Время сестер

Кэролин Браун, 2018

В детстве Дана, Харпер и Тони не особо ладили между собой и виделись только летом в маленьком пансионате у доброй бабушки Энни. Спустя годы у женщин по-прежнему не так много общего: непутевый отец и наследство, которое они получают с одним условием – управлять пансионатом сообща. Трем женщинам с разными судьбами предстоит вновь собраться на берегу живописного озера в Техасе, чтобы помимо нескольких коттеджей, маленького домика, кафе и магазинчика, обрести ворох воспоминаний, секретов…и свою семью. Теплая, волшебная сказка о настоящей дружбе, прощении и любви надолго останется в сердце каждого.

Carolyn Brown

The sometimes sisters

© Carolyn Brown, 2018

© Максимова И., перевод, 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2020

Эта история, как необработанный алмаз, требует полировки, чтобы проявить свои скрытые блеск и красоту.

Спасибо моему редактору Кристе Стровер за то, что она полирует мои истории, чтобы подчеркнуть все оттенки чувств.

Благодаря ей эта история засияла как бриллиант.

Глава первая

— Обещай мне, — прошептала Энни.

— Обещаю, — кивнул Седекия со слезами на глазах.

— Обещай, что приведешь их всех сюда, в родной дом. — Она подняла руку и коснулась его щеки. — Им нужно залечить раны.

— Приведу. Отдохни пока. — Сед прижимал ее хрупкое тело к себе, слегка покачивая.

На протяжении двух дней она время от времени теряла сознание, и каждый раз, приходя в себя, снова и снова заставляла его обещать, что он вернет ее внучек в родной пансионат у озера. Внезапно ее глаза раскрылись, и она обхватила руками его лицо.

— Ты…

По ее лицу ручьем потекли слезы.

— Знаю, Энни.

Их щеки соприкоснулись, и потоки соленых слез смешались вместе.

— Я любила тебя с тех пор, как мы были детьми. — Она сделала глубокий вдох и начала медленно выдыхать воздух.

— Ох, Энни… — начал он, но вдруг понял, что она больше не дышит.

Весь мир замер, а он все продолжал прижимать ее к себе. Одно сердце билось ровно, беззвучно раскалываясь на кусочки. Другое сердце, которое десятилетиями билось с ним в унисон, заснуло вечным сном, оставив его одного.

— Господи, за что? — взмолился он. — Я должен был уйти первым!

Прекрати! — Голос Энни прозвучал так ясно в голове Седа, что он взглянул на ее губы, проверяя, не задышала ли она. — Я же тебя просила — никакой скорби. Мы просто расстаемся на время и скоро снова будем вместе. Помнишь, когда ты ушел на фронт и мы были далеко друг от друга? Пока что у тебя есть задание. Так что сейчас же возьми себя в руки, Седекия, и позвони девочкам.

Настал момент, который они обсуждали последние три месяца, складывая всю мозаику по кусочкам. За исключением мелких деталей, по которым они так и не пришли к общему мнению, план действий для следующего этапа, как она его назвала, был готов. Но Сед и представить себе не мог, насколько тяжело ему будет отпустить ее навсегда, когда придет время.

Он мягко опустил ее на подушку, переплел пальцы своих черных рук с ее бледными пальчиками и наклонился, чтобы поцеловать каждую костяшку.

— Ох, Энни, я не смогу без тебя жить.

Девочки тебе помогут, — прозвучал нежный голос в его голове. — А теперь отпусти меня, Сед. У тебя много дел.

— Не могу, — простонал он.

Он сидел и сидел у ее кровати, и только через полчаса позвонил врачу, который по совместительству был также и коронером округа. Когда пришли за телом, Сед шел рядом с каталкой до фургона, держа Энни за руку.

— Понимаю, у нас с Энни были предварительные договоренности, но все же… Быть может, ты хотел бы поехать в похоронное бюро, чтобы повидаться с ней на прощание перед тем, как… — начал врач и замялся.

Сед медленно покачал головой.

— Она просила меня этого не делать, а я должен выполнять ее желания. Я не могу с ней проститься. Никогда не мог и не могу до сих пор, но пока я вас ждал, мы с ней все решили. Позвоните, когда можно будет приехать забрать прах.

В конце его голос дрогнул.

Доктор похлопал Седа по плечу.

— Прими мои соболезнования, Сед. Она была потрясающей женщиной и верным другом.

— Моим лучшим другом, — сказал он, вытирая слезы. — Мы столько пережили вместе.

— Если что-нибудь будет нужно, звони.

— Спасибо. Прямо сейчас нужно позвонить девочкам, как бы мне не хотелось.

— Разве они еще не здесь?

Сед провел рукой по кудрявой седеющей шевелюре.

— Энни не разрешала им говорить. Без рыданий. Без шума. Такая уж она была.

— Это точно, — кивнул доктор. — Мне очень, очень жаль, Сед.

— Благодарю.

Сед провожал взглядом фургон, пока тот не скрылся из виду, и при этом не переставал махать, прямо как в тот день много-много лет назад махал из окна автобуса, увозившего его на войну, как можно дальше от Энни и ее нового мужа. Он надеялся, что забудет ее, но ни время, ни расстояние так и не смягчили боль. Энни вышла замуж за его друга Шеймаса Клэнси. Если бы Сед родился блондином с белой кожей, то прекрасная Энни принадлежала бы ему. Но боль в день ее свадьбы не могла сравниться с болью, царившей в его сердце этим утром, когда фургон коронера медленно исчезал за горизонтом, а над мостом через озеро разливался свет восходящего солнца.

