Хлябь. Повесть

Ирина Галыш

Три поколения прусских юнкеров семьи Зумпфов на территории бывшей Кенигсбергской области совершали сексуальные и уголовные преступления при попустительстве германских и советских властей…Безнаказанность за преступления против человечностиприводит в бездну-хлябь.

Глава 1

Дерево Зумпф

В белёсом небе высоко над землёй парит орёл. Он не спешит. «Куда спешить? Что-нибудь скоро подвернётся: заяц, змея или мышь». Хищнику всё равно. Под ним расстилалось просторное поместье барона Курта Зумпфа. Большей частью болота. И на них он — главный хозяин. Здесь обширные охотничьи угодья: пойма с утками, куропатками и вальдшнепами. Небольшие озерца с кишащей в них живностью и рыбой. На одном видна лодка у берега, тонкие удочки блестят лесками. Два рыбака выпивают и мирно беседуют.

Мельница на реке. Сейчас там нет никого, а третьего дня неподалёку от места, где на пожарище нашли кости, он с иронией наблюдал за старым лесником в зарослях и Дитой в мельничной заводи. Голая женщина сверху похожа на общипанную утку, что недавно стащил у зазевавшейся бабы с соседней фермы.

Филиппа орёл уважал. Тот знал повадки всех зверей и не раз ходил на медведя и кабанов… «Меня только не достать его ружью», — подумал тогда. Камнем упал над охотником, чиркнув крылом над головой, и легко взвился под облака. Слабый человек и ухом не повёл. Уважение и высокомерие птичьего царя уравнялись.

Сверху участок с домом-усадьбой и искусственным парком кажется небольшим. В нём постоянно копошится Стась. «Совсем как я, никогда не спит», — думает птица, не забывая ловить любое движение…

В усадьбе и рядом с ней устоявшаяся жизнь протекала так же неспешно, как у него. Вот на крыльцо работник вынес кофры. Вышли молодые хозяева и экономка. «Видно, куда-то собрались. Мужчина, качая кистью, что-то внушает прислуге».

Подъехало такси с шашечками, вещи поставили в багажник. Зять Вилен подал руку жене, и Эльза втиснулась на заднее сиденье. Водитель, сдавая назад, просигналил и плавно развернулся. Садовник отвлёкся от работы и посмотрел на стоявшую столбом, безучастно смотревшую перед собой экономку. Когда машина скрылась из виду, та ушла в дом. «Что интересного нашёл в неподвижной самке мужчина?»

Мысль перетекла в привычное русло: «Жаль, что старый хозяин перестал охотиться (да он и вообще-то перестал выходить!). Эх, какие были времена — сколько подстрелков: бери-не хочу…»

Хищник плавно развернулся и полетел в сторону конюшен: там тоже есть чем поживиться. Миновал реку с мельницей, пепелище детского дома. «Здесь раньше была хорошая база. Дети заводили котят, щенков, птичек. Не понимали, что животным нужна воля, а на воле они нужны ему». Беркут ещё разок повернул и увидел цель. Приближались приземистые постройки. Раздался первый тревожный всхрап. И птица превратилась в радар, у которого нет памяти ни сиюминутной, ни тем более столетней. Мысли прерывались, слегка выплёскиваясь в область сознания: «Тридцать: ещё можно было бы приятное повспоминать… Только не сейчас… Не за тем летел».

Пока садовник выносил кофры и укладывал в багажник машины, отъезжающие давали последние указания экономке:

— Дорогуша, я тебя убедительно прошу. Не надейся на свой женский… (тут господин Никольский брезгливо поджал под рыжеватыми усами серую линию губ сердечника), а звони немедленно в неотложку и нам. — Но, надеюсь (он повернулся к супруге и его взгляд смягчился), душа моя, всё обойдётся.

Полная моложавая блондинка со светлыми глазами слегка навыкате, в лёгком шёлковом платье, порхающем на утреннем ветре, напоминала мороженое в летнюю жару.

— Папа, не волнуйся, наш дуся — крепкий перец. Он и нас переживёт. Давай поедем уже. Они справятся.

Безразлично мазнула взглядом по смиренным лицам прислуги и спорхнула к «волге».

***

На сто лет не мог нырнуть и последний представитель рода — Курт Отто Иоганн Пауль фон Зумпф. Только в предания.

В унылые, холодные (независимо от сезонов), бесконечные вечера и ночи, если ему удавалось забыться беспокойным сном, приходил отец. Как обычно, заливался смехом. До кашля… До налившихся кровью глаз.

Когда Курт не мог уснуть — ныли кости и густую кровь не возбуждала нежная кожа детского тела — спасался воспоминаниями, чтобы убить постылое время.

***

Великий реформатор и стратег Отто Бисмарк обладал таким же острым зрением, как наш новый пернатый знакомец. Имперские притязания он распространял в самые отдалённые уголки своего обширного хозяйства. Потому на интересующей орлов и кайзера заболоченной территории побережья Балтийского моря поселил богатых помещиков. Те должны были вложиться в береговые укрепления, в осушение земель — увеличить территорию влияния императора. В эту колоду попал барон Иоганн Пауль Зумпф, представитель старинного прусского рода, крестоносец.

Когда речь заходила о доблестном военном прошлом, Иоганна долго уговаривали, прежде чем вояка поднимался с кресла, прихрамывая, неспешно подходил к витрине, поднимал раму и доставал бархатную подушку со шнурами, на которой покоилась высочайшая награда. Спина старика выпрямлялась и крючковатый нос задирался выше.

