Царевна-лягушка. По мотивам русских народных сказок

Михаил Петрович Веременко, 2023

Волшебная сказка в стихах по мотивам русских народных сказок. Приключения Ивана – царевича в поисках своей невесты Василисы, победа над злым волшебником Кощеем и счастливое возвращение домой.

Под горою, над рекою,

Где изгиб ее крутой,

Близко или далеко ли

Терем там стоит резной,

В этом тереме — девица,

На все руки мастерица,

С нею дедушка живет,

Вот уже сто первый год.

А у деда книга есть,

В книге той чудес — не счесть!

Когда время настает,

Он ту книгу достает,

И, сорвав с нее печать,

Начинает вслух читать.

И волшебные картины —

Сказки, басни и былины

Начинают оживать,

Из глубин веков вставать:

Там, лягушка со стрелою

Ждет Ивана под сосною,

Там Кощей в своей палате

В серебре сидит и злате,

Там Яга в своей избушке

На лесной живет опушке,

Там ручьи из под горы

Мертвой и живой воды,

Там искусница царевна

В заточенье, в башне медной,

Там на дубе ларь висит,

В нем Кощея смерть сидит,

Там Иван царевич ходит,

Смерть Кощея он находит,

И злодея убивает,

От него весь мир спасает!

Отовсюду сказки эти

Приходили слушать дети.

В этот час, мои друзья,

С ними приходил и я.

И сейчас я, как смогу,

Ни полслова не солгу,

Так и быть, вам услужу —

Сказку эту расскажу.

***

В одном, известном всеми царстве,

Жил царь, уж много лет подряд

Он правил этим государством

Не плохо, люди говорят.

Но вот беда, за годы эти

Он стал вдовцом, но жил не зря —

Росли и возмужали дети

Красавцы — три богатыря:

Ерема — первенец, наследник,

Андрей — охотник и стрелок,

Иван, из братьев он последний,

Красив, разумен и высок.

Однажды братьев пригласили

Прийти к царю на разговор.

И те, тотчас, к отцу прибы́ли

На царский, на широкий двор.

И молвил царь: «Хочу сказать я,

Известно, как я вас люблю,

Но не могу, не стану врать я,

Что кое в чем я вас корю!

Живете вы в тепле, в достатке,

Нужды ни в чем не испытали,

Едите сыто, спите сладко…

Отказа никогда не знали!

Но мне годов уже не мало,

И седина уж в бороде,

Все, вроде есть, не доставало

Детишек резвых во дворе!

Хочу, на старости, понянчить

Я внуков, слышать детский смех,

Их баловать, смешить, дурачить,

Хочу, чтоб было как у всех!

Ведь я, пока, не очень старый!

И вот вопрос мой, наконец:

Доколе будете без пары?

Невест ведите во дворец!

Вы сами не смогли решиться —

Решу за вас на этот раз,

А вас прошу, хоть вдрызг разбиться,

Но точно выполнить приказ!

Вот мой указ: «Числа такого,

В часы, что солнце восстает,

Моим сынам собраться снова,

И выйти в поле из ворот,

С собою луки взять и стрелы,

Стрелять стрелою наугад,

Чтобы она туда летела,

Где нас невестой наградят.

Куда стрела, по воле ветра,

По воле случая уйдет,

Идти туда, и там, наверно,

Стрелок невесту и найдет!»

Умолкнув, царь оборотился,

Мол, все — закончен разговор,

И каждый низко поклонился,

И поспешил покинуть двор.

В тот день, в назначенное время,

Указ — закон, и как тут быть,

Царёвы дети, ноги в стремя,

Спешат судьбу свою решить.

Ерема взял стрелу, и, вскоре,

Она, из лука ввысь звеня,

Слетела, в радость иль на горе,

С собой судьбою вдаль маня.

Стрела ушла, что было силы —

Боярский двор она нашла,

И со стрелой его, Людмила,

К нему боярышня сошла.

Андрей, стрелок лихой и меткий,

Стрелу пустил из лука вдаль,

Ему известной только меткой

На двор лишь той, о ком печаль.

И он был награжден по праву,

В каменьях, в шубе из песца,

Стрелу несла его Любава —

Дочь именитого купца.

