Шторм

Ирина Булгакова, 2017

Что нужно морскому бродяге, бороздящему водные просторы? Семь футов под килем да попутный ветер. И угораздило же перейти дорогу отморозку, возомнившему себя спасителем нового мира! Трудно думать о будущем, когда в фарватере у твоего катамарана десяток-другой убийц, идущих по следу. Вечно играть в догонялки со смертью – такого не пожелаешь и врагу. Когда кажется, что хуже уже и быть не может – комбо! Судьба подкидывает тебе шлюпку, затерянную в океане, с девушкой в свадебном платье на борту. Разум говорит тебе – оставь, своих забот полон рот! И продолжает вопить в то время, как ты спасаешь девчонке жизнь. А дальше что? Вместо того чтобы нести ответственность за свою жизнь, и так подвешенную на волоске, тебе приходится отвечать и за чужую.

Глава четвертая. Флаг разбоя и разгула

Она выдвинулась из темноты — стальная торпеда, летящая к поверхности воды так же неотвратимо, как снаряд, пущенный из орудия подводной лодки. Огромная, серо-голубая смерть с удлиненной мордой, на которой двумя черными углями тлели глаза. Углы бесконечной длинной щели, поднятые вверх, создавали подобие улыбки.

Человек, давно переставший считать себя таковым, поплавком качался у самой поверхности, ожидая нападения. Он знал, как вести себя с дьяволицами, чтобы избежать схватки. Самки агрессивней самцов — только безвольная поза зародыша, дрейфующего в спокойной воде, способна была их обмануть. Более того, если подпустить грозу океана близко — на расстояние вытянутой руки, можно без последствий коснуться шероховатой как наждак шкуры. Двигаться рядом со смертью, нарезающей круги — ничто так остро не измеряло цену жизни.

Так было всегда. Но не сейчас. К той, что замедлила скорость и повернула левее, осознав, что ее заметили, у человека имелись старинные счеты. Он отдался на волю течения, поворачиваясь как кобра, следящая за добычей. Четырехметровая торпеда плыла кругами, чуть поводя огромным хвостом. Она помнила, чем закончилась их последняя встреча: на свирепой морде, возле глаза красовался длинный шрам и еще один — вспоровший ноздрю, практически лишил ее способности воспринимать информацию слева.

Солнечные лучи плели на воде узоры. Они мерцали, скользя по серо-голубой шкуре. В постоянном мелькании светотени плыли четыре с лишним метра плоти, увенчанные пастью с тремя рядами острых треугольных зубов.

Человек помнил то чувство, с которым следил за летящей навстречу смертью — давно.

Или недавно. К страху оно отношения не имело. С холодной расчетливостью он понимал, что ему не успеть: молниеносная реакция, спасавшая не раз, не поможет. Как бы он ни старался, пасть сомкнется, в лучшем случае отхватив ему предплечье. В худшем…

Везде сквозила смерть, в каждой секунде будущего. Как бы он ни извивался, пытаясь уйти, разойтись, хоть в миллиметре от режущего частокола, все пустое. И тогда, в последний момент извернувшись немыслимой дугой, он ухитрился несколько раз вонзить когти в грязно серую морду, почти задев глаз. От неожиданности акула захлопнула пасть. Секунда — и ее не стало. Только вздохнула глубина, поглотив раненое чудовище.

Если бы! Если бы тогда человеку удалось попасть твари в глаза, и еще лучше — порвать ноздри, все было бы кончено. Лишенная полного представления о мире, она вряд ли осталась бы в живых.

Акула нарезала круги, то увеличивая, то сокращая расстояние. Треугольный плавник резал воду. Что мог ей противопоставить человек? Пусть удлинились кости после возрождения, и его реакцию вряд ли можно было назвать человеческой. Пусть обрели стальную крепость когти — этого мало.

Дьяволица парила в толще воды, подставляя спину солнечным стрелам. Не голод заставлял ее двигаться по кругу. В ее желании сквозила вековая жажда охотника, преследующего жертву.

Словно потеряв интерес к игре, акула шевельнула хвостом, уходя вниз. Человек не поддался на обман: он ожидал нападения твари, и не ошибся.

Темнота вытолкнула мощное тело акулы. Торпедой она понеслась на добычу и лишь в последнюю секунду распахнула пасть. Человек развернулся, мерцающей тенью уходя влево. Мгновенье, и он вынырнул на поверхность, принимая в лицо и ветер, и ослепительный свет.

