Катакомбы военного спуска

Ирина Лобусова, 2019

…1930 год. Таня Алмазова, волею судьбы возглавившая банду грабителей и «работавшая» еще при Мишке Япончике, начинает понимать, что былые времена закончились: исчезли «воровские законы», вместо них появились «воровские понятия». А это совсем другое. Таня изо всех сил старается не вмешиваться в войну между «старыми» и «новыми» бандитами, но, к сожалению, от нее ничего не зависит: появляется какая-то третья сила, сокрушающая всё и всех…

Глава 3

Осмотр места преступления. Лист школьной тетрадки. Разделяй и властвуй. Вскрытие

Рассвет был близок, и последние километры разбитой грунтовки уже осветили свинцовые лучи, падающие из-за грозовых облаков. Может, для кого-то и была настоящая поэзия в этом мрачном, словно сжатом со всех сторон рассвете. Но Петренко разглядел только темные очертания красноармейцев вдалеке, у заграждения, разделявшего в стороны подъездные пути. Красноармейцы стояли там, где заканчивались железнодорожные рельсы.

— Мы вагон отогнали в тупик, — заместитель начальника словно ответил на его незаданный вопрос. — Труп, конечно, увезли. Но все остальное в таком виде… Сам поймешь.

— Заедем в морг? — спросил Петренко.

— Сам поедешь. Мне второй раз на это смотреть неохота.

— Как вагон в Одессу гнали, с трупом?

— Протокол составили, фотографии. Много фотографий. А сам труп — в вагоне-ресторане, на льду.

— Сколько с момента смерти прошло?

— В ночь с 3-го на 4-е его нашли. Сейчас уже 6-е… Значит, двое суток.

Автомобиль затормозил у обочины разбитой грунтовки. Следом за начальством Петренко вылез на морозный воздух. Свинцовые тучи больше не пропускали даже лучика солнечного света. Было понятно, что сейчас пойдет снег.

К ним поспешил молоденький красноармеец. Начальство ушло с ним. Шофер закурил, отвернувшись в сторону. Вагон отчетливо был виден на железнодорожных запасных путях, вплотную примыкавших к депо.

Поскольку никто не препятствовал, Петренко подошел к вагону вплотную. Это был самый обыкновенный вагон — новый, из партии последних, недавно выпущенных. На нем еще отчетливо была видна свежая краска, не тронутая гарью поездных труб. Только несколько окон — те, которые находились прямо под трубой, были закопчены. Да, в общем, эта копоть была заметна не так, как на поездных мастодонтах, настоящих мамонтах ушедшей железнодорожной эпохи, кое-где все еще остававшихся на путях.

Петренко внимательно рассматривал крепления вагона, когда к нему подошел заместитель начальника угрозыска в сопровождении красноармейца с винтовкой.

— Все в порядке, — сказал он, — с их командиром согласовал.

— Долго они будут стоять? — полюбопытствовал Петренко, глядя на живое ограждение из солдат на запасных путях.

— Пока мы все экспертизы не проведем и не дадим добро на то, чтобы вымыть вагон. С недельку еще, наверное.

— Это последний вагон в поезде был, так? — спросил Владимир, явно пытаясь показывать, что не терял времени даром.

— В точку! Наблюдательный, — хмыкнуло начальство.

— Поэтому так и удалось легко его открепить. Заметил по креплениям, — сказал Петренко.

Следом за коллегой он залез в вагон. Красноармеец остался снаружи.

— Последнее купе… Недолго шли, — начальник распахнул дверь.

Было уже светло, но он все равно достал два фонаря и один протянул Петренко. И сразу им бросился в глаза столик у окна между двумя нижними полками, густо залитый уже загустевшей, ставшей совсем черной кровью. Кровь была везде — и на полу, и на нижних полках. И как странно: на одной нижней полке оставалось не смятое, расстеленное постельное белье…

— Он что — не спал? — спросил, вернее утвердительно сказал Петренко.

