Среди восковых фигур

Инна Бачинская, 2020

Никто не верил бизнесмену Михаилу Кротову. Он заявил, что исчезла его девушка, но создавалось впечатление, что ее никогда и не было – никто не видел их вместе, не осталось даже следов ее пребывания в доме. Через некоторое время Кротов покончил с собой, наглотавшись снотворного. Или это было убийство? От смерти Кротова выигрывает его давний друг и деловой партнер Бураков, но у него прочное алиби… Преподаватель философии Федор Алексеев познакомился с загадочной девушкой Лидией и всерьез увлекся ею. Общий друг пригласил их на фотосессию в музей восковых фигур, моделью для одной из скульптур которого стал в свое время Кротов. Но свидание не состоялось…

Глава 3

Мастерская творца

Никем не превзойденный мастер…

…Душа рассудок научила

Любить, сама же пала в прах.

Игорь Северянин. Брюсов

Представьте себе громадный подвал, залитый светом софитов, на столах вдоль стен кипы рисунков и фотографий, мужские и женские пластилиновые и гипсовые головы с белыми слепыми невыразительными лицами; отдельно на столах кисти рук — больших, маленьких, сцепленных в кулаки, с растопыренными пальцами; тут же коробки со стеклянными глазными протезами разных цветов: голубых, карих, черных; отдельно пара массивных, тяжелых форм-ванн, в которых гипсовые головы заливают горячим воском. Резкий запах технических жидкостей и лаков. На круглом столе в центре помещения стоит женская восковая голова, покрытая специальным лаком, с голым черепом, но с широко расставленными глазами, карими, отчего кажется, что женщина живая и смотрит на зрителя. У нее нежная полупрозрачная кожа, подкрашенные румянами щеки и губы, растянутые в легкой улыбке, а также ямочки на щеках и подбородке. Сочетание голого черепа и «живого» лица производит жутковатое впечатление.

По стенам висят большие цветные фотографии восковых фигур Богоматери из европейских церквей. Воск, как известно, издавна считается священным материалом, а пчелы — символом непорочной Девы Марии. Печальные нежные склоненные личики с легким румянцем, в зубчатых коронах, украшенных жемчугами и разноцветными драгоценными камнями, в бесценной золотой парче. Воск — благодарный материал, прекрасно передающий особенности человеческой кожи, к тому же он легко раскрашивается.

Таково вкратце описание мастерской скульптора, работающего «по воску». Мастер, Ростислав Мирона, — крупный мрачноватый мужчина в рваных джинсах и бесформенной рубахе до колен; длинные черно-седые нечесаные кудри падают на плечи, блестит цыганская серьга в левом ухе, а в вырезе рубахи видны ладанка на черном шнурке и серебряный крестик; в крупных руках, испачканных красками и лаками, мастер держит кусок картона с наброском женской модели, оригинал для лепки. По-бычьи нагнув голову, он сосредоточенно рассматривает восковую голову, сравнивая с эскизом.

Часы на площади отбивают четыре удара, потом еще три. Три ночи, или три утра, как вам будет угодно. Мастер отшвыривает картон, заносит кулак над восковой головой, замирает. Он недоволен результатом. Он редко бывает доволен результатом…

Он уходит из мастерской. Гаснет свет. В подвале воцаряются кромешная тьма и глубокая тягучая тишина. Ни звука, ни луча света… Мертвый, безжизненный мир гипса и воска…

Шаркая ногами, Мирона идет через большой выставочный зал в свой закуток, где втиснуты топчан, тумбочка с посудой и газовая плитка с чайником и кастрюлей. Здесь же умывальник и кран.

Выставочный зал — холл бывшего молодежного театра, а до этого — Дворянского собрания. Двенадцать фигур в зале, тринадцатая в мастерской — итог трех лет работы. Мастер недоволен тринадцатой моделью, женой местного воротилы, глупенькой невзрачной дамочкой с претензиями, которая хочет быть столбовой дворянкой, а данных с гулькин нос, даже меньше. Жалеет, что согласился, но уж очень просили. Да и деньги не лишние. Не цепляет. Мирона смотрит волком и сжимает кулаки: эта дурочка думает, если есть деньги, то можно купить мастера и потребовать. Ладно, хрен с ней! Хочет китч, получит китч. Тринадцатая! Ну и черт с тобой. Двенадцать есть в наличии. Двенадцать — конец цикла. Сложилось магическое число. Двенадцать апостолов — творческий путь мастера, итог денных и нощных усилий. Каждый год добавляется шедевр, совершенство, остальные — проходные пешки. Дилетант не усмотрит разницы. Мастер знает. Сцепив зубы, избегает смотреть в сторону тех, зато подолгу стоит перед совершенными, рассматривает всякий раз, словно видит впервые. Каждая морщинка, каждая ресничка, каждая ямочка, полуулыбка, сведенные брови, даже бородавка… все совершенно! Живые, с характером, даже с норовом, с мыслями в восковых головах. С блестящими глазами, ухмылками и усмешками, колючим или коварным взглядом. Живые! С ними можно разговаривать. Они отвечают. Смеются. Вздыхают. Лукавят. Грустят. Добрые. Злые. Подлые. Лживые.