А наш Иван смотрел, как братья

Смогли судьбу свою спасти,

И что ему осталось брать-то,

Ведь девок нет вокруг, почти!

Он долго целился из лука,

Затем, прищурив левый глаз,

Пустил стрелу, почти без звука,

Тем царский выполнил указ.

Стрела ушла куда-то в тучи,

Иван пошел за нею вдаль,

А на пути был лес дремучий,

Беду суливший и печаль.

И братья посмеялись громко,

Верхом, в седле, домой спеша:

«Что взять с капризного ребенка?

Ему любая хороша!»

Над головою тучи серы

Ходили вдоль и поперек,

Иван бродил по лесу смело,

Пока до нитки ни промок.

Напрасны были все надежды,

Что где-то здесь стрела легла,

Лишь растрепал, порвал одежды,

Тропа далече увела.

Вдали палаты, избы, хаты,

Поля, леса и буерак,

Не видно, ни стрелы пернатой,

И ни проезжих, ни бродяг.

Болота лишь кругом да кочки,

На них кусты, ковыль, гнилье,

Брусники жесткие листочки,

Трясина, смрад и комарье!

И вдруг, у самой у воды

Ручья, что вниз струится с горки —

То оперение стрелы,

От тетивы летевшей звонкой.

А рядом с тонкою стрелою,

Схватив своею скользкой лапкой,

Сидит лягушка под сосною,

И снизу вверх глядит украдкой.

Иван отпрянул — как же быть?

Указ исполнить нужно честно,

Но как лягушку полюбить

И взять ее своей невестой!?

Он повернул, хотел уйти,

Стрелу, мол, потерял случайно,

Но та, вдруг, стала говорить

Красиво, нежно и печально:

«Иван, тому твоя вина,

Что за стрелою в это место

Ты брел, но только я одна

Смогу помочь, ведь Я — невеста.

Возьми меня в свои палаты,

С отцом исполни уговор,

Ведь в том никто не виноватый,

Что ты стрелу со мной нашел.

Возьми, укрой меня платочком,

Снеси в свой дом, доверься мне,

Ведь я, как ты, царева дочка,

И здесь не по своей вине».

И вот, под вечер, огородом,

Чтоб кто случайно не донес,

И не срамиться пред народом,

Царевич в дом ее отнес.

И под скамейку, в угол темный

Свою добычу положил,

И пирога кусочек скромный

Он ей на ужин предложил.

В своем углу лягушка тихо

Сидела, лапками шурша,

А наш Иван, напился лихо

Хмельного меда не спеша.

Уснул, и сны, мрачнее тучи

Его терзали в эту ночь,

Проснулся, жаждою измучен,

И сесть никак, и встать невмочь.

А голова, как чан с капустой,

Так тяжела, болит она,

Во рту помои, мысли грустны,

Спина, как лук напряжена.

Но что за диво, во светлице,

Как будто постарался кто —

Подмел ковер и половицы,

И к завтраку накрытый стол!

На скатерти, с узором красным,

В тарелках фрукты, а вино

В сосуде из стекла прекрасном

Искрится, пенится оно!

В печи огонь, на лавке длинной,

Расстелен шкурою медведь,

То по традиции старинной,

Стелили, мягко чтоб сидеть.

Иван глазам своим не верит,

Кого за то благодарить?

Кто тер, скоблил, полы и двери,

Кто эту грязь сумел отмыть?

За кутежами, между нами,

Иван давно не замечал,

Что здесь живет в грязи и сраме,

И дом давно не убирал.

А у окошка, на подушке,

Узорным золотом расшитой,

Сидит одна его лягушка,

Платочком розовым прикрыта:

«Проснулся, добрый мой хозяин?

Тебя я рада угостить.

Накрыт твой стол, и завтрак сварен,

Недуг твой можно излечить.

Отведай, в том вине приправы

От хвори, вылечит вино.

Отпей глоток, тут нет отравы,

Целебных трав оно полно».

Иван глотнул, и, правда, быстро

По жилам заструилась кровь,

И в голове светло и чисто,

И трезвый ум обрелся вновь.

