Худший в мире актёр

Ильф Садыков, 2023

Джеку с детства снится старый американец – тот призывает его раскрыть великую тайну на Голливудских холмах. Главный герой, повзрослев, отправляется туда. Добраться до Калифорнии, казалось бы, не проблема. Но в пути, чтобы спастись самому, он вынужден наступить на горло своей совести и совершает серьёзные грехи. Дорога в Калифорнию обернётся настоящим душевным адом. И ему во что бы то ни стало надо выбраться из этой заварушки, дабы открыть великую тайну Голливудских холмов.

Часть 2. У Иосифа есть секрет

1

Самолёт вылетел примерно в полдень. И приземлился в столице тоже в полдень, но через восемь часов. Совершить посадку раньше, несмотря на ситуацию, пилоту не представилась возможность. Пассажиров почти до ночи не выпускали. Кто-то выходил с полицией для дачи показаний. Что касается Иосифа и Джека — к ночи их закрыли в одной камере. Джек таял в поту. Иосиф был сухой и спокойный. Вряд ли сейчас это было уместно, но он давал волю своей растекающейся философии.

— Я обещаю тебе, что к рассвету мы выберемся. Вдохни аромат бетона и железных прутьев. Если они, как струны арфы, звучали бы нотами великих произведений, тогда наказание для заключённых стало бы наслаждением — исцелением духа эстетикой искусства.

Джек ничего не ответил. Блаженный старик. Нашёл время для поэзии. Его витиеватые иносказания были поперёк горла. Песок в глазах, сосёт в желудке, в мягкую бы постель. Но кроме старого замызганного матраса у плачущей серой стены из удобств ничего нет. Ещё раковина и туалет без унитаза. Пахнет вокзалом. Джек стянул кепку с измокших волос, обтёр лицо и высосал соль из губ. Так легче обезболить жажду. Сегодня везде жарко, где ни появись. Здесь тоже. Веерным движением козырька Джек только обжигался. Он смуглый и красный, но в тёмной клетке он чёрен, как раб. Чёрный длинноволосый обросший раб. С большими ушами и носом. Раб собственного страха.

Сидеть и ждать. Делать нечего. И смотреть на старика, если духу хватит посмотреть на него при таком освещении.

Луч лампы пронзал пластиковые стенки бутылки и, как иглой, выжигал бетонный пол. Вода на дне вот-вот закипит. На купольном горлышке и на глянцевой лысине старика мелькали изогнутые отражения решётки. За ней, в коридоре, на облезлой кирпичной стене мигала лампа, выглядывающая из разбитого плафона, и вместе с ней мигало всё остальное.

После приземления Иосиф не сделал ни глотка. Почти все два литра выпил Джек. Он истекает потом; но старик сух, как красная речная долина. Он гордо сидел на матрасе, как на троне. Ему плевать, где сидеть, он везде как король. Джек по характеру нежный человек, но иногда его лучше не злить. Сейчас он хотел разбить лицо этому старику. Что-то заставляло его сохранять видимость вежливости. Но вежливость эта была прозрачнее воды; так и видно было, как в нём кипят чувства и он вот-вот задымится.

— Чего ты какой напряжённый? — спросил Иосиф. — Думаешь про меня всякую ерунду. Будь ты на моём месте, тоже поступил бы так же. Успокойся.

Джек и сам рад бы был успокоиться. Он измождённо осмотрел старика краем глаза. Прямо смотреть на этого убийцу под таким ужасным светом — духу не хватит. Иосиф застыл в злом и извращённом удовлетворении, и глаза его сверкали сабельными лезвиями. Страшный человек. Точно не разберёшь — это его внутреннее состояние, или это свет так играет. Джек насквозь мокрый, опирается спиной на решётку и светится в молниях лампы. Иосиф то исчезал, то появлялся в этих раздражающих мерцаниях. Лучше бы исчез и не появлялся.

Кажется, он приготовился говорить что-то занудное, но, по его мнению, очень интересное и необходимое.

— Представь… — Иосиф прислонился спиной к стене, не пожалев пиджак, и закинул глаза к потолку, расчерченному тенью решётки.