Дьяволица, продолжая преследовать ускользающую добычу, метнулась следом, вскинув огромную тушу над водой. Вздулась волна, фонтан выстрелил в небо. Акула еще поднималась в воздухе, ловя пропитанный солью ветер открытой пастью, в которой человек поместился бы без труда, когда стало понятно, что смерть промахнулась.

Человек летел, подброшенный волной, пробитый как шрапнелью тысячами брызг, хлестнувшими по телу. Он пытался извернуться в полете, чтобы вонзить когти в ненавистную шкуру, но она была ловкой — самая пластичная гора мышц. Акула рухнула в воду, задев человека по голове хвостом.

Оглушенный, не способный оценить происходящее, человек пришел в себя далеко от поверхности. Открытый, сосредоточенный, впитывающий вибрацию принявшего его в объятия Океана, он ждал не нападения — последней, смертельной схватки.

Вокруг пеной бурлила вода. Мутное облако белили солнечные лучи.

Чудовище исчезло. Дышала покоем глубина. Серебряная метель кружилась по поверхности, деля грань Океана на мерцающие пятна.

Задержавшись на несколько минут, человек поплыл к солнцу, постепенно набирая скорость.

***

Сколько времени она просидела, облокотившись на борт и глядя на поверхность воды, Николь не знала. Дул ровный ветер, остужая лицо. Вуаль, наброшенная на голову, мало защищала от палящих лучей застывшего в зените солнца.

Лодка качалась на волнах, создавая иллюзию движения. Застрявшая во времени, она баюкала девушку, жадно впитывающую воздух потрескавшимися губами. Солнцу оставалось пробежаться по небосводу еще несколько раз и за бортами жалкого суденышка останется лежать постепенно истлевающий труп.

Жуткая мысль не давала Николь покоя. Она терзала ее, вместе с ветром врываясь в голову. Так же, как жажда донимала ее тело. Обожженная кожа горела, из трещин на губах сочилась сукровица. Казалось, внутри все сжалось, ссохлось в один ком, уже не требующий воды — обреченно внимающий близкому дыханию смерти. А вокруг, насмешкой ада над страданиями несчастной девушки, колыхалось, сверкало на солнце вздувающимися боками, безбрежное водное пространство.

Метрах в пяти от лодки, уже вторые сутки, не приближаясь и не отдаляясь, плавало напоминающее человека существо. Николь поначалу со страхом следила за ним, ожидая нападения. День сменила ночь, а ночь день, но голова, лишенная волос, по-прежнему торчала над водой. Девушка смотрела на него горячечным, ослепшим от света взглядом, временами срываясь в небытие.

Но и там, из темноты, на нее продолжали таращиться два угольно черных глаза.

Очнувшись в очередной раз, девушка не обнаружила на поверхности ставший привычным диковинный «поплавок». Она опустила руку, дотянулась до воды и пошевелила пальцами, словно постучалась в закрытую дверь.

— Эй, чудик, — скрипучим голосом позвала Николь. — Ты где?

Ветер, не ослабляя напора, дул ей в лицо.

— И ты меня бросил, — тихо посетовала она. — Все меня подставили… Папка, как ты переживешь все это, я не знаю, — девушка вздохнула. К горлу подступил ком, но слезы кончились. — Тебя постараются обмануть, но ведь ты не поверишь ему, правда? Я так тебя люблю. Знаешь, я думала, что Сережку люблю больше чем тебя. Представляешь, какая я была дурочка? Он говорил мне… Я слушала… А на самом деле…

Николь прервалась, тяжело дыша, не замечая, как за ней неотрывно следят снова возникшие над поверхностью воды черные глаза.

— Я умираю, пап. Разве ты мог подумать, что твоя единственная дочь… Ты никогда не узнаешь, как я умерла. Прошу тебя, не верь ему! Он лжец. Он постарается тебя обмануть. Так, как обманул меня. Но… ты же умнее меня, папка, ты разберешься! Я верю…

За бортом плеснуло. Николь повернула голову — над поверхностью воды, совсем близко, снова возникла человеческая голова — белая, густо покрытая шрамами. Вместо ушей темнели два закрытых пленками отверстия. Плоский нос почти слился с лицом, только две крохотные щели открывались и закрывались, словно существо дышало.

— Вернулся, чудик, — прохрипела Николь. Невыплаканные слезы царапали горло. — Хоть ты вернулся. Хочешь посмотреть, как я умру? Все любят наблюдать за смертью. И ты, верно? Или думаешь, я достанусь тебе в качестве добычи, когда совсем ослабею? — Она попыталась улыбнуться, но простое действие причинило ей такую боль, что она застонала. Из подсохших трещин на губах снова потекла сукровица.

