Инквизитору здесь не место

Инесса Иванова, 2023

Ведьма дарит красоту и взамен лишает женщину её личной способности -умению нравиться людям, выносливости, кротости или чарующего голоса.Кто же ещё виноват в смерти несчастной, пожертвовавшей умением виртуозно лгать ради того, чтобы избавиться от следов оспин на лице? В итоге жертва потеряла всё и умерла безобразной старухой.Молодой инквизитор Криан Аларис докопается до правды, даже если ему придётся истязать ведьму, вырывая у неё секреты во имя милосердного Бога. Чтобы зла в мире стало меньше.А жертв меньше не становится. Ведьме и инквизитору приходится объединить силы, чтобы их собственные секреты остались нераскрытыми.

Глава 2

Гестия

В то утро я проснулась перед рассветом. В то самое время, когда беда неслышно подкрадывается на мягких башмаках и протягивает уродливую лапу, чтобы мазнуть холодной печатью по лбу жертвы. Надо только вовремя проснуться, но получилось ли, или уже поздно, будет видно спустя время.

Я зажгла лампу на прикроватной тумбочке и прислушалась к звукам в доме. Тихо, светать ещё не начало, но что-то настойчиво звало меня в мастерскую, где хранились склянки с чужими способностями.

Опечатанные замком от любопытных, они были в безопасности, на подоконники я положила артефакты, купленные недавно в самой известной лавке, снабжающей ими Следствие и Инквизицию. Вполне дорогие, чтобы не оказались бесполезными.

И всё же я накинула халат, завязала на два узла для защиты от вторжения, просунула босые ноги в башмачки и выглянула в коридор. Темно и пусто.

В доме я держала трёх слуг. Служанку Марту, повариху Полинию и кучера Вазария, который жил в пристройке к дому и к конюшне с тремя рысаками и двумя колясками к ней. Негусто для такого двухэтажного дома в два крыла, но много слуг в доме — лишние уши и доносчики. Те, кто жили со мной, заслужили это право годами безупречной службы.

Я была недоверчива и имела на то право. Привыкла доверять чутью, оно у меня тоже от одной клиентки и пока не подводило. Значит, надо идти в мастерскую.

Под неё выделено две смежных комнаты на втором этаже в левом крыле. В одной я хранила в шкафу то, что считала не очень значимым, во второй, рядом с камином, потому что некоторым склянкам требовалось тепло, наиболее ценные экземпляры. Их было немного, потому что с завидной регулярностью ко мне заглядывала инквизиция и отбирала то, что считала полезным для своих шпионок. К счастью способности, отданные женщине, могли пригодиться только сотоварке.

Иначе бы и мастерскую делать не имело смысла. Всё бы на нужды Святого ордена забрали.

— Что-то не так, госпожа? — Марта, заспанная, но вполне себе подпоясанная и причёсанная, появилась в конце коридора, держа лампу над головой. — Вам помочь?

— Иди за мной.

В мастерскую я никого не пускала, но сейчас решила сделать исключение. Что-то настойчиво звало меня туда, и это что-то не сулило добра. Так пусть будет свидетель.

Признаться, подставляться под возможный удар первой тоже не хотелось. Доброту я утратила ещё когда выпила третью склянку от клиентки. Если приобретаешь силу воли, лишаешься чего-то другого.

О доброте я не горевала, от неё в прошлом одни хлопоты.

Дверь в мастерскую открывалась от ключа, который я всё время хранила при себе на цепочке.

— Мне точно можно? — прошелестел голос Марты за спиной, когда я поставила лампу на письменный стол посредине.

— Не бойся, это не опасно. И я не чувствую чужого присутствия.

Ведьма с любым даром сразу понимает, где таится зло, направленное против неё. А вот для того, чтобы почуять свежий воздух в комнате с закрытыми окнами, ведьмой быть необязательно.

— Давай свою лампу.

Марта передала её мне и осталась на пороге первой комнаты, затихла, готовая сорваться и убежать за помощью, а я быстрым шагом направилась во вторую. Повернула защитный артефакт, выдавила на него каплю крови из мизинца, и дверь распахнулась.

