Инквизитору здесь не место

Инесса Иванова, 2023

Ведьма дарит красоту и взамен лишает женщину её личной способности -умению нравиться людям, выносливости, кротости или чарующего голоса.Кто же ещё виноват в смерти несчастной, пожертвовавшей умением виртуозно лгать ради того, чтобы избавиться от следов оспин на лице? В итоге жертва потеряла всё и умерла безобразной старухой.Молодой инквизитор Криан Аларис докопается до правды, даже если ему придётся истязать ведьму, вырывая у неё секреты во имя милосердного Бога. Чтобы зла в мире стало меньше.А жертв меньше не становится. Ведьме и инквизитору приходится объединить силы, чтобы их собственные секреты остались нераскрытыми.

Глава 3

Гестия

Правило из прошлой жизни — если тебя настолько прижали, что дальше и отступать некуда, предложи врагу свою помощь. Может, останешься жива. Но это не точно.

Скорее всего, тебя попользуют и уничтожат, никому не хочется видеть живое доказательство собственной слабости. И всё же главное — выжить сейчас, а потом может случиться многое.

— Может, вам сбежать, госпожа моя?

— Некуда бежать. От Святого ордена не спрячешься под чужим именем.

— На окраине империи можно затеряться.

Голос Марты прозвучал как-то неуверенно, бедняга избегала смотреть в глаза, она и сама не верила тому, что говорила, но благодарность обязывала предложить помощь. Пусть и всего лишь в виде малозначащего совета.

— Нет, Марта. Затеряться проще в большом городе, но и там от Ищеек не побегаешь.

— Мы, госпожа, за вас показания дадим. И я, и Полиния, а уж Визарий и подавно.

Марта говорила шёпотом, боясь как бы инквизитор на диване в гостиной не пришёл в себя до срока. На мои крики прибежали слуги, и Вазарий перенёс служителя Святого ордена, как ребёнка, на руках в гостиную. Я смотрела на него с ужасом и вдруг перестала бояться. Не потому, что в таком состоянии он напоминал переволновавшегося юнца, внешность обманчива, я видела в его глазах готовность умертвить каждого, кто станет на путь Тьмы, а значит, и меня, но также заметила другое.

То, что давало слабую, но надежду. И то, что объясняло такой внезапный обморок человека, способного и глазом не моргнуть во время казни ведьмы.

— Не трогай!

— Я только хотела расстегнуть сюртук и смочить шею прохладной водой с уксусом.

У инквизитора железная хватка.

— Пустите, каноник, вы сломаете мне руку.

— А что бывает с теми, кто шарится по чужим карманам, госпожа? Раньше им отрубали кисть, я же могу только оставить на вашем запястье пару синяков. Не благодарите.

Он был прав, я хотела посмотреть, что же он держит в кармане, не зря же всё время опускал туда руку, но ни за что не собиралась в этом признаваться.

— Не буду, — ответила я, получив наконец свободу. — Что с вами было? Вы больны?

Я отпустила слуг минутой ранее. Они любопытны, но не настолько, чтобы не знать, какова плата за подслушивание у дверей, когда за ними находится инквизитор. Как минимум обвинение в нарушении тайны допроса.

— А ты не видишь?

Снова обнаглел и перешёл на «ты». На допросах принято обращаться с ведьмой как с провинившейся служанкой, для которой наказание в виде десятка два плетей всего лишь предупреждение.

— Я не сильна в целебных травах или зельях.

— Что-то потревожило мою магию, это дурной знак для этого дома.

Инквизитор сел на диване и опустил голову на колени. Встряхнул ей как дикий зверь, запустил пятерню, узкую, почти женскую, в таз с уксусной водой и полил себе на загривок.

— Лучше. Где та тетрадь?

Взглянул на меня испытующе, будто ожидал, что я начну уверять, что никакой тетради не было, но я молча кивнула в сторону стола, на котором и оставила ту злополучную улику. Самую тонкую, самую первую, я вела её до того, как стала тем, кем являюсь.

— Хорошо. Почему не спрятала, пока я был в отключке?

Подошёл к столу как ни в чём не бывало. Хотел убедить меня, что обморок лишь трюк? Не выйдет, господин Аларис.