Лягушка будто улыбнулась:

«Смотри, не стоит повторять,

К тебе душа твоя вернулась,

Напьешься — улетит опять!»

***

Заяц выбежал из леса,

Сел на стул и лапки свесил,

И не хочет убегать,

Просит сказку продолжать.

Наш царь, горит от любопытства,

И, по утру, своих гонцов

Шлет к сыновьям, велит явиться

Одним — невесты за крыльцом.

Пришли все трое, Ваня тоже

Пришел, поту́пя очи в пол,

А братья распознали все же,

Что за невесту он привёл:

«Ну что, давно так не старался,

Небось, все лужи обошёл?

Скажи, ты где за ней гонялся?

А что, красивей не нашёл?

Лягушки разные бывают,

В них Ваня наш большой знаток!

В еде скромны, не унывают,

А из одежды — мха кусок!

Ты не печалься, вам на свадьбу

Наловим самых толстых мух —

Пусть ест! А, заодно, и платья

Сошьем, их быть должно не меньше двух.

Одно пусть будет для венчанья,

Другое к танцам на пиру,

Ты не грусти, братишка Ваня!

Сейчас я со смеху помру!»

Горьки Ивану шутки эти,

Ведь все же братья, но обид

Терпеть нельзя, они как плети

Бьют душу в кровь — душа болит.

Молчит Иван, и на насмешки

Решил совсем не отвечать,

Иначе, сгоряча и в спешке,

Разладу б с братом ни начать.

«Ну, хватит колкостей и бредней, —

Прервал насмешников отец, —

Мне ваши шутки слушать вредно!

Угомонитесь, наконец!

Я вас позвал сказать, что нужно,

Невесток прежде испытать,

Хочу одну задать им службу,

Чтоб, так сказать, их лучше знать.

И каждая из них покажет

Свое искусство и уменье,

И пусть к утру соткет, иль свяжет

Ковер, на мой, на день рожденья!

И по тому, кто лучше сможет

Мне рукодельем угодить,

То ту, пуст Бог ей в том поможет,

Я буду больше всех любить».

А наш царевич безутешный

Побрёл домой, ну как тут быть?

Своей судьбой, лихой и грешной,

Не уставал себя корить:

«Все это мне за ослушанья,

За то, что вырос я такой,

И за пирушки и гулянья…

Ах, я такой-то растакой..!

И поделом мне, так и надо,

Несу теперь свой тяжкий крест!

И вот, лягушка мне награда —

Моя невеста из невест!

Ну что, скажи, теперь ты можешь —

Соткать ковер, сплести венок?

Ну чем, поведай, ты поможешь

Отца приказ исполнить в срок?»

«Ты не печалься, стынет ужин,

Поешь — пораньше ляжешь спать,

И здесь помощник мне не нужен,

Одна ковер я буду ткать.

С утра все будет нам виднее,

Я все сумею, не спеша,

Ведь утро вечера мудрее,

Ни правда ли, моя душа».

Иван уснул, еду не тронул,

Не трудно спиться молодым,

Без мук, без ропоту, без стону,

Объят туманом голубым.

Лягушка, вдруг, оборотилась,

Вдруг завертелась и в мгновенье

В сиянье синем закружилась,

В дыму и радужном куренье!

И все вокруг преобразилось,

Искрясь, кружася и сверкая,

Светелка будто осветилась,

Цветами всеми, полыхая!

А в центре этой карусели,

И ни жива — и ни мертва,

Красы, не виданной доселе,

Возникла девица, она

Лицом прекрасна, словно роза,

С глазами, будто изумруд,

А по плечам струятся косы,

Как реки горные текут.

И той красе во всей вселенной

Нельзя подобную сыскать,

И в этом грешном мире тленном,

Ей равной нет, ни дать — ни взять!

Девица вышла из светлицы

Во двор, под ясною луной

Трава росою серебрится,

И мошки вьются над травой.

Девица низко наклонилась,

Взялась за луч едва-едва,

И, враз, в руке ее светилась,

Струилась ткань, аршина два.

Взмахнув рукой другой, свободной,

В пространстве описала круг,

И стан, для рукоделья годный

Пред ней, как был, явился вдруг.

Она, на стан отрез приладив,

Взялась на нем рукой водить,

И на его волшебной глади

Узоры разные творить.

