Стратегии и «стратеги»

Ислам Узалов

Книга является сборником статей полемического характера из опубликованных автором и получивших общественный резонанс.Фактически она является монографией о подходах к разработке стратегии социально-экономического развития региона на примере Республики Дагестан, которая ещё долго не будет терять своей актуальности.Автор, помимо прочего, владеет искусством занимательно писать о сложном, что делает книгу интересной для всех категорий читателей, а не только учёных и руководителей всех уровней.

Теми же граблями по тому же месту

У нас, как, впрочем, и везде, смена первого лица вызывает оживление в среде чиновников, производственников и деятелей науки, сообщающих миру про «планов громадьё», призванного обеспечить выполнение задач, озвученных новым руководителем.

В принципе, это нормально.

Особенно для чиновников, раз они согласились войти в состав его команды.

Вместе с тем, в рамках командной игры, которая внешне смотрится достаточно слаженно, они порой делают заявления, содержание которых не может не вызывать вопросы.

Во всяком случае, у меня.

Самой интересной в хоре этих голосов выглядит партия, озвучивающая необходимость разработки тем либо иным министерством своей политики.

Господа, а как же насчёт принятой ранее и пока ещё никем не отменённой Стратегии 2025, в основе которой, вроде как, и должны лежать все ведомственные политики и на год, и на пять вперёд?

Разве уже более полугода она не имеет силу закона и не вывешена на сайте Правительства республики?

Ведь там же всё прописано.

Почему бы не подсказать это новому начальнику и кому, если не вам?

Как никак, работа над нею обошлась бюджету, если мне не изменяет память, где-то в 26—28 миллионов рублей и «весит» она порядка 2,5 триллиона (!!!).

К тому же, в своё время было очень много славословия в её адрес со стороны чиновничества и учёных мужей, приложивших руки к разработке документа.

Правда, автор этих строк ещё до принятия обозвал проект Стратегии 2025 театром абсурда в своей статье с одноимённым названием.

Однако, глас этот все дружно проигнорировали и «караван» гордо почапал дальше — туда, не знаю куда.

А как иначе?

Она ведь обещала к 2025 году превратить Дагестан в «постиндустриальный, передовой субъект Российской Федерации XXI века» (!!!).

И никого не смущало, что эта радость нас ожидает при условии повышения удельного ВРП республики до среднероссийского уровня… 2010 года, сохранения дотационности и пр..

Документ буквально нашпигован всевозможными несуразностями, но эта конечно была квинтэссенцией абсурда. Теперь же, когда почти все товарищи из экономического блока прежних правительства и администрации президента, не считая внутренней рокировки, остались в самом блоке, ни один из них почему-то не вспомнил о столь любезной ими Стратегии.

Они уже заняты разработкой очередной своей политики и, значит, соответствующей ей Стратегии.

Получается, что политики у нас до сегодняшнего дня никакой и не было. — Не грозит ли вашим новым трудам судьба предыдущих?

Первые звонки уже звучат. Так и. о. министра экономики при обсуждении в Народном Собрании вопроса бюджетной обеспеченности сообщает, что у нас отсутствует “ такой механизм, чтобы заинтересовать глав муниципальных образований в поднятии собственной доходной базы».

Елки — палки!

Стратегия 2025, оказывается, существует без механизма мотивации, обеспечивающего доходы в муниципальные бюджеты.

А раз нет денег, значит, не быть ни старой стратегии, ни новой политики. «Утром деньги — вечером стулья». Это скольких же лет не хватило для разработки механизма и сколько лет ещё ждать?

Придётся помочь. Бесплатно.

Механика заключается в анализе доходного потенциала муниципального образования и постановке задачи по его реализации.

— Не справляется глава? — Давай, до свиданья.

Вместе с руководителями своих служб, ответственных за это дело.

Мотивация будет бешенная.

Если, конечно, в муниципалитетах проникнутся убеждением, что с ними шутить никто не собирается.

Привожу пример.

У нас по статистике добыча песка составляет порядка 1% от того, что фактически потребляет строительная отрасль.

Значит, 99% налогов за песок проходит мимо бюджета. Поставьте задачу и обеспечьте контроль, что бы в течение года эта цифра уменьшилась хотя бы в 10 раз.

То есть, чтобы платились хотя бы 10% от положенного.

Вот и вся мудрость, не требующая, к тому же, никаких дополнительных финансовых и материальных затрат.

Кстати, заметьте, что она вполне укладывается в русло декларируемых новым руководством требований в части ответственности кадров.

Никогда не увядает у нас и тема необходимости развития промышленности — в первую очередь машиностроения — как станового хребта экономики, двигателя прогресса и пр.

