Разум и чувство

Карина Василь

Что делать серьезной девушке, если она живет в легкомысленной семье? Как поступить умной девушке, если ее ум не воспринимается всерьёз? Как найти равновесие между разумом и чувством? Поверить в чувство мужчины, если мужчина считает тебя «всего лишь женщиной»?

Глава 3

Заботы о своём будущем не мешали Джулии выполнять возложенные на себя обязанности. Она переписывалась с банкирами и кредиторами отца, поддерживала связь с поверенным, благодаря которому она столь удачно вложила небольшие деньги семьи, что та перестала считаться бедной. Это не замедлило сказаться на соседях и их дальних родственниках: пожилые матроны, дядюшки и просто кумушки зачастили в дом в надежде разжиться сплетнями о финансовом положении семьи Баттон, чтобы знать, иметь ли её, семью, в числе возможных будущих родственников, поскольку наследник мужского пола, как и женского в этой семье наличествовал. Подобные визиты раздражали Джулию, поскольку любопытствующие дамы не ограничивались сплетнями и завуалированным осуждением её самой, занятой, по их мнению, совершенно неженским занятием, роняющим её, Джулию, в глазах их маленького «высшего общества». Приходилось ещё разоряться на чай с выпечкой, которой Джулия занималась сама, экономя хотя бы на этом не слишком впечатляющие финансы семьи. Их лицемерное сочувствие, когда ещё так недавно эти, считающие себя добродетельными, благовоспитанные матроны под благовидным предлогом отказывались навещать их, поскольку Баттоны не могли позволить себе лишний экипаж для собственных визитов, их самоуверенные поучения, когда они указывали ей, занятой реальным делом помощи семьи, на поведение приличной девушки и её обязанности выйти замуж, приводили Джулию в негодование. Она еле сдерживалась, чтобы не нагрубить этим ограниченным дамам и их дочкам, когда те многословно обсуждали внешность и одежду своих соседок и потенциальных женихов. Она откровенно скучала, когда слушала поверхностные суждения невежественных девиц о новинках литературы или искусства, и подавляла желание выгнать эти напыщенные семейства, когда маменьки начинали превозносить более чем скромные достоинства своих глупых дочек. Более всего её угнетало то, что ей требовалось развлекать это неприятное ей общество. Она великолепно играла на рояле, а голос её был чувственен и глубок. Однако соседки предпочитали оценивать её достоинства с позиции потенциальной жены. А в этой роли Джулия в их глазах выглядела очень непозволительно. Нет, как хозяйка она была безупречна: свежие продукты, до блеска сверкавшая чистотой гостиная, выглаженные платья и салфетки, вычищенное серебро и камин, благоухающий сад перед домом, прислуга, которую её матушка распустила до лени и которую Джулия заставила с собой считаться, — всё это, конечно, хорошо. Но для жены требовалось, по их мнению, ещё кое что. А именно: покорность мужу, желание во что бы то ни стало обеспечить ему уют в доме, потакание его желаниям, даже в ущерб собственным, скромность и в то же время умение его развлечь своими талантами, быть бережливой, но не скупой, нарядной, но не расточительной, и всегда с ним соглашаться, считая его господином и повелителем их маленького мирка, называемого «семейным очагом». А этого в Джулии наблюдалось мало. И её высказывания не давали надежд, что она когда-нибудь сможет найти себе такого мужа, который бы согласился терпеть её независимость и решительность и не потерять уважение в обществе и у своей собственной жены поведением подкаблучника. Слушая же писклявый голосок Милисент и её неумелые попытки барабанить по клавишам, чтобы извлечь что-то на подобие музыки, соседские леди приходили в восторг от её манер и способности поддержать разговор об оборках на платье и лентах на шляпе, а также что нос у одного соседа не идет ни в какое сравнение с приятным цветом глаз другого. Что же до выпечки Джулии, то она предпочитала не говорить, что сама стоит у чадящей плиты на закопченной кухне. Поэтому об этой стороне её достоинств знали только домочадцы и одна-две из её подруг, которым она изредка раскрывала маленькую толику своих секретов. Хотя и опасалась, что даже эти крупицы становятся достоянием соседей. Но не могла же она всё время беседовать со своим дневником! Тем более, что вопреки всем правилам, она этих дневников не вела. Ей было просто некогда описывать со скурпулёзной подробностью обычные житейские дела и заумно анализировать всякую мелочь, которая не стоит внимания даже для того, чтобы о ней долго думать. Она была занятым человеком. А марают бумагу в глупых сентенциях и надуманных переживаниях пусть такие, как её сестра, которым нечем заняться кроме того, чтобы обсуждать с многочисленными подружками фасоны платьев, блеск драгоценностей, стати кавалеров или подробности семейных скандалов прислуги у какого-нибудь соседа.