Чувствуя превосходство перед гостями, он позволял себе несколько ироничный комментарий по поводу Австрии, разбитой во время семинедельного театра военных действий. И скромно упоминал свою роль адъютанта командующего 2-й армии, кронпринца Фридриха Вильгельма (потому что у города Бреслау получил лёгкое ранение и его война закончилась).

Но каким неожиданным триумфом закончилась! В честь победы и как наследному дворянину ему вручили крест чёрного орла на золотой цепи.

Курта по-прежнему душила зависть, и он сочился ехидством: «Вместе с высокой наградой семья получила гнилые земли в восточной окраине».

Теряя здравомыслие, забывал, на каком суку сидит сам.

Став стариком, бесился, что и проклятый крест как сквозь землю провалился. «Кто? Кто мог осмелиться украсть реликвию?» — маниакально подозревал всех: людей, животных, птиц… Ирония заключалась в том, что сам же и отдал орден своему садоводу.

Канцлер после чествования дворянина обратился к присутствующим на церемонии сановникам:

— Надеемся, барон будет настолько же успешен в борьбе с местными болотами, и дело вскоре завершится полной капитуляцией последних.

Собрание энергично аплодировало, скрывая коварные ухмылки в густых усах.

В шутке же не было и намёка на иронию. Император отдавал подданному высочайшую награду как чёрную метку. Как приказ ценой жизни укрепить балтийский берег империи.

Отдал приказ без армии рабочих рук. Барон Зумпф стал заложником воли короля. Началась изнурительная война со стихией. Иоганн Пауль ревностно отрабатывал долг. Занимался земельным кадастром и осушением. Заболоченные участки прокладывали дренажной системой и костями пленных…

Выбрал здоровый кусок земли повыше и построил на нём усадьбу Шлёс (клодец) для многочисленного семейства. В отстроенном поместье находились обширные конюшни и свинарники. Помещик жил мечтой расширить личные владения, это стало идеей фикс для всех последующих поколений наследников. Сам же в редкие часы отдыха утешался связью с адъютантом. Война сделала барона рыцарем-трудоголиком и спровоцировала педерастические наклонности.

В последующие годы король обретался несравненно выше, и окраинами занимались бюрократы. Королевство превратилось в империю, а империей стал Отто Бисмарк. Вплоть до отставки он успешно играл в «культуркампф»: боролся с засильем католической церкви и качал мышцы юнкерства в политико-экономической сфере страны…

Иоганн справился с техническим заданием. Но умер раньше отпущенного срока. Надорвался на непосильной работе, пьянствовал и грешил. Юнкер отошёл в мир иной. Неизвестно куда. Его отпевал священник и болотные огни.

От него остались пять дочерей и один сын.

Скрепя сердце всё налаженное хозяйство с подробной инструкцией на сорока страницах был вынужден передать старшему наследнику, названному в честь Бисмарка.

«Идиоту, заражённому идей Гитлера, визжащему „Хайль!“ по поводу и без», — Курт, так и не сумевший отомстить папаше, бессильно брызгал слюной и распалялся.

Имя ни на йоту не приблизило дефективного отпрыска к образу великого стратега. Тёзка не умел читать, любил опасные развлечения и всю жизнь с маниакальным упорством разорял Шлёс. Слабый ум компенсировали непомерная заносчивость и коварство.

Сначала придурок продал свинарник, потому что его рвало вблизи фермы. Затем раздарил почти всех племенных жеребцов, и когда потомство брало призы на скачках, в клубе во всеуслышанье заявлял о личной победе. Иногда его били. Но под покровом ночи и хранили секрет в строжайшей тайне. Никто в империи не мог покуситься на честь потомка носителя креста чёрного орла. Никто!

Дед подстраховался не только именем, но и выгодным матримониальным актом, женив юного недоумка на литовской княжне. Та родила белокурых близнецов и умерла, чтобы не видеть, чем обернётся эксперимент.

У Отто появилось новое развлечение. Живая девочка и мальчишка. С девочкой он баловался в кабинете, а против мальчика строил военные укрепления. Скоро Грета стала его наложницей, а он — сын — ненавистным соперником. Если бы не внешний лоск и манеры, передаваемые из поколения в поколение, то этот дегенерат, с трудом сдерживающий хвост в узких штанах, был бы настоящим животным в человечьем оперении.

Менялись мизансцены мирового театра, в котором Пруссия-прима активно боролась за власть и увеличение территории влияния среди алчущих того же актёров сопредельных стран. Неудачные дубли сменялись удачными… Вся эта чехарда ярких, громыхающих доспехом событий проходила на фоне, исподволь переходившем из чёрного цвета в коричневый.

Австрийская экспансивная волна, захлестнувшая тысячи незрелых умов, жаждущих реванша за неудачу в Первой мировой, выпустила на волю демонов их подсознания. В ней наслаждаясь, купался Отто Зумпф. Тем более что в реальные волны военных операций его и близко не подпустили бы. Когда когорта фюрера создавала мощнейший опорный пункт обороны на Земландском* полуострове, Отто, выбрасывая руку в приветственном жесте портрету Адольфа, щёлкал каблуками и выкрикивал профашистские лозунги в закрытом мужском клубе любителей охоты. На этом его война заканчивалась. Исполнивший гражданский долг помещик сытно обедал и в предвкушении плотских удовольствий возвращался в усадьбу.