[24] вдова с их улицы. Бетт в это время заваривала чай на кухне, но шепот старухи долетел до ее ушей. — Все-таки двадцать четыре года — это еще не совсем безнадежно. Правда, она вечно молчит, словно воды в рот набрала, но большинство мужчин не сочтут это недостатком. Так что ты еще вполне можешь сплавить ее кому-нибудь, Мюриэль.
— Я не хочу никому ее сплавлять, — возразила миссис Финч так уверенно, что казалось — все это предрешено и не может измениться.
«По крайней мере, я никому не в тягость», — напомнила себе Бетт. Большинство старых дев — обуза для своей семьи. А она, напротив, утешение матери, у нее есть место в жизни, она мамина помощница. Ей повезло.
Дергая себя за перекинутую через плечо тонкую косичку мышиного цвета, Бетт пошла ставить на плиту чайник, затем намочила в холодной воде и выжала полотенце точно так, как любила ее мать. Отнесла полотенце наверх, в спальню, и побежала выполнять прочие поручения. Обзаведясь собственными семьями, все братья и сестры Бетт уехали из Блетчли, но дня не проходило, чтобы Бетт не пришлось бежать на почту с очередным письмом, полным материнских советов, или посылкой с сопровождающими ее наставлениями. Сегодня Бетт отправляла квадратную бандероль своей старшей сестре, которая недавно родила. В пакете лежала вышивка крестиком: слова «Всему свое место и всё — на своем месте» в обрамлении из роз. Такая же вышивка висела над кроватью Бетт и над кроватками всех рождавшихся в их семье младенцев. Как говорила мать, никогда не рано учить ребенка знать свое место.
— Ваши квартирантки уже приехали? — поинтересовался у Бетт начальник почтового отделения. — Знаете, среди них попадаются особы со странностями. К примеру, миссис Боуден с постоялого двора «Баранья лопатка» досталась компания кембриджских профессоров — шастают туда-сюда и днем и ночью, никак не успокоятся! Думаю, вашей матери такое не понравится, а?
Он подождал ответа, но Бетт не сумела выдавить ни слова и лишь кивнула.
— Что-то не так с этой младшей дочкой Финчей, — прошептал начальник почты своему помощнику, как только Бетт отвернулась.
Она расслышала его слова и залилась румянцем. Почему, ну почему у нее не получается просто нормально разговаривать с людьми? Мало того, что она плохо соображает (Бетт хорошо это знала), но неужели надо быть еще и такой неловкой и стеснительной? Другие девушки, даже самые глупые, почему-то могли смотреть людям в глаза, когда к ним обращались. Одно дело быть тихоней, и совсем другое — замирать в присутствии людей, как перепуганный кролик. Но Бетт ничего не могла с собой поделать.
Она прибежала домой как раз вовремя, чтобы снять с плиты закипевший чайник. По крайней мере, Финчам пообещали, что к ним подселят девушек, а не мужчин. Если бы жизнь была романом, загадочные квартиранты оказались бы удалыми неженатыми красавцами, которые немедленно стали бы бороться за руку Бетт. Ничего ужаснее Бетт представить себе не могла.
— Бетт! — рассеянно позвал сидевший в кресле с кроссвордом мистер Финч. — «Пресноводная рыба из семейства карповых», шесть букв.
Бетт снова перекинула косу через плечо и стала накрывать стол к чаю.
— «Карась», — ответила она.
— А я думал, «плотва».
— «Плотва» даст «о» в колонке 17 по вертикали. — Бетт потянулась за чайником. Перед глазами у нее стоял кроссворд, на который она едва бросила взгляд нынче утром, раскладывая газету для отца рядом с его тарелкой. — А 17 по вертикали — «шифр».
— 17 по вертикали: «Система условных знаков для тайного письма», четыре буквы. И верно, «шифр». — Отец улыбнулся. — И как тебе это удается?
«Единственный мой талант», — с горечью подумала Бетт. Она не умела готовить, вязать, беседовать с гостями — зато ровно за восемь минут могла решить воскресный кроссворд без единой ошибки!
— «Определение человека, которому ничто не удается, которого преследуют неудачи», двенадцать букв, — начал было отец, но, прежде чем она успела ответить «незадачливый», за дверью послышались шаги и грохот чемоданов возвестил о прибытии квартиранток.
Мистер Финч придержал для них дверь. Миссис Финч кинулась вниз по лестнице, как хорек в кроличью нору. Пока Бетт управлялась с чайником, все уже начали представляться друг другу. Две девушки, явно моложе Бетт, вошли в сияющую чистотой кухню, и там сразу стало тесно. Обе брюнетки, но этим их сходство исчерпывалось. Одна — настоящая красавица, с ямочками на щеках, в пальто с меховой оторочкой — весело болтала с явно аристократическим выговором. Вторая была высокой, около шести футов, со строгими чертами лица, безупречно нанесенной губной помадой и черными бровями, изогнутыми как кавалерийские сабли. Сердце Бетт упало. Девушки оказались как раз из тех, рядом с которыми она чувствовала себя неловкой, тупой и — ну да, лучше и не скажешь — незадачливой.
