Время памяти. Шепот богов. Книга первая

Ирина Юльевна Енц, 2023

Жила-была Верея у дедушки с бабушкой в далеком уголке Карелии… Так начинается новая сказка. Хорошо жила, пока не закончилась ее сказочная жизнь. Родители погибли в авиакатастрофе. А вскоре умерли и дедушка с бабушкой, оставив в наследство внучке дом в лесной крепи, да сундук с удивительными и таинственными вещами. Так бы и продолжалась жизнь, тихо, да мирно, если бы дед Авдей, живущий в поселке неподалеку, не нашел возле лесного озера, которое старики называли «проклятым», странного человека, потерявшего свою память, да не привел бы его на излечение к Верее, которую все в поселке считали ведьмой. Вот с этого все и началось. Таинственные события, пришедшие в дом вместе с незнакомцем, запутанные истории и прошлая жизнь, проходившая много тысяч лет назад, словно снежная лавина свалились на голову молодой женщины. Как со всем этим разобраться? У кого просить помощи?

Глава 3

Дед Авдей плохо спал ночью. Все ворочался, не мог найти себе место, хоть и на родной своей кровати. Последнее время сон у него был чуткий, поверхностный, похожий на испуганного зайца. От любого дуновения, от любого шороха просыпался. По чести сказать, как года за восьмой десяток перевалили, сон все чаще становился легким и неустойчивым. И бессонница стала частой гостьей у него в горнице. А нынешней ночью вовсе беда. Уже далеко за полночь не выдержал, встал, заварил себе чаю из мяты, со смородишным листом и медом. Не помогло. Вышел на крыльцо, накинув фуфайку. От леса несло сыростью и близкой осенью. Зато звезды повысыпали, будто какие драгоценные каменья щедрыми горстями раскидал Месяц Зарев. Это сейчас его августом кличут, от римлян повадку взяли. А раньше наши пращуры все брали от природы. И звался он не зря «заревом». Таких алых зарниц, полыхающих на закате и на восходе светила, словно пламень, во весь год не увидишь. Опять же, воробьиные грозы, бесшумные, и оттого вдвойне страшные, только в августе и бывают. Постоял Авдей на крыльце, любуясь звездным небом, покряхтел, думая о былом, да пошел обратно в избу. Опять улегся на свою кровать и заворочался, словно медведь в берлоге. Стал мысли в голове перебирать, словно иная красавица драгоценности в своей шкатулке. Какая из них ему покоя не дает, какая тревожит? И нашел-таки!!! Сегодняшний найденыш!! Казалось бы, какое ему дело? Ну нашелся человек с потерянной памятью, так живой ведь! Но мысль о нем не давала Авдею покоя. А, скорее всего, не только о нем. Озеро Плакучее… Вот основная заноза. Много тайн оно скрывает. Старики баяли, что под озером этим тайные ходы прокопаны, от древних людей оставшиеся. И то сказать, сама земля, на которой они жили вся соткана из тайн и загадок. Осколки загадочной Гипербореи. Здесь вся почва пропитана магией жизни. Взять хоть каменные лабиринты. Не каждый мог пройти их от начала и до конца. Иные даже ориентацию в пространстве после них теряли, и потом еще долго могли блукать по лесу, не видя выхода. А однажды, Авдей сам это испытал, у него после такого лабиринта восток с западом местами поменялись. Ох и струхнул он тогда!! Не чаял, как домой оттуда добрался. А ведь он вырос в этих лесах, каждую кочку, каждый пенек знал на сто верст в округе. Но эта магия не каждому доступна, мало кто из живущих теперь на этой земле чувствовал ее. Не каждому было дано ощутить движение токов этой земли, вобрать в себя и насытиться до самого края ее волшебством.

И вот, пожалуйста, как доказательство магических свойств этих мест — новая загадка с этим найденышем. Эх… Кабы ему память вернуть, да расспросить как следует, что с ним приключилось. Дед еще немного повздыхал, поворочался на своей кровати, и не заметил, как уснул. А за окошком уже серел восток и ночь, торопливо стала складывать в свою шкатулку остатки бледнеющих звезд, чтобы убраться за западный горизонт, уступая место алой заре, предвещающей восходящее дневное светило.

