Лбюовь

Катя Метелица, 2008

В новой книге известной журналистки, автора бестселлера «Дневник Луизы Ложкиной» собраны заметки и эссе, большая часть которых была опубликована в еженедельной колонке «Стиль жизни с Катей Метелицей» в «Независимой газете». Это остроумные и лирические, парадоксальные и меткие очерки современных нравов, наполненные личным опытом автора.

Вещизм

Смутное слово из советского детства человечества, из карманного словаря лектора-политинформатора. Стиляги, плесень, борьба с мещанством, вещизм… Вещизм — это, я понимаю, так: обожествление быта. Вещь как идол, как фетиш. Одни вещи становятся фетишами, другие нет. Почему так? Видимо, потому, что одни вещи — просто предметы быта, а другие — воплощение некой человеческой мечты.

Вещей-фетишей очень много. Во-первых, все, что движется: автомобили, мотоциклы, личные самолеты. Даже велосипеды, ролики, самокаты. Скейты?.. Видимо, нет. И большие самолеты — нет, не фетиш. Уже нет — с тех пор, как большие аэропланы превратились в пассажирский транспорт. Нынешнее пренебрежение этой отраслью (хотя бы то, какие безобразные условия труда у авиадиспетчеров) — следствие того, что летающие машины перестали быть чем-то магическим.

Телефон был фетишем на заре своего изобретения. Потом долгие годы — нет. С изобретением мобильной связи — стал опять. И не потому, что это такое уж супер-пупер техническое изобретение. А потому, что мобильник — воплощение детской мечты «Сокол, Сокол, я Ромашка, выхожу на прием».

В системе ценностей вещизма нет строгой логики и справедливости. Взять стиральную машину — это же, объективно говоря, настоящее чудо. Вот моя — она у меня девять лет, стоила долларов четыреста пятьдесят. А сколько пользы? Сколько перестирано, выполоскано, выжато, высушено? Абсолютно молча, без стона, без жалобы, без единого каприза. Какое человеческое существо сделало бы для меня все это — за четыреста пятьдесят долларов? Но к стиральным машинам принято относиться, как к рабыням. А вот телевизор — он идол. Потому что телевизоры транслируют грезы. Манипулируют тонкой субстанцией мечты, профессионально и непосредственно: через глаза и уши прямо в головной мозг, плюс двадцать пятый пресловутый кадр.

Еще, конечно, изощрены в понимании, что есть фетиш, люди из индустрии игрушек.

Самую острую, до дрожи, жажду обладания вещью я испытала лет в шесть. Вещь была такая — маленький глобус из чего-то вроде стекла или хрусталя, переливающийся огнями. Он издавал даже какое-то тихое пение или звон, и картинка в нем не просто сияла, но и менялась, как в калейдоскопе или в телевизоре. Этот глобус мне примнился, как мнятся изобретателям их изобретения. Никаких практических или магических свойств у него не предполагалось, это был предмет искусства в чистом виде. Желание владеть маленьким глобусом сводило меня с ума, даже голова кружилась, и слабели колени, даже подташнивало от желания — буквально подташнивало. Однажды это желание достигло такой крайней степени, что я поняла: если ничего не произойдет, оно просто разорвет меня изнутри. Есть такая фигура речи — «распирало от желания» — вот именно это я и испытала. Это было в детском саду, на прогулке. Закрапал дождик, нас загнали на веранду (знаете эти особые детсадовские веранды — не веранды при здании, а отдельно стоящие, замыкающие буквой «п» площадку для прогулок). Мы встали на край веранды и стали смотреть, как капли прибивают пыль и песок. Вот тут-то мое желание достигло пика. Я набрала много воздуха и сказала:

— Вот сейчас, только что, я видела на ступеньках маленький глобус. Он светился и звенел…

Я была почти в обмороке — оттого, что вру, и оттого, что моя неистовая жажда получает какую-то реализацию.

— Он светился изнутри, и в нем все перебегало с места на место.

— Да, я знаю. Это в нем перебегают разные страны, — неожиданно вступила одна из девочек. Ее звали Катя — Катя Игнатьева.

Я обомлела, потому что не ожидала поддержки. Скорее — недоверия. Готовилась убеждать, уверять, божиться: действительно, только что видела, на ступеньках.

— А где ты его видела? — заинтересованно спросила Катя Игнатьева.

Пришлось указать на какое-то место.

— Да, это я его здесь уронила. Это мой глобус. Мне его подарила Элла!

Элла — это была девочка, которая пробыла в нашей группе дня три, а потом исчезла навсегда. Катя Игнатьева уверяла, что эта Элла была и осталась ее лучшей подругой.

Значит так: это ее глобус. Ей его подарила Элла. Пока шел дождь, Катя Игнатьева успела рассказать кучу увлекательных историй про глобус, про необыкновенную якобы Эллу, которая на самом деле является цыганской принцессой (я помню эту Эллу — белесая нелепая девочка с лошадиным лицом), и вдобавок про говорящего кота, который живет у Катиной тети в городе Орджоникидзе. Кот умел вязать крючком и на спицах. Достоверность всех этих фактов не вызвала у слушателей ни малейших сомнений.

Я стояла немая и ошарашенная — мою вещь-мечту украли. Причем украли так изящно, так хирургически точно, что ничего не поделаешь. Не сказать же: «Да там не было никакого глобуса, я наврала» — невозможно… Никто так не вожделеет разных вещей, как дети. У бедных зависимость от денег и от вещей гораздо сильнее, чем у богатых. Апофеоз вещизма — быт Робинзона Крузо.