Выбор сердца

Ирина Табакова

Повесть в двух частях рассказывает историю Ивана, потерявшего в какой-то момент жизни смысл веры в Бога. Книга основана на реалиях нашей сегодняшней действительности. Отдельные примеры взяты из жизни реальных и даже ныне здравствующих людей. Так, например, исцеленная от смертельного недуга новорожденная Анастасия проживает с родителями в Москве…В качестве иллюстрационного материала использованы фотографии из личного архива автора.

Глава 5 «Кривое мерило»

Операция прошла быстро и успешно. В ординаторской было тихо. Бумажную работу Иван уже сделал, ее было немного. В палатах все было спокойно, больные спали. Можно было немного отдохнуть. Иван зажег маленький светильник. Тусклый свет от лампы освещал стол, за которым сидел Иван. В руках он держал толстую тетрадь раскрытую наугад, а на тетрадке лежала книжка, которую дала ему Нина.

Вера с Наташей тоже дежурили в ту ночь. Они периодически приходили в ординаторскую, в основном попить чай и поговорить. Девушки то и дело бросали косые взгляды на Ивана, который сидел, не поднимая глаз. Книжка в самый раз подошла по размеру его лекционной тетради по анатомии за третий курс института. Периодически, то улыбаясь, то вновь становясь серьезным, Иван не обращал внимания на то, что происходило вокруг. Девушки заинтересованно смотрели и молчали. Вдруг тишину нарушил еле сдерживаемый смех.

— Простите, — уже спокойным голосом произнес Иван.

— Что же такого смешного в тетрадке по анатомии человека? — улыбаясь, спросила Наташа.

Иван был удивлен, откуда она знает по какому предмету эта тетрадка.

— Она тут лежит с прошлого понедельника, я вас просила принести, помните? — сказала Наташа. — Пару раз пригодилась в одну из смен. У вас красивый почерк, Иван Николаевич.

Иван опустил голову и продолжил читать. У Веры зазвонил телефон, она ответила, что-то хихикнула и вместе с Наташей они вышли за дверь.

***

«Поп Прокопий оказался приятным человеком, легким и веселым в общении. Чтобы «разговорить» собеседника, он рассказал пару забавных историй из священнической жизни на приходе.

— Один шестилетний малыш, — начал он свой рассказ, — на занятии воскресной школы спросил: «Правда ли, что человек произошёл от обезьяны?» Когда ему объяснили, что нет, человека создал Бог, тогда он подумал и выдвинул гениальную неодарвинистскую теорию: «Значит, Бог сотворил обезьяну для того, чтобы потом от неё человек произошёл…»

Василий Степанович улыбнулся. Он ведь раньше с женой и Аришей ходил в церковь на все двунадесятые праздники, а его «дорогие девочки», так он их ласково называл, еще и каждое воскресенье. Василия Степановича нельзя было назвать очень набожным. Скорее он верил в Бога, потому что любил свою жену. Она верила, и — он, она молитвы читала и он рядом. Он не мог сказать, что ему Бог в жизни очень помогал, но и не мешал, что тоже успокаивало Василия. После смерти жены он замкнулся в себе, не знал, зачем жить. Не мог без слез смотреть на Арину, которая была копией матери. Раньше ему это нравилось, но теперь, стало просто невыносимым. Вот Василий и пил, чтобы не думать о горе. Когда приятное тепло распространялось по телу, чувствительность несколько притуплялась, а после и вовсе хотелось спать. В тот момент, когда боль уходила, аккурат перед пьяным забытьем, можно было вспоминать, все что было в прежней семейной жизни до мельчайших подробностей. Только думать об этом как хочется, будто они все вместе и счастливы. Арина в те дни часто видела на глазах отца слезы. Она больше не ходила в школу, но каждый день посещала храм. Ее там кормили, затем взяли в Воскресную школу, чтобы девочка не оставляла учебу совсем. Арина не знала, что делать с отцом, пока поп Прокопий не расспросил ее подробно о событиях, полностью изменивших их жизни. Так у него и возникла мысль о разговоре с Василием.

Поп Прокопий продолжил разговор.

— Или вот еще случай был. Одна прихожанка рассказывала:

«Иду с работы домой через кладбище — так быстрей минут на 15. Зима, узкая тропинка на одну ногу, все как всегда. Вытаскиваю руку из кармана, за варежку цепляются ключи и вылетают в сугроб. Прямо на могилу. Ступор полнейший. Меньше всего в жизни хочется копаться там. Но в голове засела мысль: домой без них не попаду. Ладно, лезу. Мысль крутится. Шуршу в сугробе. И тут идет мужик. А я сижу у могилы, разрываю снег и жалобно так оправдываюсь:

— Домой не могу попасть…

И тут до меня дошло, так смешно стало, а мужик, наверно, больше не пойдет через кладбище».