Одна створка окна была приоткрыта, в остальном всё выглядело так, как и должно было. Первым делом я кинулась к шкафу с артефактами, пересчитала склянки, проверила, не ополовинены ли они, хотя в этом не было большого смысла. Пригубить склянку с нужным зельем не равно обрести то, что в ней сокрыто.

— Иди сюда, Марта, слушай внимательно. Оставь меня на два часа, потом вернёшься. Всё цело, слава богу, но смотри мне, не подглядывай. Некоторые мои сокровища любопытных не жалуют.

Суеверная до ужаса служанка кивнула и, с опаской посмотрев в сторону камина и шкафа со стеклянными створками, где на бархатных подставках, хранились склянки, попятилась к выходу.

Мне же предстояла работа с записями. Надо проверить журналы, не выдрана ли какая страница, не запачкана ли так, что написанного не различить. Мой личный дознаватель из Святого ордена, проверял все документы и аккуратно визировал их каждый месяц в новолуние.

Если бы я утратила часть из записей, меня бы могли обвинить в сокрытии склянок и в злокозненной магии, а это грозило конфискацией имущества и казнью. В лучшем случае изгнанием за пределы империи или заключением без срока давности. Недоброжелателей даже в собственной гильдии у меня хватало, но пока я была полезна Святому ордену, имела неприкосновенность.

И всё же любому покровительству, даже если его оказывала особа императорской крови, был предел. Штраф в казну уплачивать не хотелось, а уж без повода делиться сокровищами — тем более.

Я просидела за столом довольно приличное количество минут, сколько точно, не могла сказать, часы я не жаловала нигде, кроме гостиной, как обнаружила то, чего опасалась.

Первая тетрадь, я начала её ещё на старом месте. Шестая клиентка, решившаяся обратиться к юной деве, потому что остальные ей отказывали. Тогда по империи расползалась чёрная смерть, всем было не до красоты, тут бы не сдохнуть от заразы или от голода, а этой несчастной, с жёсткой шерстью на лице, напоминающей звериную, нужно было другое лицо.

Я старалась, ведомая жалостью и любопытством, жгучим желанием испытать границы своего дара.

Всё получилось со второго раза. Во вторую ночь после новолуния, как было написано в той тонкой книжонке, что я откапала в библиотеке местного служителя церкви. Если бы не отче Файненс, я бы не пережила зиму на улице, никто не давал крова отродью греха двоюродных брата и сестры.

Я излечила ту шерстлявую, её лицо очистилось, а кожа сделалась мягче, чем у младенца, взамен она отдала свой дар к изменению внешности. Эту склянку я хранила до сих пор, она и сейчас лежала на бархатной подушке в моём шкафу. Нетронутая, опечатанная.

И всё же кто-то пролил чернила на записи, вымарав именно этот случай.

Я промокнула лист, но записи с печатью дознавателя были уничтожены.

Ладно, оставалось надеяться, что на этом мои беды и кончатся. В глубине души я знала, что это не так.

Приведя мастерскую в порядок, опечатав окна и двери, я велела приготовить ванну и подать завтрак. Когда нервничаешь, еда так и запрыгивает в рот. Почему никто из моих клиенток не пожертвовал за красоту умение есть и не прибавлять в теле?

— Какой сегодня день? — спросила я у Марты после того, как закончила трапезу.

— Субботний, госпожа.

— Хорошо, что не воскресный. А то местный отче не простит мне, если я пропущу мессу, — пошутила я, радуясь про себя, что сегодня инквизиция будет занята чтением молитв и постами. Хотя бы с этой стороны беды можно не опасаться.

Не успела додумать, как входная дверь содрогнулась под ударами крепкой руки. Три раза по три через краткую паузу — знак Святого ордена. «Накаркала», — так говорили в гильдии Добронравных магических сущностей.

Зря только вина за завтраком не выпила.

Все беды от того, что ты хочешь казаться лучше, чем есть.

***

— Именем Бога, откройте!

— Уже открыли, святейший визитатор, — я спускалась медленно, не желая падать ниц перед тем, кто пришёл далеко не с миром. Когда дело плёвое, вызывают в департамент с выдолбленной над входом каменной розой. «Имя Богу — роза, имя Сатане — дьяволица» — написано в Святом писании одним из обиженных на женщину мужчин. — Вашей спутнице понадобилась одна из моих склянок? Не стоило утруждать себя, я бы с радостью и со всей поспешностью, на которую способна, привезла бы её в отделение лично.

