Почти цивилизованный Восток

Карина Демина, 2023

Заговор раскрыт, злодей повержен, и мир, что характерно, уцелел. Вот только девушки продолжают пропадать, запретные ритуалы проводятся, а за закрытыми дверями одного весьма известного клуба вовсе творится нечто престранное. А стало быть, есть работа. Пусть даже на цивилизованном Востоке работать не принято. Особенно леди. Леди должна вести хозяйство и радовать мужа? Милисента попытается. Честно. А если что-то пойдет не так, то она не виновата.

Глава 12, в которой речь идет о дорогих родственниках и глубокой к ним любви

Ужасен!

Настолько ужасен, что Эва застыла от этого ужаса. Разве… разве люди могут быть такими вот?! Огромными?! Невообразимо огромными! Жуткими!

С сероватой, будто припыленной, кожей!

С грубыми чертами лица, причем явно нечеловеческого! Встреться Эва с ним где-нибудь в гостиной… Хотя, конечно, кто пустит подобное в гостиную приличного дома? Но если вдруг — она бы обязательно упала в обморок.

Быть может, даже по-настоящему.

А теперь вот…

Она моргнула. И еще раз. Да, огромный. И широкий. И при том двигается мягко, текуче, будто в теле его чудовищном нет ни костей, ни весу.

И взгляд его…

Взгляд скользнул по кабинету, и гость прищурился.

Дрогнули ноздри огромного, слегка приплюснутого носа. А когда Берт открыл было рот, чтобы сказать что-то, наверняка вежливое, этот человек просто поднял свою лапищу и прогудел:

— Тихо!

И Берт подчинился!

Он никогда… даже отцу. Чтобы вот так и без слов. А тут замер. И… и еще Эва вдруг поняла, что ее… видят? Слышат?

— Я здесь! — От радости она подпрыгнула. — Здесь! Здесь!

— Скажи… — Голос у чудовища оказался неожиданно приятным. Или это оттого, что он и вправду видел Эву? Вот как-то даже симпатичнее стал. Немного. — Твоя сестра, она такая вот… мелкая? И лохматая?

Сам он мелкий!

То есть рост у Эвы — единственное, что можно назвать достоинством, если маменьке верить. Он самый удачный. Небольшой. Еще бы изящества… А вот относительно лохматости Эва не виновата, что у нее только один гребень, да и тот с обломанными зубьями. И занозистый! Волосы так и цепляет.

— Волос беленький. Светленький, — поправилось чудовище, чуть склонив голову.

— Она…

— Я не чувствую изменений некротического фона, — подал голос отец.

— Само собой, она же живая.

— Погоди…

— Так. — Чудовище вдруг нахмурилось и уставилось на Эву. Под взглядом его стало неуютно-неуютно. — Вы… идите. Сила ваша мешает.

Оно поморщилось.

— Эдди? — недоуменно уставился на него брат.

Стало быть, у него и имя есть. Правда, не сказать, чтобы оно подходит. Эдди — это Эдвард? Эдвин?

— Иди. Потом. — Гость указал на дверь. — Свечи есть? Восковые? Пусть принесут. Воды. Молока. Свежего.

Эве даже интересно стало.

Он… ладно, допустим, он ее увидел, но… дальше-то что? Видеть одно. А слышать? Если он только видит, то… то ей писать придется? Представить перо и тетрадь? Или лучше мел и доску? А он читать умеет? Вдруг не умеет? Тогда надо будет… знаками?

Как ему знаками рассказать все?

— Связь слабая больно, — пояснил Эдди и опять поморщился. — Я все-таки не совсем чтобы шаман.

Еще и шаман?

Эва читала книгу. Про шамана. Дикого, но очень и очень благородного. В душе. И потому, когда его племя захватило в плен прекрасную графиню, чтобы принести в жертву жутким орочьим богам, он воспротивился.

И спас.

И еще помог воссоединиться прекрасной графине с ее возлюбленным, к которому та, собственно, и направлялась. Да… Эва тогда даже плакала над финалом, в котором шаман уходил в горы, чтобы не мешать влюбленным.

Ее очень огорчила такая концовка.

Хотя, конечно, правильно. Что общего у графини с дикарем, пусть и благородным?

Отец вышел из комнаты.

И брат.

Лоуренс тем временем принес две дюжины тонких восковых свечей, глубокую фарфоровую супницу из маменькиного любимого сервиза, молоко, воду и еще что-то.

Эве стало до ужаса любопытно.