Расспрашивая об успехах Артура в Лондоне и любуясь Милисент напротив, потенциальные свахи не обращали внимания на Джулию, считая её чем-то вроде экономки, дуэньи, гувернантки или другой столь же незначительной личности, которую не стоит принимать в расчёт, сплетничая об устройстве судьбы собственных сынков и племянников. Её миловидность, которую портила всегдашняя серьёзность, даже суровость лица и здравый смысл, который вкупе с прямотой высказываний и точностью наблюдений понижал шансы девушки найти себе мужа, делали её мало привлекательной партией. Хотя её благоразумие и экономность и ценились высоко. Также как и честность, хотя и хорошее качество для христианина, но не всем она по душе, когда слышишь её в свой адрес. А её пристрастие вести финансовые, в последнее время не только их, дела больше отталкивали самоуверенных папаш, считавших, что это не женского ума дело, и приводило в ужас мамаш, хорошо разбиравшихся только во внешности окружающих их, несомненно, совершенно некрасивых молодых девушек соседей, количестве яиц для пирога, способах приготовления варенья, времени жарки бифштекса, длине шлейфа платья на приёме соседей, количестве безделушек на корсете или каминной доске и цвете занавесей для гостиной.

Поскольку Джулия вела дела, её банкиров и поверенных не удивляли её вопросы о наследниках её компаньонов, ибо из осторожности, а также, чтобы не выглядеть смешно и нелепо, она интересовалась и наследницами. Банкирам было хорошо известно, как молодые повесы проматывают состояние, нажитое их папашами, и за каких мерзавцев могут выйти дочери, оглупев от любви. Поэтому серьёзность и скрупулёзность Джулии никого не удивляла и не шокировала. Поскольку никому не приходило в голову, что столь хладнокровная и рассудительная девушка может вдруг влюбиться. Что же до брака по расчёту, то таковое просто не принималось во внимание — брак и Джулия были настолько несовместимыми понятиями, что словосочетание «замужество мисс Баттон» могло вызвать только недоумение. Джулия была кем-то вроде безликого и бесполого приложения к деловым письмам и финансовым делам её собственной семьи. Бесполым хронометром, изредка раздражавшим тем, что существует на свете.

Мать Джулии, видя, что её оставили в покое, была поначалу слегка разочарована: она ожидала свежих развлечений, занимаясь новым для неё делом. Однако её огорчение прошло, когда она вместе с младшей дочерью съездила в гости к одной из дальних родственниц мужа. Она ни за что бы не стала жить под одной крышей со сварливой старой девой, бывшей в юности первой кокеткой графства, надменно отказывавшей женихам одному за другим в ожидании наилучшей и достойной её партии, пока не осталось вообще никого, а ей самой не исполнилось столько лет, что брак с ней мог вызвать только усмешку, ныне же стремившейся при остатках жизни попасть в рай, если бы рядом с городом не разместился полк молодых драгун. Милисент вскружила головы всем без исключения молодым людям, не оказывая, впрочем, никому предпочтения. А её мать мнила, что и её чары не оставили мужчин равнодушными, поскольку скучающие офицеры не считали зазорным легкую интрижку со столь своеобразной дамой. По прошествии месяца, во время которого мистер Баттон получал гневные письма родственницы, клеймящей его жену и дочь как новых Мессалину и Магдалину, последние вернулись весьма оживлёнными и в радостном настроении. Новые знакомства поддерживались перепиской, которая была поначалу частой, а потом постепенно сошла на нет, что вызывало гримаску неудовольствия на лице Милисент, принявшейся с новыми силами кокетничать с окружавшими поместье её отца соседями.

Отец Джулии, осознав, что его отеческие обязанности не ограничиваются покупкой пони на Рождество или щипком за щёку с рассеянно брошенной фразой об умнице дочке, стал неуклюже заводить знакомства, могущие в последствии быть полезными старшей дочери. Та на эти попытки смотрела с ужасом и жалостью, поскольку любила отца, бывшего, в сущности, неплохим человеком, только слегка оторванным от жизни. Манеры его несколько отличались от принятых в обществе, а его неумение держать себя среди незнакомых людей порождало очередные сплетни среди окружающих. Нелепость отца вызывала насмешки соседей, что глубоко ранило Джулию, которая своей просьбой прекратить отцовские демарши, боялась его обидеть.