— Не успел, — кивнул замначальника.

— Ну и кого убили?

— Черненко Антон Евсеевич, 1893 года рождения, уроженец Херсонской губернии, села Жовтое, из малороссийских крестьян.

— Ох нет!.. — Петренко изменился в лице. Если б мог, он бы просто рухнул на полку: — Ну это же… Нет! Вы документы проверили?

— Сомнений нет. Документы были при трупе, в дорожной сумке. Это он.

Черненко Антон Евсеевич, уроженец села в Херсонской губернии, был тем самым человеком, которого никто в жизни никогда не называл по имени и отчеству — за исключением судьи, судебного следователя и работников уголовного розыска. Это был главарь одесской банды по кличке Червь, и это его подчиненного по кличке Сидор Блондин Петренко осматривал в селе Фонтанка в «бетонных ботах».

Убийство Червя, бандитского главаря, было событием, выходящим из ряда вон… Петренко понимал это прекрасно, точно так же, как и его начальство.

— Тридцать семь лет? — посчитал Петренко.

— Тридцать шесть, — уточнил его коллега, — тридцать семь Червю должно было исполнится 5 апреля. До своего дня рождения он не дожил.

— Как его убили? — нахмурился Владимир.

— Вот это самое интересное! Фото с места события, так сказать. Возьми, — и заместитель начальника угрозыска протянул Петренко несколько фотографий, на которые тот уставился с серьезным профессиональным интересом.

Труп лежал на спине на столике в абсолютно неестественной позе — было видно, что тело так специально уложили. Руки его были подняты чуть выше головы, ладонями вверх, они были прибиты к столику. В них были вбиты по два огромных гвоздя, настоящие штыри — это и удерживало тело в таком положении.

Рот покойного был раскрыт. Во рту — кровавая бездна. Горло перерезано — от уха до уха. Вместо глаз зияли кровавые раны, из которых, как картинка из жуткого сна, тоже торчали большие гвозди. Они были меньше тех, что были вбиты в ладони, но все равно их размер выглядел достаточно впечатляющим.

— Ему отрезали язык, вбили гвозди в глазницы, в ладони и в уши. Отрезанный язык вставили в рану на горле, — сухо сообщил замначальника.

— Я так понимаю, все это сделали при его жизни, — произнес Петренко, стараясь сдержаться.

— Верно. Убийца сначала отрезал ему язык — чтобы не кричал. Затем прибил ладони к столику, чтобы зафиксировать тело. Видишь, гвозди по размеру отличаются от всех остальных.

— Это просто крепления, — кивнул Петренко, — в них смысла нет. Смысл есть в том, как лежат руки. Он словно сдается: поднял их вверх.

— Да, — продолжил его коллега, — после рук он вбил гвозди в глаза и в уши. А уже после этого ножом перерезал горло. И в рану вставил язык.

— Чтоб не болтать… — задумался Петренко, — он болтал. Имеющий очи да не увидит, имеющий уши — да не услышит…

— Верно, — замначальника бросил на него испытующий взгляд, — именно это и было написано в записке! Но как ты догадался?

— А ну покажите записку! — оживился, но тут же смутился Петренко. — Да просто избитая фраза… Часто говорят. Кажется, даже цитата из Библии, но я не уверен точно. Библию никогда не читал. Но фразу слышал. И догадался… Судя по вагону, Червь жутко боялся преследования, он от кого-то бежал. Знал, что его ищут. И принимал меры предосторожности.

— Из чего это следует? — не понял коллега.

— Из вагона! — воскликнул Петренко. — Сами посудите: из последнего вагона легче сбежать. Червь боялся, что его могут убить, поэтому и выбрал последнее купе последнего вагона. Бандиты часто так делают. Так сказать, опасный опыт — на своей шкуре.

— Верно, — снова согласился коллега. — А записка — вот она.