Сейчас, как раз, приходится наблюдать очередное обострение.

Вообще-то становым хребтом может служить любая отрасль — хоть выращивание кукурузы, хоть производство даргинских чуду или детских игрушек.

Лишь бы создавались рабочие места и пополнялся бюджет.

Ничего не имею и против машиностроения.

Но кто и когда доказал, что, к примеру, для него 5 или 15% в общем ВРП это плохо, а 40 или 70% это в самый раз?

Кто доказал, что рубль, поступивший в семейный или государственный бюджет от игрушек или кукурузы хуже рубля машиностроительного?

Разве у него меньшая покупательная способность?

Силиконовая долина расположена в американском штате Калифория, заводы же разбросаны, в основном, по всей Юго — Восточной Азии и Китаю. И ничего.

Основные денежки IT индустрии всё равно стекаются в долину.

Не потому, что американцы бесцеремонно всех обдирают, а потому что сегодня мозги ценятся больше, чем станки.

Такова особенность постиндустриального общества, которое, кстати, разработчики Стратегии 2025 обещают и нам через двенадцать лет, хотя признаки планируемой постиндустриализации найти в ней очень сложно.

Интересно, что ответят адепты развития машиностроения, если спросить у них: Друзья, вот вы десятилетиями твердите об одном и том же, а воз и ныне там.

В чём причина?

Вроде бы и профессура, и чиновники, и, тем более, руководители предприятий выступают единым фронтом, активно настаивая на этом.

К тому же в разрабатываемых ими стратегиях регулярно сообщается о наших конкурентных преимуществах за счёт квалифицированных кадров, незагруженных мощностей… А инвестор почему-то не клюёт, да и кредитор, если клюёт изредка, то только под государственные гарантии, что, в общем-то есть свидетельство не совсем полной надёжности в его глазах кредитуемого проекта.

Так, где, чёрт подери, затаился вредитель?

Для обвинения остаются только злонамеренный Федеральный центр, проклятый Запад и потусторонние силы, но я, будучи противником конспирологических теорий, предложу собственную версию.

Дагестан, конечно же, имеет перед, к примеру, Сибирью или Норвегией с Финляндией конкурентные преимущества в деле выращивания винограда. Что же касается машиностроения, то их у нас, к сожалению, нет.

Когда завод десятилетиями пребывает в режиме загрузки на уровне 10—15% своих мощностей, это означает лишь затянувшуюся агонию — точка невозврата давно пройдена.

Связи с поставщиками, потребителями и смежниками разрушены, квалифицированные кадры разбрелись кто-куда, а простаивающие мощности обветшали и устарели.

Дешевле построить с нуля что-то новое, чем разгребать оставшееся.

К примеру, строительство Каспийского завода листового стекла можно объяснить прежде всего наличием у нас сырьевой базы, которая имеется далеко не везде. Но в чем не выдуманное, а реальное конкурентное преимущество размещения в Дагестане какого-либо машиностроительного предприятия?

Даже если не брать во внимание риски, связанные с действиями экстремистского подполья.

Одной из заигранных мелодий, регулярно исполняемых промышленными генералами, являются сетования на то, что их постоянно обделяют госзаказами.

Насколько это соответствует действительности сказать сложно.

Возможно, они проигрывают в честной конкурентной борьбе коллегам из других регионов, а возможно всё решает подковёрная борьба административных и прочих ресурсов.

С учётом российских реалий, думаю, следует всё-таки отдать предпочтение второй версии.

Тогда вопросы, безусловно, к тем, кто может, а зачастую и обязан лоббировать интересы республики в федеральном центре.

Однако, я сейчас не столько об этом, сколько о том, что в рыночных условиях непродуктивно строить свою политику привязываясь к столь ненадёжному партнёру, как государство, в котором всё зависит от настроения чиновников.

Предприятие, ориентированное только на госзаказ, подобно банку, у которого один вкладчик — он ушёл и всё рухнуло.

Госзаказ у предприятия должен занимать не более 20—30% от общего объёма производства, а остальное должно работать на открытый рынок.

В его портфеле должны присутствовать если не сотни, то десятки потребителей, которые отдали предпочтение ему не по чьей-то указке, а потому, что им это выгодно.

Если же таковых нет, то это вопросы к менеджерам самого предприятия, к их компетентности как в области производства, так и в области маркетинга.

Ещё одна популярная тема — острая необходимость в техническом перевооружении предприятий, поскольку отсталость не позволяет поднять качество, улучшить конкурентоспособность и пр., пр.