Однако именно отцовские усилия помогли ему познакомиться с неким баронетом, мнящим себя потомком чуть ли не Вильгельма Завоевателя. Весьма благообразный и худой, как щепка, с замашками короля, он как будто снисходил до вас, когда вы попадались ему на глаза, и словно оказывал великую честь, если заговаривал с вами. Мистер Баттон, который обнаружил в своей родословной каких-то древних вельмож, забавлял его своей непосредственностью и неуклюжестью. А наличие единственного сына у сэра Сворда, якшавшегося с людьми из разных слоёв общества, что задевало спесь баронета, и проматывавшего отцовское состояние, что задевало кошелек баронета, доставляло ему непреодолимое желание избавиться от отпрыска как можно скорее, пока не пострадали репутация и состояние этого самого баронета. Он рассчитывал найти ему красивую жену, но с такой железной волей, которая смогла бы держать в ежовых рукавицах его легкомысленного сына. Но в то же время указанная девица не должна лезть ни в какие дела, занимаясь исключительно его сыном, домом и могущими появиться впоследствии наследниками славного рода Свордов, каковые непременно должны появиться, чтобы этот славный род продолжить. Само собой, она должна быть девушкой миловидной, скромной, со связями, уметь держать себя и иметь предков, которым было бы не стыдно породниться с самим сэром Свордом. Похвалы уму Джулии и восторги о её рассудительности, расточаемые мистером Баттоном к месту и нет, заставили задуматься спесивого вельможу. С одной стороны, несомненный мезальянс — брак с девушкой столь низкого происхождения и имеющую столь недалёких, неотёсанных и вульгарных родственников: невозможно, возмутительно, неприемлемо. Но с другой, скорость, с которой сынок расстаётся с деньгами, легкомысленно заявляя, что они для этого и нужны, приводила к мысли, что милостыню просить скоро будет не только его сын, но и он сам. Что до родовой чести, то его сын сделал уже всё, чтобы она была запятнана его общением со всякими художниками и литераторами, весьма радикально высказывавшимися по поводу дворянских привилегий, а так же с разными сомнительными личностями, которые советовали ему лошадей на бегах или подозрительные клубы, где деньги сквозь пальцы мистера Сворда утекали ещё быстрее. Поэтому жениться на дочери мелкого дворянчика, если это хотя бы отчасти остановит его сына от падения в долговую яму, всё же меньшее зло. Титул же — пусть и тешит честь и гордость, но приличный фрак, еду и кров на них не купишь. Поэтому, с видимым неудовольствием он согласился познакомить мистера Ричарда и мисс Баттон, заранее оговорив, что за этим с его стороны ничего не воспоследует, однако, втайне надеясь, что его сын очарует провинциальную девчонку со всей её рассудительностью и он, сэр Сворд, наконец получит в дом человека, который сумеет удержать сына от безумных и бессмысленных трат, а так же от привычек шляться по разным сомнительным местам. На саму мисс Баттон в деле очарования своего сына он надежд не возлагал, поскольку о женщинах вообще был не слишком высокого мнения, а «синие чулки», к коим он причислил мисс Баттон, в его глазах даже женщинами не являлись. Не для того он хотел иметь её своей невесткой.

