Аврора

Канта Ибрагимов

«Аврора» – роман о некоторых реалиях новейшей истории нашей страны. В основе сюжета – судьбы людей, являющихся невольными участниками трагических событий, происходящих в современной России. Герои романа – представители нашего общества, которые страдают, мучаются, верят, любят… и надеются.

* * *

В бурляще-кипящем Грозном, где гибель человека уже мало кого удивляет, научно-исследовательский институт — некий оазис мира и стабильности, этакий прозрачный оплот, где действительно думают только о будущем, прогрессе и цивилизации. И вдруг такое: демарш группы ученых, хоть и нерадивых ученых, сотрудники ФСБ, а потом ситуация вокруг Авроры и ее нечеловеческий рассказ, который уже не первую ночь не дает одинокому Галу Аладовичу спать в новой, пустой квартире. Ведь в этом доме всего проживает с десяток человек, а в его подъезде — одна семья, и та повыше, а он на втором этаже. Могут ведь и за ним неизвестные люди в масках явиться — и кто его тогда будет искать? Ведь у него нет такой сестры, как Аврора. «Эх, лучше бы он этой Авроры, этой зари революции, вообще не знал», — мучаясь от бессонницы, думает Цанаев. И хорошо, когда всю ночь бомбят, стреляют, взрывают, и самолеты, и вертолеты летят — все-таки жизнь, борьба. А когда этого гула и канонады нет, то жутко становится, к каждому шороху ночи прислушиваешься, словно 1937 год на дворе, а может быть, и похлеще.

Нет, вроде бы Цанаев не трус, по крайней мере, трусом себя не считает, но он осторожен. Да и зачем ему всякие ненужные, чужие проблемы? Ведь он ученый, гуманист, словом, мирный труженик. И хотя Цанаеву эта война, этот разгул стихии и эта жестокость не то что были любопытны, как исследователю, да чем-то, как процесс борьбы и, как он считал, зарождение нового миропорядка, где присутствует и он, в целом, его захватывали, как стороннего наблюдателя или вяло-пассивного статиста, с малой долей риска, но и с утешительными дивидендами, с внутренним удовлетворением — он в этом действе, вроде участвует в гуще национальных событий. Однако, когда эти события коснулись его, он занервничал, решил взять тайм-аут, для разрядки, и улететь в Москву: по семье соскучился, дела.

Еще будучи в аэропорту, только пройдя регистрацию, он уже ощущал и предвкушал мощный, пусть где-то хаотичный и нервный, но культурно-цивилизованный масштаб столицы России, в коем ты песчинка, и никто про тебя не вспомнит и не подумает — не как в Грозном, но жизнь, мирная жизнь, да тоже в Москве кипит… А вдруг — что он видит!? Она! Из-за ее дорогого покроя европейской одежды итак на нее все смотрят, а она еще в темных, огромных очках, и явно кого-то выискивает. Неужели его ищет?

У Цанаева еще был шанс прошмыгнуть через спецконтроль. Но он уже стал понимать натуру Авроры. Она любое препятствие преодолеет. И лучше, чем встреча в узком месте, пускай уж в просторном аэропорту.

Вот она его увидела, конечно же, его искала, решительно двинулась.

— Гал Аладович, пожалуйста, простите, — Аврора говорила по-русски, значит, разговор будет официальный. — Я знаю, это некорректно, но у меня нет другого выхода… У меня нет никого, к кому бы я могла обратиться, — тут она взяла очень большую паузу.

Цанаев интуитивно понял, что разговор о деньгах, и он все, что у него есть, отдал бы, лишь бы эта сцена произошла не здесь, у всех на виду.

— Очки-то зачем надела? — с нескрываемым раздражением спросил он.

Аврора резко, более чем приличествует, приблизилась к нему, чуточку опустила очки, тут же поправила. А Цанаев только вскользь заметил обширный, темный синяк. Зато глаза — проникновенно-умоляющие, унылые, влажно-теплые глаза.

— Тебе деньги нужны?

— Да, три тысячи… долларов.