— Инквизиторы владеют техникой запечатления последних событий. До двух дней могут помнить во всех подробностях, даже ароматы и звуки. У меня немного книг, но все их я изучила.

— Что ты там прячешь?

«А ты?» — так и подмывало меня спросить каноника. В правом кармане. И в перстне на левой руке.

— Я обнаружила это только сегодня, каноник. Вы можете не верить, но это правда. Одна из страниц вымарата.

— Что на ней было?

Шелест быстро переворачиваемых страниц набатным колоколом бил в уши. От судьбы не спрячешься. В судьбу я верила, а раз верила, то и пытаться идти наперекор своему характеру не стоит. Я приобрела способность лгать, пусть это будет недолгой, но защитой.

— Я веду учёт способностей, которые отобрала взамен дара красоты. На каждом развороте одна история. Здесь говорится о способности красиво говорить.

— И почему же ты не забрала все эти дары себе?

Повернулся и посмотрел так, будто видел впервые. Или разглядел по-настоящему только теперь.

— Когда присваиваешь чужое, надо отдать своё. Таковы правила моей магии, иногда я могу пить склянки со способностями без вреда для других качеств, они все мне очень дороги, но чаще — нет. Нельзя сказать заранее, как выйдет.

Сегодня странный день. Когда я присвоила способность госпожи Лонгрен лгать так, чтобы все вокруг считали мои слова честным порывом души, даже не думала, что буду говорить правду инквизитору. Он мог убить меня, лишить всего, а я разоткровенничалась. Неужели стареть начала? Рановато для ведьмы и даже просто для столичной богатейки.

— Я изымаю и это.

Ничего другого я не ждала.

— И ты будешь рядом, когда понадобишься.

— Разумеется, каноник, — произнесла я, предчувствуя, что на меня пытаются надеть магические оковы. Хозяин их будет знать, где его заключённая, и та явится по первому зову. А вздумает сбежать, выйдешь за городские ворота, сгоришь в малиновом огне. Медленно, на потеху улюлюкающей толпе.

— Сегодня вечером около семи я буду ждать тебя возле Следственного участка номер три. В центре на пересечении улиц Розмари и Слепого виконта стоит уродливое серое здание, похожее на казарму. Это тот самый Следственный участок номер три, куда вчера доставили жену казначея. Останки, разумеется.

— Не сочтите за дерзость, но я не понимаю, зачем я вам там. Думаете, испугать меня видом несчастной?

— Думаю, что если злокозненная магия, она откликнется на твоё присутствие. Слышала, что убийцу тянет на место преступления? Ничего мистического, это остаточная магия его деяния взывает к хозяину. Вот и проверим.

Каноник застегнул сюртук на все пуговицы, подошёл к напольному зеркалу в полный рост и оценивающей хмыкнул, не забыв поправить шейный платок. Точь-в-точь светский щёголь из высшего света собирается на очередной приём. Я даже залюбовалась, вспомнив, как мама в детстве читала мне книги о принцах, что приходят к даме лишь когда она в настоящей беде.

Правда, ростом они в моих фантазиях были повыше, я и сама не маленькая, а каноник на каблуках, именно поэтому кажется мне ровней. Наверное, в других обстоятельствах мы могли бы симпатизировать друг другу.

Если бы не его форма, не моё происхождение и не несчастная госпожа Лонгрен. Даже насладиться красотой не успела.

— Как пожелаете, каноник. Я приду.

Ответа меня не удостоили. Натянул чёрные перчатки и вышел в коридор, чуть не прибив меня створкой двери.

— Магические оковы пока применять не стану, — бросил он через плечо, ожидая, что я приложусь к его руке.

Правой, на безымянном пальце которой поблёскивало лунным светом кольцо с надписью «manus age» — вижу руками.

Я не лишила самодовольного индюка удовольствия унизить ведьму.

Без магических оков мне будет легче дышать и надеяться. Никто не сможет сказать, что я под подозрением. Никто не будет пытаться кинуть в сад горящий факел или камень в окно.

Но едва склонилась над его рукой, скосила глаза в сторону, чтобы поскорее промелькнуло это мгновение и забылось.

Всё можно забыть. И унижение тоже.

Коснулась лбом прохлады драгоценного металла, как увидела то, что дало надежду. Вот как бывает: склонишься под ярмом недруга, а распрямишь плечи с надеждой на союзника.