Существо внимало ее словам. Круглые глаза, не отрываясь, следили за девушкой. Из воды на секунду показалась мощная шея, соединенная парой нереально вздувшихся боковых мышц с плечами.

— Не-е, — потянула Николь. — Я тебе не достанусь. По крайней мере, живой. А вот когда я умру, можешь меня сожрать. Только мне уже будет все равно.

Существо втянулось в воду и снова единственным слушателем девушки стал океан.

— Эй! — позвала Николь. — Куда ты подевался? Не любишь правду, животное. Никто не любит правду. Если бы я знала! Если бы только могла догадаться, что у него на уме! Не было бы лодки, моря. Я сидела бы сейчас на террасе, в саду. Что-нибудь бы кушала, что-нибудь пила. Или ждала бы вечера, чтобы потусоваться с Ленкой в клубе, — девушка перевела дух. — Она тоже. Та еще бестолочь. Совсем как я. Сережка хороший, какой он классный, — скрипуче передразнила кого-то Николь. — Может, и прижмешь его потом к своей груди… Какой там у тебя номер без пуш-апа? Первый? Будете меня вспоминать. И эта сволочь будет делать вид, что страдает. Лживая тварь.

Девушка замолчала. Горло судорожно сжалось, перекрыв доступ словам.

Вдруг волна плеснула в борт. Вода расступилась, выпустив из синего нутра блестящую рыбу, которую сжимали огромные, перевитые мускулами руки, увенчанные чудовищными когтями.

Подробности Николь отметила потом, после того как рыбина, еле трепыхавшаяся, с переломанным позвоночником, плюхнулась в лодку.

Не мучая себя вопросами, девушка съела ее, содрав кожу, которая сошла как чулок. Внутренности испачкали кровью и руки, и лицо, и обрывки платья, давно лишенного белого цвета. Николь не обратила на мелочи внимания. Первый же кусок сырого мяса, проникший в желудок, доставил ей ни с чем ни сравнимое удовольствие, от которого помутилось в глазах. Она ела медленно — через тернии, через Джомолунгмы, через колючие барханы песка в больном горле проталкивая кусок за куском. Тщательно пережевывала, дожидаясь, пока кашица скользнет в желудок. Пустыня, поселившаяся внутри, жадно впитывала влагу.

Когда с частью рыбы было покончено, осоловевшая Николь пристроилась у борта, погрузив в прохладу руки, испачканные в крови. Рядом, в опасной близости покачивался на волнах увитый шрамами череп.

— Спасибо тебе. — Николь почти улыбнулась. — Даже если ты решил меня откормить перед тем, как сожрать. Все равно спасибо. Только обещай, что моя смерть будет быстрой, хорошо?

Существо смотрело на нее, не моргая.

— Что ты… кто ты? Человек? Пришелец? А может, ни то и ни другое. Какой-нибудь ихтиандр. Сейчас после катаклизмов столько всего развелось. Папка… рассказывал мне, он сам видел. Да и я в сети… Ты, наверное, из тех, из новых. Которые живут себе в океане и горя не знают. А почему нет? — вдруг обиделась девушка, словно кто-то в ответ назвал ее фантазеркой. — Почему я не должна верить в ужасы? Особенно после того, что со мной сделал Сережка. А? Ихтиандр?

Николь помолчала, прислушиваясь к себе — не возникнет ли там, в ее голове, каких-нибудь возражений на сей счет. Низкое солнце купало красное золото лучей в спокойной воде. На волнах медленно качался загадочный «поплавок».

— Сережка говорил мне о любви. Вот и подумай сам. Если я верила в то, что казалось правдой, почему бы мне не поверить в то, что кажется ложью?

Небо полыхало в углях круглых глаз. Багровый закат дрожал на гребнях волн. Красный шар солнца, краем касающейся воды, предвещал ветреный день. Значит, завтра придется тяжело. Ветер, качка, волны — но, по крайней мере, у Николь прибавилось сил. Для борьбы? Вот уж вряд ли.

Смерть пожала плечами, сдержав ленивый зевок. И приготовилась подождать.

Самую малость.

