Хлябь. Повесть

Ирина Галыш

Три поколения прусских юнкеров семьи Зумпфов на территории бывшей Кенигсбергской области совершали сексуальные и уголовные преступления при попустительстве германских и советских властей…Безнаказанность за преступления против человечностиприводит в бездну-хлябь.

Глава 4

Дита

Коммунисты победили, и усадьба Шлёс стала советской территорией.

Название посёлка, частью которого было поместье Зумпфов, на роскошном лесном ковре, украшенном узором многочисленных рек и озёр бывшей Кёнигсбергской области, только выглядело исключением в мерёжке красных памятных пульсаров (Советск, Краснознамёнск, Гвардейск…) на границах с порубежными странами. И в Полесске, как во всей области и за её пределами, память о войне будоражила незрелые умы внутренних и внешних реваншистов — побуждала заводить брагу, добавляя «изюм» ратных подвигов тевтонских крестителей.

В то же время Советы укрепляли балтийский берег. Строили дамбы, осушали земли, обустраивали и заселяли самыми благонадёжными. Новую жизнь Союз строил на растворе из принуждения, крови и пота бывших пленных и переселенцев. Сюда свозили узников концлагерей, взрослых и детей. Плюс в самой области насчитывалось до сорока трудовых тюрем.

Перемены непостижимым образом очистили лёгкие Курта от заразы. Но когда у человека ещё раньше вынули душу, о других ему заботиться нечем, даже если он обладает властью и деньгами.

***

Вагон мерно качало, колёса на стыках стучали: спать-спать. На тонких матрацах, покрытых слежавшимся влажным сеном, спали только мёртвые и ослабленные дети. В темноте висел густой дух, пропитанный мочой, экскрементами и страхом. Малыши лежали, плотно прижавшись друг к дружке. Сквозняком сквозь щели проникала майская ночь.

Дита таращила глаза в потолок. Её живот скрутил самый злой господин на свете. Давно, ещё при дневном свете, их дверь отъехала в сторону, в вагон запрыгнули два солдата. Измученный вид маленьких бедолаг не мог испортить настроение победителям. Войне конец. Скоро по домам.

Мужчины вынесли помойные вёдра и труп мальчика. Трёх заболевших переложили в санитарную повозку. Поставили трап и вывели детей. Посчитали, сверили со списками. Дали мыло и таз с водой. Один крикнул: «Из тазов не пить, сейчас покормим». Вилами споро очистили пол от старого сена и прямо с телеги накидали внутрь сухого.

Дети сидели на бровке вдоль путей, как галки на проводах. Каждому дали кружку молока и толстый ломоть ещё тёплого хлеба.

Спиной к вагону стоял военный в коричневой гимнастёрке и синих галифе. Он смотрел за порядком. Через несколько минут крикнул, что осталось совсем немного проехать: «Потерпите, братцы!» И приказал: «По вагонам!»

И вот последняя ночь в дороге. Прошёл слух, что до полудня они будут на месте. Никто не спал из-за страха проехать неизвестно куда мимо своего дома.

«Когда спишь, голода не чувствуешь» А теперь он царил в темноте. Кто-то стонал и дёргался, а после ненадолго затихал. Дита припрятала за пазухой корку, но боялась пошевелиться, чтобы достать, — отнимут.

Очнулась от тишины. Вагон не качало. Снаружи неясные обрывки родной речи. Когда дверь отъехала, дети увидели на косогоре группу взрослых. Женщин и нескольких мужчин. Один белобрысый выглядел как переодетый надзиратель без плётки. Когда он улыбнулся, Дита потеряла сознание. Человек легко сбежал с насыпи. Никто за ним не последовал и не видел, как носком сапога чиновник ткнул девчушку в бок. Та открыла глаза, и на Курта посмотрели две большие взъерошенные печальные птицы. Мужчина вздрогнул, быстро вернулся к своим, чтобы громко поздороваться и представиться опекуном детских домов, в которых предстоит жить и учиться вновь прибывшим. Познакомил с учителями и воспитателями. Со словами «Добро пожаловать домой» их вывели, посадили на телеги и повезли в город. Диту Курт забрал к себе. Она стала его наложницей, любовью и пленницей на всю жизнь.

Конец ознакомительного фрагмента.