— Каноник, — позвала я тихо того, кто собирался выскользнуть в свет божьей субботы. Идти с гордо поднятой головой и верить, что он один из них. Из не замаранных грехом неканоничной силы.

— Вы знаете, что у вас нет тени?

Криан Аларис

Слова ведьмы меня не расстроили. И не заставили задуматься. Должно быть, она ожидала иной реакции, но я лишь равнодушно отвернулся, подавив желание посмотреть на её разочарование.

Мы ещё встретимся, ещё не раз поквитаемся и повоюем за последнее слово. Забавная «добронравная магическая сущность», надо будет нанести визит главе гильдии, разузнать подробности о деве, дарящей красоту. Уверен, услышу немало «приятностей».

Ведьмы недолюбливают друг друга. И обожают сотрудничать с инквизицией, когда это помогает снискать себе особые привилегии.

— В дом Лонгрен, — кивнул я кучеру — бородатому, нечёсаному и дикому богатырю, умевшему так приструнить лошадей и прочую живность, что ему прощалось многое. Например, то, что от него пахло псиной.

Оборотней извели давно, но некоторые их потомки уцелели. Не оборачивались, конечно, такое бы Святой орден не потерпел, но служили, как умели. И понятия не имели, какие силы дремлют в душе. Так оно и лучше: проживёт человек обычную жизнь с обычными радостями, пользу принесёт империи и не узнает, что демонов в груди носил.

Ехали мы по столичным широким улицам и не таились, как и положено служителям высшего закона, которому и император не смел перечить. Мимо стеклянных витрин, с выставленными в них драгоценностями или пирожными на крутящихся подставках. Мимо мрачных высоких зданий, шпилями протыкающих вечно затянутое облаками высокое небо.

Границы империи окутаны магическим туманом, собранным из излишков сил, витающих в воздухе. Каждое заклинание, зелье, любой достаточно сильный дар оставляет следы, оседающие на скамейках, деревьях или булыжниках, устилающих мостовые, прилипает к колёсам экипажей и копытам лошадей.

И поднимается в воздух, образуя свинцовые тучи, навсегда закрывающие солнце. Небольшая плата за могущество страны, простирающейся от одного моря до другого. Но не стоит обольщаться — магия облегчает жизнь одним, чтобы принести беды другим.

Мысли у меня были невесёлые, как всегда случалось, когда я оставался наедине с самим собой. Провинциал за два года доказал свою особое чутьё в делах, которые остальных заводили в тупик. Целых два раза. Но стоит допустить промах, всё забудется. Верховный архимандрит ясно дал понять, что неканоничную магию использовать дозволительно лишь в крайних случаях. И посмотрел с особым блеском синих, почти чёрных глаз, я уверен, что он догадывался, как я удерживаю в себе природную магию.

Кровопускания не под запретом, пол-империи к ним прибегают, но в моём случае выпущенная кровь не пропадает зазря. А это уже недопустимо.

Надо будет сегодня вечером провести процедуру, а то к некроманту ехать, а он калач тёртый, соврёт — недорого возьмёт, скалится гнилушками, специально, гад, их не выправляет, хотя деньги имеются, в таком месте, где покойники, умерщвлённые злокозненной магией, долго не задерживаются, а Вигон уже пару лет служит. Тоже, как я, из провинции приехал.

Из дыры с мудрёным названием на юге, где некроманты рождаются пачками да в той земле и оседают по младости. Или по догляду Святого ордена.

Взгляд упал на тубус, в который я сложил найденную улику. Когда записи скручиваешь, магия, содержащаяся в них, неспособна причинить вреда. Да и кожух тубуса обшит свинцовыми нитями, как знал, что такую тяжесть лучше прихватить к ведьме.

Ведьма. Красивая, наглая, уверенная в себе и всё-таки хрупкая. Роза с длинными шипами. Дотянуться бы до средины, оторвать нижние листики, оголив лепестки и притронуться к ним у самого основания, а потом решить — обрывать дальше по одному или смять разом, чтобы следа от цветка не осталось.

