Каннибализм. Сборник произведений

Ирина Римарева

Человек с молоком матери впитывает ценности общества. Общество ему говорит, что есть добро, а что зло, и маленькому гражданину ничего не остается, как верить на слово в непреложность этих старых, как мир истин. Один раз поверив, больше не приходится сомневаться, но лишь разувериваться в справедливости жизненных устоев.Мы общество каннибалов. Жрём друг друга почём зря. Это прёт из всех щелей: телевизионных экранов, радиоточек, и по беспринципности не имеет аналогов в животном мире.

***

Тёмные люди

Авторская иллюстрация

Тёмные люди — не в противостоянии Светлым, и не по цвету, но не выходящие из тени собственного ханжества, налагают печать скудоумия на остальных, которые принимая её, как пилюлю остракизма, приобретают землистый цвет лица. Цвет земли, лишенной света и всходов здравого смысла. По принципу испорченного телефона ложная информация распространяется, как истина. Это приобретает масштабы локальной эпидемии. Но, чем большее число сомневающихся, оправдывая своё молчание страхом, тем самым, соглашаются с исключительной оценкой лжи, взятой за образец, тем меньше становится людей искренних и не предвзятых. Локальная эпидемия перерастает в глобальное заблуждение.

Это лишает зрения, делает людей слепыми, которые одним своим прикосновением лишают зрячих их видения мира. Пелена чудовищного мракобесия возводит самозванцев на алтарь величия. Вера подкрепляет их уверенность в собственной непогрешимости. Они видят себя на вершине успеха, и считают, что с высоты узурпированной ими без боя власти, могут учить остальных. По существу, это насилие, укоренившееся путём самообмана.

«Слишком велико число тех, кто считает себя поэтами! А вот если бы заставить их высекать свои стихи на скалах, это многих бы удержало от сочинительства!» (Николай Акимов)

Можно ли утверждать, что никто не видит правды? Видят, но отказываются признавать её. Не погребённое тело Правды лежит посередине комнаты, кишащей людьми, которые упорно не замечают её присутствия. Почему они не видят её? Они видят её, но боятся нарушить баланс всеобщего порядка отчуждения от истины в угоду чьих-то интересов.

Кто-то, быть может, скажет, что это ужасно, проходя мимо, но при этом заметит про себя: «Кто я такой в этом океане съедобной лжи, в этом киселе бахвальства, в этой клоаке лизоблюдства и дешевого подхалимажа?» Я не буду вмешиваться, пусть кто-нибудь другой укажет, на это накрытое пеленой безразличия тело. А я посмотрю, услышит ли кто этот голос вопиющего в пустыне безнравственного замалчивания? Откликнется ли в ответ? Оттолкнётся ли этот голос фантомным звуком от стен: «Подождите! А кто же всё-таки убил Нолестро?»

Ищите женщину. А нужно ли искать эту ветреную Правду? Может она так забавляется, прячась у всех на виду. Изредка касается тонкими холодными пальцами, вводя в оцепенение. Или испускает еле уловимый аромат духов, мистифицируя себя. А иногда портит воздух, чтобы люди начали подозрительно коситься друг на друга в поисках неожиданного распространителя скабрезных новостей.

Так, если бы мы могли уловить её за мельчайший обрывок истины, замаскированный в эзопов язык хвалебной буллы о значимости, остроумии и превосходстве того или иного произведения или автора, то может быть сумели расшифровать и восхваляемые оными знатоками вирши, в которых мысль проследить не представляется возможным. И нет в них ни художественной ни гражданской ценности, и состоят они сплошь из набора не сочетаемых слов, как буквы вне всякой связи представляют только пустые звуки. Даже несмышлёный ребёнок, когда говорит «Мууу» или «Мяаау», подразумевает нечто вполне реальное за произнесёнными звуками. И мы вслед за ним можем поддержать его, указывая на конкретное животное, которое говорит на указанном языке, показать картинку, прочитать рассказ или стишок. И искренне радуемся смышлёности малыша, который сумел свести определённые признаки воедино. Но, что же мы можем сказать о людях, которые добились определённых степеней в образованности и ступеней в социальной иерархии, которые усматривают нечто выдающееся в пустом наборе слов, зачастую даже не обремененных знаками препинания, не говоря о каком-то маломальском смысле? Они заблуждаются? Или заведомо лгут с умным видом, чтобы эту ложь приняли за правду? Вот и получается, что «…все опусы должны соответствовать пресловутому „формату“ издания, являющему собой прокрустово ложе для талантливых стихов, ложе, сконструированное по произволу редакторов.» (Юрий Денисов. «Об опасности графомании») Результатом является несуразица, которая не содержит в себе ничего, за что можно было бы зацепиться, но при этом получает восторженные отклики.