* * *

С каждой милей голова Харпер гудела все сильнее. Она была за рулем все того же пикапа выжженного оранжевого цвета, что и два года назад, когда по пути в Оклахому она ненадолго заезжала в дом у озера, чтобы поработать в одном из казино на другом берегу Ред-ривер. С тех пор, как она в последний раз ночевала в том доме, прошло уже десять лет. После того лета ее жизнь больше никогда не будет прежней.

Каждый раз, когда она проезжала мимо озера, она ощущала камень на сердце, тяжелый как «бьюик». Этот камень лежал там с того дня, когда она отказалась от своей дочери, и по-прежнему причинял невыносимую боль.

Харпер сбросила скорость, завидев ликеро-водочный магазин, но не затормозила. Ее сестры, Тауни и Дана, ухмыльнулись, если бы узнали. Заявись она с бумажным пакетом за пазухой, у них появилось бы настоящее раздолье для шуток. Первый поворот направо перед мостом, и вот она на месте: двенадцать коттеджей, перед которыми располагались магазин и кафе. Неподалеку примостился небольшой белый домик с двумя спальнями. Здесь и жила бабушка Энни, а Харпер с двумя сестрами приезжали сюда на месяц каждое лето до того момента, пока все резко не оборвалось в августе, незадолго до шестнадцатилетия Харпер.

Батон, блесна и болонская колбаска — так бабушка Энни называла свой магазинчик. Конечно, это были не единственные товары — там продавались также пиво и разные другие закуски, а на отдельной полке стояли товары для походной аптечки, солнцезащитный крем и мазь от ожогов на случай, если постояльцы забыли прихватить их с собой. В магазине также были холодильники с молоком и безалкогольными напитками, большой аквариум с мальками и отдельный холодильник для хранения готовой наживки в банках, а у входа расположились две бензоколонки, чтобы лодки, а также машины и фургоны всегда были на ходу.

Харпер помнила в этом магазине каждую полочку. Она подъехала с торца к входу в кафе. Здесь дядя Сед готовил лучшие блюда во всем северном Техасе, а Флора поддерживала чистоту. Десятилетиями этот бизнес приносил плоды, но теперь одного из трех его основателей не стало.

Она припарковалась и откинула голову на спинку сиденья, закрыв глаза. Без запасного колеса. Бензобак пуст, как и кошелек. «Одними молитвами да попутным ветром», — прошептала она, вдыхая терпкие запахи озерной воды и свежескошенной травы, аромат первых весенних роз вперемешку с сигаретным дымом. Пансионат «У озера», как гласила выцветшая дверная табличка, ни капли не изменился.

На пороге показался дядя Сед и помахал ей рукой. Его зеленые глаза смотрелись нелепо на фоне черной как смоль кожи. Кудрявые волосы, в прошлом короткие и насыщенно-черного цвета, теперь стали немного длиннее и с сильной проседью; все же ему уже было лет семьдесят, а может, семьдесят один или два. Он был такого же возраста, как бабушка и покойный дедушка Харпер. Дядя Сед, все такой же щуплый, выглядел так, будто не выходит из дома без тяжелых булыжников в карманах, чтобы весенний бриз не подхватил и не унес его к озеру, хотя он всегда был худой как жердь и не снимая носил рабочий комбинезон. Все же есть в этой жизни постоянство, и слава богу, что есть.

Как только Харпер поднялась с сиденья и опустила ноги на землю, ее снова пронзила головная боль.

— Доброе утро, дядя Сед.

По правде говоря, дядей он был ей не родным, а скорее просто был ей как дядя или, может, даже как дедушка. И уж, конечно, он был гораздо больше, чем просто работник пансионата. Самая старшая из трех сестер, Дана, стала называть его дядей, а Харпер и Тауни последовали ее примеру.

Вчера ночью, осушая бутылку виски, она поклялась себе, что больше никогда не будет плакать, но при виде дяди Седа слезы сами навернулись ей на глаза. Она заключила его в крепкие объятия.

— Как же мы будем дальше без нее жить?

— Не знаю, но хорошо, что ты приехала. Нам всем сейчас нужна поддержка друг друга, — сказал он хриплым голосом, чувствуя, как ее слезы смешиваются со слезами на его щеке.

Ее ноздри заполнил сигаретный дым, перекрыв все остальные запахи. Она немного отстранилась, оставив руку на его плече, и спросила:

— Она страдала?

— Нет, дорогая. Она разговаривала со мной, а в следующую секунду ее вдруг не стало. Господь забрал ее быстро.

Он вытащил платок из кармана штанов и вытер ее щеки, а затем свои собственные.

— Остальные здесь?

— Дана и Брук уже в доме, — ответил Сед. — Час назад приехали. Брук растет не по дням, а по часам. По ней сразу видно — твоя племянница. Она мне напоминает тебя в ее возрасте, может, не внешне, но характером. Отнести твои вещи в один из коттеджей?

— Я сама отнесу, если решу остаться. А Тауни приедет? — спросила Харпер.

Сед сложил платок и засунул его обратно в карман.

— Она звонила вчера вечером и сказала, что будет. Ваша бабушка заранее все приготовила для вас, сестрички Клэнси, так что не подведите ее.

Харпер раскрыла было рот, чтобы сказать, что она уже подвела бабулю больше десяти лет назад, но передумала. Сейчас не время ворошить старые грехи. Еще пока рано открывать душу, тем более что никто не знал об этой истории.

— Буду стараться не подвести ее. Может быть, пойду разложу вещи в первом коттедже.

— На нем уже бронь. Завтра с утра заезжают рыбаки. Заселю тебя в двенадцатый. Зато будешь поближе к дому и кафе, — сказал Сед. Он подошел к машине и оглядел гору коробок на заднем сиденье. — Похоже, ты все-таки сюда надолго, признаешь ты это или нет.