Деда Авдея разбудил стук в окошко. Он заполошно стал выбираться из одеяла, одновременно пытаясь попасть босыми ногами в свои чуни. При этом он ворчал, как, впрочем, всегда это делал с утра пораньше.

— Кого еще там принесло ни свет ни заря? Ходют и ходют… — Он наконец поборол одеяло, и зашаркал к дверям, не переставая ворчать.

Внук Алекся заворочался на своей кровати, что-то бормоча во сне. Хорошо молодым! Сон крепок. Вон, его и из пушки не разбудишь! В дверь тарабанят, а он и ухом не ведет! Набегался за день, постреленок, умаялся. Авдей наконец добрался до двери, и откинул щеколду. На пороге стоял участковый и с виноватым видом переминался с ноги на ногу. Услышав, как открывается дверь, вытянулся в струнку, словно перед вышестоящим начальством, и гаркнул по-молодецки:

— Здорово, дед Авдей!!!

Старик замахал на него руками.

— Чего орешь, как укушенный?! Внука разбудишь! — Прикрыл за собой дверь в сени, и проговорил ворчливым голосом. — Чего стряслось-то, что в такую рань принесло?

Участковый, смущаясь переминался с ноги на ногу, и, заискивающе глядя на деда, проговорил:

— Слышь, Авдей, помощь твоя нужна. Ну с найденышем этим, которого ты на Плакучем обнаружил…

Авдей слегка напрягся, и настороженно спросил:

— А чего с ним…?

Участковый сдвинул фуражку на затылок, достал из кармана пачку с папиросами, протянул деду. Тот отмахнулся, мол, не курю. Василий Егорович достал молча папироску, помял ее между пальцев, прикурил и присел на крыльцо. Старик, поправив фуфайку на плечах, зябко ежась от утренней прохлады, присел рядом и уставился на участкового в ожидании объяснений. Тот сделал глубокую затяжку, закашлялся, утер выступившие от едкого дыма табака слезы, и виноватым голосом заговорил:

— Понимаешь, Андреевна говорит, что пока он маленько не оклемается, везти его в район опасно. Я уже с утра с дежурным поговорил. Правда, связь совсем плохая. Не уверен, что он меня до конца понял. Но обещал по начальству передать мою информацию. В общем, пока то да се, куда его, бедолагу, девать? Не в фельдшерском же пункте держать его, в самом-то деле. Да и Наталья говорит, не положено. Так вот я и подумал. Живете вы с внучком одни, дом большой, да и в травках ты разбираешься, может подлечишь бедолагу, и вообще… — Проговорил он загадочно. А потом, как в прорубь с головой. — Так я подумал, может, возьмешь его на постой, а? Ему ведь и помыться надо, да и отдохнуть. А у тебя здесь места навалом. А я попрошу у председателя сельсовета какое пособие тебе выделить. Ну, не в смысле денег, а так, продукты там какие, или дров там бесплатно подкинуть. Ну, что-нибудь в этом роде. Возьми на постой своего найденыша, а? А то я совсем сна из-за него лишился. Ведь, поди, тоже человек… — Закончил он совсем уж неожиданно.

К радости и легкому удивлению участкового, дед его не послал сразу по матери, а призадумался. Посидел минуток пять в раздумьях, а потом, взял, да и согласился, чем привел участкового в неописуемый восторг.

— Ладно… Возьму… Мне и самому интересно, кто, да откуда. И помощи от сельсовета не надо никакой. Поди еще могу прокормиться сам. Да и пособие на Алексю получаю, еще пенсия какая-никакая есть, да и подрабатываю еще, сам знаешь. В общем, хватит прокормиться. А то с нашим председателем только свяжись, греха не оберешься потом! Или бумажками своими завалит, или вопросами замучает. Так что, веди своего найденыша.