А потом появляются какие-то законы для других смертных, которые должны подвести черту под бессмыслицей, которую именуют искусством, убедить в целесообразности каждого слова, самодостаточного само по себе, вне всякого контекста. Каждое слово, как скальпель вырезает собственное имя, но не историю, не философию, не принцип, не крик души. Оно существует без дела, для красного словца, которое окрашивает рот автора в красный цвет новатора, оригинала и революционера поэтической мысли. А поэтической мысли-то и нет, есть только набор инструментов неряшливо разбросанных по листу бумаги, не нужных никому, ждущих, когда кто-то подберёт их и найдет объяснение этому художественному беспорядку или порядочному безобразию. И этому даже можно придумать название. Например, «общая формула самоидентификации» от Андрея Мансветова, а именно — «Научиться писать так, чтобы любая форма стала инструментом. И только потом ставить перед собой настоящие задачи.»

«Кровь — любовь, кровь — отчаяние, все равно

кровь любая годится для расписаться тут

и еще вот тут, как в дурном дешевом кино

черно-белую жидкость закроет бесцветный жгут» (его же)

В такие моменты Правда начинает источать приторный сладковатый запах смерти социального благоразумия, небо чернеет и скрывает солнце, на лица зашоренных людей опускается мгла слепоты и невежества. На лицах нет ртов. И маленький, высушенный, сморщенный мозг глухо постукивает в, ставшей слишком большой, черепной коробке. Его нужно изрядно вымочить в вине, чтобы он начал соображать приземлёнными жизненными категориями, и не найдя приемлемых ассоциаций на «талантливое» сочинение, выдал всю правду-матку и о стихе, и об его авторе, дабы после это было списано на неадекватное поведение пьяного вдрыбадан идиота. Вот она, лазейка для того кто хочет говорить правду и не быть наказанным за неё. Ходить с ней — прекрасной и невидимой, улыбаться ей, слыть при этом идиотом, но тайно зло хохотать от собственного превосходства.

«Горе той мыши, которая знает одну лишь нору». […] есть тут один поэт, прозываемый Георгий Сибут, из светских поэтов, и читает публично лекции о поэзии, во всем же прочем веселый друг. […] Раз как-то давал он у себя на дому угощение, потчевал нас торгауским пивом, и засиделись мы до третьего часу ночи, а я при сем был в изрядном подпитии, потому как пиво обыкновенно ударяет мне в голову, и один человек при всяком случае искал меня уязвить, я же смиренно предложил выпить про его здравие, и он того не отринул; однако в свой черед и не подумал ответить мне тем же; я его до трех разов к тому побуждал, а он отмалчивался, будто воды в рот набравши; тогда сказал я себе: «Сей бездельник взирает на тебя свысока и при всяком случае норовит уязвить». В сердцах схватил я кружку и разбил об его голову. Поэт же, озлобясь, сказал, что я сделал конфузию у него за столом, и велел мне убираться из его дома ко всем чертям. Я же на это ответствовал: «Плевал я на то, что вы мне будете не приятель. У меня таковые мерзостные неприятели были во множестве. Но я над всеми одержал верх, и экая важность, что вы поэт? Да я имею в друзьях поэтов почище вас, ваши же вирши ставлю не выше дерьма.» («Письма тёмных людей», в пер. С. П. Маркиша)

Эта древнейшая привычка, ставшая традицией, говорить на белое, что оно чёрное, а на чёрное, что оно суть белое, говорит о слепоте духовной. Таковой факт возводит эту «куриную слепоту» в ранг глубоких и неискоренимых нравственных проблем человечества. Но «…серенькие хиленькие стишки не питают душу.» (Юрий Денисов. «Об опасности графомании») Вот и получается, хвалить-то хвалят, дифирамбы распевают, публикуют, расхваливают в обзорах, так называемых критиков, а по содержанию и зацепиться-то не за что. Ни сюжета, ни логики, ни красоты. Несуразность одна неприкрытая.