Джек вздохнул в ожидании утомительного нравоучения. Иосиф начал:

— Течёт маленький ручей, и впереди путь для него закрыт. Это увидел пастушок. Он захотел помочь и стал палочкой подкапывать русло. Он царапал твердь земли и вёл ручей к текущей неподалёку речушке. И неблагодарный ручей стал называть себя именем этой речки. А когда он впал в крупную реку, то задумал назвать и её своим именем, чтобы отметиться на картах мира. Пастушок немного подрос. И когда он купался в этой реке, его чуть не затянуло в воронку. За это Господь наказал тот ручей и превратил его в облако тумана. Вот такая история.

Джек спас этому философу жизнь. Дмитрий раскромсал бы его бутылкой. Значит, Иосиф в долгу. Но он говорил с таким наглым видом, будто оказал Джеку услугу — спасти себя. Старик упивался своим красноречием, как наслаждалась бы своей красотой перед зеркалом прекрасная дама. Зеркало для его самолюбования — трепетный страх Джека. Этот моральный садизм был свойствен Иосифу. Он сам не замечал, как поддавался соблазну такого бесчеловечного наслаждения. Будто это и не он вовсе.

Может, лучше было бы остаться на своём островке и не мыслить в мировых масштабах. Но такая перспектива не для Джека. Рука устала отмахиваться от приставучей мухи — жирная, как оса, она лакомилась его потом. Он выпил последний глоток из бутылки и швырнул её в угол. Заняться нечем, можно и поговорить с Иосифом. Это лучше, чем ничего.

— Разрешите сделать вид, что мне это интересно. Вы говорите и правда красиво. Притча, которую вы рассказали — она о том, как Бог отделил этот ручей от остальной воды в реке?

Иосифу вопрос понравился. Он не побрезговал прилечь. Тело устало за день. Надо же, ему хватает наглости чувствовать усталость на фоне произошедшего. Его не разносит в щепки изнутри. Возможно, это шоковое состояние. Если так, то какие моральные муки ждут его после, когда опомнится совесть? О, пламя запоздалой совести в разы горячее обычного костра. Но то, что он сделал, было не сгоряча. Это было продумано заблаговременно. И если бы у него и была совесть, то она уже пробудилась бы. Если нет, значит и сейчас пробуждаться нечему. Иосиф чуть расслабился на матрасе и ответил Джеку, как Бог отделил ручей от остальной воды и превратил его в туман.

— Ты спрашиваешь о ничтожных деталях, — сказал Иосиф. — Не смешивай поэзию и науку.

— А что ещё мне не делать? Я в этой дыре из-за вас, а вы сидите тут и умничаете. Мне было бы стыдно так себя вести.

Кто бы мог заранее представить, что путешествие обернётся такой картиной. С билетом ему повезло, да не довезло. Со слов Иосифа, они летели с какого-то фестиваля из Японии с пересадкой.

Старик ещё в самолёте поведал Джеку долгую, как мексиканский сериал, историю отношений с Марией и видел, как парень нервничает. Но рассказал он лишь общий сюжет. Иначе кто бы его слушал в такой ситуации. Это было, когда лететь оставалось ещё целых полпути. На ковре меж рядами кресел в это время валялись два тела, и на борту продолжались суета и истерики, но Иосиф был спокоен. Впрочем, если бы все вокруг были так же спокойны, он вышел бы из себя.

О себе Джек почти ничего не рассказывал. Иосиф не особенно умел слушать. Задаст вопрос, а сам иногда только краем уха слушает и мечет взглядами куда-то по сторонам.

Джек, хоть ничего и не должен был этому старику, почему-то жаждал его милости и одобрения. Странное желание, незаметно ведущее человека в тартарары без его ведома. Джек спросил, надеясь впечатлить старика:

— Извините за догадливость. Про пастушка и ручей — это вы к чему, вообще? Это вы и Мария?

— Нет. Она теперь облако. Почти.

— Значит, я почти угадал.

— Почти угадал, да, — Иосиф снова принял сидячее положение.