Василий Егорович соскочил с крыльца, и принялся в восторге трясти деда за руку.

— Вот спасибо тебе!! Вот уж выручил!! Ты Авдей — человечище!! А он, вон он, в мотоцикле сидит. Я сейчас, мигом. — И, чуть ли не вприпрыжку, кинулся к своему мотоциклу, стоящему за забором.

Дед, кряхтя, поднялся с крыльца, и опершись о перила, замер в ожидании. Вскоре, в калитке показался участковый, а за ним, словно телок на веревочке, шел найденыш. Вид он имел растерянный, и слегка отстраненный. Авдей в который раз пожалел мужика. Тяжко так-то жить на свете, найденышем, ничего не помнящим о своей жизни. Вроде как, живешь, и не живешь. Так между небом и землей болтаешься. Подождав, когда участковый подведет своего подопечного к самому крыльцу, проговорил:

— Ну что, мил человек, пошли в избу. Определю тебя на постой…

Мужчина внимательно посмотрел на старика, вдруг робко улыбнулся и проговорил хрипловатым голосом:

— Я помню тебя… Ты — Авдей…

Участковый быстро посмотрел на деда, а тот довольно проговорил, непонятно к кому обращаясь:

— Ну вот… А ты говоришь… Что-то да помнишь. Значит, со временем и все остальное вспомнишь. Время надо, да покой.

Мужчина нерешительно улыбнулся. Но тут же, словно облако набежало на его лицо. Брови сошлись на переносице, и гримаса не то боли, не то страдания, исказила все его черты. Авдей поспешно проговорил:

— Ты вот что… Не торопи события парень. Видать, пришлось тебе пережить немало. Так что постепенно, полегоньку. Не пытайся кавалерийским наскоком решить все вопросы. — Потом, на мгновение задумавшись, совсем другим, деловитым голосом проговорил. — Пока ты не вспомнишь своего имени, буду кликать тебя Найденом. Как тебе? По нраву?

Мужчина как-то обреченно кивнул головой. Мол, зови хоть горшком, только в печку не ставь. Старик обрадованно закивал.

— Ну вот и ладно. Сейчас определю тебя на постой, потом баню истоплю. Ты свою-то одежу здесь вот в сенях сымай. Постирать ее надо. А я пока тебе какие вещички подберу, что у меня от сына остались. Он, конечно, помельче тебя был, но, думаю, на первое время сойдет. Не ходить же тебе нагишом, в самом-то деле!

Найден кивнул головой, и стал подниматься за стариком по ступеням в сени. А участковый, обрадованный таким поворотом дел, радостно и чуть заискивающе прокричал вслед:

— Ну так я поехал? Если что, ты, Авдей, дай знать. Внучка пришли, а я сразу, как Сивка-Бурка, тут же, враз прибегу.

Старик, не оборачиваясь только рукой махнул, мол понял, я, понял. Василий Егорович, не дожидаясь больше никаких знаков, бодро зашагал к своему мотоциклу. Не иначе, как на радостях, что все так славно разрешилось, на ходу, безнадежно фальшивя, стал насвистывать модную песенку про белые розы.

Новый жилец стал неуклюже стаскивать, висящую на нем колом от засохшей грязи, одежду, а Авдей, не дожидаясь, пока тот закончит раздеваться, сразу прошел в свою комнату, и стал рыться в деревянном, старинной работы, с окованными железом уголками, сундуке. Бережно достал аккуратно сложенное на самом дне сундука нижнее белье, рубаху, брюки, и направился со всем этим добром обратно, в большую комнату, где уже на пороге, переминаясь неловко с ноги на ногу, стоял полуголый Найден. Сложив белье на лавку, протянул тому брюки и рубаху.

— Ты белье-то сейчас не надевай. После бани наденешь. А пока садись, позавтракаем чем Бог послал. — И стал неторопливо собирать на стол нехитрую снедь.

В это время, из другой комнатки, из-за шторки, показалась вихрастая рыжая голова Алекси.