***

Гнулся уцелевший ковыль, приглаживая седыми волосами измученную, избитую копытами лошадей землю. Отступала на запад, катилась в закатное солнце битва — вопящее чудовище, ощетинившееся тысячами изогнутых сабель, оставлявшее в пыли сотни мертвецов и раненых. Степь не успевала впитывать кровь, реки крови, в которой вязли копыта лошадей. Примятый ковыль поднимался, нашептывая прощальную песню телам, заполнившим поле. Они лежали повсюду — погребенные под трупами коней, пробитые стрелами, пронзенные копьями, с изрезанными животами и глотками. Безмолвные, они таращились в небо, за клубящейся пылью пытаясь разглядеть заходящее солнце. Крики не смолкали. Срезались в полете всадники, в огневом запале рубились от плеча.

Тот, кто был в самой гуще сражения, залитый и своей и чужой кровью — свирепый, страшный зверь, смеялся, на полном скаку срубая вражеские головы…

… — Ты видишь это, — шипел зверь. Прямо в лицо Семен Семенычу — обнаженному, большому, распятому на столе. Тот слабо кивал в ответ, захлебываясь собственной кровью. Он действительно видел разрушительную мощь давно канувшего в небытие войска и свирепость того, кто скакал в первых рядах.

— Ты думаешь, хуу, — шептало чудовище, пальцами сдавливая Семен Семенычу скулы с такой силой, что у они трещали, — что я собираюсь с тобой играть? Я, наследник Хасара, родного брата Чингисхана, намерен с тобой шутки шутить?

— Не-е-е-, — булькал пленник, давясь кровью. — Хаса-ар, пощади…

— Пощади, Хасар — теперь молишь ты. А к кому мне было взывать три дня назад, когда твой дружок выскользнул у меня из рук?

Наследник Чингисхана отступил, разглядывая прикованного наручниками к столу человека — жалкий кусок мяса, который сказал все, что знал. Хасару это было известно доподлинно: мало кто умел хранить тайны, когда с него с живого сдирали кожу. Окровавленные лепестки плоти, отогнутые в стороны в форме звезды, обнажали мышцы. На белом лице Семен Семеныча синели прокушенные губы, в глазах, в расширенных до предела зрачках, плавала смерть. Она уже подняла голову, прислушиваясь к тем переменам, что происходили за частоколом ребер. Боль рвала на части внутренности, замедляя сердечный ритм.

— Верь… мне. Я не… знаю, где он, — вытолкнул из себя пленник.

Конечно, он не знал. Хасар в том не сомневался.

Но остановиться уже не мог.

— Если бы не ты, хуу, — медленно произнес он, растягивая монгольское слово, означавшее"щенок", — на этом столе лежал бы сейчас Влад.

— Поща… ди.

Хасар усмехнулся. Интересно, сколько раз слышали мольбы о пощаде его предки? Срубая врагам головы на полном скаку, выпуская кишки из распоротых животов, что испытывали они, покорившие почти весь материк? Вполне возможно, то же чувство гнездилось в их душах, что не оставляло Хасара — прощальная просьба не призывала к состраданию, но возбуждала жажду убийства.

— По… ща… ди…

Кровь, переставшая течь, снова возобновила неспешный бег, медленно вытекая из ран.

Хасар отступал, любуясь делом своих рук.

Здесь, в доме на скалистом берегу, имелась в подвале огромная комната, почти зал, поделенная на две части. Левая сторона напоминала операционную: чистые кафельные стены, белые шкафы со стеклянными дверцами, столы с медицинскими инструментами — ослепительно яркими в люминесцентном освещении. Правая сторона, со стенами, обшитыми красным деревом, с мягкой мебелью, почти не видимой за сотнями расшитых подушек, выглядела как гостиная в восточном стиле.

Хасар отступал туда, под сень настенных светильников. Отсюда все происходящее в операционной представлялось постановкой режиссера-авангардиста. Белое, красное — то, что представлял из себя главный герой, ходило ходуном.

Еще один незримый персонаж, оставшийся за кадром — смерть, сжимая его сердце когтистой рукой, отсчитывала последние секунды. Человек что-то бормотал, но Хасар думал о своем. И это «свое» в данный момент неслось где-то в безбрежном пространстве, на полных парусах уходя все дальше, унося с собой тайну, за которую сильные мира сего с радостью отдали бы часть жизни. Благодаря ублюдку, который прощался с жизнью на авансцене, ускользнул не просто ключ к богатству — неиссякаемая золотая жила. И его смерть ничего кроме разочарования не несла.

