Парфюмерная лавка, или Девять сестер

Катя Пузаткина

Эти женщины каждый день собираются в офисе, чтобы погрузиться в унылую череду будней. Но раз в три месяца и с ними происходит чудо: появляется таинственная Ирина и окутывает их гипнотическими ароматами элитных духов, погружая в яркие мечты и воспоминания – то тяжелые, то счастливые. Истории девяти женщин – одиноких, семейных, деловых, легкомысленных – складываются в одну, где общие страхи и общие радости, и зыбкая надежда на то, что удастся расправить крылья и взлететь.

Глава 3

Сумеречный зов Дианы. — Литературно-музыкальный салон. — Femme fatale за Bechstein. — Неудовольствие по поводу неотвязного кавалера. — Раздумье о духах. — Воспоминания о лесе. — Сестры. — Ирина призывает искать свою собственную истину.

Диану заинтриговал скромный темно-синий флакон. Куб из зернистого матового стекла имел табличку с надписью «Сумеречный зов». В нем содержалась припыленная, тронутая сладковатым увяданием и окутанная мягким дымом фиалка. Диана вкушала ее самозабвенно.

Тридцатичетырехлетняя незамужняя внучка незаслуженно забытого в России композитора второй трети ХХ века жила в композиторском доме на…ом проспекте и дружила с внуками некоторых выдающихся актеров, избравшими вслед за своими именитыми предками актерскую стезю, и молодыми и уже европейски известными музыкантами. Сложившийся круг талантливой культурной молодежи не реже чем раз в месяц собирался в квартире у кого-нибудь из участников, реставрируя и обновляя традиции литературно-музыкальных салонов прошлых веков. Устраивались вечера с чтением стихов классических и современных поэтов, музицированием, просмотрами концертов и обсуждением заметных событий русской и зарубежной культурной жизни.

Чаще других собирались у Лидии N, дочери знаменитого скрипача-виртуоза. Обстановка ее квартиры была примечательной. Помпезный сталинский ампир номенклатурного дома, дух и элементы обстановки коммунальной квартиры 60—70-х годов модно сочетались с современным интерьером в стиле лофт, инкрустированным россыпью гаджетов. В просторной гостиной темно мерцала прорубь плазменной панели в полстены, в стеклянных ящичках под ней выстроились в несколько рядов коллекция дисков с киноклассикой и богатая фонотека, включающая диски и виниловые пластинки. Встроенная библиотека по боковым стенам гостиной пестрела разноформатными корешками книг, журналов и брошюр от свежеизданных до антикварных. Слева от плазменной панели на небольшом стеклянном столике в стиле хай-тек сиял в черной оправе широкий монитор компьютера с символом грехопадения, рядом с ним находились микрофон для онлайн-общения и большие наушники. В углу у французского окна тускло поблескивал патриарх — ореховый салонный рояль Bechstein конца XIX века, потертый и обласканный многими умелыми и одаренными пальцами. Когда приходили пианисты, Bechstein разливался всеми своими красками, царствовал над земным.

Диана старалась не пропускать вечера, на которых давно и прочно завоевала себе роль музы. Не лишенная природного изящества, она настолько прочно вжилась в этот образ, что постепенно, незаметно для нее самой, наряды и прическа от вечера к вечеру все больше приобретали древнегреческий флер, пока наконец не стали похожи на театральные костюмы. Завсегдатаям вечеров ее прямая осанка, мимика и жесты, отработанные до мельчайших нюансов, казались искусственными — они тактично старались этого не замечать, в крайнем случае снисходительно улыбались в кулак, но на гостей и новичков столь яркий образ производил иное впечатление. Диана владела искусством правильно себя подать. Достигнув первой цели — обратить на себя внимание, она подключала обаяние, демонстрировала сверхизысканные манеры, добивалась комплиментов и завоевывала интерес.

В обществе свежих, талантливых молодых людей сердце Дианы трепетало от избытка волнения и охотничьего азарта. Одного мужчину она любить не умела и торжествующе смотрела на свою двухгодовалую сестренку, которая без зазрения совести обожала всех мужчин. Сестра была не в курсе, что это неправильно, улыбалась им и к каждому хотела на коленки.

«Учти, сестричка, — поговаривала Диана, — когда ты вырастешь, тебе будут внушать обременительную необходимость сконцентрироваться на одном. Не поддавайся».

Страстная, влюбчивая натура не умещалась в раму семейной жизни и не испытывала по этому поводу никаких сожалений. Ее не точило чувство вины. На нее не давил каменной плитой российский код семейственности. Не считая себя обязанной соответствовать традиционным представлениям, она спокойно существовала за границей привычной, одобряемой обществом нормы, писала стихи, наслаждалась свободой, и интересы большинства ее семейных, «детных» знакомых, как и родительские сожаления, нисколько ее не смущали. Она проявляла трогательную заботу по отношению к своей сестренке, племянникам, детям подруг, при случае уделяла им внимание, дарила на праздники мило обернутые подарки, была с ними ласкова и игрива. Но о том, чтобы самой стать матерью, не помышляла.

Чувство влюбленности питало ее ощущение жизни, а воздухом Дианы были вдохновение и новизна. В погоне за ними она меняла объекты любовного интереса с таким постоянством, за которым усматривалась ритмичность, периодическая система. Строки Блока о том, что только влюбленный имеет право на звание человека, можно было считать основной установкой Дианы. Настоящая любовь, как она ощущала, — это вспышка, озарение, которое оставляет по себе трогательные воспоминания, произведение искусства и улетает.

С каждым новым возлюбленным Диана раскрывалась по-разному. Ей нравилось наблюдать за собой и удивляться. Между тем странная метаморфоза происходила и с мужчиной, который находился рядом с этой femme fatale. Он отрывался от привычного, сбивался с курса, лишался воли и внутренне зависал в невыносимой беспочвенности. И не дожидаясь момента, когда он мог бы начать досаждать, Диана обыкновенно уже находила себе новый объект страсти и двигалась вперед, не пытаясь оправдать ни чужие ожидания, ни свои собственные. Дело расставания она обычно улаживала с особым мастерством и без лишних драм.

Конец ознакомительного фрагмента.