— От тебя, как обычно, ничего не скроешь, — улыбнулась она. — Вопрос в том, сюда ли именно. Может, я перееду насовсем, а может, через час соберусь и уеду.

— Что ж, будем надеяться, ты задержишься здесь дольше, чем на час. Один я здесь управиться не смогу — годы уже не те, еще и Флора скоро уходит. Она собиралась съехать еще на Рождество, но тогда у нас… — он осекся и поднял свои светлые глаза к небу, но наконец смог взять себя в руки. — Она обещала Энни остаться здесь столько, сколько потребуется, чтобы вы, девочки, освоились на новом месте. А теперь садись за руль и подъезжай к двенадцатому коттеджу как можно ближе к входной двери, и будем разгружать.

В ряду одинаковых коттеджей были предусмотрены места для парковки. Но много лет назад Энни высадила плакучие ивы между домиками, поэтому теперь гости оставляли машины у входа. Сейчас эти деревья уже вымахали размером с коттеджи, а свежие махровые листочки на ветках прогоняли зиму прочь и приветствовали весну. Коттеджи были покрашены белой краской, причем каждый имел свою отделку, а на маленьком крылечке стоял винтажный садовый стул из металла. Казалось совершенно уместным, что Харпер будет жить в двенадцатом номере с красной дверью, красной декоративной отделкой и красным стульчиком на парадном крыльце.

Это ее наказание за те ночи, когда она тайком выбиралась из дома, чтобы встретиться с Уайаттом в этом самом коттедже, а красный цвет служил напоминанием обо всех ее грехах. Но Сед не знал о том, что произошло тем летом, поэтому точно не мог выбрать дом по этой причине. Скорее всего, все остальные коттеджи были просто забронированы, а этот будет пустовать долгое время. Харпер одернула себя и пожалела, что попыталась связать эти события.

Пока она во второй раз вылезала из машины, Сед уже откидывал задний борт. Он вынул из кармана комбинезона настоящий железный ключ, на большом брелке которого были выбиты цифры «12», и бросил ей.

Харпер поймала ключ в воздухе и вставила его в замочную скважину, но поворачивать не спешила.

Сед наконец поднял борт автомобиля, и тот со скрежетом распахнулся.

— Смазать бы тебе его. Ну чего стоишь? Рождества ждешь?

— Нет, Пасхи, — попыталась пошутить она, но шутка не удалась.

— Так до нее еще две недели, а ночью-то холодно. Ты же помрешь от пневмонии, если останешься ночевать на крыльце. Ну же, отпирай дверь, — сказал Сед, поставив два чемодана у входа, и ушел за коробками.

Харпер вдохнула так глубоко, что в груди заболело, и начала медленно выдыхать, открывая дверь. Шторы оказались распахнуты на большом окне у задней стены, и из него открывался вид на высокие сосны, ивы и несколько крупноплодных дубов. Она подошла к окну и увидела, как по краю опушки скачет кролик и пара белочек гоняется друг за другом среди веток деревьев. Повсюду порхали птички, воспевая весну.

Сед протолкнул чемоданы внутрь.

— Как замечательно жить у озера! Нет этого дурацкого кабельного телевидения и вай-фая.

Харпер резко обернулась.

— Хватит тебе уже таскать тяжести, дядя Сед. Я, кажется, замечталась. Оставь, я занесу все сама. Спасибо за все. Особенно за то, что был с бабушкой в ее последние недели. Если бы ты позвонил, я бы сразу приехала.

— Она не разрешала мне, ты же знаешь, если уж она что-то решила, то спорить бесполезно, — сказал он, вздохнув так глубоко, что, казалось, этот вздох поднялся из самых глубин его души. — Нам будет ее не хватать.

Харпер попыталась сглотнуть комок в горле, но он сдавил ей грудь.

— Я думала, она будет жить вечно. Она была мне опорой.

Только бы Сед не уходил — она была пока не готова остаться в доме одна. Еще немного, и на нее волной нахлынут воспоминания.

— Она была опорой для нас всех, дорогая, — прошептал Сед.

Харпер присела на край кровати.

— Она много раз говорила мне, что ты, дедушка Шеймас и она всегда были верными друзьями. Может быть, ты расскажешь нам какие-нибудь истории?

Сед опустился в кресло с прямой спинкой на другом конце комнаты.

— Расскажу когда-нибудь. Мы всегда были вместе, кроме тех лет, что я провел в армии. Она писала мне письма во Вьетнам каждый день. Они до сих пор у меня хранятся.

Харпер положила свои солнцезащитные очки на кровать.

— Я и не знала, что ты был во Вьетнаме.

— Я редко об этом говорю. Мне не понравилось жить вдали от семьи. Когда я вернулся, Энни взяла меня разнорабочим, потому что мой папа скончался в том году. Это было в 1966-м. Когда сразу после старшей школы я пошел в армию, то думал, что так и останусь служить, но шести лет мне хватило с головой. Я вернулся домой, и Шеймас с Энни дали мне работу. А потом не прошло и двух лет, как умерла мама — это был 1968-й, и я перешел работать на кухню. Уже почти пятьдесят лет, как я готовлю.

— Мне казалось, что ты всегда был здесь, и даже не припомню, чтобы когда-то было иначе, — сказала Харпер.

— Еще бы! Помню, твой отец впервые принес тебя в дом, и мы с Энни подержали тебя на руках. Чудесные были времена, — вздохнул он, слабо улыбнувшись. — Мне всегда нравилось, когда вы с девочками называли меня дядей Седом. А у самих-то волосы светлые, да и все остальное.