Он протянул Петренко листок бумаги в клеточку, судя по всему, вырванный из обычной школьной тетрадки. На нем черными чернилами явно перьевой ручкой большими буквами было написано: «ИМЕЮЩИЙ УШИ — ДА НЕ УСЛЫШИТ, ИМЕЮЩИЙ ОЧИ — ДА НЕ УВИДИТ».

Записка была написана грамотно, без единой ошибки. И, судя по почерку, ее писал человек, привыкший к письму.

— Записка на груди были прикреплена маленьким гвоздиком? — спросил Петренко.

— Да… — Замначальника взглянул на Петренко, словно его боялся, — гвоздем прикрепил… К рубашке.

— Это показательная казнь, — пояснил Владимир. — Этой запиской убийца показывал, что убивал не просто так, а исполнял приговор. Да и не убийца это, а палач. Палач, который шел по следу Червя, чтобы привести приговор в исполнение. А вот приговорили Червя свои же — за то, что он совершил очень серьезное преступление против воровского схода… Узнать бы только какое.

— То есть его Туча приговорил?

— Нет, — покачал головой Петренко. — Туча один не правомочен принимать такие решения. Червь был авторитетным, серьезным вором. Если на него была предъява, сход должен был разобрать его вину, всем скопом. И тогда уже надо было решать, какому наказанию подвергнуть. Судя по всему, вина была очень серьезной.

— Значит, в городе сейчас где-то произошел сход воров, на котором приговорили Червя, а мы ничего об этом не знаем? — Заместитель начальника сжал кулаки. — Так это понимать надо?

— Да, так и понимать! А что вы хотели? — С несвойственной ему наглостью Петренко уставился коллеге прямо в глаза. — У меня сколько людей в подчинении? Правильно, четверо! И я пятый. Вы хотели, чтобы впятером мы переловили всех одесских воров, заранее знали об их сходах? Это даже не смешно! Не смешите мои тапочки, как говорят в Одессе! Когда я вас просил дать мне людей для облавы в Канаве, что вы сказали? Вот то-то же! А теперь… Но и так, своими скромными силами, мы узнали о многом. Например, о большинстве авторитетных воров. А это не так просто, учитывая количество шушеры, которая наползла в город после Японца. Изменились времена!

— Да знаю я все, знаю! — начальство только рукой махнуло. — Да не в укор я тебе говорю, а так… Вслух просто размышляю. Вот скажи, Петренко, мы создали новое государство рабочих и крестьян, мы побороли бедность, разруху, страшную войну. Так почему мы не можем побороть этих тварей, которые живут по каким-то своим волчьим законам?

— Поборем, обязательно, поборем, — ответил Петренко. — Только здесь не только доблесть, но и хитрость нужна. Мы должны изменить методы. И для начала стать такими же, как они.

— Продажными шкурами, что за копейку мать удавят? — усмехнулся коллега. — Что их толкает грабить и воровать, если не элементарная жадность?

— Э, не скажите, — покачал головой Петренко. — Вы ж не с Одессы. Они живут по своим собственным законам. И не все из них продажные твари. Мы должны понимать эти законы, и тогда мы сможем разделить их, ясно вам?

— Не совсем, — сказал заместитель. — Что ты имеешь в виду?

Петренко помолчал, а потом начал:

— Если нам удастся разделить их — тех, кто просто ворует у кого попало и без всяких законов, и тех, кто соблюдает воровские правила и законы, мы получим тех, кто сможет всей этой воровской массой управлять. Да, они будут враждебны и к нам, к советскому государству. Но они смогут управлять всей этой уголовной толпой. А раз так, то, зная верхушку, мы, когда нужно, сможем надавить на нее. И таким образом мы все равно будем управлять ими, только негласно.

— Интересная мысль… — усмехнулся замначальника. — Интересная… И что для этого надо сделать, как ты думаешь?