Он играл фазами лица в свете мигающей лампы. Его вид зависел от того, как он повернёт голову — от растущего лица к убывающему. Теперь лампа на время стабилизировалась и перестала мигать.

Иосиф повернул голову так, чтобы хорошо были видны его бюст и полное лицо. Любое, даже самое ничтожное освещение он умел использовать на все сто. Профессионал. Его голова снова заговорила.

— Они ещё живы. В саке, в этот напиток, я добавил кое-что вкусненькое. От этого наступает временная смерть. Вскоре они могли бы очнуться в морге, возродиться, так сказать. Но врачи уже произведут вскрытие до того, как они очнутся. Значит, я никого не убивал.

Фильм ужасов. Старик ликовал, видя реакцию Джека.

Как он любовался собой, когда говорил это! Чтобы похвалиться, иногда стоит пожертвовать какой-то тайной, случайно или умышленно. Какая муха укусила старика, чтобы рассказать такое? Если Джек проболтается полицейским, артисты могут быть спасены. Хоть в такие сказки, вероятно, полиция не поверит, но попытаться рассказать — это лучше, чем ничего. Теперь Джек боялся просто находиться рядом с этим человеком. Тот неподвижно сидел на матрасе и улыбался, как маньяк из триллера. Похоже, старик ещё не понял, что круто проболтался. Джек по-черепашьи втянул шею в плечи и задышал сдержаннее. Естественное право человека — право дышать — Джек ущемлял сам, поднося источнику страха, Иосифу, самого себя в виде жертвы на блюде. Он даже боялся моргнуть. Старик был непонятным и непредсказуемым. Джек боялся его, как барашек — судного дня. Казалось бы — пошли его к чёрту, и все дела. Чего его слушать и вымучивать к нему уважение? Но какая-то тошнотворная робость подавляла Джека. И Джек не мог справиться с этим чувством. Оно ему не нравилось.

2

По коридору, справа, бродил помидорообразный охранник с большими усами. Шаркал ногами без цели, но зато целеустремлённо чавкал. В животе у него урчало. Все звуки подчёркивались эхом.

Иосиф сильно устал физически, но был опьянённым и счастливым от эпически завершённого дела. В его счастье мелькала примесь удовлетворённой мести. Доволен как чёрт, будто прошёл Сахару и весь такой счастливый, полный жизненной силы, сидит и улыбается. Он по-прежнему оставался сухим. Немного заострённые уши и вытянутые затылок с подбородком. Демону не хватало рогов. Плутоватые глаза рентгеном сканировали Джека. Иосиф не сразу понял, что проболтался. Неуёмная страсть к самохвальству подвела его. Теперь Джек может спасти артистов, если охранник переварит сложность этой мысли.

Молчание. Джек что-то думает и смотрит по сторонам через решётку. Дыхание гуляет по стенам. Даже мысли эхом отражаются от них — они увеличивают их громкость и делают более явными. До Иосифа дошло, что он проговорился. И на секунду в его груди шевельнулся осколок досады.

Он растворил горечь досады несколькими нервными глотками воздуха. Потом кое-что понял. Гениальный человек гениален во всём. Иосифа озарило, что ему на руку то, что он рассказал об этом Джеку. Это боги поведали его ртом свою тайну. В этом пик эстетики, и это просто шедевр. Есть возможность поиздеваться над парнем и испытать его. Вряд ли он осмелится рассказать. Да и кто ему поверит? А если он не расскажет, что вероятнее всего, тогда станет соучастником убийства из-за бездействия. Каково будет совести Джека после такой безучастности. Иосиф обожал такие моменты — наблюдать, как люди выбирают между честью и трусостью. Для него это просто деликатес. Как же радовался Иосиф этой ниспосланной свыше болтливости!

Свет, снова замигав, захлестал по глазам. Больно смотреть такими глазами. Два идиота за решёткой. Один — социопат, другой — поддаётся и становится его жертвой, кормом для машины социопатии. Джек решил позвать полицейского.

Иосиф заподозрил:

— Ты думаешь, что их нужно спасти. Хочешь позвать охранника и всё ему рассказать?