То злато, серебро, каменья

На нежной глади улеглись,

И настроенье, вдохновенье

В работе этой обрелись.

Девица, вдруг, сперва несмело,

Затем всё громче и смеясь,

И песню нежную запела,

Своей работою дивясь.

На дивный глас проснулись птицы,

Слетелись чудо увидать,

И в такт волшебнице певице

Ей стали тихо подпевать.

Работа спорилась, и вскоре,

На рукотворном на ковре

Явились облака, и море,

Корабль под ветром вдалеке,

А на переднем плане — берег,

Крутой, весь в зелени густой,

На берегу прекрасный терем

Стоит на скалах, как живой.

А по краям струится бисер,

А по краям парча и шелк!

Ковер был вышит, как замышлен —

Волшебно, чудно, хорошо!

Девица смотрит с восхищеньем,

Работа кончена — конец,

Еще последнее мгновенье,

И чудо спрятано в ларец.

Вошла, к Ивану, к изголовью

Присела, голову склонила,

И смотрит нежно и с любовью

На то, как спит избранник милый.

А наш царевич, сладко — сладко,

Ладошку сунув под висок,

Спит, и волос пушистых прядка,

Со лба свисает завиток.

***

Заяц выкопал морковку

И грызет ее так ловко!

Вот, грызет ее опять,

Просит сказку продолжать!

Вот утро, петухи пропели,

Истошным голосом своим,

А там и гуси загалдели,

И сон прошёл — пропал, как дым.

Царевич сладко потянулся,

И вспомнил сразу про ковёр,

Он окончательно проснулся,

Вскочил с постели, словно вор.

На лавке, слева от кровати,

Стоял изысканный ларец.

Иван вскочил, накинул платье,

И тут взбодрился, наконец.

«Проснулся, добрый мой хозяин?

Уже давно тебя я жду.

Готов ковёр, необычаен —

Подарок батюшке царю.

Возьми ларец, бери, не бойся,

Подарок должен угодить,

И ни о чем не беспокойся.

Не стыдно будет подарить!»

Лягушка, сидя на подушке

Махнула лапкой, наконец,

И, почесав ладошкой брюшко,

Кивнула Ване на ларец.

Услышал в голосе усмешку,

Царевич сам был, как не свой,

Но не обидную насмешку,

А, мол, не бойся, я с тобой!

Ну, а Людмила и Любава

Всю ночь пытались мастерить

Дворовым девкам на забаву

Ковры царю хотели сшить.

Одна, смекнув, что это сложно,

Что для того — особый дар,

Решила: «Всё за деньги можно!»,

Послала няньку на базар.

Так вот, она звалась Любава,

Дочь именитого купца,

А о купце — дурная слава,

И дочь во всём в её отца.

Ковёр та нянька, все ж, купила,

Ковёр на рынке был один,

Но рассказать не позабыла,

На что он им необходим.

И весть об этой о покупке

Дошла в момент и до дворца,

О том, что, мол, купчиха Любка

Одарит им царя отца.

Ну а Людмиле свет не милый,

Когда уселась шить за пяльцы,

Весь мир ее дразнил и злил,

И исколол на ручках пальцы!

Всего минуты три терпела,

Затем, отбросив рукоделье,

Она белугой заревела,

Страдая с детства от безделья.

На крик сбежались няньки, мамки,

Несут тряпье, и кружева,

Верёвки, вёдра, с краской банки —

Кипит работа — ночь мала!

Одни цветочки вышивают,

Другие шьют по краю кант,

Из банки краску наливают,

А кто-то пришивает бант.

К утру всё кончилось, успели

Свой тяжкий труд закончить в срок.

Не зря корпели еле — еле,

Кто как сумел — тот так помог!

И вот, настал час испытанья,

Все трое ко дворцу пришли,

На царский двор, невест старанья —

Ковры, на суд царю снесли.

Андрей, довольный, подбоченись,

Стоял, глядел издалека,

Пред ним, кряхтя и ерепенясь,

Ковёр несли два мужика.

Когда верёвки развязали,

И расстелили у крыльца

Ковёр, то все, вдруг, замолчали,

Под взглядом строгого отца.