Харпер пересекла комнату и погладила его по плечу.

— Порой и родная кровь — водица. Ты всегда был хорошим другом и потрясающим дядей.

Рука Седа, покрытая морщинами, легла на руку Харпер.

— Спасибо, дитя мое. Пойду-ка я, пожалуй, обратно в кафе. Наделаю гамбургеров с картошкой, чтобы все перекусили, пока юриста нет. Кстати, Тауни должна приехать к полудню.

— Ты ведь никуда не уйдешь, пока… — Харпер не стала договаривать вопрос.

— Пока гробовщик не заберет мое тело или кто-то из вас меня не уволит, я остаюсь здесь.

Сед поднялся с кресла и выхватил платок, прикрывая сильный приступ кашля.

— Мой дом здесь, Харпер. Если доживу до конца следующего месяца, то будет уже семьдесят два года, как я родился тут, прямо в том деревянном домике. — Он показал рукой в сторону озера. — Здесь я и умру. Что ж, увидимся в двенадцать?

— Я готова ползти по битому стеклу, лишь бы попробовать твоих гамбургеров, — улыбнулась она. — Дядя Сед, какой-то кашель у тебя нехороший. Ты к врачу ходил?

— Очень много раз, дитя мое. Мы с Энни бывали у него вместе, раз в три месяца, пока у нее не нашли опухоль, а потом стали ходить еще чаще. Так что не забивай себе голову, моя хорошая, — сказал он и ушел.

Харпер швырнула чемодан на кровать и закрыла глаза. Перед ней мелькал образ Уайатта, на котором не было абсолютно ничего, кроме следов помады на лице. На ней — только ковбойская шляпа, а он бегал за ней по кровати, пока она, наконец не поддалась ему. Потом они упали на ужасный клетчатый плед зеленого цвета и предались той дикой любви, которая доступна только подросткам с бушующими гормонами. Открыв глаза, она поняла, что на кровати расстелена белая пуховая перина. Завернуться в нее и притвориться средневековой герцогиней, пока Уайатт провозглашает себя рыцарем в сияющих доспехах, было бы забавно.

— Хоть Флора уже и не молода, она по-прежнему умеет облагородить любую комнату, — пробормотала она, направляясь в ванную.

Она заметила, что телевизор на шифоньере убрали и вместо него повесили другой с плоским экраном, но была уверена, что он до сих пор показывал только два канала. Дойдя до другого конца спальни в несколько широких шагов, она оказалась в ванной комнате, которая нисколько не изменилась. Они с Уайаттом часто лежали вместе в этой старинной ванне на львиных лапах. В голове снова промелькнули воспоминания, в которых они вдвоем вытирали полотенцами воду с пола.

— Веселое было времечко, — пробормотала она.

Туалетный столик выглядел новым, но даже если бы это действительно было так, то его заказывали там же, где и старый. Маленькие брусочки мыла вместе с шампунем, кондиционером и кремом для рук лежали в корзине с красиво сложенными мочалками. В ячейках настенного шкафа расположились свернутые полотенца.

Харпер развернулась, и при виде коробок у стены из ее груди вырвался стон. Если сейчас она разложит вещи, а потом не сможет поладить со своими стервозными сестрицами, то это все будет пустой тратой времени. В конце концов, она решилась разобрать чемоданы и затолкать коробки в гигантский гардероб, в котором изначально должна была размещаться раскладная детская кровать.

Одна сторона гардероба заполнилась, и Харпер принялась развешивать одежду. Когда дядя Сед сообщил ей по телефону о смерти бабушки и попросил приехать, она собиралась в спешке, взяв с собой вещей на первое время.

Всякий раз при устройстве на работу она заявляла, что не собирается терпеть унижения в свой адрес. Так же она поступит и здесь. Даже если ее единокровная сестра Дана — умница, а младшая сестра Тауни — красотка, это еще не значит, что им можно командовать. Возможно, что именно из-за ее нрава Харпер не раз увольняли из разных мест от Калифорнии до Техаса и севернее в Оклахоме, но как ни крути бармены нужны везде. Если за час Харпер не найдет с сестрами общий язык, она всегда может прокатиться несколько миль вверх по дороге и найти работенку в том баре, мимо которого она проезжала по пути сюда. Это точно собьет корону с головы Тауни.

* * *

— Мам, ты уверена, что хочешь тут спать? Дядя Сед сказал, что вон на той кровати умерла бабушка Энни, — поежилась Брук.

— Абсолютно, — ответила она. — Я так любила бабушку и надеюсь, ее дух будет иногда навещать меня.

— Ее ведь кремировали, правда же? — с каждым словом глаза Брук расширялись все больше.

— То всего лишь плоть. Дух бабушки продолжает жить в сердцах ее внучек.

Дана разложила свои джинсы в шкафу на три стопки: на выход, для работы и поношенные. Сед, дай бог ему здоровья, уже успел вынести из комнаты все бабушкины вещи.

Она приезжала в гости к бабушке Энни хоть и редко, но все же чаще, чем две другие, «законные», внучки, поэтому к черту всех — она заслужила право поселиться в доме.

Пусть эти две самовлюбленные принцессы выберут себе по коттеджу, лишь бы не мешались под ногами, пока она будет стараться руководить этим гигантским бизнесом.