— Я такого не говорил.

— Но подумал?

— А кто бы не подумал? — Джек с надеждой посмотрел туда, откуда доносились звуки шагов охранника. Он колебался. С этим стариком игры плохи: его месть незаметная, но меткая.

— Ты сейчас же передумаешь делать это, — Иосиф встал с пятна на матрасе и приблизился к Джеку. Он неторопливо притянул его за уши, и они коснулись лбами.

— Если ты хоть пикнешь, я сделаю так, что виновным в попытке отравления признают тебя, а после этого тебя запрут в дурдоме и высосут весь твой мозг. Понял? Я не шучу.

Такое не входило в планы Джека.

Иосиф отпустил парня и похлопал по плечу. Но во взгляде его было беспокойство.

Джек сам — тот ещё зверюга. Чего стоит только его внешний вид. Такого увидишь на улице — и язык не повернётся заговорить с ним. Но внутри он просто душка, напуганный ребёнок. Джек был в желтоватой, как обожжённая бумага, майке с разводами от пота, в тёмных неубиваемых джинсах и старой кепке. Куртка висела на прутьях решётки. Старик иронично оценил его вкус.

— Кстати, у тебя крутая бейсболка. Такие уже лет двадцать не выпускают. И что же на ней написано? «У.С.А. Калифорния». Ну как, тяжела дорога в Калифорнию? — сказал он нараспев.

Иосиф усмехнулся как-то горько и по-дьявольски. Смех был наглым, но он ничуть не смущался. Когда старик смеялся, его белые зубы сверкали, особенно клыки; жемчужные белки глаз отливались пьяным гранатом. Джек не подозревал, что в поисках лучшей жизни ему придётся оказаться с сатаной в одной клетке. Лев съедает сразу; сатана делает так, что жертва поедает себя сама так долго, пока не источит об себя зубы.

Джек спас жизнь этому убийце. Нельзя ли назвать это двойным преступлением?

Есть магнетизм и в физическом мире, и в мире характеров. Духовная химия. С каждым часом личность Иосифа неуклонно становилась всё более симпатичной Джеку, несмотря на то, что старик на самом деле ужасен. И он боялся этой необъяснимой и нарастающей привязанности. Ненавидел его, но тянулся к силе его личности. И сам себе не мог объяснить этого. Уверенность и воля старика подкупали Джека. Эти два качества покрывали недостатки Иосифа. Или это просто страх Джека так водил его за нос.

Джек спросил:

— Как вы поняли, что я собираюсь в Калифорнию?

— Я просто прочитал надпись на бейсболке и пошутил. А что, ты собрался в Америку?

Джек не задумываясь кивнул головой и пожалел, что теперь сам проболтался. Перевести это в шутку он не сообразил. Что тут сообразишь в такой жаре и на голодный желудок. Этому старику невозможно соврать: взгляд Иосифа прожигал парня, как муравья через лупу.

Шаги охранника приблизились. Они звучали, как аритмичный стук коридорного сердца. Джек процедил взгляд через решётку. Иосиф занервничал, но не подал виду. Ещё не хватало, чтобы этот сосунок сломал его планы с отравлением. Подумать только, они вернутся с того света и придут спрашивать с Иосифа.

Не было времени ждать. Он видел, что Джек в нерешительности и может проболтаться охраннику. Так оно и было. Парень колебался между двумя решениями: если сдать Иосифа, старик может отомстить; если промолчать, будет не по совести. Быть запертым в дурдоме и безгрешным или на свободе, но сильно грешным? Лучше — безгрешным и на свободе; но пока так не получается.

Иосиф мог бы сказать Джеку, что это была шутка, но это казалось ему безвкусным. Вместо этого он быстро и чётко сказал:

— Слушай. Если ты не скажешь никому, что они ещё живы, тогда у тебя будет всё. Квартира, деньги, работа мечты. Через месяц-полтора. Обещаю. А если расскажешь, тогда ты труп.

Джек похолодел.