Святой орден с ведьмами не церемонится, если подозрение оправдается. Коли сомнения останутся, если я укажу в финальном отчёте, что двухэтажный особняк на окраине с белым знаком на фасаде превратился в гнездо зла, и лилии в его саду источают горький гнилой аромат, ведьму уничтожат. Несмотря на всю полезность её дара.

И особенного в мире станет меньше. Я позабочусь, чтобы так и было, если она виновна. Чтобы больше не творила зла, лишившего её тени. И меня тоже после того, как я убил Есению. Выжег магическим огнём не без помощи камней…

— Приехали, каноник, — кучер проворно спрыгнул с козлов и распахнул дверь. Никогда не кланялся, но в преданности Силеника я не сомневался. Вместе приехали из провинции — вместе обжились.

Он у меня многих слуг стоит, поэтому единственный и остался, если не считать пришлой полуслепой кухарки.

— Как приказано, остановился за квартал. Здесь никто не заметит, коляски инквизиции не редкость возле площади Трёх императоров.

— Будь готов.

Мы с Силеником прошли огонь и воду, но бдительности не утратили. И в лишних словах не нуждались.

Я кивнул и отправился неспешным шагом к кварталу Вишнёвых садов. Расположение удачное: и до дворца подать рукой, и место респектабельное, правда, от садов осталось только название, застройка больно плотная, не до вишен, но соседи — люди приятные и известные. Проверенные, при этом не прочь донести куда надо, чтобы убрать конкурента.

Вот и теперь над особняком номер два сгустились тучи. Инквизиция дважды к невиновным не наведывается, жён добропорядочных граждан не убивают. Разве такому можно доверить казну империи?

Отчасти поэтому я решил не привлекать внимания, но не только. Нежданный визит иногда оголяет душу свидетеля не хуже исповеди.

— Я ждал вас, каноник, — граф Лонгрен был мужчиной видным, большим во всех смыслах. Значительным с манерами ленивого кота, понимающего, что сметану на него не пожалеют, а по первому писку его будет ждать отборный кусок говяжьей вырезки.

Холёный, чисто выбритый подбородок, руки с тонкими пальцами, лишёнными перстней, одетый с элегантной простотой даже дома, он двигался с удивительной грацией, более подходящей женщине и говорил вкрадчиво, но твёрдо. В глаза смотрел прямо, отвечал на вопросы так, будто заранее был к ним готов.

— Простите, каноник, у нас траур, я могу быть рассеянным. Когда тело моей несчастной супруги будет готово для похорон?

Он принял меня в кабинете, обитым красным бархатом, будто декорация в императорском театре. Здесь всё было слишком роскошно, чтобы спокойно работать.

— Послезавтра.

— Я понимаю. Что вы хотели спросить? Духовник всё уже пояснил. Мы жили хорошо, в ладу, что сейчас большая редкость.

— Она любила вас.

— Я её тоже. И уважал безмерно, хотя она, знаете, не из древнего рода. Жаль, детей у нас так и не было. Надеюсь, что это не моя вина.

Мы сидели напротив друг друга и вели беседу, и в каждом слове графа я слышал ложь. Настолько удобную, привычную, и всё же она не сидела на нём, как платье с чужого плеча. Мешала жить, сковывала по рукам и ногам, а истина прорывалась сквозь неё судорогами возле безвольного рта и морщинами на мясистой переносице.

Вот и сейчас он явно сказал больше, чем собирался. Вероятно, уже нашёл покойной замену, вот и спешил оформить дела, чтобы с полным правом по истечении траура заняться приготовлениями к свадьбе.

— Ваша супруга интересовалась магией? Той, что не поощряет церковь. Я не обвиняю вас или кого-нибудь в этом доме, но это важно для поисков зла.

— Понимаю.

Он слишком многое понимал, но ничего не хотел менять.

— Юстана обожала шарлатанов. Я говорил с ней, родители ей писали, подруги предостерегали, но она была одержима, простите, каноник, это фигурально, идеей, что только в природной магии спасение женщины. Мол, Бог глух к мольбам женщин, он всегда на стороне мужчин, а природные силы помогают несчастным.

Развёл руками и снова нахмурился. В этот момент он не лгал, был скорее раздосадован. Раздражён на ту, кто бросала тень на его репутацию.