— Разделить воров. Отделить одних от других. Создать привилегированную верхушку, некий класс, который будет соблюдать воровские правила и управлять всеми остальными. А те, кто управляем и подчиняется правилам, всегда легче и охотней соблюдают закон… Наш закон, понимаете? Будут так называемые воры в законе.

— Вор в законе? Что это за глупое понятие?

— Наше понятие, понимаете? Наше! Не их. Придуманное нами. Мы их будем называть так. А как они там себя сами будут называть — это уже их дело. Конечно, понятие глупое! Как могут быть совместимы вор и закон? Никак. Но это будет искусственное название, придуманное государством.

— А знаешь, Петренко, ты не первый человек, от которого я слышу эту мысль, — замначальника даже улыбнулся. — Ты не поверишь, но я слышал ее на самом высоком и серьезном уровне. Есть такое мнение, в самых верхах, что воров надо разделить… И кое-что уже делается…

— Разделяй и властвуй, — усмехнулся и Петренко, — это понятие придумали еще древние римляне.

— Да, я тоже слышал. Но никогда не думал, что оно будет применимо к ворам, — ответил коллега.

— А знаете, что я вам скажу? — Петренко чуть понизил голос. — Кто-то воплощает эту мысль в жизнь прямо сейчас. И смерти, которые мы имеем в последние два дня, — тому подтверждение.

— Не понимаю. Объясни.

— Смотрите сами… Червя и его ближайшего помощника показательно казнили. Причем сделали это так наглядно, как могли. Чтобы объяснить нам — ни кому-то другому, а именно нам, что убили их люди из их же уголовного мира, за преступление такое серьезное, что свои не пощадили своих! Это значит, что воры уже всерьез задумались о своих законах, и просто вдалбливание этих правил всем остальным идет полным ходом. Причем с наглядной демонстрацией. Смотрите, мол, все: кто нарушит наши правила, того ждет точно такая же участь. А значит, то, о чем мы сейчас с вами говорим, не пустые слова. Все это уже воплощается в жизнь и стало реальностью.

— Да, возможно, — заместитель нахмурился, обдумывая что-то свое.

— Давайте-ка вернемся к убийству! — напомнил Петренко. — Как я понимаю, Червь был один?

— Да, он выкупил все купе, — ответил коллега.

— И убийца тоже был один… — задумался Владимир. — Двое непременно привлекли бы внимание Червя. Это был не тот человек, который пропустил бы появление в вагоне двух мужчин, которые держатся вместе… Сбежал бы сразу — так, что только б пятки сверкали. Значит, один. Кстати, как по мне, весьма любопытный тип! Очень хотелось бы присмотреться к этому палачу и поскорее с ним познакомиться.

— Чем любопытный? — удивленно уставился на Петренко коллега.

— Ну посудите сами! Он сумел, не привлекая внимания, пройти через все вагоны поезда. И его появление не вызвало у Червя вообще никаких подозрений! Потом он смог зайти в купе, справиться со здоровым, тридцатисемилетним крестьянским мужиком… Да еще и совершить всю казнь… А ведь процесс был долгим, так, что никто из пассажиров вагона не заподозрил ничего подозрительного! И при этом палач, выходец из криминальной среды, исполняющий приговор воров, написал записку абсолютно грамотно, без единой ошибки, и красивым почерком!

— Ты хочешь сказать, что он из образованных?

— Именно! Видимо, в прошлом высокого ранга. Возможно, белый офицер. Не пасующий при виде крови, умеющий убивать, обученный грамоте уровнем выше, чем в церковно-приходской школе… — Петренко рассуждал вслух.

— А это с чего ты взял?

— А вы заставьте любого вора, умеющего писать, что-нибудь изобразить! Попробуйте! Нет, этот человек грамотный и образованный. Да, скорей всего белый офицер, который так сильно ненавидит советскую власть, что пошел служить бандитам.

— А вот это уже совсем серьезно! Белый офицер… — нахмурился заместитель.

