Среди восковых фигур

Инна Бачинская, 2020

Никто не верил бизнесмену Михаилу Кротову. Он заявил, что исчезла его девушка, но создавалось впечатление, что ее никогда и не было – никто не видел их вместе, не осталось даже следов ее пребывания в доме. Через некоторое время Кротов покончил с собой, наглотавшись снотворного. Или это было убийство? От смерти Кротова выигрывает его давний друг и деловой партнер Бураков, но у него прочное алиби… Преподаватель философии Федор Алексеев познакомился с загадочной девушкой Лидией и всерьез увлекся ею. Общий друг пригласил их на фотосессию в музей восковых фигур, моделью для одной из скульптур которого стал в свое время Кротов. Но свидание не состоялось…

Глава 4

Столкновение

Только раз бывает в жизни встреча,

Только раз судьбою рвется нить…

Павел Герман. Романс «Только раз…»

Философ Федор Алексеев сидел под зеленым зонтиком уличного кафе «Паста-баста», пил кофе и черкал ручкой в блокноте. Утром народу было немного, он наслаждался покоем и относительной тишиной, в которую органично вплетались голоса, шаги и далекие шумы улицы. Столики здесь отделены один от другого куртинами вьющегося плюща и горшками с деревьями, что создает атмосферу уединения — никто не заглядывает в тарелки. Правда, голоса слышны, и если кто-то хочет подслушать, то милости просим. Хотя, кому оно надо? Через столик от Федора кто-то невидимый пил кофе, остальные были свободны. Невидимому позвонили, его мобильный телефон взорвался пронзительными аккордами «Голубой рапсодии», и знакомый голос заорал:

— Ты, пьявка! Ах ты!.. Ни хрена не получишь! Выкуси! Я труп?! Давай, с флагом! Это я тебя в гробу видал! Ага, напугал ежа голой жопой! Да пошел ты!

Невидимый заворачивал те еще словеса, но приводить здесь их полностью автор не считает возможным.

Федор узнал голос. Это был его добрый знакомый, дипломированный фотограф Иван Денисенко, человек талантливый, безудержный и, разумеется, пьющий, как полагается всякому таланту, на которого давит несовершенство мира. В данный момент он тоже был, похоже, на рауше, несмотря на ранний час, — уж очень кричал! Растроганный Федор прислушивался к ненормативному реву Ивана, восхищаясь смачной лексикой и образностью сравнений.

Тот, между тем закончив разговор, чертыхнулся, швырнул телефон и завопил: «Девушка!» Федор видел, как стоявшая у двери в кафе официантка, тоненькая девчушка в джинсах и длинном черном переднике, порхнула к гостю. «Стеллу»! — скомандовал Иван. — Два полста!»

Федор, недолго думая, подхватил чашку с кофе и подошел к столику Ивана.

— Философ! Федя! — обрадовался Иван, вскакивая ему навстречу.

Федор поставил чашку на стол, и они обнялись. Иван, будучи человеком эмоциональным, даже прослезился. Надолго приник к Федору, хлопал по спине и растроганно бубнил:

— Федя, дружбан! Сколько лет, сколько зим! Старик! Глазам не верю! Вот свезло так свезло! Не поверишь, часто думаю о тебе, вспоминаю старого Рубана и ту дикую историю… Если бы не мы, там всех бы замочили! Эх, было время!

«Мы», конечно, громко сказано! Не «мы», а Федор Алексеев! Спишем неточность на эмоции художника. Как бы там ни было, Иван оказывал посильную помощь в истории раскрытия ряда убийств под Новый год в доме известного скульптора и его молодой супруги^[5].

— Девушка! — закричал Иван. — Еще полста!

— Не нужно пива, — запоздало сказал Федор.

— Так у них больше ничего нету! Мы по чуть-чуть, за встречу!

Девчушка принесла поднос с бокалами.

— Вот она, жизнь, Федя, годы идут, мы стареем… — ностальгически заметил Иван, допив пиво. — Вот ты философ, Федя, умные книжки читаешь, вот и скажи, в чем смысл? Не поверишь, иногда повеситься хочется! Так бы взял и повесился, ей-богу. Народ вокруг примитивный, выпить да пожрать, на искусство плевать с высокой колокольни… Как жить дальше? А? Скажи!

— Что-нибудь случилось?

— Случилось… — горько произнес Иван. — Вот загребут меня лет на десять… Будешь передачи носить?

— Загребут? За что?

— За лишение жизни. Требуют долг, а у меня по нулям. Придется дезавуировать, а как иначе? Или он меня, или я его. Терциум нон датур, как говорится. Третьего не дано. Двоим нам под солнцем тесно.

— Карты?

— Они, проклятые. Друг обещал подкинуть, меценат, отличный мужик, выпито вместе море разливанное. В прошлом году помог с выставкой в галерее, не жмот. Девушка! Еще пива! Я тут альбом для Регины снимаю, тоже набежит копейка, хотя она девка скандальная. И то ей не так, и это, кто бы понимал!

— Как там Регина? Они еще не поубивали друг дружку? Ты все еще с ними?