Однако из знакомства ничего не вышло. На балу у губернатора, где как будто невзначай состоялось знакомство, а равно и дебют сестёр — странное мероприятие, если учесть, что старшая сестра ещё не была замужем, а младшая уже вышла в свет, да ещё вместе с ней, — молодой повеса увидел перед собой ни чем не примечательную унылую девицу в очках с книжкой, упорно молчавшую всё время. Что до Джулии, то ей совершенно не понравился развязный молодой человек с манерным поведением, легковесными высказываниями, дурными шутками, в кричащем галстуке и ярком сюртуке. Что вызвало её отвращение, так это его постоянное разглядывание себя в маленькое зеркало и его постоянная демонстрация белоснежных и ровных зубов, сверкавших в столь же постоянных улыбках. Ей не нравилась фальшь, и она не скрывала этого. Он же не понимал, что делает на балу эта серьёзная до суровости девица, столбом стоявшая позади матери и хорошенькой сестры или в углу уткнувшаяся в книжку. Первый же танец с ней принёс ему разочарование: он не знал, о чём с ней говорить. Поскольку сплетни об окружающих её не интересовали, комментирование чужих недостатков она весьма резко оборвала в самом начале, обсуждение нарядов, что удивительно для девушки, было ей не интересно, об охоте он речи не заводил, считая её неженским делом. Хотя танцевала она превосходно. Но говорить всё время о танцах было утомительно. Тем более, что Джулия не была склонна помогать ему поддерживать разговор. Её высказывания шокировали его, привыкшего к пустым разговорам и глуповатому хихиканью молодых девушек, её прямота ставила его в тупик. Он не мог понять этой девицы и решил для себя, что она просто слишком высокого о себе мнения, слишком презирает окружающих да и вообще недостойна его внимания. Вот Милисент его привлекала больше: весёлая, подвижная, хорошенькая, болтливая, всегда готовая потанцевать, хоть и без изящества и достоинства старшей сестры, ко всему прочему глупенькая и легкомысленная. Пусть она иногда и наступала ему на ноги, а нередко путала фигуры танца, шёпотом извиняясь с притворной скромностью и милым румянцем на лице, он готов был ей это простить. Лишь бы она продолжала звонко смеяться над его пустой болтовнёй, мило краснея, улыбаться его комплиментам и в притворном ужасе распахивать свои чистые голубые глаза, когда он скажет какую-нибудь шокирующую её вещь. Никакой влюблённости она у него не вызвала. Да и не могла вызвать, поскольку при всём своём поверхностном отношении к жизни, он не был лишён известной доли ума. И уж точно ему бы не пришло в голову видеть в Милисент свою будущую жену. Джулию же он, как и большинство мужчин, вообще не воспринял как молодую девушку, лишь досадуя на отца, что тот принудил его так бездарно потерять время. И дебют, на который возлагал надежды отец Джулии, прошёл совершенно не так, как он планировал и о чём не подозревала Джулия. Однако упрекать дочь в провале знакомства он поостерёгся, считая, что его рассудительной дочери лучше знать, как себя вести и какие знакомства выбирать. И уж тем более вечер прошёл не так, как мнилось сэру Сворду. Хотя он и сам бы не смог сказать, чего ожидал больше: подтверждения своему скептицизму или оправдания внезапно возникших надежд. Мистер же Сворд ни о чём не задумывался. Он просто весело проводил время. Как всегда.

Неудача разочаровала баронета. Вопреки всякому здравому смыслу и своим первоначальным надеждам он во всём винил девушку, не увидев в ней и доли того, что вызывало восторги её отца. Слов нет, её поведение отличалось от принятого в обществе. Она не улыбалась ослепительно, стремясь покорить всех своей особой, не глупо хихикала, пряча порозовевшее личико в складках веера, не смотрела восхищёнными глазами на мужчин, когда те напыщенно изрекали какие-нибудь глупости, считая, что выдают перлы мудрости. Джулия не бежала вперёд всех поразить всех своими музыкальными талантами или вокальными способностями, не теряла нарочно платков, чтобы галантный молодой человек, подняв его, мог получить в награду её ласковый взгляд или улыбку, а так же завести с ней пустой разговор о ничего не значащих глупостях. К разочарованию молодых людей на прогулках она не оступалась и не падала в обмороки от какой-нибудь ерунды или жаркого солнца в объятия жаждавшего выслужиться перед ней и покрасоваться перед своими друзьями красавца. На показную демонстрацию силы и ловкости молодых людей, которые гарцевали перед дамами, как петухи на птичьем дворе, она лишь, иронично подняв бровь, едко высказывала свои комментарии, заслужив славу желчной язвы, с которой приличному молодому человеку не о чем говорить. Она больше молчала или хмуро читала, не стараясь произвести впечатления, не стараясь произвести впечатления или ослепить собой всех вокруг в стремлении покорить как можно больше мужских сердец. Но это её поведение не показалось сэру Сворду приличествующим для поведения жены его сына. Оно подходило, скорее, пожилой экономке в его доме, чем благовоспитанной леди, молодой женщине, матери его внуков и наследников. А экономок в его доме и поместьях было предостаточно, и ещё одна ему была без надобности. Поведение же Милисент вызвало у него глубочайшее возмущение и презрение, тем более, что ему пришлось пообщаться и с миссис Баттон. Более возмущённым он был только в те времена, когда совсем молодым человеком увидел восшествие на престол женщины — королевы Виктории. Как и все пылкие молодые люди, он считал тогда, что не дело женщины править таким славным государством — Британской империей. Однако со временем его гнев прошёл. Теперь же его уснувшая пылкая натура вновь показала себя. Посчитав себя неизвестно почему обманутым, он решил резко порвать все свои связи с несимпатичным семейством. Что он и поспешил сделать, наказав то же сыну. Но тот, как обычно, проигнорировал распоряжение отца, и продолжал весело проводить время с младшей сестрой и её матерью, не слишком это, впрочем, афишируя.