В книге шаман колдовал, вознося руки к небесам, и еще потом в припадке бился. Ну или кости раскидывал. Человеческие. Но это тоже не со зла, да и кости принадлежали врагам племени… в общем, это все выдумка.

Эдди же снял котелок. Поставил на пол.

Провел ладонями по голове.

По лицу.

Коснулся пальцами воды.

Может, он спиритический сеанс устроить собирается? Но тогда свечи ладно, они нужны, а где блюдце? И еще, самое главное, спиритический столик? Или у шаманов это иначе происходит?

Эва всегда отличалась нездоровым любопытством.

И…

— Слышишь меня? — поинтересовался шаман, расставляя свечи. Прямо на столе. Он же так полировку попортит!

Но Эва кивнула.

— Хорошо. Ты знаешь, где находишься?

Какой нелепый вопрос! Конечно. Но она снова кивнула. Может, человек — ладно, не совсем человек — только-только в цивилизацию приехал. Тогда простительно.

— Отлично. — Он по очереди касался свеч, и те загорались, только огонь получался будто… ненастоящим? Или настоящим? Эва потянулась к нему, но руку одернула, ощутив жар.

— Не спеши, девонька, — с мягким упреком произнес шаман. — Тут уж больно все… намешано. Тяжко. И дом мертвой силой пропитался. И город этот ваш…

Эва вздохнула сочувственно.

Она тоже город не слишком любила. В нем сразу начинала болеть голова, а маменькины нравоучения делались вовсе невыносимыми.

— Маги кругом. Техника. Голова гудит. Но ничего. Сейчас.

Вода в фарфоровой супнице загустела, и Эва увидела в ней свое отражение.

— Ты не заблудилась?

Отражение было таким… в общем, хорошо, что маменька не видит. Пришла бы в ужас. Конечно, зеркала Эве не давали, но неужели она на самом деле так выглядит? Кожа побледнела, что, конечно, хорошо, но при этом сделалась какой-то сероватой.

И пористой.

И в глазах нездоровая желтизна.

— Слышишь?

— Слышу, слышу, — не удержалась она и тотчас укорила себя. Все же характер у нее совершенно невозможный. — Прошу простить меня…

Ей бы поздороваться.

Извиниться за неподобающий внешний вид. И… и ее, между прочим, похитили! А еще того и гляди продадут. А она тут о внешности беспокоится.

Вода почему-то пошла рябью.

— Хорошо. — Шаман простер над водой руку, и та успокоилась.

— А молоко зачем? — не удержалась Эва.

— Пить. Люблю молоко.

— Вы?!

— Почему нет.

— Так. — Она вдруг поняла. — Вы… вы меня тоже слышите?! Можете?!

— Могу. И слышу. А теперь успокойся, пожалуйста. — Он глядел с бесконечным терпением. — Иначе или вернешься, или, что хуже, не вернешься. Ты давно научилась покидать тело?

— Давно. — Эва огляделась, раздумывая, как быть.

Стоять было неудобно.

Сидеть…

— Только я раньше покидала, а потом уже нет… после одного случая… моя сестра… — Она замялась. Все же не стоит вот так посвящать посторонних в семейные тайны.

— Потом, — кивнул Эдди. — А сейчас рассказывай.

— Что?

— Все. Ты знаешь, где находишься?

— Адрес — нет.

Она пыталась. Искала. Заглядывала повсюду в доме. В доме она могла ходить. И вне дома тоже, но почему-то только сюда.

— Ничего страшного, — поспешил заверить Эдди. — А описать можешь? Как этот дом выглядит? Или, может, людей, которые в нем живут? Там есть люди?

— Есть. — Эва все-таки опустилась на пол. В конце концов, она и так выглядит ужасно, так чего ж теперь. Стоять перед ним было неловко. — Только… ту, старую хозяйку, ее убили. Сначала ее Берт проклял. Я узнала проклятье. А потом другая, которая Кэти, она ее задушила. А хозяйка хотела меня вернуть!

— Тише, девочка, не трать силы.

Эва почувствовала, что дрожит. А шаман сгреб дым, от свечей исходящий, и дунул им в Эву. Потом вытащил откуда-то совершенно жуткий с виду нож и полоснул им по запястью.

Да, не будь она призраком, точно упала бы в обморок.

Или нет?

Любопытно. А кровь у него обыкновенная, красная.

Дым окутал Эву, и… и стало легче. Правда, дым теперь пах вовсе не свечами, а чем-то совершенно незнакомым.

— А теперь постарайся вспомнить. Все, что сможешь. Про дом. Про этих женщин. Первую как звали?