Я болтала без умолку и улыбалась, а в голову лезли всякие обрывочные мысли: «Хорошо, что я одеться и причесаться успела, нехорошо выйдет, если меня потащат в застенки босую и взлохмаченную». «Хоть бы это был не инквизитор, а новенький дознаватель!» «Зря только постилась по субботам, надо было есть от пуза!»

— Я пока каноник, госпожа Гестия Виндикта. Криан Аларис, таково моё имя. Где мы можем поговорить?

Вежливый, но холодный. Никогда не видела у мужчин безо всяких морщин на лбу, едва ли инквизитору больше тридцати, такой ангельской внешности, сочетающейся с демоническим огнём в глазах. Серых и непроницаемых, как туман вокруг границ империи.

И девица в плаще с низко надвинутым на лицо капюшоном, где я её видела? Почему прячется в его тени?

Инквизиторы не таскают за собой женщин без видимой причины.

— Госпожа Виндикта, если вы будете и дальше стоять молча, я вызову стражников, и беседа продолжится в Главном департаменте. Вам ли не знать, что это означает?

— Что я оттуда живой не выберусь.

— Вас признают виновной в тяжком преступлении. Я предлагаю вам пока поговорить с глазу на глаз, как со свидетелем.

За дверьми, ведущими в комнаты для слуг, послышались мужские стенания вперемешку с руганью и женские молитвы. И то и другое от инквизиции не спасает.

И свидетелей эта братия тоже не жалует, мигом переводит их в грешников, нуждающихся в Очищении.

— Прошу вас в мой кабинет. На второй этаж, сами посмотрите, виновна ли я в чём бы то ни было.

Можно было пригласить в гостиную, обставленную вполне в духе современных дам высшего света, но служителя Святого ордена этим не обмануть. Пусть увидит, что мне скрывать нечего. Повезёт, так и подумает: раз сразу зовёт в средоточие греха, значит, не боится.

— Ваша спутница может снять плащ, у меня тепло.

Пусть снимет, а я сразу пойму, кто она. Пойму и то зачем эти двое явились по мою душу, о таком лучше знать до того, как обвинения полетят в лицо.

— Лето выдалось холодным, но я дров и тепловых огней не жалею.

Зачем я это говорю?!

— У вас жарко, это верно, — инквизитор расстегнул сюртук. Оделся, будто осень уже наступила. — Как в адовом пекле.

— Вам виднее, каноник. Я о таком месте и знать ничего не хочу.

Надеюсь, холод в моём голосе остудит священный пыл гостя. Его спутница не шелохнулась.

Ну и пусть, я склонила голову и повернулась к ним спиной, чтобы показать дорогу. Жарко? Да здесь нестерпимо холодно, я вся дрожу!

Через десять ступеней остановилась, почувствовав, что сейчас упаду. Инквизитор, конечно, сочтёт это за признак вины. У них, что ни делает женщина, всё тот самый признак.

Преодолев последнюю ступень, обнаружила, что пальцы не желают разжиматься, я не могу отрывать от перил, будто они могут меня защитить. Глупости — никто не сможет! Не боялась, когда замерзала около своего бывшего дома, а теперь вот боюсь. Инквизиции я нужна, никто в Арекорде не обладает даром, подобным моему!

— Вот сюда, налево, третья дверь!

— Зачем вам такой большой дом?

Инквизитор не без интереса рассматривал картины, развешанные по стенам. Я не любила простого подражания сановитым домам, не волокла к себе всё то, чем торговали модные лавки на Кремовом бульваре, но искусство любила. Если оно не говорит со зрителем на религиозные темы.

— Тщеславие, каноник. Я каждую неделю исповедуюсь в этом грехе местному отче в окружной церкви.

Старалась выглядеть спокойной, но не могла заставить себя посмотреть в его сторону. Спутница инквизитора держалась поодаль, сжалась вся, словно боялась не меньше моего, но ведьмой не была, я бы почувствовала.

— Видимо, не слишком усердно, госпожа Виндикта, вы и сейчас не раскаялись.

— Уповаю на Бога и его милосердие, каноник. И на ваше. Не будьте столь строги к людям, мы не имеем вашей твёрдости духа.

