Иллюзион. Сказки оживают в полночь

Ирина Муравская, 2020

✔ Регина в роли Марьи Моревны ✔ Генри переквалифицировался в русского народного Ивана-царевича ✔ Лукерья отжала избушку на курьих ножках и заняла место Бабы-Яги ✔ Денис обернулся Финистом-ясным соколом ✔ Влад занял почётное место Кощея, и это далеко не все знакомые нам герои, оказавшиеся против воли втянутыми в параллельную реальность, наполненную нашими старыми-добрыми сказками. Да. Не совсем этого хотел Орлов, заключая с опасным ростовщиком сделку на крови, но древний божок оказался с юмором. Впрочем, Регина теперь принадлежала Владу, так что некромант был доволен. Пока что… Ему ещё только предстоит понять, что если чувства истинные, им не помешает ни расстояние, ни потустороннее вмешательство, а вот за желания и их исполнение придётся платить. И порой самую высокую цену…

Глава третья. Баба-Яга

В этот раз сбой в сознании произошёл совсем рано. Дали знать оставшиеся на запястьях и ногах шрамы, о роде появления которых Регина и понятия не имела, что до чёртиков пугало. Как можно не помнить такие вещи? Это ведь ненормально. Именно сомнения и ковыряния в себе стали отправной точкой, запустившей в мозгу цепную реакцию.

Начали крошиться ментальные стены. Опять пришли сны. Сны радовали, это были единственные минуты, когда она действительно чувствовала себя счастливой. Всё остальное время Фокс снова накрывала волна безумия. Она в буквальном смысле сходила с ума. Красиво и со вкусом.

Едва одетая, если чёрный кружевной топ с шортами назывались одеждой, и под градусом. В руке бесчисленный по количеству за этот вечер бокал вина. Ноги танцевали в исступленном танце, спотыкаясь на ровном месте. Пьяная луна, светящая в окна, танцевала вместе с ней.

Нет, конечно, луна была нормальная. Пьяной была Регина. Она кружила и кружила по спальне, пиная сорванные с карниза шторы, напевая странную песню, которую прежде и не слышала. Почему на ум ей приходят такие слова? Откуда они в её голове? В другое время это бы непременно озадачило её, но не сейчас. Сейчас сознание пребывало в приятном дурмане.

Так легко и хорошо. Ничто не грызёт, ничто не царапает своими острыми ядовитыми когтями, никто не нашёптывает злобные науськивания на ухо. Тишина… Хотя бы на время. Хотя бы на несколько минут.

Метаморфия медленно, но верно нейтрализовывала напущенную ростовщиком амнезию. Именно поэтому память давала сбои. Поэтому она видела сны. Её дар был и проклятием, и наградой.

Кинжал у Регины отобрали, двери заперли на засовы, всё стеклянное из комнаты вынесли, маковый опиум вылили, так что только выпивка ей и оставалась. Как бы странно не звучало, но во время пускания крови приходила долгожданная лёгкость, словно удушающие щупальца ослабляли хватку. Словно с кровью выходило что-то ещё: грязное, гадкое.

Это была не попытка свести счёты с жизнью, нет. Это был шанс почувствовать свободу. Орлов не понимал, что лепя заплатку за заплаткой на её израненный мозг, делал лишь хуже. Внушение делало ей беззащитной. Мешало сопротивляться сидящей внутри сущности, которая чувствовала эту слабину и медленно порабощала Фокс.

Кубок с недопитым вином влетел в стену, разбрызгивая содержимое. Ярость душила. Внутри всё кипело. Ненависть. Ненависть сжирала. Хотелось расцарапать лицо Владу, вгрызться ему в шею зубами, выдрать кусок мяса, сделать больно. Так же больно, как делал больно он ей всё это время.

Когда наносишь десять слоев краски поверх друг друга, она начинает трескаться и осыпаться. Тоже самое происходило сейчас с ней. Она начинала вспоминать. Вспоминала все те разы, что Орлов внушал ей, играя с ней, как играют в кукол маленькие девочки.