Семен Семеныча трясло. Он не хотел умирать, зубами цепляясь за жизнь. Иными словами за то, что ему больше не принадлежало. Исходили дрожью конечности, выгибалось дугой и опадало худое тело. При каждом движении красные капли падали на пол, растворяясь в лужах крови.

Влад никуда не денется. Трижды правнук покорителя степей закусил удила. Его войска уже вторглись на чужую территорию. Он поймает беглеца. Время — первая фигура, выдвинутая вперед в начатой партии. На всех островах у Хасара имелись соглядатаи. Рано или поздно Владу придется зайти в порт, что само по себе сузит поиски. О, ему еще предстоит узнать, насколько широко паук раскинул сети!

Когда пленник испустил дух, Хасар вышел из подвала, поднялся по лестнице, краем глаза отмечая, как вытянулась в струнку охрана. Он прошел по коридору к ванной комнате, отделанной стеклянными панелями, и принял душ. Вместе со струями, смывающими чужую кровь, к нему вернулось спокойствие.

Во дворе загородного особняка громыхала звуками далеких клубов душная южная ночь. В просторной джалабии, наброшенной на голое тело, потомок Чингисхана вышел в сад, расцвеченный фонарями. В шатре его ждала черноглазая Фрида и накрытый стол.

Как только Хасар опустился на подушки, заиграла музыка. Девушка улыбалась, скрывая желание в огромных черных глазах, подведенных сурьмой. Прислуга хорошо знала предпочтения хозяина — на низком столе сочилось мясо, приготовленное в тандыре.

Прежде чем прикоснуться к еде, Хасар приложился к мундштуку кальяна, вдыхая аромат. Одному богу, да еще, пожалуй, Филу был известен состав, дарующий хозяину вдохновение. То же чувство, что вызывала танура — мужской танец с юбками. Бесконечное движение по кругу, которое сейчас…

Как впрочем, и всегда по вечерам во время ужина на берегу исполнял для хозяина турчонок Щюкрю.

Гремела музыка. Мальчишка кружился, не сходя с места. Отливали серебром полосы на его юбках. Говорили, что танцовщики тануры впадают в транс во время бесконечного вращения, но это было далеко от истины. Тренировки и еще раз тренировки.

«Совершенствуя тело, совершенствуешь душу», — так говорил Хасар, изнуряя свое тело на тренажерах и в спаррингах с противниками. Степной волк, жаждущий крови, должен быть поджарым, всегда готовым к бою. Таким, каким считал себя наследник великого сына степей.

Улыбалась Фрида, позвякивали монеты, щедро вплетенные в нагрудник, прикрывающий высокую грудь. Ее чуть обозначенный живот как нельзя более подходил еще для одного танца, который так любил хозяин — танца живота.

Звучала музыка, рвали душу звуки удда, рассерженным шмелиным роем прицепившиеся к барабанному ритму. Кружился Щюкрю, фиксируя движением головы очередной поворот — уже не танцор, а нечто большее — приглашение к участию в действе, от которого закипает кровь. Зудящий в жилах плач зурны все убыстрял темп. Самоотверженно стучали барабаны, вели отчет вечности скрипки. Страстью дышала ночь, впитывая звуки тануры.

Музыка звучала быстрее. Кудрявый турчонок запрокинул голову, раскинул руки — все вращалось, неслось по кругу, рождая ветроворот — первоначальную точку будущего смерча. И только ноги танцора в национальных турецких сапогах четко отбивали такты, словно невидимый стержень связывал их с землей.

— Чаю, хабиб? — спросила Фрида. Ее голос напомнил Хасару звук флейты-нэй — хрипловатый, волнующий.

Хасар кивнул. Спокойный, умиротворенный он приготовился ждать. Но не просто сидеть на берегу, дожидаясь информации, а выйти утром в море и нанести визит Пиратским островам. К голодному волку бараны не придут. Серого охотника кормят ноги. Неважно, что степные просторы сменились безбрежной водной гладью — охота есть охота.

***

Яхта тяжело дышала. Как будто тридцатиметровому судну со звучным названием «Эллада» было на что пожаловаться. Новенькая, с иголочки. Кто мог теперь ответить на вопрос, сколько времени ей пришлось сражаться с волнами на океанских просторах? Отливали серебром хромированные детали, панели из красного дерева ловили солнечные блики, отраженные от воды. Застрявшее между стыками в мягкой кожаной мебели, трепыхалось на ветру грязное полотенце. Верхняя палуба, усыпанная осколками стекла, сверкала. В круглом бассейне на поверхности, затянутой зеленоватой пленкой, плавал мусор.