Гэвин, отец Даны, отказывался признавать ее своей дочерью, но ее голубые глаза неизбежно выдавали в ней род Клэнси. Она была внебрачным ребенком, последствием бурной пьянки на вечеринке у озера, когда ее отец и мать еще учились на последнем курсе. Они выиграли баскетбольный матч, и после игры все поехали отмечать победу. Бабушка Энни приняла ее в семью и относилась как к родной, несмотря ни на что. Именно бабушка заставила мать Даны указать Гэвина Клэнси в качестве отца в свидетельстве о рождении и официально присвоить ей фамилию Клэнси, хотя ее родители и не были женаты.

— Золушка и ее злобные сводные сестры, — захихикала Брук.

— Сестры на лето, — сказала Дана. — Так мы называли друг друга, когда летом приезжали к бабушке. Никакая я не Золушка, а они мне не сводные сестры, а единокровные.

— Ну ладно, — вздохнула Брук. — Но я все равно рада, что мы поселились тут и у меня будет своя комната, та, в которой мы всегда спали, когда раньше приезжали сюда. Так непривычно, что бабушки больше нет.

Дана думала, что уже выплакала все слезы, но когда она заметила, как у подножия кровати аккуратно лежит старое лоскутное одеяло, такое знакомое, то не выдержала, и река снова вышла из берегов. Она упала в деревянное кресло-качалку, где бабушка много раз укачивала маленьких Харпер и Тауни на ее глазах, и дала волю своей скорби.

Брук кинулась к ней и тоже начала плакать, прямо на полу возле кресла.

— Пора прекращать, мама. Это же съедает нас изнутри. Давай сменим тему и поговорим, например, в какую школу я буду ходить.

— Во Франкстон. Это государственная школа, — ответила Дана, вытирая слезы с лица Брук рукавом трикотажной кофты.

— Ездить в тот малюсенький поселок, который мы проезжали? — взвизгнула Брук, едва не сорвав голос.

— Я ходила туда до восьмого класса. Ничего страшного со мной не случилось, так что и ты привыкнешь, — сказала Дана, выдавив из себя улыбку. — Изменения всегда идут на пользу. Не забывай об этом. Зато тут у тебя есть своя комната и мы живем в доме, а не в крохотной студии на задворках конюшни.

— Ну, мам, я ведь никогда не ходила в государственную школу. У них, наверно, даже форму не носят, — захныкала Брук.

— Ты всегда находишь себе друзей, куда бы мы ни переехали, — возразила Дана. — Если все сложится, то, может, и в старшую школу тоже пойдешь туда.

— Ни за что! — воскликнула Брук. — Там же абсолютная глушь. У бабушки даже вай-фая нет!

— Привыкай, дорогуша. Возможно, мы здесь надолго, — сказала Дана. — Распакуй свой чемодан и разложи вещи. Нам нужно быть в кафе в полдень. Если повезет, то уже завтра откроемся для посетителей. Радовалась бы, что будешь ходить в школу, а то могла бы драить коттеджи целыми днями.

— Только не это! — Брук прижала ладони к щекам. — Ты пошутила?

— Если ты рассчитываешь получать небольшую оплату, как тогда на конном ранчо, то придется помогать по хозяйству на выходных и летом. Скорее всего, нужно будет убирать комнаты или помогать в кафе, но работать все равно придется.

— Ненавижу убираться, — простонала Брук.

— Взгляни на это как на источник дохода.

Простонав в очередной раз, девочка вышла из спальни и направилась вдоль по коридору в сторону своей новой комнаты.

— Посуду мыть не буду! — раздался ее голос.

Дана втянула носом воздух, но не смогла уловить даже малейшего аромата фирменного цветочного парфюма бабушки Энни. Она снова сделала глубокий вдох, но от того запаха не осталось и следа. Как же так? За два дня он не мог никуда подеваться. Она засунула голову в гардероб… Ничего.

— Мам, ты что, чихнуть не можешь? — отозвалась ее дочь, стоя в дверном проеме. — Так непривычно иметь столько свободного места.

— Нет, я пыталась уловить запах бабушкиных духов. Наверно, она перестала ими пользоваться, когда заболела, — ответила Дана. — А ты что, уже все разложила?

— Нет, просто услышала, как ты вздыхаешь, и подумала, что ты опять плачешь. Я не могла оставить тебя одну. Ты ведь моя мама.

— Спасибо, дочка, но я пока держусь.

Дана подошла к окну и отдернула занавески. У ближайшего к кафе коттеджа стоял оранжевый пикап старой модели. Когда она представила, что эта машина принадлежит Харпер или Тауни, в ней на секунду заговорила надменность. Побочный ребенок добился в жизни больше, чем любая из вас. Она, по крайней мере, водила современный четырехместный пикап, дверь которого не была изъедена ржавчиной.

— Так чем бы ты хотела здесь руководить, мам? — спросила Брук.

— Магазином.

— Там же воняет рыбой! И червяков надо в руки брать!

Дана кивнула.

— Мне хотелось бы работать в магазине, но я соглашусь на все, что возложит на меня дядя Сед.

— Ну что ж, удачи, — сказала Брук и ушла обратно в свою комнату.

Дана представила, как ее младшая сестра Тауни достает из аквариума мальков, едва сдерживая рвотный позыв. Не дай бог, сломает ноготок, пока расставляет товары на полках. Эта особа всегда была избалованной. Вероятно, не захочет бросать свой крутой колледж и приедет к Седу только летом. А Харпер прикончит рыбешку своим перегаром, если она все так же принимает на грудь, как во время их последней встречи. Небось, лет пять уже прошло с тех пор, как в канун Рождества она заявилась в гости к бабушке минут так на десять.

Что ты будешь делать, если окажется, что бабушка оставила все добро Седу и Флоре? Видит бог, они всегда были рядом с ней, а у вас, девиц, не находилось времени даже позвонить. Дана ненавидела, когда в голове звучал голос матери.