— Не понял, — он грыз ногтями чешуйки ржавчины на решётке, — тогда почему вы рассказали мне всё это?

Охранник ничего не слышал и пока ходил в стороне. Иосиф слегка волновался.

— Потому что я люблю поиздеваться над чувствами. И люблю наказывать людей их самонаказанием. Так тебе понятно?

— Что за чушь. Вы рассказали мне тайну и покупаете у меня молчание только для удовольствия? Да вы же врёте. Такого не бывает.

— Не думай об этом. Рассказал — значит, так надо. Я знаю, что делаю. Да, они ещё живы. Ну, что скажешь?

Иосиф испытывал парня. О, он любит такие опыты!

Если Джек согласится — а куда он денется! — тогда грех отравления разделится как бы пополам. И в аду придётся гореть не вечность, а всего лишь половину вечности. Красота!

Череп Джека не выдерживал такого давления. Корысть тяжёлой каменной плитой давила на здравомыслие. Возможность обогащения за счёт лёгкого грешка бездействия. Ради предложенных богатств и из-за страха за собственную шкуру он готов расплатиться чужими жизнями. Но у него есть возможность позвать полицейских и сдать этого старика, если они поверят. И если, конечно, правда то, что Иосиф рассказал. Джек может их спасти или стать их вторым убийцей, если уступит старику. Не похоже, что Иосиф обманул. И даже если бы он всё это придумал, то и в этом случае Джеку было бы неприятно осознавать, что согласился с ним. Ведь Джек не знает точно, обманули его или нет. Это было бы таким же грехом, пусть даже только потенциальным.

— Да чего тут думать. Кто они тебе, эти две твари? — Иосиф говорил быстро. — Если бы не я, они давно бы уже спились. Я им продлил жизнь. Вытащил из грязи. Клянусь честью, что если я тебя обманываю, то перестану себя уважать. А в мире нет ничего такого, что стоило бы мне самоуважения.

Убедительнее не скажешь. Джек метался между двумя огнями — попытаться их спасти, или получить деньги и спастись самому. С одной стороны — это не его проблемы, и если бы он не летел с ними, то ничего бы не знал и не смог бы ничего изменить. Тогда какая разница?

Джек прихлопнул жирную муху на шее. Шаги в коридоре приближались и отдалялись. Как маятник. Но с каждым разом шарканья были всё ближе. Иосиф волновался, что охранник подойдёт и в это время Джек проболтается.

— Я думаю, что согласен, — сказал Джек. — Но я не понимаю, как можно вам верить? Странно, что вы мне это рассказали. Если вы меня обманываете, то я чувствую себя худшим из идиотов.

— Можешь чувствовать себя даже лучшим из них. Но я тебя не обманываю. Или ты меня считаешь идиотом?

Джек отрицательно помотал головой, скрыв мысль, что Иосиф может только выглядеть разумным человеком. Лучшие из социопатов очень убедительны и интеллигентны. Если бы сатана принял человеческий вид, то стал бы примером для подражания, допустим, главным священником или врачом, чтобы вызвать доверие. Старик говорил отчётливо, ясно и выглядел собранно. Он не терялся, не суетился, и это признак хорошего самообладания. Но что за игру он ведёт и что скрывает? Более непонятной ситуации не придумаешь. Глаза Джека лихорадочно бегали: можно сорвать джек-пот; но пока он был всего лишь потным Джеком.

Охранник ходил снова где-то в стороне, без точного направления, как корова в загоне. То шаркал, то шагал отчётливо. Чавканье не прекращалось.

Иосиф скрывал что-то более глобальное. Так казалось Джеку. Не может ведь такой взрослый и умный человек так глупо и по-детски себя вести.

— Скоро ты узнаешь многое, — Иосиф сменил тему разговора. — Ты точно не иностранец?

— Нет, — сказал Джек. — Я абсолютно русский.

— Абсолютно русских не бывает. Само слово «русский» не абсолютно. Откуда у тебя такое имя?

— Из прошлого.

Иосиф поперхнулся пустотой.

— А когда в последний раз ты видел своих родителей?

— Никогда, — ответил Джек.