— Откуда у меня такие деньги? — Аврора, как провинившаяся школьница, опустила голову, Цанаеву она показалась совсем маленькой, жалкой, еще более похудевшей за последнее время. — Я из Москвы привезу.

— Я вам верну. Через пару месяцев верну… А когда вы прилетите?

— Через неделю.

Услышав это, Аврора быстренько отошла в сторону, стала кому-то звонить, видно, разговор был нелегкий, потому что когда она вернулась к Цанаеву, обильная испарина выступила у нее на лбу.

— Откуда синяк? — спросил Цанаев.

— Света нет, споткнулась, упала, — Аврора улыбнулась или попыталась улыбнуться, что так всегда не нравилось Цанаеву.

А чуть позже, уже в самолете, он развернул газету — и вновь статья о Таусовых, точнее, о ее брате.

Оказывается, он член НВФ — незаконного вооруженного формирования, уже много лет был в розыске. На днях спецслужбы после долгих поисков обнаружили бандита; последнего из братьев уничтожили после того, как Таусов оказал яростное сопротивление.

Конечно, в этом очерке сплошная ложь. Но суть-то вот в чем: скорее всего, сама Аврора прямо или косвенно связана с боевиками, и, наверное, деньги для них просит. Так и Цанаев может попасть в пособники НВФ. Такая перспектива его никак не прельщала, он даже мучился в сомнениях: в конечном счете, и деньги для него немалые, хоть и слово дал… И чтобы хоть как-то перехитрить ситуацию, он намеренно вылетел в Грозный на день раньше — и что от коллег слышит? Мол, Аврора со спецслужбами повязана, с ними общается, кто-то видел.

— Как повязана? Ведь ее брата спецслужбы и убрали.

— Так они сами вербуют, сами держат на крючке, сами помогают или не помогают — как им не надо или надо, сами же парней ликвидируют. И служба есть, и погоны есть, и боевые с полевыми и с наградами…

Об этой ситуации все знали или догадывались: все не так просто в этой войне. И, наверное, поэтому Цанаев, впрочем, как и вся интеллигенция, пытался держаться вне подобных событий, соблюдая как бы нейтралитет: он ученый и занимается только наукой. А тут его ученый секретарь, действительно оправдывающая свое имя Аврора, почти революцию не только в институте, но и в его душе учинила.

«Надо от нее избавиться, — твердо решил Цанаев. — Вот отдам три тысячи долларов, словно откупаюсь, и пусть увольняется. Ни мне, ни институту эти проблемы не нужны».

Настроившись, он так бы это ей и сказал. Но Аврора опередила его. Как всегда, она с зарею была около института. И на свежем снегу Цанаев увидел ее следы: только она ходит в туфлях на шпильке. Конечно, это бедность — сапоги, видимо, купить не может. И пока директор об этом думал, она выскочила из-за тополя, испугав его, и сразу вопрос:

— Вы деньги привезли? Я долг верну. Я в течение двух-трех месяцев рассчитаюсь, — она нервно сжимала у груди посиневшие от холода руки, словно молила его.

— Не на улице ведь, — с неудовольствием сказал Цанаев. — Хотя бы в здание пройдем.

В кабинете Цанаев первым делом бросил перед ней на стол деньги и после этого хотел поговорить — мол, расчет с последующим увольнением, и не поминай лихом. Однако Аврора вдруг резко схватила пакет, вновь руки прижала к груди:

— Здесь три? — она быстро попятилась к двери, и уже выходя: — Я так благодарна Вам, так благодарна!

Цанаев даже слово сказать не успел, и первое ощущение — будто цыганка его облапошила. Сразу же захотелось курить. Вообще-то, по его распоряжению, в здании института не курят. Он и сам на работе очень редко курил, и то на самом верху, на чердачном балкончике, куда он в одном костюме и заторопился.