— Пойду и попрошу их взять меня на работу, — твердо сказала она.

* * *

Звонок от Седа поступил как никогда вовремя для Тауни Клэнси, самой младшей из трех сестер. В декабре ее выгнали из колледжа, после чего ее мать Рета перекрыла ей кислород. Однако Тауни смогла удержаться на плаву, работая в кофейне, хотя ее, помимо этого, еще и привлекли к исправительным работам за хранение наркотиков. Она подбирала мусор на шоссе и помогала проводить игры в лото для стариков, и вот, неделю назад это наконец закончилось. Денег должно хватить на бензин от Остина до Тайлера, и еще сотня баксов в запасе. Но колесо, пробитое около Сентервилля, разрушило все ее планы. Она не плакала, когда пришлось ночевать в машине и ждать утра, пока откроется шиномонтаж. Тауни пообещала себе, что не проронит ни слезинки, но когда она припарковалась возле пансионата и внезапно осознала, что бабушки больше здесь нет, на нее нахлынула тяжесть горя и чувства вины. Она уперлась лбом в руль своего роскошного «камаро» и дала волю слезам.

Спустя некоторое время она подняла голову и заглянула в зеркало заднего вида, чтобы подправить макияж. Не успела она достать косметичку, как Сед внезапно открыл дверь, и слезы снова полились из ее глаз. Он раскрыл свои худощавые руки для объятий, а на лице сияла улыбка с долей грусти. Тауни выползла из машины и положила голову ему на грудь.

— Мне не верится, дядя Сед. Скажи мне, что это просто сон, — прошептала она.

— К сожалению, это правда.

— Ну почему она мне ничего не рассказала?

Сед похлопал ее по спине.

— Бабушка не хотела вас волновать.

Она сделала шаг назад, принюхиваясь.

— Все еще дымишь этими сигаретами без фильтра, что ли? Ох, как бабушка тебя за них, помню, ругала.

— У каждого свои слабости.

Сед попытался ухмыльнуться, но глаза его остались полны грусти. Он достал ключ с цифрой семь из нагрудного кармана комбинезона.

— У меня тут перекур пока, а потом пойду накрывать для вас всех на стол. Минут через пятнадцать будет готово. Вот, держи.

Тауни взяла ключ и нахмурила брови.

— Вообще-то, я думала, что буду жить в доме.

— У каждой из вас должно быть свое личное пространство. В этой новомодной машине все твои пожитки?

— Полный багажник и еще все заднее сиденье, — сказала она. — А Харпер с Даной где будут?

— Дана и Брук поживут в доме. Харпер в двенадцатом коттедже. Энни оставила указания, куда вас всех разместить. Подъезжай туда, помогу тебе разгрузиться.

— Стало быть, бабушка по-прежнему говорит нам, что нужно делать?

— Ага, — кивнул Сед. — Здорово, правда?

— А почему я именно в седьмом? — спросила Тауни.

Сед пожал плечами.

— Остальные все будут заняты к вечеру пятницы. Пора мне бежать готовить еду. Не успеваю помочь тебе с багажом.

— Я рада, что ты до сих пор здесь, дядя Сед, — сказала она.

— Где ж мне еще прикажешь быть? Мой дом тут.

— Харпер пьяная?

— По ней не скажешь. Утомилась она, наверно, и совсем нос повесила.

— Дана командует?

— Это у нее от бабушки осталось как пить дать. Стыдно ей, как и тебе, что долго не приезжала. Ты часом не влипла в какие-нибудь неприятности?

— Я их не ищу, они сами меня как-то находят. Надеюсь, это место поможет мне исправиться. Здесь и заняться-то нечем, если только рыбой.

— Еще трудом. И то, и другое из четырех букв, — сказал Сед, махая на ходу сморщенной рукой. — Жду вас всех в кафе ровно в полдень. Не придешь со всеми — будешь есть остывшие гамбургеры с картошкой.

— Приду я, приду. Как раз успею вынести все вещи из машины. И спасибо, дядя Сед, что не поселил меня по соседству с Харпер.

— Вы должны быть подругами, а не врагами, — сказал Сед. — Энни больше всего мечтала о том, чтобы однажды вы стали одной дружной семьей.

— Ну это вряд ли, — сказала Тауни, садясь обратно в машину, чтобы подъехать поближе к своему коттеджу.

Проезжая мимо двенадцатого коттеджа, Тауни заметила припаркованный старый автомобиль, а когда она подъехала на место, то смогла разглядеть вдалеке четырехместный пикап, стоявший у дома.

— Вот, значит, на чем теперь ездит Харпер. А Дана, похоже, добилась в жизни большего, но ведь она и старше.

Да кто ты такая, чтобы судить других после всего, что сама натворила? Голос, прозвучавший в ее голове, несомненно, принадлежал бабушке.

— Я была не виновата, — произнесла Тауни вслух, заезжая на парковочное место около седьмого коттеджа.

Я предупреждала тебя об этом негодном мальчишке. Я сразу знала, что от него будут одни неприятности, еще когда вы заезжали прошлым летом. Гордец, эгоист и откровенный нахал — но ты меня и слушать не стала! Ты сама во всем виновата. Теперь в ушах звучал голос ее матери.

— Нет, ну надо же! Мама и бабушка наконец сошлись во мнении. Наверно, сейчас прямо здесь, на озере, поднимется буря, — сказала Тауни и закинула голову назад, но на чистом голубом небе не было ни одного белого пушистого облачка.

Она вышла из машины и открыла дверь коттеджа.

— Две койки, — вздохнула она.