— Деда, а кто это к нам заезжал в такую рань?… — Начал он было расспрашивать старика, но увидев гостя, осекся, настороженно уставившись на нового жильца.

Дед, заметил настороженность внука, с добродушным смешком, проговорил:

— Вот, Алекся, постоялец у нас новый образовался. Поживет у нас покуда маленько в себя не придет. Мы с тобой его нашли, нам и первый почет. Давай, живо умывайся, да за стол. Каша простынет…

Настороженность на лице постреленыша быстро сменилась радостным любопытством. Он быстро умылся, и плюхнулся за стол. Ложкой махал исправно, но все больше косился на нежданного гостя, чем в свою тарелку, пока дед на него не прикрикнул:

— А ну-ка, иди на двор, баню топить будем. Человеку отмыться-отпариться надо после таких-то приключений.

Но первым на команду деда отозвался гость. Он поднялся из-за стола и тихо проговорил:

— Я помочь могу…

Авдей, будто так и надо было, кивнул головой, и деловито проговорил:

— Ну что ж… Пока силы у тебя маловато, огонь в печке распалишь, а Алекся тебе дров натаскает.

Мужчина, прозванный дедом Найденом, согласно, и как-то даже радостно кивнул, и отправился во двор. Алекся смотрел ему вслед чуть ли не с открытым ртом. Дед на него опять стал строжиться.

— Ну и чего уставился?! Человеку помочь надо… Давай во двор, дрова таскать. — И уже как будто для себя добавил. — Глядишь, так и оправится за простой работой. Но, чует мое сердце, без Верки нам с ним не справиться, на ноги не поставить. Ну ничего… Скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается.

По летнему времени баня истопилась быстро. Авдей первым делом запарил веник, и принес в предбанник грязную одежду Неждана, замочил ее в большой лохани и поставил отмокать. И уж после, разложил нового постояльца на полке и собрался его веником охаживать. И тут увидал на спине мужчины странный узор-татуировку. Две змеи кольцом кусали друг друга за хвост, и были переплетены диковинным узором из трав. Старик так и замер с веником в руке. Хотел было спросить Найдена, откуда у того диковина такая, да вовремя одумался. Раз не помнит ничего человек, чего спрашивать, только время терять, да человека в тоску вгонять. Стал парить Найдена, а сам все пытался как следует рассмотреть странный рисунок у того на спине.

Дед Авдей жил в этой деревне, сколько себя помнил. Родители его пришли сюда еще до революции. Точнее, первым пришел сюда еще его дед, который был кузнецом. Здесь женился на лопарке. Бабка его слыла на всю округу первой красавицей. Длинные, чуть ли не до самых пят рыже-огненные волосы, ярко-голубые глаза, изогнутые коромыслом черные брови. Такие красавицы встречались нечасто среди ее народа, и, наверное, поэтому ей приписывались некие колдовские чары, которые она в полной мере и испытала на деде. Поговаривали так же, что была она из рода Карельских ведьм. Умела кровь останавливать, помогала роженицам в особо-трудных родах, раны затягивались от одного только ее прикосновения. Ее часто видели уходящей в непроходимые чащобы. Оставалась она там подолгу. Охотники ее видели разговаривающей с волками, собирающей травы на непроходимых болотах. Но, как ни странно, деревня со всем этим мирилась. К ней шли за советом, когда надо было какому-нибудь купцу заключить сделку, или звероловы, перед тем как выйти на охоту. Дед Авдей ее не помнил совсем. Однажды, она ушла в лес, да так и не вернулась. Авдею тогда сравнялся только второй годок. Вообще, семью деда Авдея можно было назвать счастливой. Все в его в роду женились и выходили замуж лишь только по любви. Потому, наверное, и потомство было крепкое и красивое. Только вот сын деда Авдея женился на женщине никчемной и вздорной. Сам он сгинул на лесном пожаре, когда выдалось сухое и, небывало-жаркое для этих мест, лето. А невестка горевала не долго. Кинула Алексю, которому на тот момент и трех годков не исполнилось, и умчалась за каким-то пришлым строителем перекати-поле, который работал у них на комбинате, строил с бригадой таких же шалопутов, цеха переработки. И с той поры Авдей ничего не слыхал о матери Алекси. Вот и жили они вдвоем с внуком. Но Авдей по этому поводу не горевал. Был он в молодые годы кузнецом, как и все мужчины в его роду. Профессия нужная и значимая в здешних краях. Так что, они с внуком не бедствовали. И дом у них был справный, поставленный на высокой каменной подклети, еще отец Авдея его рубил. Ставил на совесть, на века, для большой семьи, из огромных сосновых бревен. Да вот истончился род, почти сгинул в вихре всех войн и революций. Остались только дед, да внук.