Спальня содрогнулась от грохота. Снова, снова и снова. Пол застилали обломки. Всё, что могло разбиться ― от удара взрывалось на куски. Из платяного шкафа летела одежда. Изысканная, дорогая, из лучших тканей. Влад не скупился. Ненавистные наряды. Сейчас они были разорваны в клочья. Ничего ей не надо. Ничего! Тяжёлый стул на львиных ножках полетел в окно и отскочил от него подобно мячику. Чёртова защита! Разбить нельзя. Но можно всё сжечь…

Тлеющие поленья были вытащены из камина голыми руками, обжигая кожу до волдырей. Слабые угольки падали на валяющиеся под ногами тряпки. Не прошло и минуты, как спальня горела. Шторы, постельное бельё, балдахин ― всё пылало в огне. От чадящего дыма саднило горло. Глаза слезились. Кожа опалялась жаром. В ноздри ударил запах жженых волос. Только это и отрезвило заигравшегося Герострата (прим. авт. житель древнего Эфеса, сжегшего храм Артемиды).

Фокс в ужасе попятилась. Пламя подбиралось к ногам, лизало пальцы. Она закричала от боли, кидаясь к двери, но обожглась об раскалившуюся ручку. Торопливо схватила с пола ещё не съеденный пламенем пиджак, обмотала им руку, но дверь не поддавалась. Это смерть. Не иначе. Наверное, хорошо. Смерть ― это избавление. Облегчение. Больше не будет заложницей. Больше она не станет подчиняться ничьей воле…

Регина сползла вдоль двери, поджав под себя ноги. Она готова. Готова к смерти. Опора под ней дрогнула. Конец? Нет. Это всего лишь со скрипом чуть приоткрылась дверца, отчего Фокс, не удержавшись, распласталась на полу, ударившись затылком.

Регина выползла в прохладный коридор, ударом стопы захлопывая дверь и отгорождаясь от взметнувшейся стены огня. Спальня переставала существовать, тая на глазах. А она спасена. Почему? Почему замок открылся? Может, Влад заговорил его на подобный случай?

Метаморфия быстро занималась ожогами. Боль отступала. Регина поднялась на ноги, чувствуя дрожь в коленках. Тяжело выдохнула, зарываясь пальцами в волосы. Она стояла в коридоре такая нелепая: почти голая, пропахшая гарью, с единственно уцелевшим из всей одежды пиджаком, с тяжёлой головой, которая в накатывающем похмелье давила к земле и путала мысли. От кожи валил пар ― это выходила гарь. Как же хотелось свежего воздуха! Всего глоток…

Фокс кинулась вглубь длинной галереи, выскочив на террасу, которую подпирали в грубых изгибах колонны. Парапет украшали фигуры горгулий. Обычно, стоило ей приблизиться, они оживали и строго клацали каменными зубами. Предупреждение, чтобы она не думала прыгать. Но она и не думала. Знала, что бесполезно. На балконе стояла та же защита, что и по всей территории: прыгнет ― её спружинит обратно, как спружинило кресло в спальне.

Свежий ночной воздух. Как приятно. Хотелось надышаться им на жизнь вперед. Хотелось стоять тут и не уходить. Хотелось плакать. Бить руками об пол, до содранных костяшек. Хотелось упасть и лежать. И бежать. Нет, не бежать. Убить. Задушить. Покромсать на куски. Сравнять это место с землёй… Сущность внутри возвращалась. Снова пыталась завладеть её телом. Прочь, прочь…

Мелькнувшая внизу тень на время отогнала посторонние мысли. Тёмный дорожный плащ, развивающийся на ветру, появился из пустоты, скользнул по летнему саду, чудесами стихийного дара земли цветущего единственным ярким пятном в этом мрачном месте, и скрылся за углом.

Влад. Регина узнала его по походке и, подчиняясь порыву, кинулась обратно в особняк, оттуда к лестнице и на улицу. Орлов уже потерялся из виду, но она знала, где его искать. В склепе, кованые ворота которого были сейчас распахнуты настежь.

Пустое помещение, заросшее паутиной, имело лишь врезанные в стены потускневшие от времени именные таблички, за которыми хранился чей-то прах и подвальную лестницу, откуда на Фокс дыхнуло затхлостью. Лестница выводила в узкий коридор, а оттуда в круглую комнату с пятью арками. За одной угадывалось что-то металлическое. Решётки? Поборов любопытство, она выбрала ту арку, из которой тянулся мерцающий свет горящих ламп. Затаив дыхание, выглянула из угла.

