Скажи Алексу, чтобы не ждал

Ирен Дивяк (2023)

Мюнхен, 1941 год. На первый взгляд кажется, что двух студентов — Ганса Шолля и Алекса Шмореля — мало что связывает, пока однажды они оба не сбегают с занятий по военной подготовке, предпочтя искусство и литературу стоянию по стойке «смирно». С тех пор между ними завязывается крепкая дружба, и Ганс становится постоянным гостем на русских вечерах, проводимых в доме Алекса. Но с каждым днем война разгорается все сильнее, как и желание молодых людей высказаться против нее. Да, их затея опасна. И риск возрастает, когда младшая сестра Ганса Софи переезжает в Мюнхен — она ни при каких обстоятельствах не должна узнать о сопротивлении. Потому что оно будет стоить всем участникам жизни. Студенческое движение «Белая роза», организованное студентами Мюнхенского университета, просуществовало совсем недолго, но имена ее участников навсегда остались в истории. «Скажи Алексу, чтобы не ждал» — документальный и оттого еще более пронзительный роман о молодых людях, которые были готовы отдать жизнь во имя своих идеалов, но вместе с тем это трогательная и человечная история о дружбе, любви и неистребимой надежде.

1933 год

Небо над полем светлое и ясное, как глаза новорожденного, воздух как никогда чист, а по земле радостно шагают брат и сестра. Они с трудом сдерживают веселость, девочка несет корзинку с яйцами, взятыми у крестьянина, — мать велела, их нельзя разбить. А девочке очень хочется попрыгать и потанцевать, солнышко так тепло светит, а впереди — длинная ровная дорога, иди себе и иди. Мальчик идет впереди, ему нет еще и пятнадцати, но гордо выпяченная грудь в коричневой рубашке хорошо смотрелась бы и в солдатской шинели.

— И тогда, Инге, — говорит мальчик, — придут коммунисты, марксисты и все остальные, толпой нападут на нашу дорогую родину. Как ты думаешь, Инге, что тогда будет?

Инге хихикает, в корзинке перекатываются яйца.

— Не знаю, ты мне скажи.

Все она прекрасно знает, каждый немец должен это знать, потому и хихикает.

Мальчик забегает вперед, преграждает девочке дорогу и вскидывает правую руку — жест представляет собой нечто среднее между немецким приветствием и знаком остановиться.

Мальчик кричит:

— Гитлер встанет перед ними и остановит их нашествие громким, нескончаемым приказом «стоять!». А за спиной у него будет целая армия, и мы с тобой, Инге, мы тоже будем там!

Инге хохочет, хохочет всем телом, отчего в корзинке разбиваются два яйца, повсюду желтая слизь, мама будет ругаться. Отец тоже, но не из-за яиц. Ничего не поделаешь: отец вечно устраивает много шума из ничего, думает Инге. Сегодня такой славный день, единство — это славно, скоро все немцы поладят, как сегодня ладит со своим братом Инге, скоро все они будут братьями и сестрами, как братья и сестры Шолль. И Гитлер будет их отец, потому что нет нужды в отцах, которые ничего не понимают и устанавливают свои правила, теперь дети будут маршировать с Гитлером. Вперед, вперед!

Место молодых — вместе с молодыми, у Ганса есть друзья в гитлерюгенде, и не только друзья: на Ганса равняются, с таким рвением он скоро поднимется на вершину, многие последуют за ним, не только Инге со своей корзинкой яиц. В глубине души Ганс давно знал, что ему суждено стать лидером, суждено изменить этот мир, вот только не знал как — но теперь Гитлер скажет, что делать. Гитлер — великий, умный человек, таким Ганс станет, когда пройдет обучение в гитлерюгенде и по-настоящему вырастет. У них есть цели, у Германии снова есть цели! Если придут красные или прохвосты из «Союза католической молодежи», то им не поздоровится — как на днях после службы в церкви. Не стоит католикам наглеть, Гитлер сокрушит то, что не сокрушили кулаки Ганса. Ему тоже хорошо досталось, но в компании других гитлерюгендцев забываешь о боли, по вечерам они сидят у костра и поют, и песни эти эхом разносятся по всей стране.

К тому времени, как Инге с Гансом приходят домой, отец уже поднялся из своей конторы. Это видно, как только входишь в дом: фотография Гитлера убрана в ящик, и на стене зияет белое квадратное пятно.

Ганс вешает фотографию снова. Каков отец, таков и сын — Ганс давно научился упрямиться. Выбегает мама:

— Ох, бедные яички!

Мама не ругается, только выглядит немного грустно. Она уходит на кухню с оставшимися яйцами, и в дверях гостиной появляется отец. Теперь, знает Инге, снова будут слезы.

Оказывается, отец прознал о драках, которые устроили ребята из гитлерюгенда, прознал о подвигах Ганса, которые считает глупостями. Мальчишки должны драться, думает Инге, и те другие заслужили взбучку, но отец вообще категорически против Гитлера, он всегда видит все в черном свете.

Отец громоподобно спрашивает: неужели Ганс думает, что играть в войну весело? Что он знает о жестокости? Кто из них двоих был на войне — Ганс или он, отец? Борьба с инакомыслящими — это только начало, вскоре в ход пойдет оружие, бомбы. Именно этого Гитлер и хочет — неужели Ганс настолько глуп, что не понимает?

Глаза Ганса наполняются слезами, слезы бегут по детским щекам, но голос звучит твердо и упрямо:

— Что ты вообще знаешь о современном мире, отец? Вы навлекли на Германию хаос эпохи, но Гитлер наводит порядок, чтобы у нас была молодость! Настоящая молодость и будущее! Я не позволю говорить о Гитлере в подобном тоне!

Инге бросается мимо отца в гостиную и принимается играть на пианино патриотическую песню «Адольф Гитлер проложит путь к блаженству» — так она больше не слышит крики, но вместе с тем оказывает отцу сопротивление, а брату — поддержку. Прибегают младшие брат и сестры и с любопытством наблюдают за происходящим. Вернер тоже хочет вступить в гитлерюгенд, а Софи — в «Союз немецких девушек», Лизерль пока не знает, но, скорее всего, последует примеру старшей сестры.

В конце концов, отец не может им запретить, песня звучит задорно, а слезы брата обладают особой убедительной силой.

Отец поднимает руки, словно сдаваясь, он больше не выглядит сердитым, только усталым. Он удаляется к себе в кабинет и не показывается до обеда, фотография Гитлера остается висеть на стене. Ганс и Инге довольны: раньше отец кричал больше, но теперь, наверное, настроен менее категорично. Быть может, однажды они его переубедят, обратят в свою веру. А если и нет, то не важно — будущее принадлежит не ему, а им. Ганс вытирает остатки слез рукавом, и там, где ткань становится влажной, ее коричневый цвет делается только темнее.