Не забыть сказать про одежду! Цвет, драпировки, украшения… Это тоже искусство — подобрать аксессуары, чтобы раскрыть истинное лицо. Выбрать фигуру, историческую личность и проявить суть — тоже искусство. Но это уже потом, это десерт, а главное — восковый человек! Лицо! Десятки эскизов, часы работы с живым оригиналом, попытки схватить и вытащить сущность — то, что прячется внутри, за словами, гримасами, масками. Вытащить, прибить гвоздями и прокричать: вот оно! Кто-то из великих сказал, что маски защищают от мира и зла, сорви их — и человек беззащитен. Беззащитен, слаб, наг… червь под ногами Мастера!

Везде в природе и мироздании двенадцать — гармония, совершенство и равновесие. Двенадцать апостолов, двенадцать титанов, двенадцать месяцев, двенадцать знаков зодиака, число-символ Солнца и Луны, символ «философского камня» и божественного круга, вращающего вселенную, двенадцать часов дня и ночи, космический порядок, пространство, время, колесо возрождения.

Двенадцать. Конец цикла. Время трогаться в путь и зачинать новый.

Он останавливается около любимой модели. В жизни ее зовут Саломея. Древнее языческое имя, полное мрачной энергии и тьмы. Когда он увидел ее в первый раз, совершенно случайно, то был потрясен. У него даже пальцы сжались, он представил, что сжимает карандаш. Саломея Филипповна, личность в городе известная, знахарка и ведьма. И внешность у нее соответствующая. Исполинского роста, с жесткой черно-седой гривой, сильным мрачным лицом… Официально — ветеринар. И черная собака ходит следом. Зовут Альма. Она сидела на скамейке в парке, ела что-то, бросая куски собаке. В длинной черной юбке, в длинной блузе, синей, в мелкий белый цветочек, с дикими распущенными полуседыми патлами. Юродивая? Он подошел ближе, уставился, перебегая взглядом с ее смуглого лица с крупными, замечательной лепки чертами на большие руки. Его трясло. Это была его женщина. В ней было совершенство, не испоганенное краской и бутафорией, без малейшей попытки украсить себя, так редко встречаемое теперь в людях.

Почувствовав его взгляд, она глянула на него. Он невольно выпрямился и сглотнул.

— Садись, — сказала она сипловатым голосом, кивая на скамейку. — В ногах правды нет.

Он почти упал рядом с ней. Молча. Собака вздыбила загривок и зарычала.

— Альма, фу! — сказала женщина. — Свой. Хочешь? — Она протянула ему кусок хлеба. — Ломай! Люблю съесть хлебец на воздухе. Задержалась в городе, оголодала.

Мирона, покосившись на собаку, протянул руку, осторожно отломил кусочек.

— Ты кто?

— Ростислав Мирона.

— А по батюшке?

— Иванович. Можно Ростислав.

— Не спеши, Ростислав Иванович. Без отчества человек вроде голый, беззащитный, надо с отчеством.

Он вздрогнул: маска! Отчество — та же маска! Она говорила его словами.

— А делаешь что?

— Я скульптор. Художник.

— Скульптор? Людей лепишь? А я Саломея Филипповна, ветеринар. Людей тоже могу, все божья тварь. Будем знакомы.

Они ели хлеб. Она доела, встала:

— До свидания, Ростислав Иванович, будь здоров.

— Подождите! — вырвалось у него. — Где я вас найду?

— Зачем? — она уставилась на него черными бездонными глазищами.

— У меня мастерская, я хочу вас лепить… Пожалуйста! Для музея.

— Для музея? Зачем?

— Музей восковых фигур, мэр дал денег и дом, где молодежный театр.

— Как в Лондоне? Мадам Тюссо? Внук был, рассказывал. Не знала. У нас в городе много народу, я тебе без надобности. Да и времени у меня нет.

— Мне нужны вы! — выкрикнул Мирона, хватая ее за руку. Альма зарычала. — Пожалуйста! — Он чуть не плакал. — Вы не понимаете! Вы… вы… Пожалуйста!

— Успокойся, Ростислав Иванович. Прямо как дитя малое из-за игрушки. Пару часов тебе хватит?

— Да! Да! — заторопился Мирона. — Несколько часов, потом… еще. Я постараюсь побыстрее. Спасибо!

…Женщина во весь рост, в черном балахоне смертника и капюшоне, с длинной спутанной черно-седой гривой, с пронзительными черными глазами и страшной улыбкой. К ее ногам жмется белый волк с оскаленной пастью, тут же пара вязанок хвороста. Мирона наклоняется, нажимает на кнопку, запускающую крошечный вентилятор, спрятанный в прутиках. Легкий шум воздушной струи, и кверху взвиваются полоски красного шелка — имитация языков пламени. Он отступает, чтобы охватить взглядом ее всю. Ведьма вытянула руку, грозит и проклинает, яростно тыча в толпу скрюченными костлявыми пальцами, взгляд неистовых черных глаз прожигает насквозь.

— Я вернусь! — вопит ведьма. — А вы все подохнете в мучениях! Проклинаю! — В уголке ее рта застыл белый комочек слюны.

Мурашки по коже…

Мирона невольно оглядывается и замирает — ему чудится некий звук, шорох шагов, скрип отворяемой двери. Показалось! Все тихо в старом доме. Тихо и пусто. Восковые куклы неподвижны.

Тяжело ступая, он идет к себе, наливает в чайник воды, ставит на огонь. Тяжело садится на топчан, ждет, пока закипит. Не вставая, достает из тумбочки пачку чая, вытряхивает в чашку. Потом сует руку под топчан и вытаскивает бутылку водки…