Очередное круглое помещение, но это уже без дверей и окон, мечта клаустрофоба. На входе валялся сброшенный плащ. В центре начерченного круга, испещрённого рунами, значение которых Регина и не знала, на коленях сидела девушка. Заплаканная, в испачканном платье прислуги. Руки связаны, во рту кляп. Одна из служанок. Влад стоял над бедолагой с ритуальным кинжалом в руке и абсолютно непроницаемым лицом. С тем же лицом он порезал себе ладонь. На руну призыва, загогулину с витиеватыми наростами, закапала кровь.

— Прими свою оплату, тварь, ― прошипел некромант, сжав кулак.

Регина поспешно нырнула в глубокую нишу, затаив дыхание. Влад прошёл мимо, ничего не заподозрив. Его гулкие удаляющиеся шаги перекрыл дикий человеческий крик, разрывающий барабанные перепонки. Крик боли. Крик смерти. Скорчившись, Фокс заткнула уши, лишь бы не слышать его.

Не сразу, но всё стихло, однако в ушах ещё долго пульсировало. На всякий случай досчитав до десяти, она вынырнула из убежища. Вынырнула и зажала рот рукой, подавляя вскрик, который мог бы её выдать.

В центре магического круга, на месте несчастной девушки, остался лишь прах. Лёгкая светло-жёлтая дымка медленно таяла. На полу всё так же валялся плащ. Смутно понимая, что делает, Регина схватила его и поспешила вон из жуткого места.

Ноги сами вынесли её обратно на улицу, в тот сад, мимо которого совсем недавно проходил Влад. Что ей двигало? Точно не здравый смысл. И не внутренняя сущность. Сейчас она словно со стороны наблюдала за собой. Как бежит босыми ногами по холодной траве, как цепляет кожей колючие кусты роз, как накидывает на себя пахнущий пеплом и нотками гниения плащ.

Стена, за которой скрывался спрятанный от неё мир, становилась всё ближе. Сейчас её размажет по ней. Или шандарахнет током. Что угодно, но точно не пропустит. Защита этого не позволит. Печальный опыт уже был. Регина, всё ещё смотрящая на это как бы сверху, хотела крикнуть, что не нужно. Что нужно притормозить, но не могла произнести и слова. Её эфемерное «я» зажмурилось в ожидании удара. Но удара почему-то не последовало.

Силуэт в плаще прошёл через стену, как через вязкий кисель. Пара секунд, и вот она уже на другой стороне. Почему? Неужели магия распознала в вещи хозяина и отступила, не решаясь связываться с некромантом? Такое могло быть, хотя и вряд ли.

Неважно. Всё равно: как и почему. Главное, она свободна. Впервые за последние месяцы она принадлежит только себе. Плавающее где-то в воздухе сознание толчком вернулось в тело Фокс. Она снова она. Она свободна. И вольна сама выбирать, куда ей идти…

Регина оказалась на перекрёстке. Три развилки, посредине большой камень с указателем: «налево пойдешь ― смерть призовёшь, направо пойдешь ― истину обретёшь, прямо пойдешь ― себя найдёшь». Смерть призывать она точно не собиралась. Истину найти не отказалась бы, да всё же предпочтительней было сперва разобраться с собой. Так что выбор очевиден: прямо.

Туда она и направилась.

В сине-море океане, на острове Буяне… так обычно начинаются сказки. Междуречье сложно было назвать островом, но его берега тоже окружала бескрайняя синева. И было в Междуречье три царства: Медное, Серебряное и Золотое. Когда-то едины, но ныне разделены. Причину этого давно уже позабыли, да она и неважна, но для тех, кто особо любопытен пускай будет так: когда-то у царя было три сына, и чтобы те не враждовали между собой, каждому досталось по трети государства. Земли поделились, да такими и остались.

Каждому царство досталось своё диво. Одно гордилось верной дружинной ― тридцатью тремя богатырями, возглавлял которых дядька Черномор. Помимо этого, имелось и другое чудо: уже известное молодильное дерево с золотыми яблоками, что охраняли Жар-птицы.

Другое царство славилось трехглавым огнедышащим драконом, обитающем в горном ущелье. Ещё и болтливом, так как умел тот говорить. Поговаривали, что это колдун, которого когда-то проклял второй колдун. Много отважных юношей рвались убить монстра, обычно, чтобы завоевать руку и сердце царской дочери (да и от права на трон никто бы не отказался), вот только ни один смельчак не вернулся.