С высоты вид всегда завораживающий. Выпавший за ночь обильный снег многие изъяны войны прикрыл, но все равно вид разбитого города уныл, первобытен, как и эти нависшие хмурые, беспросветные, тяжелые тучи. Как гром — гул привычной канонады, некий предопределенный ритм воюющей Чечни. И словно под этот ритм, преодолевая небольшие сугробы, по своей тропе торопится в своих туфельках Аврора.

У забора она остановилась, стала звонить. Разговор был недолгий, после чего она ловко перемахнула через преграду и, видимо, кого-то поджидая, стала прямо посредине разбитой, редко посещаемой дороги.

Этой ситуацией Цанаев так заинтересовался, что успел выкурить не одну сигарету, но все оставалось неизменным, и тогда, поняв, что холод одолевает, он вернулся в кабинет и уже сел в свое кресло, да любопытство вновь потянуло к балкону, и он даже надел пальто, надеясь выстоять до конца.

Ждать пришлось недолго: вторую сигарету докуривал, как появился «Уазик» — мчался, словно на праздник. Около Авроры резко, с юзом, затормозил, как будто заигрывая, чуть не сбил ее. И что Цанаев видит: с некой лихостью из машины выскочил уже знакомый Цанаеву усатый фээсбешник-чеченец, который интересовался Авророй.

Что они говорят, Цанаев, конечно же, не слышит. Видно, разговор не мирный, и, как показалось ему, Аврору попытались посадить в машину, она отбилась, кинула что-то в салон и побежала. Мужчина что-то крикнул ей вслед и тут же умчался.

«Она связана со спецслужбами», — с такой мыслью Цанаев вернулся в кабинет, но вновь не усидел. По горячим следам он должен разобраться с Авророй и уволить ее.

Так он и сделал. По ее следу добежал до забора. Но тут рассудок чуть-чуть возобладал. Вдруг кто увидит, как он лезет через забор? Да и не просто, забор-то высокий.

Цанаев быстренько вернулся обратно во двор института, и пока отряхивал со штанов снег, думал идти в кабинет, да ноги повели за Авророй, правда, в обход, как положено, по тротуару, что оказалось действительно очень далеко.

Цанаев вовсе не охотник, но тут ничего не надо — все на виду, только Авроры след, туда и обратно. Как ни странно, живет она совсем рядом, да найти ее и вправду было бы непросто. Никто не догадался бы, что в этих развалинах кто-то может жить.

Для приличия Цанаев постучал в перекошенную калитку, крикнул негромко «Аврора!», не услышав ответа, осторожно приоткрыл. Маленький дворик. Здесь чувствуется жизнь, и не кое-какой, а вполне ощутимый порядок, и еще кто-то по свежему снегу наследил.

— Аврора! — уже во дворе вновь крикнул Цанаев, подошел к окну, да оно заклеено клеенкой. Рядом — разбитое ракетой крыльцо, новая дверь, за которой он в полумраке обнаружил покрытые коркой льда ведра с водой, колотые дрова. Пушистый, рыжий кот, увидев его, прильнул к двери в комнату, как бы за собой приглашая, и Цанаев последовал за ним, но тут же, в дверях, как вкопанный встал. Аврора только-только поставила капельницу мужчине, успокаивает его:

— Потерпи, сейчас станет полегче.

В ногах у мужчины, на тех же нарах, двое мальчиков: старший с изуродованным шрамами лицом, и тело такое же кривое. Младшему годика три — плачет.

Еще одна женщина у дровяной печи, руки — в тесте, удивленно-испуганно уставилась на Цанаева.

— Гал Аладович? — выпрямилась Аврора, явно стушевавшись. — Проходите, — хотя и проходить-то вроде некуда.

— Э-э, — Цанаев тоже замялся, не зная, как быть: от этой картины он потерял дар речи, понятно — война, и он одно лишь смог сказать. — Твои родные?

— Да. Мой отец. Ранен. Позвоночник. Мои племянники. А это невестка, их мать.

— Это ваш дом?

— Наш дом разбит… Одна ракета и дом, и их всех накрыла, — говорит Аврора, и, как ни странно, вновь на ее лице не печаль, а эта странная улыбка или усмешка-гримаса, призванная скрывать настоящие чувства ее, словно античная маска… только глаза всю трагедию выдают. — Проходите. Может, чаю? — предлагает она.