Влад медленно спустился на вторую палубу, не выпуская из рук пистолета. В коротком костюме для подводного плавания, где кроме кобуры было предусмотрено гнездо для ножа, он двинулся влево. Предельно собранный, осторожный, готовый в любой момент нажать спусковой крючок, капитан «Дикого» открыл дверь, ведущую в просторный холл.

Все суда, застывшие на вечном приколе у скалистых берегов бухты-Ловушки, объединяло одно: абсолютный порядок в подсобных помещениях при полном отсутствии людей. Чисто, убрано, кое-где на плитах стояли кастрюли, а на столах сиротливо оплывали плесенью стаканы.

На яхте со сказочным названием «Эллада» дело обстояло с точностью до наоборот. Если бы кто-то поставил перед собой цель сокрушить все, до чего смог дотянуться, то, безусловно, своего добился. Растерзанная мебель была не просто изрезана — складывалось впечатление, что обивку в бешенстве кромсали тесаком, нанося удары, куда придется. Но ни осколки стекла, ни темные полосы, засохшие на иллюминаторах, ни бурые лужи на палубе поразили Влада. Большой круглый стол, явно не из ДСП, сломанный практически пополам, удивил настолько, что ему стало не по себе. Крепкую столешницу не разрубили — сломали. Словно что-то супер тяжелое резко опустили на поверхность. Ощетинившийся сколами свидетель драмы, случившейся не так давно, молчал.

На долю секунды стемнело — скорее всего, облако закрыло солнце, но Влад мгновенно развернулся к двери, сжимая в руках пистолет.

Никого. Только шумно вздохнула яхта, припав на правый борт. Влад вышел на палубу, ощупывая пространство перед собой черным стволом.

Стояла тишина. Лениво катились волны, поднимая корпуса катамарана, застывшего на якоре метрах в двадцати-двадцати пяти от «Эллады». Раздался скрежет — яхта зацепила бортом скальный выступ — и снова установилась тишина.

Инстинкт самосохранения, советовавший Владу послать к черту расследование и повернуть оглобли назад, теперь настойчиво заявил о необходимости убираться как можно скорее. Хрен с ней, с питьевой водой — возможно, газа в горелке хватит на то, чтобы запустить опреснитель. Хасар не дал пополнить запасы. И Влад тоже хорош. Помнить об опасности — вот принцип и девиз каждого дня! Особенно, когда находишься среди людей. Какой смысл теперь пинать павшую кобылу — время не повернуть вспять. Однако будущие пара суток без воды в самом патовом случае, пугали Влада меньше, чем встреча с неизвестным персонажем, с легкостью ломающим деревянные столы и разрывающим глотки людям и животным.

Влад начал спуск на нижнюю палубу, когда из глубины коридора, ведущего к каютам, метнулась в сторону бесформенная тень. Он выстрелил, не раздумывая. Пуля чиркнула по борту, увязнув в кожаной боковине дивана. Если это было нечто живое, то обладало нечеловеческой реакцией.

Вполне возможно, самым разумным решением было оставить попытки спуститься на первую палубу, где обитало неизвестно что, а сигануть с борта в воду. Пара тройка гребков и он заберется на родной катамаран, поднимет якорь и махнет на прощанье рукой бухте, приютившей его столько лет назад.

Потом Влад пораскинул мозгами еще раз и вывод, напросившийся сам собой, ему не понравился. Как эта верткая сволочь попала на остров, до которого было метров пятьсот? По скале? Влад оценил взглядом неприступную гладкую стену, представлявшую опасность даже для опытного альпиниста, и отбросил эту мысль. Значит, по воде. Если существо и в море способно двигаться так же быстро, как на суше, то… Шансы добраться живым до приветливо откинутого на катамаране трапа равнялись нулю. Оставалось лишь гадать, почему тварь не набросилась на пришельца сразу. Может, не была голодна?

А может, еще хуже — решила поиграть с добычей. Какие развлечения на пустынном острове, кроме кроликов и коз?

Влад нахмурился, выверяя каждый шаг по трапу: хищника ожидало разочарование — мышка далеко не так безобидна, как могло показаться.

Слева по борту снова мелькнула тень, и Влад снова нажал на спусковой крючок.

И промазал. Эхо забросило звук выстрела повыше и со свистом покатило к вершине скалы. Влад прижался спиной к палубной надстройке, ожидая нападения. В сознании проявился стоп-кадр ускользнувшей фигуры.