— Тут все серьезно! Это убийство уже показывает, что в среде воров происходит раскол.

— Это с чего взял?! — По лицу замначальника угрозыска было видно, что он уже устал и не успевает следить за умозаключениями Петренко.

— Потому, что такого убийства раньше НЕ БЫЛО! — с ударением произнес Петренко. — Я, конечно, завтра же проверю по архиву. Но я запомнил бы, это точно. А значит, повторяю, такого убийства раньше не было. Оно произошло в первый раз, и в первый раз воры решились на подобные меры. Это раскол. А раз так, будут еще трупы.

А вот с этим утверждением Петренко его замначальника был полностью согласен.

— Я осмотрю здесь пока все, — сказал Владимир и принялся внимательно исследовать купе, стараясь не упустить ничего.

Коллега почти не следил за его действиями, явно погруженный в свои собственные мысли.

Дольше всего Петренко задержался у двери, осматривая ее очень тщательно.

— Интересно… — закончил он наконец осмотр. — На двери свежие зарубки. Что бы это значило?

— А как ты думаешь? — явно без интереса спросил начальник.

— Это не ремонт — замок работает отлично, — бормотал Владимир, рассуждая вслух. — Это просто зарубки, фикция… Сделанные непонятно чем… А, понял! Ну конечно же! — Он хлопнул себя по коленям. — Убийца производил манипуляции с замком двери, чтобы втереться в доверие к Червю, не вызвать у него никаких подозрений! Точно! Он выдал себя за сотрудника поезда — к примеру, проводника! Поэтому Червь и не запаниковал!

— Интересно, — в глазах коллеги появилось какое-то очень странное выражение, но Петренко был слишком занят собственными умозаключениями, чтобы обратить на это внимание.

— Значит, у него еще и отличный актерский талант впридачу… Да, его действительно нужно найти. Знаете что?

— Что? — даже перепугался замначальника.

— Мне нужны адреса людей, которые ехали в этом вагоне. Все. Хочу побеседовать со свидетелями.

— Их уже опрашивали, — отмахнулся тот. — Все показали, что в вагоне не происходило ничего подозрительного. Никаких посторонних не было.

— И все-таки я хотел бы поговорить сам, — настаивал Петренко.

— Ну, хорошо, организуем, — пожал плечами коллега.

После осмотра вагона Владимир поехал в морг. Старый анатомический театр всегда производил на него самое гнетущее впечатление.

Патологоанатом, дежурившим в тот день, был хороший его знакомый. Поэтому он и дал прочитать протокол вскрытия и даже показал тело Червя. Осматривая его, Петренко не обнаружил ничего нового. А протокол вскрытия полностью подтверждал то, что рассказал замначальника в вагоне поезда — время смерти было 3 января с 5 до 7 вечера.

— Ну, мне повезло, что именно вы проводили вскрытие, — улыбнувшись, сказал Петренко. — А какую-то странную деталь можете припомнить? Вы же меня знаете. Ну, из серии того, о чем не спрашивают?

— Сложно сказать, — задумался врач. — Ну разве что он бросал курить, долго не курил. Не ужинал — содержимое желудка было пустым. Да, и еще — у него долгое время не было полового контакта с женщиной! — оживился он.

— А с мужчиной? — усмехнулся Петренко.

— Вообще не было полового контакта, долго. Наблюдался застой семени. — Патологоанатом не улыбался.

— Вот это уже интересно! Обычно все бандиты таскаются по дешевым бабам. Недостатка в бабах они не испытывают. Да и деньги у Червя были… И в лагере он давно не сидел, в смысле в тюрьме… Это значит, что он жил в сильном нервном напряжении. Так нервничал, что было ему не до баб… Или боялся, что из-за нервов с бабой ничего не получится, такое тоже может быть. А это уже ценная информация! Спасибо, доктор, — искренне поблагодарил Петренко. — Интересно, почему так психовал этот бандит? — Это он тоже произнес вслух.