Земля эта претерпела немало бед и горестей, переходя испокон веку из рук в руки. То шведы здесь хозяйничали, то Российская империя. А с восемнадцатого года двадцатого века, финны были тут хозяевами. А когда началась война с фашистами, дед Авдей ушел в партизаны. В боях был ранен и отступал с остатками своего отряда вместе с регулярными частями Красной Армии на остров Валаам. Вот там-то, на водах Ладожского озера, он впервые столкнулся с его загадочными тайнами. Их небольшие катера внезапно окутало густым туманом, который, словно ниоткуда, внезапно свалился на их суденышки. Его стена была настолько плотной, непроницаемой, будто они оказались в совершенно ином мире. Вытянутую руку нельзя было увидеть, не говоря уже о пути. Катера сбавили ход, а потом и вовсе застопорили машины. Поначалу, все радовались, что эта плотная стена отгородила их от вражеского огня, спрятав, укутав своим защитным покровом. Некоторые бойца, шепотом говорили, что близость святого места, Валаамской обители, защищает их от глаз врага. Но потом началось такое…

Озеро будто разгневалось за непрошенное вторжение людей в свои воды. Вода вокруг катеров кипела и бурлила, как в кастрюле. При этом, на озере не было ни ветра, ни волн. Люди замерли, пораженные происходящим, не зная, чего ожидать еще от этих своенравных вод. А затем все услышали странный утробный гул. Казалось, из самых глубин озера поднимается пробудившийся исполинский Стосаженный и Стоглазый червь Похъелы, сотворенный на погибель людей коварным богом лесов Хийси. Этот гул был настолько ужасен, что все просто окаменели. Все это длилось не более получаса, который показался перепуганным людям длинной в целую вечность. Но, внезапно все прекратилось, и воды Ладожского озера вновь стали гладкими и спокойными.

Прибыв на Валаам, Авдей принялся расспрашивать монахов о том, что он увидел и услышал во время плаванья. Но и святые старцы ничего не могли рассказать ему, кроме как сообщить, что подобное явление довольно часто в здешних местах, и не имеет никакого разумного объяснения. Авдей не поверил старцам, и попросил их позволения покопаться в архивах Спасо-Преображенского монастыря, старейшего из всех монастырей, расположенных на Валаамском архипелаге. Игумен неохотно дал свое соизволение, понимая, что иначе не отделается от настырного мужичка. Но поставил присматривать за ним одного из братьев, якобы для того, чтобы докучный любитель истории не спалил по нечаянности монастырский архив. Электричества в монастыре не было, а свечи и керосиновые лампы были опасными соседями старинных рукописей. Вот там-то, в одной из древних рукописей, которую не могли прочесть даже сами монахи, Авдей и увидел впервые этот знак: две змеи кольцом, кусающие друг друга за хвост, переплетенные удивительным узором из трав. На вопрос въедливого и любопытного мужика, что обозначает этот знак, монах объяснил, что знак этот древний, относится ко временам далеким, языческим. Текст рукописи не читаем, а потому никому не ведомо его значение.

И вот сейчас, увидев тот самый знак, вытатуированный на спине странного гостя, старик и вспомнил, где и когда впервые увидел его. И это, почему-то привело его в неописуемое волнение. Словно он приоткрыл какую-то таинственную дверь, на пороге которой простоял всю свою долгую жизнь.