Человек. Белый, обнаженный, с сильно развитыми икрами и мускулистыми руками. Только одна странность заставила Влада попятиться вдоль стены, дарившей чувство обманчивой защищенности: у человека не было головы.

Стараясь не поворачиваться к палубе спиной, Влад поднялся по ступеням. Он повидал немало дерьма на своем веку. Одни неведомые «паучки», которые он получил в довесок к продолжению жизни, стоили многого. Но от предположения, что безголовый человек может двигаться, его бросило в дрожь. Подойдя к корме, Влад осторожно глянул вниз. Палуба была пуста. Что за хрень прижилась на яхте, и можно ли вообще убить того, у кого нет головы? На вопросы ответов не нашлось. Тем большей тупостью представлялся вариант поспешного бегства. Врага следовало видеть в лицо…

Или в то, что там у него вместо.

Влад нагнулся, поднял осколок бутылки — отбитую верхнюю часть, взвесил в руке. Он переместился левее. Отсюда хорошо просматривалась нижняя палуба. Потом он резко выдохнул, словно предстояло пропустить рюмку, и бросил осколок дальше к носу яхты.

Звонко всхлипнуло стекло, разбитое о палубу. И в ту же секунду у борта возник человек. Рослый, перевитый вздувшимися синюшными жилами. Как выяснилось, голова у него была. Прозрачная субстанция полностью закрывала и лицо, и волосы, застывшими струями стекала на затылок и грудь. Где-то там, в глубине стеклянной массы угадывались глаза, нос, темные брови.

Не раздумывая, Влад выстрелил, целясь в центр бликующей в солнечных лучах массы.

Что за сила дернула существо в сторону, неизвестно. Пуля впилась в скалу, отбив кусок камня. Без паузы Влад выстрелил еще раз и еще. Скорее, по наитию, чем улавливая движение у кормы, он целился в нечто, текуче скользившее по трапу вниз. Ему повезло — пуля четко пробила плечо, слева от затылка. Влад прислушался, ожидая звука падения тела, или вскрика, но по-прежнему стояла тишина. В любом случае, ему удалось зацепить существо. Ранение либо ограничит его подвижность, либо вообще лишит желания продолжать охоту.

Оставаться на яхте и преследовать раненого не имело смысла. Загнанная в угол крыса всегда бросается на обидчика. А проверять на своей шкуре, так ли страшен черт, Влад не собирался. Он вернулся в каюту, вырвал из дивана часть подушки, держащейся на честном слове. Стараясь двигаться как можно тише, он подошел к корме и запустил сиденье в море. Не дожидаясь, пока груз коснется поверхности, Влад убрал пистолет, метнулся к носу яхты и ласточкой сиганул вниз. Раскатистый всплеск еще звенел в его ушах, когда он на редкость удачно вошел в воду.

Как всегда после погружения показалось, что наступила глухота. Вдруг лишившийся органа чувств организм выплеснул в кровь очередную порцию адреналина, вызвавшей кратковременный приступ паники. Влад погасил его, с размашистым гребком вклиниваясь в потревоженную синеву.

В пронизанной солнцем глубине по песчаному дну бродили светлые пятна. Стайка рыбешек прыснула в стороны, пропуская человека. Дно просматривалось — но это не являлось гарантией безопасности. В бухте водились хищники. Рифовые акулы пресекали желание устраивать долгие заплывы. К слову, хватало хищников и без них.

Когда внизу, слева, на задворках обзора мелькнула тень, Влад не воспринял ее всерьез. Прямо по курсу уже темнел корпус катамарана и виднелись ступени трапа, опущенного в воду. Оставалось сделать пару мощных рывков и можно праздновать победу.

Влад вынырнул на поверхность и успел набрать полную грудь воздуха перед тем, как его щиколотку сжал стальной захват. Попытка перехватить перила трапа успеха не принесла. Для того, кто держал беглеца, его усилия остались незамеченными. Влада дернули вниз с такой силой, что прежде чем рухнуть в воду, тот растянул сухожилия на руках и пересчитал подбородком пару ступеней.

Пенная муть, закружившейся метелью закрыла обзор. Тяжесть, подвешенная на ноге, тянула в глубину. Влад выхватил из гнезда нож и перегнулся пополам, надеясь разглядеть нападавшего. Он ожидал увидеть перед собой субстанцию, закрывающую голову существа, но все равно оказался не готов к такому зрелищу. То, что при беглом взгляде на яхте он принял за тень от глаз, скрытых за прозрачной пленкой, оказалась обманкой — пара черных дыр скорее на щеках отчетливо выделялись на бывшем лице. Чем умудрялось «видеть» добычу существо, Влад не знал. И ответ на этот вопрос интересовал его в последнюю очередь. Доли секунды ему хватило на то, чтобы оценить масштаб бедствия — мощный разворот плеч, сильное гибкое тело в мускульных узлах.