Любое мнение, даже аргументированное, высказанное человеком, не обличенным регалиями и званиями, будет воспринято обывателями, как пустой трёп, ибо людское раболепие стелется красной ковровой дорожкой перед авторитетами признанными и документально подтверждёнными, а иногда и самопровозглашенными. А по истине, есть простой человек, который путём самообразования и духовного развития может быть мудрее, логичнее, правильнее и праведнее, чем иной, дерзновенно размахивающий заслугами и знаками отличия, как тыловая крыса знаменем победы на костях убиенных товарищей. Почему человек так падок на провозглашенный путём прямоговорения авторитет? Авторитет нужно заслужить делом и словом своим, не запятнанным предвзятостью, корыстью, тенденциозностью, а зачастую и банальным хвастовством. И тут свояк свояка видит издалека и соблюдает пресловутую клановую солидарность. А тем временем, опираться в своих суждениях мы должны, исходя из собственных убеждений и умозаключений, а не огульно отделять зёрна таланта от плевел художественной показухи, путём усмотрения определённых знаков отличия.

«Поскольку сказано в Аристотелевых „Категориях“: „Сомневаться в отдельных вещах небесполезно“, есть на мне один грех, о коем много печалуюсь и угрызаюсь совестью. Был я недавно с одним бакалавром на Франкфуртской ярмаркё и там, идучи улицей, что выходит на площадь, повстречались нам двое, наружностью весьма достойные, в черных и просторных одежах с капишонами на снурках. И видит Бог, помыслил я, что сие магистры наши, и приветствовал их, снявши биретту; а сопутник мой, бакалавр, ткнул меня локтем и говорит: „Господи помилуй, что вы содеяли? Ведь это […], вы же сняли пред ними биретту“,…» («Письма тёмных людей», в пер. С. П. Маркиша)

Вот и получается, что тень невежества отбрасывается на каждого из живущих, как временное помутнение, превращающееся в обычное состояние. А правдивость, как диагноз безумия, ставит в разряд изгоев, аутсайдеров или буйно помешанных. Творческая изоляция заставляет видеть правду, но тому кто её видит никто не верит. Они начинают щеголять коронными фразами, типа: «Правда у каждого своя.» Или: «Правды в мире нет». Или, того хуже: «Правда это бомба, которая убивает двоих: того в кого её бросили, и того кто её бросил» [Ф. Партюрье]

То есть, жить во тьме заблуждений оказывается куда комфортнее, чем указать кому-то на его неправоту. И притворство это спасительное, как причитание: «Главное, чтобы не было хуже…» И тогда становится непонятным, что заставляет людей в сходных случаях, на одних всех собак спускать, а других — возводить на пьедестал? Опять мнимые авторитеты? Кто сильнее, того и правда? Вот и понятно почему эта юная леди всё время ускользает. Потому, что верят только тому, что хотят услышать. Или хотят услышать только то, во что верят. И верующее большинство становятся индикатором правды. Глупо, темно и страшно.

А по иным свидетельствам Она (Правда) стара, как мир. Стара, забывчива, бесплодна, косноязычна, и сделала это своей визитной карточкой.

Если допустить, что большинство неразумно следует путём приятия источников транслируемых на широкую аудиторию, то теория массового сознания указывает нам самый легкий путь затуманивания мозгов. Скажи неправду в прямом эфире и при известной поддержке эта маленькая ложь разрастётся до масштаба глобальной идеи. «Всякий человек ложь» («Псалтирь») Так, может, зряшные сокрушательства на эту тему? Ведь изменить что-либо не представляется возможным, ибо заблуждения неискоренимы. Ладно бы, если бы этот факт не мешал сеять светлое и вечное. Но судьбы людей зависят от кучки врунов и самовыдвиженцев. И вдвойне страшнее, когда эти вруны убеждены в своей правоте. «Некоторые люди лишены дара видеть правду. Но зато, какой искренностью дышит их ложь!» (Е. Лец). Мы можем видеть и слышать это каждый день. На откровенно страшное говорят, что оно красивое. На бездарное, что оно гениальное. На пошлое, что это глоток свежего воздуха, вызов устаревшей традиции. Всему есть оправдание, кроме очевидного. Это формирует в нас искаженное чувство реальности. И мы — часть этой кривой реальности — «Человечки скрюченные ножки, которые ходят по скрюченной дорожке».