— Нет, нет, я пойду, — еще что-то пробормотал Цанаев, и он даже не помнит, как обратно дошел до института, и на сей раз ему просто для утверждения самого себя захотелось, как и Аврора, перемахнуть через забор. Преграду он преодолел, вот только штаны распорол. Злясь на весь мир после этого, сидел в своем кабинете, никого не принимая, думая об увиденном, о своих детях и о племянниках Авроры, и о самой Авроре, — как она, постучав в дверь, появилась, без спроса села и сразу:

— Может, я уволюсь? Деньги я верну. А то мои дела — вам вечная проблема.

— Кстати, о делах, — очнулся Цанаев. — Какие дела у тебя со спецслужбой?

Словно от боли исказилось лицо Авроры, и она сразу же резко ответила:

— Никаких дел у меня со спецслужбами нет, не было и не будет.

— Как же! — Цанаев встал. — Я ведь видел утреннюю встречу.

Аврора тяжело вздохнула, опустила голову, молчала. А директор уже подошел, склонился над ней, будто допрашивает:

— А что ты кинула в машину этого фээсбешника, если не секрет? Хм, — он недобро усмехнулся. — Я подумал было, может, граната?

— Надо бы, — вдруг жестко, не своим, а будто металлическим голосом ответила Аврора, поднимая голову и в упор глядя на директора:

— А кинула ваши деньги.

— Три тысячи! — отпрянул Цанаев. — Зачем?

— Честно? — она отвела взгляд, надолго уставилась в окно, как раз в ту сторону, где был ее дом. — Может, вы знаете, мои братья воевали… Сейчас их нарекли НВФ — боевики-бандиты. Но они никого не грабили, не насиловали, на мой взгляд, Родину защищали… Теперь их нет. Остались отец и два ребенка — племянники. Вы их видели — инвалиды, — тут она надолго замолчала, а директор, думая, что Аврора вот-вот заплачет, потянулся было к графину с водой, но она так же жестко продолжила. — Этот усатый чекист-чеченец сообщил, что есть решение истребить всех Таусовых мужского рода.

— Детей? Инвалида? — вырвалось у Цанаева, и он сел от какой-то появившейся слабости в ногах.

— Да, — продолжила Аврора. — И как спасение, потребовал выкуп.

— Три тысячи долларов?

— Вначале требовал десять… Сошлись на шести. Три я отдала. Еще три — ваши.

— Вот так торг! — выдохнул Цанаев. — Ужас! Я сообщу Главе…

— Прошу вас, — мягче стал голос Таусовой, — никому ничего не говорите. Не впутывайтесь в эту грязь.

— Да как так можно?! — вновь Цанаев встал.

— Пожалуйста, не говорите, — Аврора тоже встала. — Я думаю, все всё знают. Ничего поделать не могут — для того и война.

— Да, — не смог не согласиться Цанаев, и тут же спросил: — А чей этот дом?

— Это дом русских. Моей знакомой, они сейчас в Москве.

Вновь наступила тягостная пауза, которую нарушила Аврора:

— Мне уволиться?

— Позови завхоза, — распорядился директор, и когда Аврора с ним вернулась, Цанаев обратился к завхозу. — По резиновой трубе от нашего института проведи газ в дом Авроры, тут недалеко.

— Это невозможно, — воспротивился завхоз, — это запрещено. Нас накажут. Гособъект…

— Замолчи, — жестко перебил директор, — бомбить можно, а газ инвалидам провести нельзя?! Выполняй приказ! А если не можешь, увольняйся… Постой! Еще и воду в их дом проведи: на все срок — три дня. Исполняй!

— Гал Аладович, неужели? — когда завхоз вышел, Аврора с широко раскрытыми глазами уставилась на директора. — Это нам? Как мне вас благодарить?

— Выйди на работу, дел много, — кратко ответил Цанаев.