Третье царство растило собственных богатырей, не наёмников, как первое, а своих родных. Одним из таких был Никита, местный кожевник. В своё время этот богатырь не раз отправлялся на подвиги во имя правителя, однако давно ушёл на покой в силу возраста. Но однажды в городе объявился другой бравый молодец. Ладный, широкоплечий, с кулаком размером с человеческую голову, полный сил и желания карать правых и виноватых.

Чрезмерно полный сил, что рано или поздно непременно сыграло бы с ним злую шутку, так как в запале однажды он едва не задушил голыми руками личного стража царя. Никита Кожемяка был добр сердцем, а потому спас глупца от виселицы, а парня взял себе в обучение, сделав учеником. Звали молодца Василием и дело учителя у него никак не спорилось. Не желал он быть кожевником, а желал быть настоящим богатырем. И желал подвигов.

Делать нечего. Пришлось Никите обучать его владению оружием. Вот только мечи, топоры и булавы Василию не понравились. Куда больше его радовал рукопашный бой. Вечно Вася влезал в местные разборки, соревнуясь с кем придётся. И на медведя с голыми руками пойдет, и один против пятерых выступит. Молодая кровь бурлила в крепком теле, и укоротить её было невозможно. Вот только неудачлив был Василий. Вечно попадал в передряги.

Так и выходило: хотел помочь, а получалось, что лишь хуже делал. Просили дров нарубить ― гору наделает, да покажется, что мало. В итоге срубит растущую во дворе берёзу, а та упадет и крышу проломит. Скажут печь натопить ― не пожадничает, вся изба в дыму стоять будет. Кошку достать с дерева попросят ― прибьёт ненароком. Местные уже знали, что лучше с Василием не связываться и обходили его стороной. А богатырь чах и грустнел. Уж очень хотел он полезным быть.

Так и отбивал удручённо мысом громадного сапога траву у порога, пока не прослыхал про трехглавую говорящую ящерицу в соседнем королевстве. Красавица-царевна, ровно, как и полцарства Васю не интересовали, а вот шанс потягаться с дивом заморским… разве может быть что-то лучше? Радостный царь, довольный бескорыстными помыслами, благословил его и помахал на прощание. Никите Кожемяке ничего не оставалось, кроме как тяжело вздохнуть и снарядить ученика в путешествие опасное.

Шёл Василий пешком. Ни один конь не смог бы выдержать его физической мощи, кобылке просто переломало бы хребет. Так что путь ему предстоял долгий, но весёлый. Так прошла неделя путешествия, а следом и больше. Время теряло очертания, счёт рассветам же Вася не вёл, сбился уже на третьем. А заблудился и того раньше, но упорно шёл на запад, как велел Никита.

То, что он идёт не туда стало понятно, когда на смену бескрайним лугам на Василия выскочил сумрачный лес. Густой, тёмный, с терпким запахом застоявшегося болота. Очень скоро появилась и сама топь, от которой поднимался и зависал на уровне человеческого роста удушливый туман. Сапоги Василия начали увязать в воняющей тине. Насмешливо квакали в илистых кустах лягушки, наблюдая за попытками богатыря выбраться. Долго он барахтался, упрямо пробираясь вперед, туда, где вдалеке горел маленький огонёк.

Туман, словно не желая пропускать чужака, становился всё гуще, оседая налётом на языке, но Вася не сдавался. Наконец, старания окупили себя ― вязкое болото начало его отпускать. Ещё четверть часа и он стоял перед низким заборчиком, собранным из кривых колышек на чьи концы, как декоративные украшения, были насажены черепа. Человеческие.

За забором угадывалась покосившаяся на одну сторону избушка, частично ушедшая правой стороной в трясину. В стороне нарезали круги каркающие вороны. Из трубы клубился дым. В единственном окошке горел свет от камина, он и привлёк его.

Василий озадаченно почесал репу, разглядывая вбитую в землю табличку с выцарапанными на ней гвоздём неровными буквами: «ЕсЛи ПрИшЛи, УхОдИтЕ. ДаЖе ЕсЛи Не ПрИхОдИлИ, вСё РаВнО пРоВаЛиВаЙтЕ». Он, кажется, догадывался, куда попал. И всё же рискнул. Как там учил его учитель?

— Избушка, избушка. Встань по-старому, как мать поставила. К лесу задом, ко мне передом.

