Пение птиц в положении лёжа

Ирина Дудина, 2004

О самом приятном, о самом отвратном, о самом достойном, о самом постыдном, о самом красивом, о самом ужасном, о самом счастливом и самом несчастном. Изящные записки о том, что нас окружает. Литература по-настоящему женская и совсем нефеминистская. Содержит нецензурную брань.

О НЕМЕЦКОЙ ЛЮБВИ

Нет, немецкая любовь отличается от русской. Если есть у русских антиподы, то это «не мы» — немцы. Если Россия — дама, сладкое пышное желанное, то немцы — Он, жених, покоритель сердец, мужской напор, тот, о ком думается плодотворно и приятно мечтается. Где у русских — хаос, эмоции, тёмное вино заливает голову, там у немцев — порядок, доводы, аргументы. Россия как дом похожа на жилище одинокой женщины без мужчины. Всё заросло грязью, бесхозяйственностью. У женщины нет стимула принаряжаться, мыть, чистить, убирать, стирать — всё равно никто не видит, чего зря стараться. Никто — имеется в виду — Он не видит. Возлюбленный, желанный, тот, без кого свет не мил. Остальные — не Он — не люди, ради них и стараться не стоит. Германия как дом уж слишком ухожена. Мир закостенелого, педантичного холостяка, любящего комфорт. Каждая вещь до последней мелочи на своей полочке. Предусмотрено всё. Механизм быта отточен до совершенства. Ничто живое не нарушает его, никакая стихия — будь то шалости детей, капризы озорной любовницы, разгул пьяных друзей, писающих мимо унитаза и сующих окурки в цветочные горшки. Свинство русских и стерильность немцев противоположны, как две противоположности одного и того же, какого-то полового невроза, связанного с переизбытком односторонних гормонов. Им бы совокупиться…

С такой вот противоположностью, с таким вот женихом Хольгером, высоким белёсым, лысоватым, в очках, гуляла по берёзовому лесу моя подруга, тоже высокая, стройная, но без очков. Она хотела поделиться с немцем самым русским — и вот вела его в ночь, по сугробам, среди ёлок и берёз, с безумным взглядом голубых глаз. Он, видимо, струхнул. Она же вдруг предалась неприличным фамильным воспоминаниям — о своём дедушке-партизане, убивавшем всё, что в лесу найдёт немецкого. И о бабушке, очень толстой бабушке, которую русская добротная толщина спасла. Немцы решили отомстить ей за мужа-партизана. Партизана они поймать не могли, а бабушку — легко. Они повесили её на берёзе. Деревце не выдержало веса и сломалось. Её — на другую берёзу, то же самое. Немцам надоело, после очередной попытки они развеселились и оставили бабушку в покое — живой и невредимой, только берёз много наломали.

Хольгер слушал, слушал — что-то понял, что-то — нет. Потом расчувствовался. Признался, что его дедушка тоже воевал — в России и много ему рассказывал о ней. Вдруг он сжал сильно-сильно пальцы русской красавицы, даже они захрустели, в глазах появилась немецкая геттингенская поволока. «О, я ошень хорошо это знать: лубить, лубить — а потом повесить на бэрьёзе».

Они были в чём-то идеальной парой. Она обожала, когда ей до хруста сжимают пальцы, как бы в экстазе, он любил сжимать, чтоб хрустело.