Костры

Иннокентий А. Сергеев, 2023

Дорога – это сама жизнь, когда граница между сущностью вещей и непосредственно переживаемым опытом стирается, а искусство появляется лишь тогда, когда оно черпается напрямую из опыта, и процесс письма направляется исключительно потоком впечатлений от происходящего вокруг…

9

Мы останавливаемся у подъезда, в котором она узнала нужный.

— Иди, — говорит она, выталкивая меня из машины. — Я туда больше не пойду. Только недолго!

— Ладно, — говорю я, захлопывая дверцу.

Я вхожу в подъезд и поднимаюсь по лестнице.

На полпути я вспоминаю, что забыл спросить номер квартиры, и возвращаюсь.

Елена уже спит. Я стучу в стекло. Она, проснувшись, открывает мне дверцу.

— Ну что ещё? — недовольно говорит она.

— Ты так любишь спать?

— Нет. Просто у меня был тяжёлый вечер, а завтра мне вставать на работу.

— Забудь об этом, — говорю я. — Завтра уже наступило.

— Да? — говорит она. — А сколько сейчас времени?

— Не знаю. Но завтра уже наступило, хотя пока это ещё незаметно. Между прочим, у тебя есть зеркальце?

— Есть, — говорит она. — В сумочке. Ты принёс её?

— Нет. Я забыл узнать у тебя номер квартиры.

— Восемнадцать, — говорит она и захлопывает дверцу машины.

Я возвращаюсь в подъезд.

Поднимаюсь по лестнице и, найдя нужную дверь, нажимаю звонок.

Дверь открывает женщина.

— Доброе утро, — говорю я. — Извините, если разбудил вас. А если вы ещё не ложились, то добрый вечер. Можно сказать и так.

— Вы кто? — спрашивает она, внимательным взглядом изучая моё лицо.

— Мы с вами незнакомы… Дело в том, что… Одна женщина забыла у вас сумочку. Её зовут Елена…

— Какой ужас, — тихо говорит она. — У вас щека кровоточит.

— Ужас не в этом, — отвечаю я. — Ужас в том, что кровоточит Европа.

— Может быть, — соглашается она. — Но это тоже не дело. Может быть, вы пройдёте?

— Спасибо, — говорю я и вхожу в прихожую.

Она закрывает дверь.

— Кто там? — спрашивает мужской голос откуда-то из недр квартиры.

— За сумочкой, которую Лена оставила! — отвечает женщина и, повернувшись ко мне, говорит:"Можете не разуваться. Только вытрите, пожалуйста, обувь тряпкой".

Она даёт мне тряпку, и я вытираю подошвы своих ботинок.

— Пойдёмте.

Она ведёт меня в ванную.

— Нужно обработать вашу рану.

Я присаживаюсь на край ванны. Она выходит, но тут же возвращается, неся вату и початую бутылку водки.

— Очень кстати, — говорю я, кивнув на бутылку. — У меня сегодня бессонная ночь, а если меня остановят, то мне всё равно не избежать неприятностей, потому что прав у меня нет.

Она строго смотрит на меня.

— Это для дезинфекции.

— Ну да, — соглашаюсь я.

Она смягчается.

— Ну разве что по одной… Но не больше. Договорились?

Я киваю.

Она уходит.

Возвращается, неся две рюмки.

— Ну, давайте, — говорит она, протягивая их мне. — За знакомство.

Я отвинчиваю крышку и наливаю.

Мы выпиваем.

— Хорошо, — говорю я. Она кивает.

Я наливаю ещё по одной.

— А как же уговор, — с укоризной напоминает она.

— Так ведь всегда так, — пожав плечами, говорю я.

Она, махнув рукой, выпивает. Я выпиваю и наливаю снова.

— Не слишком ли в быстром темпе мы продвигаемся? — с опаской говорит она.

— Ничего, — беспечно говорю я. — Будем отпивать маленькими глотками.

— Ладно, — соглашается она. — Но всё остальное — для дезинфекции.

— За дезинфекцию, — я поднимаю рюмку. Она кивает, и мы отпиваем по маленькому глоточку.

— А теперь давайте знакомиться, — говорю я. — Как вас зовут?

— Оля, — говорит она. — Но только это не настоящее моё имя.

— Хорошо, — киваю я. — Можно я буду называть вас Олей?

— Можно, — разрешает она. — А как вас зовут?

— Меня зовут Шурик, — отвечаю я. — А теперь давайте перейдём на ты.

— Давайте. Только за это принято пить на брудершафт.

Мы пьём на брудершафт.

— Это твоё настоящее имя?

— На дезинфекцию уже не осталось, — говорю я, разливая остатки.

— Ты не ответил.

— Нет. А теперь откровенность за откровенность — у тебя есть ещё водка?

— Есть, — говорит она и, поставив свою рюмку на кафельный пол, уходит.

Возвращается она с бутылкой.

— Мой муж уснул, — шёпотом сообщает она. — Сегодня был такой вечер, столько гостей…

— Я догадываюсь, — говорю я, закрывая дверь на шпингалет. — Елена тоже всё время засыпает.

— Ленка? Да она, вообще, соня. А где Евгений?

— Он соблазняет сейчас мою жену, — говорю я, поднимая её рюмку с пола и подавая ей. — Или уже соблазнил, что скорее всего.

— Твою жену? — удивлённо говорит она.

— Тебя удивляет, что я женат?

— Да нет, — говорит она. — Скорее, то, что ты говоришь об этом так спокойно.

— Ну конечно, — говорю я. — То, что где-то под бомбами гибнут люди, нас, в общем-то, нисколько не волнует, это нормально, а вот то, что кто-то может соблазнить чью-то жену… Да она, по существу, и не жена мне.

— А кто?

— Не знаю… просто женщина. Почти такая же, как ты. Но в чём-то вы, конечно, не схожи. У тебя рыжие волосы, а у неё — чёрные. У тебя красивые губы, а у неё — обычные. Ты миниатюрнее её, а она почти такого же роста, как я. И глаза у вас разные — у неё не такие густые ресницы, но зато гуще брови.

— Я их прореживаю.

— Ну да. Но всё равно.

— Понятно, — говорит она.

— А тебя, правда, зовут Оля?

Она смеётся.

— Думай, как хочешь. Давай лучше выпьем?

Я киваю, и мы выпиваем.

Я открываю новую бутылку и наливаю снова.

— Нужно произнести тост, — требует она.

Я оглядываюсь по сторонам.

— Что ты смотришь? — говорит она. — Ищешь тему?

— Да нет, просто смотрю, как у вас тут уютно.

— Это потому что ты выпил.

— Нет, это потому что я с тобой.

— Это признание? — говорит она, помолчав.

— Да, — говорю я и притягиваю её к себе.

Она отвечает моим губам.

— У тебя мягкие губы, — говорит она.

— У тебя тоже, — говорю я, и мы снова целуемся.

Она ставит свою рюмку на пол, и я ставлю свою, и мы целуемся.

Я обнимаю её и ласкаю её грудь. Она вздыхает. Я покусываю её ушко, ласкаю губами шею, поглаживаю её ноги, забираясь всё дальше под юбку.

Она учащённо дышит.

— Всё. Не надо, — шепчет она. — Не надо…

Я расстёгиваю на ней платье…