— Некоторые и Бога в душе не имеют. Не будем задерживаться.

С инквизитором о чём ни начни разговаривать, всё сведётся к одному: вы грешники, я же чист душой. Сказала бы я, что это не меньшее тщеславие, чем желание слабой одинокой женщины окружить себя красивыми вещами. Более того, попахивает гордыней — одним из смертных грехов, но говорить такое вслух — святотатство, а думать — почти ересь.

Вот и мой визитёр — хоть и закован в форму на все пуговицы, но тщательно следит за собой. Весь такой правильный, а ароматом шипра за пятнадцать зольденов за флакон не пренебрегает.

— Не запираете кабинет? — поднял красиво изогнутые брови каноник, войдя вслед за мной. Ему пришлось пригнуть голову, я специально приказала сделать дверной проём такой высоты, чтобы с прямой спиной могла проходить только я, а остальные кланялись. Тщеславие. Маленькая шпилька в адрес тех, кто считает подобных мне грязью под ногами.

— Присаживайтесь, прошу прощения, что у меня только табуреты, хотите, каноник, займите моё кресло.

— Денег не хватило? Всё на обстановку гостиной и коридора ушло?

Инквизитор сделал знак спутнице войти и сам принялся осматриваться. Вёл он себя не так, как другие, это и настораживало: не спешил сказать о цели визита, изучал окружающую обстановку с подлинным интересом, как декоратор, не как тот, кто жаждет побыстрее найти сосуд греха и убраться восвояси, поставив галочку в отчёте.

И держал руки в карманах. Что там у него — артефакт-взрыватель? А что? Кинуть в ведьму, и дело с концом? Нет обвиняемой, нет проблем!

Зря я понадеялась. Зря.

— Сними капюшон, — приказал инквизитор, когда пауза, во время которой он молча пялился на мой пустой стол, затянулась. Не повернул головы к спутнице, знал, что подчинится. Их приказы дважды не повторяют.

— Джеральдина Оливерс, вы признаёте в этой ведьме ту, к кому ходили четыре дня назад?

Внешностью девица была самой обычной для юга империи. И всё же я её узнала.

— Признаю, каноник, — говорила еле слышно, опустила голову, чтобы не сойтись со мной взглядами.

— Я тоже признаю. Эта девица приходила за услугами госпожи, но я её отослала.

Что она там наплела? Доносить побежала из вредности или по наущению госпожи? Плата в сто зольденов показалось слишком большой для сиятельной госпожи, чем муж регулярно запускал лапу в казну империи?

— Я вас пока не спрашивал, госпожа Виндикта, — прервал мой праведный гнев инквизитор, сидящий столь прямо, будто кол проглотил.

— Итак, Джеральдина Оливерс, вы сопровождали свою госпожу до этого дома второго дня как?

— Сопровождала, — снова кивнула и задышала так часто, что я даже подумала, что сейчас задохнётся. Играет, доносчики всегда имеют прекрасное здоровье.

— И ушла она отсюда довольной?

— Мне показалось, что так, каноник.

— Довольной ушла. Получила что хотела. У меня и запись в книге имеется, — тут я не выдержала и вскочила с места, готовая не то бежать за тетрадями с печатью дознавателя, не то накинуться с ответными обвинениями на доносчицу.

— Сядьте, немедленно, если не хотите оказаться в оковах! До ваших записей дело дойдёт, в этом не сомневайтесь! Радуйтесь, что я вообще веду допрос в вашем присутствии, не всем везёт так, — инквизитор заговорил жёстко, отрывисто и спокойно. Достал руки из карманов, и я заметила на безымянном пальце левой руки неканоничный перстень с голубым камнем, сверкающим так ярко, что заболела голова.

Я тяжело опустилась в кресло, почувствовав, что хочу заснуть и проснуться три дня назад. Отказать всем этим недовольным курицам, и пусть жалуются хоть Богу!

— Если госпожа Лонгрен недовольна внешностью, тут нет моей вины. Я могу вернуть ей деньги за услугу.

— Госпожа Лонгрен уже всем довольна, — оборвал меня инквизитор и пристально посмотрел на меня. — Вчера она была найдена мёртвой. Сначала ей превратили в безобразную старуху злокозненной магией, а потом удушили.