— Придурок. Она ж неживая. Куда она тебе встанет? ― рассмеялось болото. А, нет. Это было не болото, а вынырнувшая откуда-то из спутанных ветвей молодая девушка. Точно не страшная старуха с крючковатым носом и бородавкой на подбородке, что вроде как должна жить в этом месте.

Огненно-рыжие волосы были убраны под платок, завязанный на манер тюрбана, правда узелком вперед. Понять цвет волос можно было только по бровям и выпавшей на лицо пряди. Белое платье-рубаха спущено дальше некуда, оголяя плечи и декольте, что под угрозой позора не позволили бы себе местные барышни. На талии красовался узорчатый цыганский платок. Под ним шелестела понева до щиколоток. На сгибе локтя висела плетёная корзинка.

Красавица всем красавицам красавица. Девушку уродовал лишь шрам, проходящий через бровь с глазом и рассекающий половину лица.

— Ты Баба-Яга? ― на всякий случай переспросил Василий. Вдруг за маской молодой девицы прячется трехсотлетняя старуха с единственно целым зубом?

Девица обиделась.

— Сам урод. Припёрся, ещё и обзывается. Чего надо?

Василий уже сомневался, но решил перестраховаться. Учитель хорошо его натаскал.

— Ты меня, бабка, сначала накорми, напои, в баньку своди, спать уложи, а наутро расспрашивать будешь, ― чувствуя себя полным идиотом пробормотал он. Делать нечего, пароль, проверенный веками, было необходимо произнести, иначе нравная ведьма сожрала бы гостя до косточек. Так уж повелось.

Разорванная бровь девушки выгнулась мохнатым червяком в такой дуге, что и радуга бы позавидовала.

— Ты больной, да? Умственно отсталый? А задницу тебе не поцеловать? Тут тебе не спа-салон.

Нет. Здесь явно что-то не так.

— Так ты не Баба-Яга?

— Дошло, наконец? Слава варёным яйцам.

— Но здесь ведь она раньше жила? ― не унимался Вася. ― Старая ведьма. В ступе летала с метёлкой.

— Понятия не имею, кто тут жил, ― выковыряв что-то из зубов, прицыкнула девица. ― Когда я пришла, хата пустовала. Но ступа валяется где-то, да. Видала.

— А где курьи ножки? ― богатырь бросил задумчивый взгляд на покосившуюся избушку.

— А. Эти бройлерные окорочка? Гниют на заднем дворе. Вонищи от них первое время было, жуть. Ну чё, яхонтовый? ― девица смерила гостя подозрительным взором. ― Баню и ужин не обещаю, а чаем, так и быть, напою. Хотя ты такой здоровый, голодный небось… ладно, что-нибудь приготовлю. Ну так что? В дом рискнёшь зайти?

— Чего же не рискнуть, ― воодушевился Василий, услышав про еду. Его котомка за спиной давно истощилась. ― Охотно.

Скрипнула кривая дверь с зазорами между досок. Внутри избушки было чуть более уютно, чем снаружи. На потолке в углах висела паутина, что привело Васю, как жуткого арахнофоба в ужас, но в целом было цивилизованно, хоть и скромно обставлено.

Всякую гадость типа дохлых мышей, консервированных змей и чьих-то внутренностей Лукерья, а это, конечно же, была она, утопила в болоте ещё в первый день. Спать, когда на тебя пялятся мёртвые глаза из-за стекла она не смогла. Всему есть предел.

Печка гостеприимно потрескивала поленьями, над входом висели вязанки сушёной мяты ― попытка отбить смердящий запашок с заднего двора. Стол, скамья, да расстеленная постель на печке ― вот и всё скромное убранство. Ну ещё люк в полу, ведущий в подвал.

Лукерья поставила на стол корзинку с грибами. Какими-то странными. Вася таких и не видел ни разу.

— А их того… вообще можно есть? ― спросил он.

— В душе не чаю. Но я ж до сих пор жива, значит можно, ― резонно заметила та.

И не поспоришь. Больше богатырь с расспросами не лез, присев за стол, чем занял едва ли не половину крошечного дома, и покорно сложил ручки на коленках. Лукерья колдовала у печи, ощипывая дикую утку, которую добыл ей к порогу лесной волк в зубах. Начистила притащенных ондатрой клубней стрелолиста, что неплохо заменяли картошку, и приправила всё душистыми травами, что принесла ей в окошко сова.