Эта мысль тоже давно превратилась в мантру, которая непременно звучит, там, где публично обсуждаются проблемы экономического развития республики.

И кто же рискнёт выступать против?

Но дьявол, как известно, таится в деталях.

Перевооружение, то есть, модернизация без денег есть лишь благое пожелание и поэтому мысль о ней подкрепляется идеей о необходимости появления в республике некого инвестиционного банка с «длинными» рублями.

«Ноги» идеи растут всё из той же, про которую уже почти четверть века долдонят на перебой руководители промышленных предприятий:

Дайте денег побольше, ставкой пониже и возвратом попозже, а лучше — никогда и мы вам такое сотворим…

При этом как-то забывается, что подобную возможность они в куда более благоприятных условиях — и предприятия не были ещё кадрово и технически обескровлены, и рынок был готов много чего поглотить — имели ещё лет 20—25 пять назад.

К сожалению, тогда практически ими всеми была продемонстрирована, скажем мягко, неготовность работать в новых условиях.

Единственное на что они оказались способны, так это пустить свои площади под торговлю ширпотребом, вместо того, чтобы организовать его производство.

Несколько робких попыток конверсии кончались затовариванием складов вновь освоенной продукцией, не находившей сбыта, и свидетельствовали, как минимум, о неудачной маркетинговой политике производителей.

Что же касается нынешних реалий, думаю, придётся смириться с тем, что специально никто никакого инвестиционного банка с дешёвыми, легко раздаваемыми кредитными ресурсами для нас учреждать не будет.

Ни федеральный, ни республиканский бюджет халявных инвестиций для экономики, за исключением объектов инфраструктуры, давно уже не выделяют, а банки — как их не называй — работают, пусть и в нашей далёкой от совершенства, но рыночной среде, где условия кредитования формирует конкуренция.

Тот же добрый дядя, который в ущерб себе начнёт предоставлять заёмщикам какие-то особые условия, обречён на банкротство.

В современной промышленности стоимость одного рабочего места составляет порядка миллиона.

Тысяча рабочих мест — миллиард.

Обращаю внимание — долларов, а не рублей.

(Напомню, что темпы роста населения в республике порождает необходимость создавать десятки тысяч новых рабочих мест ежегодно. И это без учёта имеющейся безработицы, измеряемой сотнями тысяч.)

Допустим, половину существующих основных фондов можно использовать и в дальнейшем.

Тогда перевооружение лишь одной тысячи рабочих мест обойдётся в полмиллиарда долларов или пятнадцать миллиардов рублей — это около 1,5 инвестиций для строительства Каспийского завода листового стекла, создавшего чуть более 500 рабочих мест.

А если сто тысяч?

Оно оправдано, если созданные на эти деньги места будут загружены заказами на 100%.

Однако, в декларациях о необходимости технического перевооружения вы вряд ли найдёте упоминания хотя бы об одном продукте, налаживание производства которого на полную мощность было бы подкреплено сколько — нибудь убедительным обоснованием возможностей его реализации (рынки сбыта, спрос, конкурентные преимущества и пр.).

В них, как правило, вообще нет речи о какой-либо конкретной продукции.

Вот потратим миллиарды, перевооружимся и тогда…

— Почему я столь уверен в своём утверждении?

Потому, что, если производитель обладает чем-то, что заждавшиеся потребители будут прямо-таки отрывать с руками и портфель заказов на месяцы вперёд, у него не должно быть проблем с финансированием — инвесторы и кредиторы сами выстроятся в очередь.

К сожалению, ничего такого у нас пока не наблюдается.

В этой связи показательна не только четвертьвековой давности, но и прошлогодняя история, приключившаяся с Дагестанским заводом металлических труб, что в Буйнакском районе.

Завод-то вроде современный, построен с нуля, а запустили и оказалось, что его продукция не находит должного сбыта.

Было бы очень интересно прокомментировать реакцию чиновников на столь тревожное событие, какие чудные озвучивались предложения по выправлению ситуации, но воздержусь, потому что это уведёт нас в сторону от основной темы.

Сегодня у приличных российских банков нет особых проблем с кредитными ресурсами.

У них проблемы с потенциальными заёмщиками, которые не в состоянии представить проекты, эффективность вложения в которые была бы убедительна.

Тут невозможно не вспомнить ещё одно относительно недавнее событие, когда при разработке программ для кредитования под гарантии государства московские чиновники сетовали на то, что большинство бизнес-планов, представляемых дагестанцами, настолько беспомощны, что отметаются с порога.

А банки ведь относятся к своим средствам не менее трепетно, чем чиновники к бюджетным.

