Пение птиц в положении лёжа

Ирина Дудина, 2004

О самом приятном, о самом отвратном, о самом достойном, о самом постыдном, о самом красивом, о самом ужасном, о самом счастливом и самом несчастном. Изящные записки о том, что нас окружает. Литература по-настоящему женская и совсем нефеминистская. Содержит нецензурную брань.

О РАЗМИНУВШИХСЯ ВО ВРЕМЕНИ

Зашла на Главпочтамт. Отправить бандероль. Очередь. Бандероли запечатывает как-то фирменно, добротно, по-старинному, но очень медленно, старый-старый старичок. Абсолютно лысый, с запавшими щеками, с жёлтой морщинистой кожей, в толстых очках. Лет 80 можно ему дать. Но дело своё делает добротно, основательно. Что делать? Ждём.

Подходит моя очередь. Он берёт дрожащими пальцами мой пакет, начинает свою работу. «Какая изумительная девушка! О такой, как вы, я мечтал всю свою жизнь. Мне всё в вас нравится. Глаза, волосы, фигура. Мой идеал», — говорит мне, перевязывая бечёвкой пакет и делая аккуратные сургучные кляксы на местах пересечений. Прижимает почтовой печатью. «Ах, если бы я был на 50 лет моложе. Хотя бы на 40. Я бы обязательно на вас женился. Мы были бы счастливы. Жаль, очень жаль, что мы разминулись во времени». Я смотрю на него изумлённо, пытаюсь увидеть за этим черепашьим лицом — молодого человека, моего суженого… Ничего не получается. Слишком большая разминка во времени получилась. Я ему мило улыбаюсь.

В другой раз я ехала куда-то на поезде. Ехать надо было долго — двое суток. Среди соседей по купе была женщина с маленьким ребёнком — примерно полутора лет. Мальчик был с мужским личиком, не очень красивым. Это не было лицо кукольного ангелочка. Ныл. Мама достала неприятный эмалированный горшок с ручкой. Я раздражённо отвернулась — ну вот, не повезло с соседями! Через некоторое время малыш притих. Он смотрел на меня. Смотрел, как заколдованный. Его серые глаза были полны тихого обожания и любви. Он любил меня, даже дыхание его затихало от восторга при виде меня. Я смотрела в его глаза — и мне становилось так хорошо. Необъяснимо хорошо. Тихо так. Спокойно. Мать мальчика была поражена. «Приворожила ты его, что ли?» — проворчала она. Так всю дорогу и ехали мы. Стоило ему посмотреть на меня, и он уже глаз не отводил восхищённых. Никогда я не встречала такого полного обожания. И мне тоже становилось от его взгляда так хорошо. Тихо и спокойно, полнокровно как-то. Он, судя по всему, любил во мне всё — и лицо, и одежду, и душу.

«Ну вот. Опять разминулись во времени. Лет на 18. Две родственные души», — думала я, долго вспоминая тихую радость на сердце от мужских восхищённых глаз младенца.

О СПОСОБЕ УТОЛИТЬ ЖАЖДУ

Мне очень хотелось пить. Очень. Никогда так не хотелось. Не помню, после чего. То ли после огурчика. То ли после сабантуйчика. Совсем не помню, после чего. Но очень хотелось пить. Я шла по залам Русского музея. С кем-то. В буфет вернуться было нельзя почему-то. Надо было обойти весь Русский музей. Я умирала. Пить, пить, хоть каплю воды. И — дальше, дальше от места, где можно попить. Хоть каплю, хоть стакан — как жадно бы я выпила.

И вдруг — Айвазовский. «Девятый вал». Во всю огромную стену. Вода! Много, много воды…Прозрачной, пенистой, пронизанной лучом кое-где. Масса воды. Ишь, колышется, неспокойная. Боже, как много воды — вот бы в неё, к ней, на неё, под неё, — и пить, пить, плыть и пить, пить и плыть…Я стояла и испытывала чувство насыщения водой. Да, я непременно выпила бы весь девятый вал. Тот, кто был со мной, тянул меня в следующий зал. А я не могла оторваться. Отсосаться. Не могла насытиться этой изумрудной, вкусной, чистой…

Мне полегчало. Физически. Как будто я выпила реальной воды. Я стойко обошла все залы. Подумала, что настоящие произведения искусства многомерны. Имеют дар непредсказуемой пользы.