Конечно, коттедж был больше, чем ее старая однокомнатная квартирка в Остине, и любая из этих кроватей — лучше, чем комковатый матрас, на котором она спала последние три месяца. Однако она все же ожидала увидеть широкую двуспальную кровать.

— Что ж, как говорится — бери, что дают. Верно, бабушка? В детстве ты постоянно нам это твердила.

В горле почувствовался комок, и у Тауни задрожал подбородок и нижняя губа. Почему… почему она не нашла времени навестить бабулю за последние три месяца?

Оставив чемоданы и коробки на пороге, она зашагала в сторону кафе. Ее длинные золотистые волосы развевались на сильном ветру и лезли ей в лицо, поэтому она достала резинку из кармана облегающих джинсов, чтобы сделать хвост. Когда Тауни закончила возиться с прической, она уже стояла у парадной двери, но войти так и не решилась и вместо этого присела на скамейку.

Ветер доносил запахи воды с резким рыбьим духом, но они не могли заглушить аромат жареного лука, исходящего из кафе. Бедный Сед, наверно, совсем пал духом. Он и бабушка были друзьями всю свою жизнь, но сейчас он стоит и готовит на всех вместо того, чтобы позволить сестрам о нем позаботиться. Если он это смог, то она уж точно сможет посмотреть в глаза Дане и Харпер. Найдя в себе мужество, она вскочила со скамьи и влетела внутрь, но столовая оказалась совершенно пуста. В зале стояло двенадцать столов, а вокруг каждого было расставлено по четыре или шесть стульев. Все было так же, как и всегда. Единственным отличием был стол в углу, накрытый белой скатертью. Он буквально ломился от всевозможных десертов.

— Садись, куда хочешь, — сказал Сед, просунув голову через окно для раздачи между столовой и кухней. — Обед почти готов. Все эти угощения вам принесли прихожанки. Поди разбери почему. Последний раз Энни появлялась в церкви больше тридцати лет назад. Небось, пытаются искупить вину за то, как они к ней относились. Хотя это уже дело самих верующих и их Бога.

— Шоколадный торт выглядит очень аппетитно, — сказала Тауни. — А почему они себя винят?

— Когда твой дед помер, многие из них поступили гнусно, — ответил Сед. — Даже не думай отщипнуть хоть кусочек — поешь сначала нормальной еды.

Сед погрозил ей пальцем и положил на сервировочную стойку сначала тарелку с восемью большими гамбургерами, а затем блюдо с помидорами, салатом-латуком и солеными огурчиками.

— Отнеси-ка это пока на любой стол, а я захвачу картошку фри. Можешь сразу садиться обедать. Я говорил всем быть ровно в двенадцать… О, а вот и Харпер идет, и за ней, кажись, Дана с Брук.

* * *

Харпер подняла солнцезащитные очки и беглым взглядом обвела кафе: все осталось, как прежде. Меню висело над стойкой, за которой Флора обычно принимала заказы вплоть до конца обеденного ажиотажа, если он случался. Гамбургеры, хот-доги, картошка фри и фирменное блюдо дня. По большей части подавали столь обожаемую всеми еду домашнего приготовления, ради которой жители приезжали со всей округи. Вдруг Харпер захотелось, чтобы сегодня была пятница, ведь в этот день Сед готовил свои знаменитые горячие булочки и мясо в горшочках. А по воскресеньям он всегда делал курицу с приправами, свой фирменный клюквенный соус, пюре с подливкой и вареный початок кукурузы. В такие дни посетители съезжались толпами и выстраивались в длинную очередь.

За хромированными столами помещалось от четырех до шести человек, а для больших групп несколько столов соединяли вместе. В центре каждого располагалась салфетница, солонка, перечница и миска с пакетиками сахара и подсластителя. Раньше стулья были в тон столам, но недавно их заменили на новые из блестящей красной пластмассы. Пол покрывала черно-белая плитка, натертая до такого блеска, что Харпер могла бы даже не думая подобрать и съесть упавшую еду.

— Как вкусно пахнут гамбургеры! А зачем ты наготовил столько десертов? — спросила Харпер.

— Тауни уже меня спрашивала. Пусть она расскажет, — ответил Сед, направляясь обратно на кухню.

Харпер резко обернулась и увидела в другом конце зала Тауни. Драгоценная дочь, которая — по словам их матери, — не сделала ничего плохого, выглядела откровенно паршиво. Ее белые волосы, всегда стильно уложенные завиток к завитку, сейчас были завязаны в высокий хвост. Под глазами виднелись такие круги, будто она неделями не спала.

— На что уставилась? — огрызнулась Тауни.

— Да ни на что, — ответила Харпер и отвернулась от младшей сестры как раз в тот момент, когда Дана и Брук зашли внутрь и сели за накрытый стол.

— Откуда столько сладостей? — спросила Дана.

— Судя по всему, Тауни знает, — сказала Харпер, присаживаясь напротив Даны.

— Это все ты приготовила, тетя Тауни? — спросила Брук.

— Куда ей, — хмыкнула Харпер. — Она воду кипятиться поставит — весь дом спалит! Не припомню, когда она готовила.

— А я не припомню, когда ты была трезвой, — парировала Тауни, проходя через зал, чтобы сесть за четвертый стул.

— А ну-ка спрятали коготки, — отозвался Сед, поставив на стол корзину со сладким картофелем фри. — Иначе я уйду, и вы меня больше не увидите.

Дана ахнула.

Тауни сделала большие глаза.

Харпер положила гамбургер и взяла его за локоть.

— Не бросай нас. Нам без тебя не справиться, дядя Сед.