Ну что ж — прекрасная работа,

Узор красив, и сам велик,

Но куплен в лавке — с оборота

К нему прицеплен был ярлык!

Царь помрачнел и, сдвинув брови,

Велел ковер отдать в приют,

Где старики в нужде и боли:

«Ковер тот в богадельне ждут!»

Ерема брат, без сожаленья

Спешит порадовать отца,

Своей Людмилы в дар творенье

Раскрыл у самого крыльца.

Ковёр, как пестрая окрошка —

Там помидор, а там салат!

Собрал зевак у всех окошек —

Все чуда это зреть хотят!

Вокруг смятенье, гам и хохот,

Весь двор смеется и шумит!

А по толпе пронесся ропот:

«Как от ковра того смердит!»

А там и клюква и варенье,

Капуста, лук, и даже мыло!

Такой ковер на день рожденье

Слепила барышня Людмила.

«Да-а! Ну и ну, — отец, как смог,

Смягчил свой слог для заключенья,-

Видать, ковры — не твой конек, —

Потом продолжил с сожаленьем, —

Такой позор — на скотный двор,

Ходить навозными ногами!

А где, Ванюша, твой ковёр,

С пустыми ль ты пришел руками?»

Иван, бледнея, свой ларец

Открыл дрожащею рукою,

И заструился на дворец

Свет, затмевая всё собою.

Ковер неспешно, будто плыл,

Упал к ногам царя беззвучно,

И осветил и озарил

Весь двор сияньем златолучным!

И искр звенящих хоровод

Плыл над ковром, всё, как виденье,

И, это слышал весь народ,

Раздалось сладостное пенье!

Иван и сам дивится диву,

Глядит с испуганным лицом,

Как благородно и красиво

Лежит ковёр перед отцом!

Какая тонкая работа,

Какой орнамент и сюжет!

Но лишь одна теперь забота —

Возьмёт его отец, иль нет?

А царь отец, взмахнул руками

И от души благодарит:

«Такой ковёр повесить в храме!

Пусть архиерей благословит!

Иди, Ванюша, обниму я,

Утешил, нечего сказать! —

И троекратным поцелуем

Сумел восторг свой передать.

«Теперь, нам стало всем понятно,

В искусстве кройки и шитья

Кто смог нас удивить приятно,

К кому лежит душа моя!

Ну, что ж, довольно веселиться, —

Царь посохом ударил в пол, —

Для каждой вашей мастерицы

Я службу новую нашел

На их, на девичьи, на плечи —

Пусть каждая затопит печь,

И мне на радость в этой пе́чи

Что сможет, то сумеет спечь.

И долго рассуждать не будем,

Все будет видно, что почём —

Пирог, творог, баран на блюде,

Пожарен, сварен, испечен!»

Иван ушел, опять угрюмый —

«Какой с лягушки разносол?»

И с этою недоброй думой

К своей избраннице побрёл.

«Что снова, Ваня, ты не весел,

Нахмурен, может, не здоров?

Что буйну голову повесил?

Ковёр был худшим из ковров?»

«Да что ковёр, твое уменье

Никто не сможет превзойти!

Узора хитрое плетенье

Прекрасно — глаз не отвезти!

И царь, все шлет тебе приветы,

Ковёр пришёлся ко дворцу,

Ему во свете равных нету —

Парча и бисер — все к лицу.

Но вот нам новое заданье,

О том сегодня будет речь,

Чтобы к утру, без опозданья,

Царю чего-нибудь испечь!»

«Заданье то — не наказанье,

Спокоен будь и не грусти,

Я все исполню приказанья,

Тебя от бед смогу спасти.

И в час, когда настанет вечер,

Ложись спокойно почивать,

А я, когда погаснут свечи,

Начну у печки колдовать.

Как прежде, ляжешь спать, а утром,

Ведь утро ночи мудрене́й,

Решится все само, как будто.

Не беспокойся, не робей!»

***

По пригорку заяц скачет,

Под горою дева плачет.

Хочет знать, что будет дальше,

Не желает больше ждать,

Просит сказку продолжать.