Василий смотрел на помощников с разинутым ртом, в который в какой-то момент залетела навозная муха. Богатырь, не заметив, проглотил её, отупело смотря себе под ноги, возле которых меланхолично проползал по своим делам уж.

Он не знал, вернее не помнил дара Лукерьи и её особой связи с миром животных. Дара, который, как и другие врождённые способности не смогла коснуться загребущая рука ростовщика. Сделку он заключал с Владом, а потому других выжать до капли, к собственному сожалению, не мог.

Получившееся жаркое в глиняном котелке было ловко вытащено из печи ухватом. От аромата текли слюнки. Вася, забыв обо всем на свете, в предвкушении потёр руки и схватился за ложку. Лукерья присоединиться к обеду-ужину, по времени было непонятно к чему конкретно его отнести, не торопилась. Пока богатырь уплетал исконно мужскими порциями еду, она меланхолично пожёвывала яблоко, ловя губами с ножа отрезанные кусочки.

Как бы там не ехидничал Орлов, стараясь уколоть побольнее Дениса, гости нечасто баловали её присутствием. Народ, в основе, обходил избушку стороной. Боялся. И теперь понятно из-за чего. Вернее, кого. Значит, вот что за придурошная жила тут до неё? Хотя, по печальному состоянию хором и выбранному месту для житья и так понятно, что дамочка была с придурью.

Стоп, получается и она тоже того? Раз сюда перебралась. Хотя Лукерья-то сюда сбежала чисто подальше от людей. Они ей света белого не давали. Всё таращились и таращились на шрам. Шушукались за спиной. Обзывали за глаза. Вот она и психанула.

Василий, наконец, насытился и довольный отставил пустой котелок.

— Нифига себе, ― присвистнула Лукерья. ― Порцию на пятерых умял в одно рыло. Я бы неделю это ела. Троглодит. Ладно. Теперь выкладывай, чего там с этой ящерицей противопожарной? Нахрена она тебе сдалась?

Василий гордо выпрямился.

— Хочу подвиг совершить, чудовище убить!

— Зачем?

— Чтоб в истории остаться героем!

Лукерья невесело почесала острием ножа скулу.

— Ну… сочувствую, ― только и могла ответить она. ― Так это… как его там, Хрустальное ущелье вообще в другой стороне. Ты сюда-то как забрёл?

— Сбился с дороги.

— Я б сказала: затупил прям конкретно. Потому что свернуть с прямой дороги в эти дебри, куда нормальный человек бы и носа не сунул, я и не знаю, как можно умудриться. Ладно. Пошли. Думаю, у меня кое-что для тебя есть, ― Лукерья сползла на пол, нащупывая в полу кольцо. Люк со скрежетом открылся, дыхнув закисшим запашком. ― Фу, ― поморщилась она, собираясь прыгать вниз ласточкой. Лестницу в такой темноте тяжело было разглядеть. ― Воняет, будто кошка сдохла. Свечу захвати. Тут темно, как в заднице у петуха.

Василий выронил недоеденный ломоть хлеба. Даже для его мозга, поддёрнутого пеленой внушения, подобные выражения были уж больно резки.

— Свет, говорю, дай, бестолочь! ― поторопило его сердитое бурчание из недр подвала.

Богатырь суетливо схватил со стола оплавившуюся свечу и заторопился к Лукерье, правда едва не застрял в узком проёме. Слишком широки оказались его плечи. Едва деревянный настил не проломил, но обошлось.

Сапоги снова потонули в чём-то мокром. Подсветив, стало понятно, что подвал по щиколотку утопал в воде, причём одной стороной, так как пол был наклонен. Он же сам видел, что избушка скособочена. Видимо, хрупкое строение медленно уходило под топь. И как эта девица не боится тут жить?

А Лукерья не боялась. Ей было глубоко фиолетово, что её хата скоро потонет. Она жила по принципу: день простояло и на том спасибо, ещё, значит, поживём. Так что бассейн в подвале её не беспокоил. Она преспокойно плескалась в грязной воде обутыми в лёгкие лодочки ногами, высматривая что-то на полках. А таких тут было много. Даже не полок, а торчащих из стены досок, заставленных всякой ерундой мимо которой носились испугавшиеся света крысы.