— Очень приятно, — процедила сквозь поджатые губы миссис Финч, — принимать вас в моем доме.
Она смерила взглядом высокую брюнетку, которая холодно уставилась на нее в ответ. «Кокотка» — Бетт была уверена, что именно это думает мать. Насчет той, что с ямочками, пока было непонятно, а девушка с изогнутыми бровями наверняка получила этикетку «кокотка» еще прежде, чем успела произнести хоть слово.
— Ужасно здорово, что нас сюда распределили, — восхищенно щебетала девушка с ямочками, восторженно хлопая завитыми ресницами. — Приличных людей сразу видно, не правда ли? Стоило мне поглядеть на ваш роскошный огород…
Бетт заметила, что мать тает перед мейфэрским выговором гостьи.
— Надеюсь, вам здесь будет чрезвычайно комфортно, — сказала миссис Финч, пытаясь подавить свой северный акцент. — Мы отвели вам комнату на втором этаже, рядом со спальней моей дочери. Сортир — простите, уборная — располагается в задней части огорода.
— На улице? — Та брюнетка, что миниатюрнее, была шокирована.
Высокая взглянула на нее с усмешкой:
— Ничего, Озла Кендалл, привыкнешь. Лично я еще никогда не жила в квартире с отдельной уборной.
— Ой, молчи уж, королева Маб!
Миссис Финч нахмурилась.
— А чем это вы, барышни, намерены заниматься в Блетчли-Парке? — поинтересовалась она.
— Бумажной работой, — легко ответила Озла. — Тоска зеленая…
Мать Бетт нахмурилась еще сильнее, но оставила вопросы до поры до времени.
— Свет тушить в десять. Горячая ванна по понедельникам, и прошу не разлеживаться в воде. У нас имеется телефон, — в голосе миссис Финч звучала гордость: здесь телефон был всего в нескольких домах, — но он лишь для важных переговоров. Пройдемте наверх…
Покинутая новыми домочадцами кухня показалась Бетт гулкой и пустой. Отец, который ни слова не сказал после первых приветствий, вернулся в кресло к своей газете. Глубоко задумавшись, Бетт уставилась на чайный поднос, машинально расправляя передник.
— Бетан! — Миссис Финч снова появилась на кухне. — Не стой как истукан, отнеси наверх чай.
Бетт с облегчением сбежала, радуясь, что ей не придется выслушивать, как мать перемывает косточки квартиранткам, что та, несомненно, намеревалась сделать. Она остановилась у двери гостевой комнаты, собираясь с духом, прежде чем постучать. Изнутри доносилось шуршание — вероятно, девушки распаковывали чемоданы — и голоса.
— Всего одна ванна в неделю? — с нескрываемым презрением произнесла Маб. — Скупердяйство какое-то. Я ведь не прошу горячей воды, хватит с меня и холодной, но хочу иметь возможность вымыть голову при необходимости.
— По крайней мере, нам достался умывальник… О, привет еще раз! — воскликнула Озла Кендалл, заметив входящую Бетт. — Чай! Как здорово, ты просто прелесть.
Бетт не помнила, чтобы ее кто-нибудь еще называл прелестью.
— Я пойду, — пробормотала она, но вдруг заметила, как из чемодана достают экземпляр «Ярмарки тщеславия», и, не удержавшись, воскликнула: — Ой! Это очень хорошая книжка.
— Ты ее читала?
Бетт вспыхнула до корней волос.
— Только не говорите матушке.
— Ну что ты, даже и не думала! — Озла взяла скон с фарфоровой тарелки из воскресного сервиза миссис Финч, но все же не лучшего, не парадного. — Я вообще считаю, что матерям нужно рассказывать не больше трети из того, чем занимаешься. Устраивайся с нами, поболтаем.
Сама не понимая, как это произошло, Бетт оказалась сидящей на краешке кровати Озлы. Общим разговором это трудно было назвать, она-то едва произнесла пару слов, а новые девушки тараторили о Теккерее и обсуждали, не основать ли им литературный кружок. Но они то и дело улыбались ей и подбадривали взглядами. Если подумать, не так уж и неловко ей было в их присутствии.
Не далее как этим утром Бетт прочла в «Ярмарке тщеславия»: «Разве в жизни всякого из нас не встречаются коротенькие главы, кажущиеся сущим пустяком, но воздействующие на весь дальнейший ход событий?»[25]
Пока еще трудно было судить… но как знать — быть может, именно одна из этих глав и началась в ее жизни.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Код Розы предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
10
Дебютантка — здесь: девушка из аристократической семьи, вышедшая в свет и представленная при дворе.
21
В мае-июне 1940 года войска союзников были заблокированы силами противника во французском порту Дюнкерк. Ценой невероятных усилий большую часть войск удалось переправить морем в Англию, но многие солдаты погибли или попали в плен. Немцы также захватили множество орудий и боеприпасов.
22
Торнфилд-Холл — название поместья из романа Шарлотты Бронте «Джейн Эйр»; Мэндерли — поместье из романа «Ребекка» Дафны дю Морье.
23
Уоппинг — район в лондонском Ист-Энде, в описываемую эпоху сосредоточенный вокруг набережной и доков и потому считавшийся злачным.