Ну, вот и вечер, лучик лунный

В окошко сверху вниз бежит,

Перед иконою старинной

Лампады свет едва дрожит,

И, помолившись пред иконой,

Царевич лег в свою кровать,

Готов дремотною дорогой,

Уснуть и сладко-сладко спать,

Но захотелось, вдруг, Ивану

За лягушонкой подглядеть,

Прибегнуть, стало быть, к обману,

И в эту ночь не спать, а бдеть!

Сказаться спящим, но стараться

Как можно дольше бодрым быть,

Узнать, увидеть, разобраться,

Что будет здесь происходить?

Но не сумел тяжелы веки

Иван открытыми держать,

Уснул, как будто канул в веки,

И продолжал до у́тра спать.

А как, проснувшись, потянулся,

С постели на ноги привстал,

С досадой горько усмехнулся —

Он всё прошляпил, все проспал!

Ах молодость, она прекрасна!

Пытаясь этот мир понять,

Она упрямо не согласна

Чужому опыту внимать.

И что вокруг одна забава,

Когда тебе так мало лет,

Предполагать имеешь право —

Что жизнь легка, а смерти нет!

Свершать безумные поступки,

Свергать кумиров и царей,

За каждою влачиться юбкой,

И всех считать себя глупей.

Но опыт собственной ошибки,

Он крепок, стоек и силён,

И боль и горечь и убытки

Всегда с собой приносит он.

«Вставай, Иванушка — пора!

Уж утро све́тло, солнце ярко,

И вскоре надо со двора

Идти к царю, с твоим подарком.

Ступай, Ванюша, я пирог

Смогла испечь в ночное бденье,

Задание выполнила в срок,

Вложила всё своё уменье!

Иди, родной, а за тобой

Пирог служанки принесут,

Лишь дверцу за собой прикрой,

Ступай, на батюшкин на суд!»

И вот, на царский на порог,

Пытаясь скрыть свое волненье,

Царевич выставил пирог —

Лягушки крохотной творенье.

От взглядов тканями закрыт,

Лишь запах от него струится,

Такой, что скромность позабыв,

Со всех концов народ стремится!

Стрельцы, от самых от ворот,

Сомкнувшись плотными рядами,

Сдержать пытаются народ,

Сцепляясь крепкими руками.

А люди все сильнее жмут,

Кричат, галдят и напирают!

И этот непокорный люд

Безумный бунт напоминает!

Вдруг шум и крик мгновенно сник,

Все смолкли, шапки теребя,

То царь явился в этот миг,

Ступая вниз, с крыльца сходя.

Раздался колокольный звон,

Все пали ниц, хваля царя,

Ему отдать земной поклон

Спешат, за все благодаря!

Царь посмотрел, нахмурив бровь,

Поверх голов своих бояр,

И к сыновьям вернулся вновь,

Принять готовый новый дар:

«Ну что на это раз? Смогли

Мне угощение сварить?

Блины, варенье, пироги,

Кого мне в этот раз хвалить?

Ах, что за запах! Между тем,

Я, судя по всему, клянусь,

Сегодня что-нибудь, да съем,

Коль дотерплю, коли дождусь!

Давай, Ерёма, твой черёд!

Ведь ты пришёл сюда не зря?

Смотри — народ, а он, ведь, ждет!

Порадуй батюшку царя!»

«Что говорить, ну как тут быть? —

Ерёма тихо забасил, —

Решила Люда щи сварить,

Аль, борщ? Прости, отец, забыл!»

Людмила — то боярска дочь,

Стряпух и нянек собрала,

И вмести с ними в эту ночь

Варила полбу до утра.

И все устали, что невмочь,

Да вот несчастье, на беду

Ей каждый захотел помочь —

Поперчил, посолил еду.

Царь поразмыслил, подождал,

Еду, крестя, благословил,

И ложку царскую достал,

И яство робко пригубил.

«Эх, сын, тебе бы эту полбу,

С невестой заодно, скормить!

Вам всё равно, что в лоб — что по лбу..!

Отца удумал отравить?!

Сгинь с глаз моих, и кашу эту

Отсель подальше унеси!

Решил меня ты сжить со све́ту!

А — ну! Прощение проси!

И, вот, теперь зову Андрея!

Конец ознакомительного фрагмента.