— Посвети, ― потребовала она у Васи. ― Ага, так… Гусли-самоплясы не то, рубашка крапивная не то, горшок-кашевар нет, шапка-невидимка, гребешок, полотенце… Нет, нет… Ага, ― радостно воскликнула Лукерья. ― Клубок путеводный. Покажет дорогу. Лови, ― Василий с трудом поймал пущенный в него клубок. Внешне невзрачный. Обычные шерстяные нити. А Луша, тем временем, переместилась ниже, выискивая ещё что-то. ― Дальше поехали. Летающая дубинка, бочка Салтана, веник… Эй, а я тебя искала! Неделю подмести нормально не могу. Так… медовуха, медовуха… Класс, запасов ещё на недельку хватит… Вот, ― в полумраке сверкнул серебряный росчерк. Довольная Лукерья протянула гостю круглый щит. ― Самая крепкая сталь. Выдержит что угодно. Пригодится, когда дракончик захочет сделать из тебя шашлычок.

Трехглавую ящерицу, бывшую когда-то человеком, Луша не жалела. Людей в принципе она не любила и с удовольствием бы сидела с попкорном, наблюдая, как человечество друг дружку убивает. Никого нет хуже, чем человек. Он по натуре своей жестокий, корыстный, двуличный и жадный. В этом его главное отличие от животного. Мир зверей куда порядочней. У него есть честь и нерушимые законы.

С подарками наперевес Лукерья проводила Василия на задний двор и вежливо отправила гулять дальше. Оставлять с ночёвкой непонятных молодых людей, у которых желудок, как бездонное ведро, а лапища размером с её голову, в планы гостеприимной хозяйки не входило.

Луша помахала на прощание удаляющемуся богатырю, поспешившему за ожившим клубком, и хмуро поглядела на уже поддёрнутые нотками разложения огромные курьи ножки, вокруг которых кружили вороны.

Поглядела и поспешила обратно в дом. Надо завтра закопать эту дрянь, а то уже мерзко становится. Или в болото спихнуть, но как она такую тушку потащит в одиночку? Эх, надо было Васю попросить, для него это как одуванчик сорвать, но уже поздно. Могучая спина скрылась в тёмной чаще. Богатырь продолжил путешествие.

С путеводным клубком дело стряпалось в разы быстрее. Если обычному человеку пришлось бы вприпрыжку и с вытянутым языком бежать за шустрыми ожившими нитками, уговаривая магический артефакт делать привалы, Василию лишь требовалось сделать шаг пошире. Так что, понятное дело, оставшийся путь у него вышел в разы короче, чем мог бы занять.

Хрустальное ущелье расположилось на усыпанном галькой берегу, да так близко к воде, что накатывающие волны за многие годы натёрли горную возвышенность до сверкающего блеска, оттуда и название. Высокий сужающийся проход утопал по колено в море, но шагов через двадцать шёл на резкий спуск, отчего остатки спадали водопадом вниз. Удивительно, но внутри ущелья было светло за счёт покрывающей своды светящейся субстанции. Она переливалась бликами, мерцая и напоминая звёзды.

Десятки ответвлений, скользкая земля и полное отсутствие ориентиров ― Василий смело шагал вперёд, стискивая рукоять вверенного ему щита. Второй подарок прыгал где-то снаружи. Клубок не любил сырость.

В какой-то момент проход начал расширяться. Тогда и появились первые консервы. Ну, в смысле остатки отважных храбрецов в проржавевших латах. Ни доспехи, ни мечи, ни копья им не помогли.

Что-то громко хрустнуло под громадным сапогом. Вася мысленно извинился перед беднягой, чей череп только что раздавил. Образовавшийся шум вместо того, чтобы затихнуть стал нарастать. Все громче и громче, эхом отскакивая от стен. Богатырь напрягся. Он уже понял, что выдал себя. Теперь оно знает, что к нему нагрянули гости. Чтобы оно не было.

— Выходи, чудище на бой честный! ― грозно крикнул в темноту он.

Не успел его подхваченный эхом голос затеряться в сумрачном лабиринте, как светящиеся своды вдалеке заалели. Зарево начало стремительно приближаться. Кожу обдало сухим жаром. Трехглавый монстр решил атаковать. Подло: без предупреждения и переговоров. Ещё секунда и пламя настигнет цели. Коллекция отважных покойников вот-вот пополнится новым экспонатом.

Вася поспешно упал на землю, в последний момент вспомнив про подарок Лукерьи. Огненное одеяло с головой накрыло спрятавшегося за щитом богатыря.