— Ведьмы — зло, каноник, я полностью убеждён, что им не место в столице. Пусть живут себе среди болот и трёх домов, ворожат под присмотром и не дурят честных граждан, но сами понимаете, ведьмы добрались до самых вершин. Даже её императорскому величеству, да продлит Бог её годы, застили глаза. Я понимаю, это, наверное, опасные речи, но вы меня поймёте.

— С чего вы решили? — спросил я резко.

— Вы же тот самый инквизитор, который устранил ведьму в провинции Кориандр?

Навёл справки, я этого ожидал. Каждый сиятельный господин, прижатый мною к стенке, пытался ткнуть в меня лезвием своего высокомерия и мнимой осведомлённости. И я каждому отвечал одно и то же:

— С чего вы взяли, что не такова была воля Святого ордена? Или воля Бога?

Обычно, это отрезвляло.

— Не оспариваю, — протянул граф. — Так о чём вы хотели меня спросить?

— Был ли у вашей жены близкий друг? Тот, кого она могла принять в ночной рубашке поздним вечером?

— Любовник, хотите сказать? — рассмеялся его сиятельство, в уголках его глаз появились глубокие морщины и тут же исчезли. Пудра с добавлением берилловой пыли скрывала возраст не только женщин. И стоила слишком дорого, чтобы её использовать дома по вечерам. То ли граф ждал женщину, то ли эта женщина уже жила в его доме. — Сомневаюсь, Юстана была верной женой.

И тут же прибавил поморщившись.

— Надеюсь на это, да помилует Бог её грешную душу.

— Прикажите подать чай с имбирём, ваше сиятельство, — внезапно произнёс я, и граф удивлённо поднял брови. Инквизитор пришёл вести допрос, но, глядя на богатое убранство дома, оробел и напросился на чаепитие. Анекдот для светских гостиных. — На улице похолодало, ваше сиятельство. Я замёрз, а день предстоит долгий.

— Разумеется, каноник. Всё, что у меня есть, с радостью предоставлю Святому ордену.

Позвонил в колокольчик, стоявший на столе, и передал дворецкому с лицом разбойника мою просьбу. Она вовсе не была случайной, и то, на что я рассчитывал, случилось.

Тем временем беседа приняла светский оттенок. Чтобы усыпить бдительность хозяина, я расспрашивал его о привычках супруги, даже делал пометки наточенным карандашом в блокноте, чего избегал в настоящем допросе. Любые пометки могут быть использованы против меня. Их могут напросто украсть.

А память у меня превосходная.

— Ваше сиятельство, каноник, я принесла вам чай самолично. Добавила успокой-травы и немного кислицы для вкуса.

Дверь за моей спиной мягко отворилась, голос вошедшей я узнал сразу и еле сдержал улыбку. У ведьмы она вела себя тихо, а сейчас говорила бойко, хотя пыталась себя сдерживать, напяливая маску скорби, сквозь которую каждую минуту проступало ликование.

— Спасибо, Джера.

Компаньонка покойной сменила серое платье, закрытое на все пуговицы, с белыми манжетами, едва отличающимися от тех, что носят экономки, на приличное чёрное. С пышной юбкой, кружевными оборками на грани приличия. Дорогой траурный наряд для бывшей компаньонки, которую теперь должен ждать комитет по попечению благородных дам. Без денег и милосердной родни.

— Соболезную и вашей утрате. Госпожа была вашей дальней родственницей, — произнёс я, принимая из её рук белую фарфоровую чашку с золотистой монограммой его сиятельства.

— Благодарю, каноник.

Замешкалась и не стала говорить, какая это утрата, что госпожа её любила. И все прочие глупости, которые любят нести те, кто ни капли не скорбит.

— Спасибо, Джера. Если у каноника нет к тебе вопросов, можешь идти.

— Нет, ваше сиятельство. Мистрис Оливерс, уже помогла следствию.

Вспыхнула, что было едва заметно под смуглой кожей, и отвела глаза. Я обратился к ней так, как величают девушек незнатного рода. А она была из благородных, уверен, что попал в точку: госпожа Лонгрен не раз к ней так обращалась, чтобы унизить. Тот, кто вышел из провинции, люто ненавидят менее успешных соотечественников.

И граф Лонгрен не стремится её защитить, только с интересом на меня посматривает. Значит, Джера не его любовница.