— Десерты занесли прихожанки. Видимо, когда-то давно они чем-то обидели бабушку Энни и теперь чувствуют свою вину, — объяснила Тауни.

— Вот бы это продлилось недельку-две, — пошутила Брук. — Все эти вкусности такие прикольные!

— Прикольные? — переспросила Харпер, надкусывая гамбургер.

— Так теперь говорят вместо «классный» или «обалденный», — пояснила Дана.

— А я думала, сейчас все говорят «кайфовый». По крайней мере, я так слышала от студентов, — сказала Харпер и крикнула Седу: — Дядя Сед, все прикольно, кайфово и обалденно! Давай садись к нам за стол.

— Нет, я лучше поем на кухне, мне тут за ребрышками к ужину присматривать надо, — отозвался он. — Вы доедайте да уберите потом за собой, а дальше можете уже приниматься за сладкое. Юрист будет полвторого.

— Так точно! — отчеканила Брук. — Тетя Харпер, а тот старый пикап — твой?

— Ага, — ответила Харпер, укладывая на гамбургер листья салата и кружочки помидоров с солеными огурцами.

— Мы уже целую вечность не виделись, но твой пикап я помню еще с детства, — сказала Брук.

— Да, давненько я на нем катаюсь. С детства, говоришь? А сейчас тебе сколько, двадцать один?

— Мне четырнадцать, — захихикала Брук. — А чем ты занималась?

— Работала барменом в одном студенческом кабаке в Оклахоме, а до этого в других разных барах, — сказала ей Харпер.

— Пф… неудивительно, — пробормотала Тауни.

— Что именно? Что я работала в кабаке или что он был в Оклахоме?

— И то, и другое.

— Прекратите! — гаркнул Сед. — Вы друг друга лет девять-десять не видели. Я не допущу, чтобы Энни расстраивалась из-за вашей грызни.

— Дядя Сед, бабушка Энни умерла, — мягко сказала Брук.

— Деточка, ее плоти больше нет, но дух все еще здесь с нами, так что этим троим девицам не помешало бы вести себя более пристойно, — сказал Сед отчитывающим тоном.

— Дядя Сед прав. Давайте будем уважать его, — прошептала Дана.

— Он потерял своего самого близкого человека, а вы тут устроили балаган, — сказала Брук. — Отчего вы все на ножах?

— Это долгая история, — сказала Харпер.

— Все же остаются здесь? — спросила Тауни, обведя взглядом двоих сестер и племянницу.

— А ты нет? — спросила Харпер.

Дана оглядела всех собравшихся.

— Зависит от того, что скажет юрист. Если бабушка Энни оставила все имущество дяде Седу, то я буду умолять его взять меня на работу.

Сед принес чайник со сладким чаем и поставил его в центр стола.

— Тебе не придется умолять, — сказал он.

Харпер подлила себе чаю и передала чайник Тауни. Из всех троих Тауни всегда была самой миловидной. Изящная фигура, пышные формы, самые светлые волосы и тонкие черты лица — у нее не было отбоя от мужчин, которые бегали за ней как верные собачонки. Без сомнения, она не станет менять своих крутых подружек из женского сообщества в последний год учебы на работу в пансионате и жизнь в лачуге у озера.

В голове Харпер вдруг заиграла старая знакомая мелодия. Была однажды такая песня про трех подруг, и одна была красивой, вторая — умной, а третья — паршивой овцой. Дана умная. Тауни красивая. А Харпер досталась третья роль, которая вполне ей подходила, учитывая все ее прошлые грехи. Она и без того всегда ощущала себя огромным неказистым подсолнухом в клумбе с прелестными миниатюрными розочками, коими были ее сестры. С ростом почти в шесть футов, со светло-карими глазами и волосами оттенка «грязный блонд», как говорила ее мать. Немудрено, что по сравнению с остальными сестрами, сидящими за столом, из нее ничего путного не вышло. Остается надеяться, что Брук унаследует от Даны ум, от тети Тауни — красоту, и ничегошеньки от паршивой овцы.

Однако при взгляде на загрубевшие руки Тауни, Харпер стало ясно, что та уже давно не пользовалась кремом и позабыла про маникюр. У студентки из женского сообщества не могло быть таких рук. Эти руки познали тяжелый труд. А где же ее неизменные высокие каблуки? Три года назад, когда Харпер видела ее в последний раз, она ни за какие коврижки не надела бы эти дешевые кеды, в которых она сидела сейчас. Так чем же ее младшая сестра занималась весь прошлый год?

— Соглашусь с Даной. Посмотрим, что написано в завещании. Если она оставила все хозяйство на нас, то я останусь, по крайней мере, до конца лета. Если нет, то… — Тауни пожала плечами, — Харпер, наверное, превратит это место в реабилитационный центр для алкоголиков?

— Нет уж, лучше сделаю из него бордель, — парировала Харпер. — Наберем десяток девиц, распределим по коттеджам и…

Дана укоризненно погрозила им пальцем.

— Хватит уже. Вообще-то, здесь Брук.

— Да я в курсе, что такое бордель, и, по-моему, это прибыльный бизнес, — высказалась Брук с блеском в карих глазах. — А вы всегда так друг друга ненавидели?

Харпер ухмыльнулась.

— Да мы просто идеальный образец истинных взаимоотношений между сестрами. Вся эта байда про семейные узы и братскую любовь — полный бред. Мы еще сто лет назад поняли, что не ладим, но ради бабушки терпели друг друга несколько недель каждым летом.

— Как все-таки славно, что у меня нет сестры, — заявила Брук.

— Блаженный ты ребенок, — искренне согласилась Харпер.

— Аминь, — хором отозвались Дана и Тауни.