Джеральдина вскрикнула и закрыла лицо руками. Я же сидела, вцепившись в подлокотники кресла, и не могла думать ни о чём, кроме одного: «Боже, за что ты меня так ненавидишь?»

Криан Аларис

Когда грешника возвращают к Богу, в этом нет ничего славного. И менее всего хочется встать и запеть псалом, чтобы ангелы порадовались за раскаявшихся.

Инквизиция не поёт в церквях, я, например, не знаю ни одного псалма до конца, но зато мне известны десятки способов вырвать у мага его дар и заставить говорить правду. Все они оканчивались смертью грешника, ибо тому, кто начал убивать с помощью злокозненной магии, нет места на небесах.

И раскаяние, даже если я слышал его, ничего не могло изменить в естественном ходе вещей. Я не любил пытки, не применял их самолично ни разу, но знал, что этот день настанет, и приблизит его женщина. Ведьма, которая и не подумает признать вину добровольно.

Одна из них была сейчас передо мной. Красивая, темноволосая, с алыми губами, белоснежными зубами и манящим взглядом голубых, как мой аквамарин в перстне, глаз. Я впервые почувствовал, что хочу поверить в её скудные оправдания. Вероятно, всему виной моя природная магия, имевшая сродство к её дару.

Моя мать была ведьмой, мне передалась её способность к камням, я умел их слушать и использовать, когда имел дело с чем-то природным, стихийным, как буря по весне или наводнение во время разлива рек. В этом доме я взывал к силе аметиста на серебряной цепочке.

Враг не сможет нанести мне удар исподтишка, но ведьма попыток к тому и не делала. Никакого воздействия на свидетельницу, кого я притащил с собой не только ради эффекта неожиданности и отнюдь не для соблюдения протокола очной ставки, но для того, чтобы виновная захотела показать на этой Джеральдине свою силу. Например, заставить её молчать или путаться в мыслях, со стороны несведущему будет казаться, что свидетельница оговаривает несчастную хозяйку.

Снова мимо! Не ожидал такого притворства от ведьмы, чьи способности почти безграничны. Сложно поверить, что имея доступ ко многим дарам клиенток, она не присвоила их себе. Вероятно, отчасти догадка верна.

— Это все записи?

Мой помощник пересчитал тетради и показал ладонь с растопыренными пальцами. Пять.

— Негусто для многих лет практики. Или за одно превращение дамы готовы платить столько, сколько стоит целый дом со слугами?

— Сто зольденов — такова плата, как установлено гильдией, — нехотя отозвалась хозяйка, стоявшая у раскрытого окна со скрещёнными на груди руками. Кисти белые, кожа гладкая, отполированная, должно быть, мягкая на ощупь. — За любое дело одна плата. По правилу так, я законопослушна.

— У мужчин-магов такого правила нет, — произнёс я спокойно, желая вызвать её на откровенность. Лжи в её словах я не ощущал, только горечь, но это не означало, что она не прячет истину в глубине почти синих, сверкающих как огранённые драгоценности, глаз. Дались мне её глаза!

— Конечно, нет, каноник. У них гильдия настоящих Магов и ведьмаков, тут особый подход к каждому случаю надобен, а для Добронравных магических сущностей и сто зольденов сойдёт.

Злится. Я бы тоже на её месте негодовал, но я стоял по другую сторону, значит, считал установленный порядок справедливым. Усомнишься в истине — и ты уже встал на кривой путь.

— И всё же вы живёте на широкую ногу. Вот этот камин, к примеру, из белого мрамора? Вполне мог бы стоять во дворце сиятельной особы.

Я остановился напротив шкафа со стеклянными створками. В нём хранились особые способности, такие на вес золота в империи, жаль, что их нельзя проста так изъять. Потеряют силу. Такую коллекцию и за пять лет заново не собрать!

— Мне платит гильдия. Ещё тридцать зольденов в месяц. И её высочество Шалия, двоюродная племянница императора, тоже подкидывает на булавки бедной сироте. Благотворительность — добродетель, каноник.

— Безусловно, особенно для того, на кого она проливается, госпожа Виндикта.

Я вызывал её на гнев, но не добился успеха. Самообладание она стащила у какой-то несчастной дурочки, отдавшей его за красивую мордашку, или это у неё от Бога?