— Работа на публику, Федя! Регина простая баба, ей лишь бы поорать, особенно под этим самым делом. — Иван щелкнул себя пальцами по горлу. — А Игорек иезуит и характер как у кобры — она не догоняет половины его словес, причем каждый думает, что вставил другому фитиля. С ними, куда же я денусь, хоть какое-то творчество, а то свадьбы уже задолбали. Поверишь, всю дорогу одно и то же! Он ее на руках едва держит, того и гляди, пупок надорвет, у пушек, у парапета с видом на реку, на фоне стола с майонезами, первый танец, пятый поцелуй, рыдающая мамаша, папаша глаза в кучу не сведет… и всякая фигня в том же духе. Идиотизм! А морды гостей, а драка! Бывает, предложу креатив, память же на века, так нет! Нам чтобы у пушек и на руках! А то еще на ладони. В смысле он протянул руку, а она стоит подальше и вроде как у него на ладони. Классика. Ладно… — оборвал себя Иван и махнул рукой. — А Регина и Игорек ребята хорошие, платят неплохо, не жлобятся, да и девочки приятные. Бывает, пригласишь поужинать, а потом закатишься на дачку…

Регина Чумарова и Игорек Нгелу-Икеара были деловыми партнерами, совладельцами дома моделей «Икеара-Регия» и заклятыми врагами^[6]. Регина руководила финансами, Игорек творческим процессом — оба ревниво пресекали попытки друг дружки вмешаться в «чужую» сферу. Иногда доходило до драки, причем в самом прямом смысле. И Регина и Игорек трепетно относились к Федору — им довелось пересечься еще в бытность того оперативником по делу о самоубийстве мужа Регины. Регина любила повторять, что, эх, была бы она помоложе! Игорек закатывал глаза и иронически хмыкал. Иван Денисенко готовил для их дома моделей сезонные буклеты.

— Между прочим, одна такая сейчас на подходе, — самодовольно сообщил Иван. — Опаздывает. Почему они считают, что должны опаздывать? Вот объясни мне, Федя, как философ. Думают, больше ценить будут? Разогревают? Снисходят? Набивают цену? Почему, Федя? Лично у меня была только одна женщина, которая приходила вовремя, я позвал замуж, а она отказала… — Иван вздохнул. — Настоящая. Трое детей, между прочим. Или даже четверо. Великий человек велик во всем. Как она радовалась, когда я дарил ей цветы! Никаких понтов, все как на духу. Моя выставка ее потрясла, она даже заплакала… Такие женщины штучная работа, одна на миллион.

— Почему же она отказала? — спросил Федор.

Иван пожал плечами:

— Наверное, не любила. Или… — Он задумался. — Или побоялась начинать с нуля, четверо детей все-таки и какой-никакой муж в наличии. Так почему они опаздывают, а?

— Ты же сам ответил…

— А сколько ты обычно ждешь? Час? Два?

— Когда-то долго, сейчас, наверное, нет…

— Почему?

— Старый стал, — усмехнулся Федор. — Да и некого. А если есть, то отношения спокойные, деловые, как у семейной пары со стажем. Метания, ревность, дежурство в кустах под домом… Все это атрибуты сладкоголосой птицы, все в прошлом.

— Какой еще птицы?

— Сладкоголосая птица юности… Есть такая пьеса.

— Не слыхал. Посмотрю в Вики. Ты очень умный, Федя, потому и нет никого. Страсть и разум вещи несовместные, поверь моему опыту. — Иван горько покачал головой. — Женщины любят веселых, а не умных. Пусть даже алкаш, лишь бы не яйцеголовый.

Федор улыбнулся и кивнул.

— Вот вы где! — воскликнул высокий женский голос у них над головой, и оба вздрогнули. — Заждались?

Около их столика стояли две девушки.

— Владочка! Деточка! — Обрадованный Иван вскочил. — Я уже думал, что-то случилось! Это мой друг Федор Алексеев, профессор философии, между прочим.

Федор поднялся.

— Это Лидия, моя подруга. Добрый день, Федор. Разве сейчас есть философия? Ну, в смысле, это же когда-то в древности?

— Для продвинутых есть, — сказал Иван, подмигивая Федору. — Садитесь, девочки! Федя, усаживай Лидочку!

— Нам капучино! — потребовала Влада.

Лидия промолчала. Иван громогласно звал официантку, Федор украдкой рассматривал девушек. Влада была яркой пышной блондинкой под метр восемьдесят, что подчеркивалось высокими каблуками. Все в ней было слишком, все гротеск — и леопардовая шкура, едва прикрывающая ягодицы, и длинные до пояса белые волосы, и сверкающая бижутерия на шее, руках и в ушах, и обилие краски на лице. Голос — высокий, резкий, кукольный — входил в диссонанс с внешностью, ей бы говорить басом и печатать слова, а она пищала. Иван пожирал Владу глазами и держал за ручку; Лидия неопределенно улыбалась, не поднимая глаз, рассеянно помешивала ложечкой в чашке. Была это изящная девушка с приятными чертами, ненакрашенная, в белом коротком платье-тунике с открытыми руками, ее светло-русые волосы были скручены в узел на затылке, что по понятиям Федора выглядело старомодно, но мило. В ней чувствовались основательность и серьезность не по возрасту — как он прикинул, ей могло быть около двадцати двух, двадцати трех. Если с Владой Федору было все ясно, то Лидия вызывала любопытство нестандартностью и непохожестью на подругу — непонятно, что их связывает. Он так увлекся, рисуя мысленно портрет девушки в белом, что вздрогнул, когда Иван тронул его локоть и прокричал:

— Федя, Влада спрашивает, как поступить к тебе на философию?