Вывод один:

Хотите денег? Представляйте конкурентоспособные проекты, которые могли бы заинтересовать кредитора или инвестора. Другого не дано.

То есть, как и учил «эффективный менеджер» товарищ Сталин, «кадры решают всё».

И, прежде всего, кадры руководителей.

С кадрами остальными, думаю, они разберутся сами.

Техническое перевооружение имеет ещё одну особенность, которая вроде очевидна, но почему-то всегда оказывается вне поля зрения.

По умолчанию оно предполагает выход на мировой уровень производительности труда.

Иначе и быть не должно.

При наших реалиях это означает, что создание одного высокотехнологичного места на действующем производстве при тех же объёмах может оставить без работы одиннадцать из двенадцати рабочих.

Простейшая аналогия—один комбайн заменяет в поле сотни жнецов.

Если же мы не хотим сокращения рабочих мест и раскошелимся на всех, то появляются мощности, превышающие действующие в двенадцать раз, при том, что сейчас даже имеющиеся у нас загружены только на 10—20%?

То есть, новые мощности будут в 60—120 раз перекрывать загрузку предыдущих.

Ну и как будут реализоваться столь колоссальный прирост возможностей да ещё в условиях жёсткой глобальной конкуренции?

Во времена СССР страна могла построить в любой глуши завод-гигант и с первого дня обеспечить его работой в три смены.

Для этого она располагала достаточными мобилизационными возможностями и бездонным рынком, пребывающем в условиях вечного дефицита во всём.

Люди могли прозябать во времянках и ходить в ватниках, но завод под боком исправно выдавал продукцию.

Независимо от её качества никакая конкуренция ему не была страшна.

Тому надёжной защитой служили Госплан и «железный занавес» от окружающего мира, сооружённый не только для людей, но и товаров.

Если же эта продукция вдруг оказывалась действительно никому не нужной, то её время от времени само государство и списывало.

Сейчас же на дворе совсем другие времена.

Я не призываю отказываться от технического перевооружения или, тем более, возвращаться к сохе и лопате, а констатирую факт, свидетельствующий, что проблема перевооружения не столь однозначна и для своего решения требует не только денег.

Здесь необходим высший пилотаж в области менеджмента как отраслевого, так и регионального.

В этом деле грамотное администрирование способно обеспечить мощный прорыв в социально—экономическом развитии республики, а ошибочное приведёт, помимо выбрасывания денег на ветер, ещё и к усилению социальной напряжённости, вызванное ростом безработицы.

То есть, опять возникает вопрос об управленцах, способных ответить на вызовы времени.

И в заключение — раз уж в настоящей публикации неоднократно затрагивались проблемы кадров — хотелось бы заметить, что было бы ошибкой видеть их решение только в подборе подходящих фигур для каких-то отраслевых кабинетов.

В республике необходимо выстраивать правильную институциональную среду, предназначение которой поддержка, а, если необходимо, то и формирование у этих фигур должной мотивации.

Первый признак неправильной среды — конфликт между личным и корпоративным интересами в работе менеджера, который может нивелировать его профессиональные достоинства.

Мало того, отдавая предпочтение личным, чем выше его профессионализм, тем больший вред он может нанести интересам корпоративным, общественным.

А вот правильная среда обеспечивает совпадение векторов обоих интересов, что исключает конфликт вообще.

Простой и в то же время актуальный пример — объективно, любой корпоративный интерес заключается в подборе работников по критериям профессионализма, а руководитель почему-то отдаёт предпочтение другим — родство, национальность, землячество, сосед, однокашник, друг детства… «Не вини коня, вини дорогу» — значит, что-то не так с институтами.

С большей долей вероятности можно предположить, что эта организация функционирует в искусственно созданных условиях отсутствия внешней конкуренции, ставящей результаты работы условием выживания её и, соответственно, руководителя; отсутствия контроля и ответственности за результаты работы; минимизации риска неотвратимости наказания; извращения института личной репутации…

Неправильная институциональная среда либо отторгает правильного менеджера, либо приручает играть по её правилам.

Точно так же среда правильная отторгает неправильного менеджера, либо приручает или даже заставляет его играть уже по её правилам.

К сожалению, в течении уже долгих лет мы наблюдаем тотальное преобладание именно неправильных институтов и такое бытие, как и заметил в своё время Маркс, не может не определять сознание тех, кто обитает в сформированной ими среде.

Сегодня мы все, за исключением разве грудных младенцев, являемся носителями сознания, изуродованного бытием.

Так будет всегда, пока существуют неправильные институты, исправление которых возможно только при наличии воли и решительности первых лиц, будь то страны или республики.