— Не знаю. Она говорила, чтобы я называла ее Матушка Гри.

— Умница.

Никто никогда не хвалил Эву. Отец был вечно занят, а маменька пыталась создать из нее совершенство, но из-за полной несовершенности Эвы этого не получалось. Вот она и… растерялась.

— У нее еще рука была такая, ненастоящая… из железа! Я такие один раз видела! На выставке. Меня Берти водил…

— Отлично. А дом?

Дом?

Он ведь тоже такой — странный и ни на что не похожий. Но как это описать? Будь у нее краски или… Конечно! Тори ведь говорила, что в этом мире Эва может все. А…

— Ты увидишь? — поинтересовалась она. — Если я вот так…

Она провела пальцем по воздуху, представив себе, что это холст. А палец — кисть. И… получилось. Линия. А потом другая.

Ей всегда нравилось рисовать. Только получалось… в общем, не совсем так, как должно у девушки.

Мрачно.

Тоскливо.

Но дом, в который ее привезли, и вправду тосклив и мрачен.

— Берт не говорил, что ты настолько сильна.

Кто? Эва?

Она слабая.

Она… она даже не пыталась сбежать. Вот в одном романе юная наследница, пытаясь спастись от нежеланного замужества, спустилась из окна по связанным простыням. Правда, у Эвы окно располагалось под самым потолком, и такое, что кошка не пролезет. Да и простыней ей столько не выдали, чтобы из них веревку связать.

— А с людьми можешь?

Может.

Портреты у нее тоже получалось мрачными.

— Умная девочка. — Он перехватил порез огромным мятым платком, который вполне соответствовал чудовищному облику шамана. — Ты очень помогла.

— Она все равно меня продаст! Устроит аукцион… — Это было говорить невероятно сложно. — Она сказала, что… что через два дня!

— Это целых два дня.

Эва помотала головой:

— Что мне делать?

— То же, что делала до сих пор. Сидеть очень и очень тихо. И отдыхать. Иди. Ты все же много сил потратила.

Он провел рукой над свечами, и те погасли.

— Иди уже, — повторил шаман, а потом дунул, и Эву будто ветром унесло.

Так нечестно!

Эдди вытер пот со лба.

Город.

В городе ему не нравилось. Категорически. Тесно. Шумно. Люди опять же. Много людей. Слишком много, и это нервировало.

Он поднялся, собрал огарки свечей и отправил их в глубокую посудину. А вот молоко оказалось неплохим. Не самым свежим, но и понятно, откуда тут по-настоящему свежему молоку взяться? Вон, и это-то с привкусом дыма и пыли.

Странное дело. Там, в Городе Мастеров тоже хватало. И дыма. И пыли.

И грязи.

А не раздражало. Матушка говорит, что это от предвзятости. Может, оно и так, но… Эдди пошевелил рукой, глядя на темную полоску свежего шрама. Одно хорошо: заживало на нем по-прежнему как на собаке.

Надо…

Надо бы позвать кого. Он огляделся и, увидав колокольчик, стоящий на махоньком столике — что за привычка наполнять комнаты этакими пустыми и излишне хрупкими предметами? — потянулся к нему. Взял аккуратно, двумя пальцами, раздумывая, что сказать.

И стоит ли говорить?

Или…

Девица цела. Это хорошо. Чересчур напуганной она тоже не кажется — стало быть, ничего такого, что могло бы произойти, не случилось. Это тоже хорошо.

А остальное…

Колокольчик звякнул, и одновременно задрожала струна Силы, уходящая куда-то вглубь дома. И дверь приоткрылась.

— Берти позови, — сказал Эдди слуге, вернув опустевший кувшин на стол. — И пожрать чего-нибудь принеси. Будь любезен.

Матушка бы не одобрила.

Матушка… оставалась в нумере. Роскошном. Огромном. Но все одно. Сидела, читала газеты, которые ей доставила местная обслуга.

Не бесплатно.

Проклятье.

Деньги есть, но… надолго ли их хватит? А до портнихи так и не дошли. Потому что матушка читала. Газеты. Огромные стопки их теперь заполнили гостиницу. Казалось, она собрала все, что вышли за годы ее отсутствия. А когда Эдди постарался осторожно спросить, чего она в них ищет, только отмахнулась.

— Мне просто надо понять, что здесь происходит, — сказала она, почувствовав его обиду. — А у тебя, кажется, дело.

Дело.