А голос — просто чудо. Бархатный, грудной, без писклявых верхних нот. Совершенство внешне, она скрывает гадкую сущность, которая лишь червям по нраву придётся? Я использован камни, сжимал аметист в кармане, касался, будто невзначай, аквамарина в кольце, и ничего не видел.

Тогда попытался задеть хозяйку побольнее. Пусть не стоит с видом оскорблённой добродетели, а явит гнилую сущность. Те, кто пользуют злокозненной магией, могут притворяться кроткими, но недолго.

И не в том месте, где этой магии пруд пруди. Среди безобидных склянок может оказаться зелье оборота, запрещённое со времён Первой смуты, или эликсир, вызывающий помутнение рассудка. Я проверю, но позже, до склянок просто так без приказа главы Святого ордена не дотронуться.

Слишком дороги дары, заключённые в них. Бесценны. И она это знала. Наслаждалась моей беспомощностью и улыбалась, глядя, как я кружу вокруг закрытых шкафов и ничего не чувствую.

В мастерской, как хозяйка называла своё хранилище чужих способностей, я изъял все записи. Просмотрю в отделении, когда покончу с телом усопшей и отдам приказ на захоронение. Тело хранит след убийцы, некромант должен помочь вытащить его, пока тот не истаял. А убитый горем муж подождёт, пока утешится объяснениями компаньонки погибшей жены. Джеральдину Оливерс я отпустил, пока она мне без надобности.

В её отсутствие нам с хозяйкой стало легче дышать.

— Вы принимаете всех, кого рекомендует гильдия?

— Нет, каноник. Обычно её высочество находит мне клиенток.

— И они тоже проливают на вас свою добродетель? Оказывают посильную помощь сиротке?

Не выдержала. Нахмурилась и опустила голову, будто раздумывала, чтобы такое ответить. Как объяснить незваному гостю, что запретить делать подарки она не вправе, это оскорбление для дарителя.

— Я всё понимаю, госпожа Виндикта. И мне это неинтересно.

— Но вы спрашиваете, каноник.

В мастерской мне было не по себе. Будто за нами наблюдают сотни глаз, а я не в силах отстраниться и установить защитный барьер. Иллюзия от непрошенных визитёров, чтобы не задерживались.

— Ваши чары, переданная красота, она навсегда?

— Женщины будут стареть, и красота износится вместе с платьем, но так, да, навсегда, — посмотрела в глаза и улыбнулась. Ей шла улыбка, делала беззащитной, хрупкой. Гордилась делом своих рук, имела право.

Я кружил по комнате, стараясь сосредоточиться на своём даре. Ничего, никакого потустороннего зла. И всё же здесь было что-то мелкое, но важное, что я упустил. Даже не очень мелкое, но важное.

— Откройте стол, госпожа Виндикта!

Первое побуждение от Бога. Следуй ему и узришь истину.

— Он открыт и пуст, каноник, вы сами только что убедились.

Рука в кармане, державшая аметист, налилась теплом, и между пальцами заструился горячий воздух. Теперь следовало идти на зов природной магии, он оказался сокрыт в столе.

Ведьма не делала попыток мне помешать, только вздыхала и фыркала, когда я вскрыл столешницу кинжалом. Лезвие прочнее обычной стали из-за святой воды, в которую был опущен кинжал в праздник Схождения Благодатного огня, быстро расправилось с хитроумным замком. Двойное дно, однако, оказалось пустым.

Но рука, давно отпустившая аметист, разболелась сильнее, будто я опустил её в кастрюлю с кипятком.

— Сокрытие улик — такой же грех, госпожа, как и ложь.

Промолчала. Неловкое движение плечом, и выдала себя!

— Тайник в ножке стола — приём, старый как мир, госпожа Виндикта.

Лезвие открыло тайную пружину, оголив пустоту, в которой находилась свёрнутая в трубочку и перевязанная ленточкой тетрадка. Тоненькая, истрёпанная.

Ведьма побледнела.

— Я объясню, каноник.

— Придётся, госпожа.

Вытащить тетрадь оказалось делом непростым. Я вспотел, но с торжествующим криком выдрал улику из узкого ложа.

И тут комната пошла кругом, заплясали перед глазами серые лилии на обоях, и я рухнул во тьму, всё ещё сжимая в руках добытый трофей.