Василий Степанович улыбался. В его добрых голубых глазах начали появляться маленькие искорки теплоты и надежды.

— Мне одна старушка перепуганная рассказывала, — немного улыбаясь, начал историю Василий Степанович, — как у нее Крещенская вода, взятая в праздник, на следующий же день протухла и позеленела. Она прибежала в слезах к батюшке, а тот спросил где, мол, воду брала, она и призналась что у «бабки». Но, говорит, у нее дома иконы висели, свечи горели, такая, говорит, благопристойная старушка казалась, сама воду освятила. Батюшка тот в ответ рассмеялся и говорит: «Это тебе, мать, еще повезло, что она у тебя не загорелась или не взорвалась. Теперь будешь знать, у кого воду святую брать!»

Поп Прокопий даже покраснел то ли от смеха, то ли от градусов, выпитых за знакомство. Потом успокоившись, серьезно, но ласково сказал:

— Ты, Степаныч, мужик хороший, работящий. Хватит тебе горе запивать, приходи ко мне иконостас будем делать. Ты мастер отменный, весь город знает, а от меня на днях работники в столицу уехали, говорят, нашли более высокооплачиваемую работу. Я тебе золотых гор не обещаю, но стабильное жалование, плюс обеды в нашей трапезной для работников храма. Видишь, сколько сразу вопросов решишь. Будешь сытый и при деле. А потом, на следующий год стены расписывать будем. Мне такие люди как ты очень нужны.

Василий Степанович отставил стопку и внимательно слушал собеседника. Поп Прокопий продолжал.

— Дочка твоя, Арина, уже в храме помогает. Она тебе огурчики, да картошечку приносит, кормит. А сначала на воротах милостыню просила, да о тебе все плакала. Погибает, говорила, папка мой, совсем жить не хочет! Подумай, как ей тяжело одной, — уговаривал поп Прокопий…»

***

В этот момент в ординаторской сработал сигнал вызова. Иван закрыл книгу и машинально сунул в карман халата. К операции готовили парня семнадцати лет, который выглядел как сорокалетний, ранение под ребра. Когда Иван Николаевич в полной готовности подошел к больному в нос ударил резкий запах алкоголя.

— Какой пьянчуга! Подрался с кем-нибудь…, — решительно заявила медсестра, раскладывая на столе хирургические инструменты, — сказали семнадцать лет, а выглядит как старик. Не первый год пьет, да колется. Они там с дружками режутся, а мы их тут спасаем. Потом даже спасибо не скажет, обматерит еще. Иван Николаевич, — обратилась медсестра, — ему можно не делать анестезию, он все равно ничего не почувствует, смотрите какой… запойный пьяница.

С этими словами медсестра скривила такую рожу, да, именно рожу, словно увидела танцующих неуклюже огромных слонов.

— Это наша работа, — спокойным и уверенным голосом произнес Иван Николаевич, — пожалуйста, сделайте все как полагается.

Операция длилась полтора часа. Серьезных повреждений не было, но наложить несколько швов пришлось. Рана была нанесена острым и грязным предметом, поэтому пришлось тщательно ее обработать. Иван Николаевич вспомнил Василия Степановича из книжки и подумал, что не стоит делать поспешных выводов о человеке.

«Может это не „запойный пьяница“, — думал он, — а убитый горем молодой отец, потерявший разом всю семью или любимую жену. Может он стал жертвой разбоя, а не учинил пьяные разборки. Как же легко мы, люди, делаем выводы о человеке даже не думая, что придуманная нами ложь ничего общего не имеет с правдой. Зато как наши искаженные мысли влияют на отношение к человеку! Если бы мы знали, что этот убитый горем отец стал жертвой грабежа, нам стало бы его жаль. Мы бы все силы приложили, чтобы помочь ему. Делали бы свою работу тщательно, аккуратно, с заботой. Но если думать что перед тобой подзаборный пьяница, матершинник, хулиган или вор — совсем другое отношение. Но кто мы такие, чтобы решать, спасать жизнь человеку или нет? Или делать это как-то плохо, вполсилы. Разве потом не будет мучить совесть, напоминая, что ты мог спасти, но не сделал этого из-за личной неприязни к человеку. Нет. Человек только тогда остается человеком, когда он видит себя в ближнем и поступает с ним как с собой, делает ему то, что хотел бы, чтобы делали ему. „Кривое мерило может и прямое сделать кривым“ — так говорила бабушка, приучая нас с Дашей не делать поспешных выводов о человеке и не думать о нем плохо».

Закончив операцию, Иван Николаевич еще раз взглянул на результаты анализов, заполнил нужную документацию и отправился в ординаторскую. Время дежурства заканчивалось. Нужно было собираться домой.