Да чтоб его, это дело… Которое он, если боги снизойдут до Эдди, все-таки сделает, пусть даже и криво. Повезло девчонке. И ему тоже. Шаман недоученный… дед бы, верно, сразу понял бы.

Или нет?

А Эдди…

Дверь тихонько приоткрылась, потянуло душной темной Силой, от которой кулаки зачесались. Да и сам некромант ныне вызывал одно лишь желание: дать в морду.

Или это потому, что Милисента тоже заперлась, как и матушка? Правда, не в нумерах, а в особняке. Отдыхает она. И встретиться никак не может. Когда будет готова, всенепременно почтит визитом. Ага. И лысый хрен, который это говорил, смотрел на Эдди с насмешечкой. А Чарли вовсе исчез.

Выходит, никому-то он, Эдди, особо не нужен?

А некромант так, под руку подвернулся.

— Ты выглядишь бледным, — заметил Бертрам. — Могу я чем-то помочь?

Эдди покачал головой.

— Пройдет. Сейчас пожрать принесут. Извини.

— Ничего. — Некромант протянул руку. И Эдди принял. Оперся. Закряхтел, как старик. — Удалось что-нибудь выяснить?

— Повезло. — Эдди разгибался медленно, пытаясь справиться и со слабостью, и с головокружением. А всего-то пару минут поговорил. — Она определенно жива. Вполне здорова.

— Погоди. Ты не будешь против, если я позову отца? Следовало бы сразу к нему обратиться, но… мы подумали, что сами справимся.

Эдди махнул рукой.

Да пусть хоть всех зовет. Какая разница?

Только бы…

— И пусть накрывают на стол. — Голос Бертрама звучал словно издалека. В голове шумело. Сильна девочка… если Эдди едва не пластом лежит, то ей и вовсе должно быть худо. Или нет?

Он свою Силу знает плохо.

А она?

— Твоя сестра, — Эдди так и стоял, опираясь обеими руками на столешницу… — у нее сильный Дар.

— У Эвы? Да… и у нее, и у Виктории, но… понимаешь. — Кажется, некромант несколько смутился. — Не то чтобы это вовсе какая-то запретная тема. Скорее, не принято об этом говорить. Тем более что Дар такой… своеобразный.

— Неприличный?

— Маменька полагает, что да. На самом деле, будь она мужчиной, многого добилась бы.

Эдди хмыкнул. И промолчал.

Пока.

Потом он очнулся уже за столом, осознав, что сидит и ест. И сидит давно. Ест… кажется, тоже давно. И что рядом сидит Берти.

И отец Берти.

И женщина в темном платье, чем-то весьма напоминающая матушку, должно быть взглядом, полным печали и мягкого упрека.

— Извините, — сказал Эдди, проглотив кусок чего-то сочного и кислого. — Сил много пришлось потратить, и… вот.

Слабое оправдание.

Женщина мяла в руках кружевной платок. И синие глаза ее полнились слезами.

— Бертрам сказал, что вы… вы ее видели?

— Видел. — Плачущие женщины всегда ввергали Эдди в состояние, близкое к ужасу. — Не совсем ее. Дух. Ее дух покинул тело.

— Опять… — выдохнула женщина.

— Мама! — с упреком произнес Бертрам.

— Да, да… прошу прощения… я… она… моя дочь…

— Она жива, — поспешил заверить Эдди. — Напугана, но жива.

Бертрам с отцом переглянулись.

— Пока она находится в относительной безопасности.

— Что с ней…

— Ее держат взаперти, но не бьют, не обижают. Кормят.

Эдди не знал, что еще сказать, чтобы успокоить женщину. Та прижала кружевной платок к глазам и вздохнула.

— Благодарю, — произнесла она мягко. — Вы… вы меня порадовали. И если моя дочь… вернется… я этого не забуду.

— Думаю, теперь найти ее будет многим легче. — Эдди покосился на тарелку, на которой еще лежал кусок мяса. Рядом высилась горка вареного гороха. — Да и…

Он запнулся, не зная, стоит ли говорить.

Но укоризненный взгляд заставил вздохнуть. Снова.

— Я смогу до нее дотянуться. Не физически. Скорее уж речь идет о тонком мире. Хотя… я в нем не особо… случалось бывать, но вот так, чтобы практика, ее не было.

— Я в вас верю, — сказала женщина тоном, не терпящим возражений. — Пойду. Нужно приготовить комнату. И врач… уверена, что Эве просто необходим будет целитель.

Она ушла.

И дышать сразу стало как-то легче.

— Ешь, — сказал Бертрам. — И рассказывай.

Эдди так и сделал.