Я проводил её взглядом, пока дверь не закрылась.

–Что с нею теперь будет? Проявите милосердие?

— Я понимаю, куда вы клоните, каноник. Знаю, что нравлюсь бедняжке, но увы, одной жены из провинции мне хватило. Простите за откровенность.

— Понимаю, ваше сиятельство. Чай удивительно вкусный. Передайте мистрис Оливерс моё восхищение.

В этом доме пока мне больше делать нечего, я узнал то, что было нужно.

Выйдя из дома, посмотрел на карманные часы.

— Время есть, поможешь мне с процедурой, Силеник. Сегодня вечером у меня особая встреча, надо подготовиться.

***

— Господин Криан, в последнее время вы, того, чаще стали пить эту гадость, — Силеник, даром что потомок оборотня, опасался и крови, и любых манипуляций, даже клизмы.

Я только посмеивался: большой, как гора, а в душе щенок, если дело не касалось настоящей опасности, которой можно наподдать кулачищами, размерами с городские булыжники в мостовой, и приложить ещё сверху по темечку, чтобы и дух вон.

— Сам знаешь, не могу без этого.

— Можете, господин, я-то понимаю, — Силеник почесал пятернёй подбородок, приладил бороду так, чтобы не торчала во все стороны, и уж тогда принялся за подготовку.

Вымыл руки в тазу, с опаской косясь на новомодный латунный кран, из которого по мановению руки текла холодная, но чистая вода. Говорят, в богатых домах и горячая имеется, да стоят квартиры в них непомерно даже для меня. И это я ещё не про покупку, а съём на месяц.

Да и к лучшему, что горячей воды у меня нет. Котёл в подвале содержать надо уметь, в прошлом году по весне один взорвался, три квартиры погибло. Без страховочной магии тяжело, да не везде магия с прогрессом сочетается.

И дороже она, эта магия, чем котёл в подвале. Ещё дороже.

Каждый раз перед процедурой я нервничал и думал о всякой ерунде. Так-то оно обычное дело, раз в два месяца Силеник пускает мне кровь острым скальпелем, а то и перочинным ножиком, который носит в кармане наудачу. С детства с ним эта зубочистка, хорошо, что Силеник — чистюля, каких поискать, и ножик его просто образец серебряной беспорочности.

Ещё и спиртом обработает так, что блестит, глаза слепит. Хотя я старался на ножи и скальпели не смотреть, с детства брезгливость такая, что ком к горлу подкатывает.

И страх, конечно. Смотрю на жертву проктора-некроманта и вижу себя на отполированном до царапин металлическом столе. Стоит допустить ошибку — и всё.

— Ведьмы сильны, с каждым новым десятилетием всё больше в них могущества, — говорил я в потолок, чувствуя, как Силеник перенёс приготовления на стол рядом со мной. Чушь всякую несу. — Я не могу не использовать природную магию.

Оправдания — они такие, сколько ни повторяй, а веришь в них не больше, чем в самом начале.

— Угу.

— Я не имею право на ошибку.

— Не будет её.

Звякнула склянка, и по комнате разлился удушающий запах спирта. Ненавижу его!

— Мы не вернёмся в ту дыру, откуда вылезли

— Не вернёмся, — эхом вторил Силеник, накладывая жгут выше локтя. Жилу отворять обычно много умения не надо, но у меня они прячутся под кожей, как корни дерева под землёй, тут немного охотником надо быть. Чутьё иметь звериное.

Силеник попадал с первого раза. Издавал рык, боль пронзала руку, словно он вырвал кусок мяса, но тут же отпускало.

— Может, жгут-то снять? Синяя уже вся.

— Не трогай, слышал об учении мастера Ридесара? Он говорит, что, наложив жгут, мы затрудняем отток крови по жиле, и она переполняется, не имея системы затворов внутри, как другие, алые сосуды.

— Он маг, а это хуже ведьм. Те бабы, с ними многое можно сделать, не лаской, так кнутом, а с магами того и гляди, а нет тебя. Выдумщики они и болтуны!

Кровь покидала меня под негромкое ворчание преданного друга, сливаясь тонкой струйкой в золотой бокал. Подарок прежнего Верховного архимандрита, пусть ему ангелы на небесах поют во славу, он тоже знал, зачем мне такая штука. Догадывался. Горячительного я в рот ни капли не беру, дар притупляет другой, природный.