Что самое интересное, правду, иной раз не говорят, чтобы не дай Бог не обидеть кого-то её очевидной неприглядностью. Зато оскорбить явным враньём, никогда не стыдно. «У редакторов газет и журналов выработалась и была им дана „установка“ печатать стихи средних достоинств, от которых ни холодно, ни жарко. Массового читателя кормили массовыми плевелами, и он их поглощал, поскольку пропаганда вбила ему в голову, что все напечатанное надо принимать на веру как серьезное и достойное.» (Юрий Денисов. «Об опасности графомании») Вбросы фальшивой провокационной информации обеспечивают интерес к теме или персоне и при любом исходе обеспечивают нездоровый ажиотаж или создают определённое мнение, которое служит раскрутке персонажа и его творчества, делает его узнаваемым и востребованным. А затем уже ничего не требуется, всё будет происходить само собой, появятся группы поддержки, оппозиция и эксперты, которые будут подогревать этот интерес у публики.

Произведение должно быть целостным, логичным, содержательным, будить воображение и легко визуализироваться. Это отражение творческого сознания автора, но не слепок в его жизни. Любое творчество должно нести в себе смысл. Без смысла — это просто провокация замысла. Такие провокации могут быть полезны. Но они представляют собой бесконечность возможностей для зрелой творческой психики, которая способна довести их до состояния художественной завершенности. «Сознание поэта — та же платиновая пластина. Оно может частично или полностью определяться его опытом как обычной личности, однако, чем совершеннее художник, тем строже разделены в нем человек, живущий и страдающий, подобно остальным, и сознание, которое творит; тем искуснее сознание будет усваивать и претворять переживания, являющиеся для него материалом.» (Т. Элиот. «Традиция и индивидуальный талант»)

То, что непонятно, обрывочно, не вписано в контекст, обычно говорит об отсутствии профессионализма, о неспособности воплотить идею в жизнь, об отсутствии фантазии и внятности в раскрытии образов и мыслей. «Поэзии подчас присуще эксцентрическое и ошибочное стремление отыскать и выразить какие-то необычные человеческие эмоции; подобное искание новизны на ложных путях увенчивается лишь открытием разного рода отклонений от нормы. Дело поэта не обнаруживать новые эмоции, но передавать самые обычные, претворяя их в поэзию и при этом выражая переживания, вовсе не свойственные данной эмоции в действительной жизни. И то, чего не испытал он сам, доступно ему ничуть не меньше, чем очень хорошо известное из непосредственного опыта.» (Т. Элиот. «Традиция и индивидуальный талант»)

Современное творческое и интеллектуальное пространство заполнено разрозненными фрагментами продуктов личной и социальной рефлексии, которые неконтролируемо болтаются в невесомости бессознательного, как дерьмо в проруби. Эти продукты не усваиваются. Как могут усваиваться физические продукты отхода? Им просто ставят знак качества. Этот знак качества даёт таким продуктам стать на полку востребованности. Клиширование мнимой востребованности залог успеха в современном мире творческих людей.

А теперь, подумай, дорогой читатель, готов ли ты принимать эту пилюлю успеха, основываясь не на собственном мнении, а на навязывании извне вывода о чьей-то мнимой уникальности, таланте, известности? Оказывается — готов. Социальное бессознательное формирует следование установкам коллективного разума, диктующее людям форму существования, специфику восприятия и монизм мнений в угоду большинства. Так называемая «экспертная оценка» в лице профессионального жюри в данном случае служит «социально обусловленным фильтром» (Э. Фромм). В понимании Э. Фромма социальный фильтр состоит из таких частей, как язык, логика и социальные табу, которые не позволяют определенным переживаниям достичь сознания. То, что человек считает правильным и здравым, является не чем иным, как принятым в данном обществе клише. Все, что не подпадает под эти клише, исключается из сознания и остается бессознательным. Таким образом, действенным в жизни человека оказывается социальное бессознательное, присущее не отдельному индивиду, а большинству членов сообщества.

Вот и получается, как не крути, а люди вокруг тёмные, ибо не стоит слепо верить тому, что транслирует социальное большинство.