Какая-то мысль, вдруг вклинившаяся в голову, неприятно кольнула Влада, но осталась на периферии сознания, в то время как он полоснул ножом по руке — вполне человеческой, если не считать белесых костяных наростов, заменивших ногти. Края кожи разошлись в стороны, выпустив темное облако, на миг скрывшее охотника, тянувшего добычу на дно. Существо плыло вниз, увлекая за собой Влада. Дублируя движения нападавшего, он рванулся, продолжая наносить удары, куда придется. Лезвие ножа резало воду, задевая чуждую плоть.

Монстр по-прежнему держал добычу, но его движения стали конвульсивными, резкими. В туманном облаке, усиливающим сумрак, противники кружились у самого дна.

Во время одного из дьявольских вывертов Влад зацепил ножом песок. Предчувствие близкого удушья, огненной рукой сжавшего легкие, удвоило желание выжить. Существо надвинулось сверху, закрыв тенью едва уловимый свет. В этот мрак, извернувшись немыслимой дугой, почти выкручивая ногу из когтистых пальцев, Влад и вонзил нож по самую рукоять. По всей видимости, цель оказалась тем самым пузырем, закрывшим лицо.

Тугая струя воды ударила Влада в грудь. Черное облако укрыло и без того с трудом угадываемое пространство. Вокруг забурлило, поднимая тучи песка. Но главное — Влад почуял свободу. В уши словно влили расплавленный свинец, разрывающий барабанные перепонки, когда пловец, с силой оттолкнувшись от песка, полетел к свету, пробив собственным телом дыру в темном тумане.

Влад пулей выскочил на поверхность, всего в паре метров от катамарана. Почти ослепший, глухой, он с хрипом втянул в себя колючий воздух, царапающий легкие. Один сильный гребок и уже ничто не могло его остановить — он взлетел по трапу на палубу. Не замечая, что оставляет кровавые следы, Влад рванулся к румпелю. Еще пара минут ему потребовалась на то, чтобы поднять якорь.

Капитан катамарана не стал ставить паруса. Шум работающего двигателя заглушил страх того, что на стремительный бросок может и не хватить тех жалких остатков горючего, что оставались на судне.

Решительно потянувшееся навстречу ущелье, замочной скважиной открывающее выход в открытое море, успокоило и вселило надежду. Оставалось слишком мало времени на то, чтобы сосредоточиться и, отключив сознание, передать себя в руки «паучков». Но все это мелочи по сравнению с тем, что он только что избежал смерти.

Чувство эйфории усиливали и скалы, несущееся навстречу, и черная дыра входа в расщелину, и пенные барашки, пузырящиеся у раковин, вросших в камни. Влад отключил двигатель и рухнул возле румпеля без сил, привалившись спиной к надстройке. Теперь катамаран отдан на милость течения, неумолимо несущего добычу в бездну.

Влад полулежал на палубе, ожидая неминуемого. Часа через два он проснется… Если можно было назвать это состояние сном. Он будет чувствовать себя лучше. Отдохнувшим, посвежевшим. Со странным чувством, что с ним случилось нечто, о чем не только не стоит вспоминать, но и знать не обязательно.

В тот момент, когда сознание готовилось скользнуть хрен знает куда, сердце Влада кольнул отзвук той мысли, что настигла его во время схватки на глубине. У того существа, с которым он боролся, отсутствовало пулевое ранение в плечо.

Катамаран, увлекаемый течением, смело вошел в поворот. Подступающие скалы скрыли солнце, погасив все краски.

— Ну, все, — тихо сказал Влад, хотя произносить слова вслух было вовсе не обязательно. — Я твой… веди.

И в следующую секунду капитан увидел, как правая сторона кормы пошла вниз. Появились две руки, с костяными утолщениями вместо ногтей. На палубу, в рывке выбросив мощное тело, выбралось существо. Последний луч солнца, отыскав трещину в скале, отразился бликом от прозрачной поверхности, за которой скрывалась голова.

Огромный, голый, человек стоял на палубе, повернув то, что называлось лицом в сторону Влада. По белой коже катились капли. На его теле, перевитом жилами, не было видно ни царапины.