А кровь пью, будто нечисть какая!

— Достаточно!

Не перечит, уже славно!

Я открыл глаза только когда, жгут был снят. Размял пальцы — покалывают. Магия возвращается в онемевшую плоть.

Вообще, это необязательно — брать бокал той рукой, из которой кровь стекла, но символично. Придаёт запрещенному деянию, довольно мерзкому со стороны, искру божественной предопределенности.

— Тьфу!

Сплюнул Силеник на пол, Силеник и уберёт. Отвернулся.

Больше я не терял ни минуты и в три глотка выпил свою же кровь. На вкус просто пересолённая вода с запахом сладким, но не приторным.

— Кончено, поворачивайся.

Утёр губы платком, который тут же выбросил в мусорную урну. Силеник ругаться станет, расточительность, мол, да ничего, не каждый раз на злокозненную ведьму охотимся.

— С чего вы вообще взяли, что это баба виновата? Не душат они друг друга.

Силеник быстро убрал всё, сгрёб в старый пододеяльник и отправил всё в ту же урну, от звука кинутой в неё тяжести она охнула и завертелась на месте.

— Душил мужчина, а красоту у жертвы забрала ведьма. Дала и забрала.

— Одна и та же?

Силеник наморщил низкий лоб, думает, стало быть. Если и он заметил подвох, то и мне он должен быть очевиден.

— Не уверен, поэтому и прибёг к крайнему средству. Теперь многие двери откроются.

«А другие закроются. За всё приходится платить, прямо как с даром госпожи Виндикты, не зря я заметил, что есть в наших силах что-то общее».

— Эх, господин Криан, лучше бы вы скопом этих ведьм поставили, дёрнули своё средство, раз уж никак без него, указали пальчиком, а уж я бы её отволок, куда следует. Нам почёт, ей упокой, всем защита и радость.

Я только засмеялся. С Силеником и его наивными рассуждениями, которые он выдавал с самым глубокомысленным, а порой, вот как сейчас, и со свирепым видом, хотя в жизни даже кошку не задавил колесом экипажа. Видел неразумную тварь, начинал улюлюкать так, что добропорядочные граждане в страхе на тротуар запрыгивали, надо если, и останавливался резко, но котейку пропускал.

— Не болтай, у меня голова кружится. Надо прилечь.

— Разбудить?

— Нет, сам проснусь.

Добрался до постели без помощи, но рухнул как подкошенный и сразу провалился в липкий сон. Сны — часть природной силы, но порой они настолько запутаны, что важное, увиденное за день, скрывается в них под осенними листьями маловажных подробностей, нечаянных эмоций или странных вещей, не вписывающихся в привычную обстановку.

Обычно мне снилось место преступления, только без жертвы. Оставленное, пустое, когда ничто не отвлекает от следа магии, выплеснутой здесь накануне в таком количестве, что каждая вещь становится магической. И пропадает, рассыпавшись в прах. Как тот букет из спальни госпожи Гарнет.

Какие цветы она любила? Не маг, обычный человек, страстно желающий завоевать благосклонность остывшего к ней мужа. Но букет был не от него, и всё же она его поставила на стол. Наверное, розы. Женщины любят розы и никогда не выкинут их. Но если букет от незнакомца, не поставит его в изголовье.

Хотела заставить ревновать? Вероятно, муж не посещал супругу уже давно, если она решилась на радикальные меры. Возвратить красоту, пожертвовав своим даром, данным Богом. Она была добродетельна, хотя не фанатична.

Если бы дева из белого мрамора в спальне жертвы могла говорить, она бы многое рассказала, но тогда мир стал бы скучнее. И в нём не осталось бы места для случайных встреч. И для природной магии тоже.

Чёрно-белый мир покачнулся, комната подёрнулась пеленой, и вот я уже снова стою на лестнице в красивом особняке. По ней поднимается темноволосая женщина с идеально прямой спиной. Она идёт, опираясь на перила, рука дрожит, вторую держит впереди на поясе, одета скромно, но этот винный цвет, припорошённый снегом, идёт её белоснежной коже.

Конец ознакомительного фрагмента.