— Поступить? — не сообразил Федор.

— В смысле желающих мало, берете всех! А с дипломом потом можно устроиться куда угодно.

Федор взглянул на Лидию, она улыбалась, по-прежнему помешивая ложечкой в чашке.

— Как обычно, сначала вступительные экзамены, — сказал он. — Желающих немного, да.

— У вас там одна болтология, а я кого хочешь заговорю! — расхохоталась Влада. — А что, буду писать в резюме, что учусь на философа! Капец! — Она достала из леопардовой торбы айфон: — Диктуй номер! Жди, позвоню!

Обалдевший Федор продиктовал. Иван ухмылялся, Лидия по-прежнему неопределенно улыбалась. Федор чувствовал себя дурак дураком, не представляя, как прекратить нелепую сцену. Ему пришло в голову, что глупый и напористый человек зачастую становится хозяином положения. Да что там зачастую — всегда!

— Уже двенадцать! — спохватилась Влада. — Иван, у меня полтора часа! Нам пора, а то не успеем.

Иван поспешно вскочил, выгреб из кармана несколько смятых купюр, бросил на стол.

— Чао всем! — пропела кукольным голоском Влада и, покачивая бедрами, пошла к выходу. Иван снова подмигнул Федору и побежал следом.

Видимо, на лице Федора отразилась оторопь, потому что Лидия, впервые подняв на него взгляд, сказала, рассмеявшись:

— Иван обещал устроить ее в дом моделей, у них фотосессия…

— «…а не то, что ты подумал», — мысленно закончил ее фразу Федор и тоже рассмеялся.

У нее были очень светлые голубые глаза.

— Вы кто? — спросил Федор. — Тоже модель?

— Ну что вы! Учусь на инязе, третий курс. Часто вижу вас в институте, много о вас слышала. Ваш студент Леня Лаптев в вас влюблен… Они все!

— Да уж… — Федор сделал вид, что смутился. — А Влада… — Он хотел спросить, что их связывает, но осекся, решив, что это не его дело.

— Влада моя соседка, выросли в одном дворе. Столкнулись утром, и она потащила посмотреть на знаменитого фотографа. А тут вы! Иван ваш друг?

— Да. Мы знакомы целую вечность.

— Он вас тоже фотографирует?

— Нет, — Федор снова рассмеялся. С ней было легко, и улыбка у нее была приятная. — Мы с ним говорим о смысле жизни.

— Ну да, вы же философ! И в чем смысл?

— У всех разный. Вот у вас, например, в чем?

Она пожала плечами:

— Окончить институт, найти хорошую работу, быть независимой. Самое главное — быть независимой.

— Девушки обычно хотят выйти замуж за олигарха…

Она смотрела на него своими светлыми голубыми глазами, и было что-то в ее взгляде, что Федор определил как снисходительную мудрость взрослой женщины, слушающей незрелого подростка.

— Вы сами сказали, у всех смысл разный. А у вас?

— У меня? — Федор задумался.

— Леня сказал, вы раньше работали следователем, и сейчас тоже без вас никуда, щелкаете всякие криминальные загадки с философской точки зрения, что у вас свое особое видение…

— Мой друг-оперативник называет это мутной философией.

— Ну… я бы сказала, что философия всегда немного мутная и зависит от личности философа.

— По-вашему, я мутная личность?

Лидия расхохоталась, запрокинув голову.

— Нет! Я имела в виду, что это наука субъективная, нет критериев правоты, достаточно сказать: я так вижу! У каждого философа своя точка опоры, разве нет? И это зависит от его образованности, обеспеченности, чувства юмора… даже от хворей. Болит живот — значит, пессимист и мизантроп, на раз-два докажет, что мир катится в пропасть. Любитель покушать и выпить — оптимист. Леня говорит, у вас отличное чувство юмора.

— Вы считаете, это важно для философа? — Он открыто любовался девушкой.

— Это важно для всех! Люди с чувством юмора как… — Она запнулась. — Как члены одного клуба! Свои. Вы так не считаете?

— Я бы не стал переоценивать чувство юмора, — сказал Федор. — Оппонент с чувством юмора все равно оппонент, и вы все равно пытаетесь уничтожить друг друга… С юмором.

Она кивнула:

— Наверное. У меня нет оппонентов.

Федор испытал мгновенное сожаление, что Лидия студентка. Его кодекс чести исключал роман со студенткой…

Примечания

5

Подробнее читайте об этом в романе Инны Бачинской «Ночь сурка».

6

Читайте об этом в романе И. Бачинской «Лучшие уходят первыми».