Не мой вариант

Ильза Мэдден-Миллз, 2021

Ильза Мэдден-Миллз – автор бестселлеров Wall Street Journal, New York Times и USA Today. Для поклонников Анны Тодд и Эстель Маскейм Долгожданное продолжение дилогии – всем, кто без ума от романа «Не мой Ромео» Жизель переживает кризис. Девушка даже думает, что проклята. В двадцать четыре она до сих пор девственница, ее съедает чувство вины перед своей сестрой Еленой, с ней постоянно случаются неприятности, а неудачным свиданиям просто нет конца. Девон – звезда американского футбола, у него нет отбоя от поклонниц, но, познакомившись с Жизель, он не может перестать думать о ней. Для него она сама утонченная, красивая, умная и… особенная. Правда, Девону наказано оберегать Жизель и быть ей другом. Дружить с женщиной своей мечты? Задачка будет не из легких. «Теперь это одна из моих любимых книг!» – Dreams Book Club «Финал истории настолько хорошо выстроен, что вы не сможете сдержать слезы как от счастья, так и от осознания, что пришла пора расстаться с полюбившимися персонажами…» – Professor Romance «Мне не хотелось, чтобы эта история заканчивалась, и все же я не могла оторваться. Ильза Мэдден-Миллз входит в пятерку моих любимых авторов, которые никогда не разочаровывают». – Fairwood Reader

4

Жизель

Тофер чмокает меня в щеку и распахивает дверцу. Я поднимаюсь по ступенькам старого кирпичного дома в три этажа, с просторной квартирой на каждом. Здесь все хорошо, даже хозяйка, Миртл.

Сейчас она, надев цветастый халат, выгуливает своего йорка Пуки, обнюхивающего наше единственное деревце. Ей шестьдесят, но она — моя лучшая подружка. Достав из-за уха самокрутку, она закуривает. Так она борется со своими чудовищными мигренями, но травку достает незаконными путями, что изрядно меня тревожит. Держа самокрутку ярко намазанными губами, она затягивается. Сорок лет назад она, нью-йоркская манекенщица, вышла замуж за второстепенного кинопродюсера, потом развелась и подалась в Нэшвилл с намерением стать певицей кантри, но карьера не заладилась. Теперь она домовладелица, сдает квартиры и сочиняет стихи — иногда их даже печатают.

С болью глядя на мои босые ноги, она цедит:

— Прекрасный принц?

Я плюхаюсь на третью ступеньку.

— Он носит обувь из кожи аллигатора.

— А как же эму?

— До этого не дошло, я побоялась спрашивать. Теперь мне срочно надо выпить вина в обществе какого-нибудь актера, вроде Рагнара Лодброка. У вас не намечается встреча с викингами?

Она выдыхает дым.

— Возможно, завтра.

— Как ваша голова?

— Получше. Как твоя встреча с консультантом?

Я в ужасе рассказываю о встрече в Вандербильдском университете.

— Он не даст мне рекомендацию в ЦЕРН. Моя учеба оставляет желает лучшего, моя работа в прошлом семестре его не впечатлила. — Я горестно вздыхаю. Насчет прошлого семестра он не так уж неправ.

Дым обволакивает ее, я наслаждаюсь ароматом.

— Я заждалась очередной главы про Варека и Кейт. Ей удастся сбежать с корабля?

Я уже пять месяцев пишу научно-фантастический роман с любовной интригой. Замысла написать роман не было — он стал сочиняться сам по себе. С тех пор как в начальной школе я узнала про Эйнштейна, в центре моего мира находится наука, писательство же — способ развеять разочарование.

— Он наконец убедился, что она здорова, и выдал ей одежду, но она сидит взаперти в антигравитационной камере и не может выйти за порог. Сначала ей надо отключить пульт управления, а она не знает, как это сделать. Я тоже.

— Отключение энергии на всем корабле? — предлагает она. — Ее ручная змея приползает в камеру с набором необходимых инструментов?

— Бинго! Змея, конечно, умеет носить инструменты.

— Это инопланетная змея. Пускай у нее будут пальцы.

Я достаю смартфон и записываю.

— Или так, например: у тюремщика тревожный сон по причине непростого прошлого, в приступе сомнамбулизма он сам отпирает дверь…

— Ну, да, ведь его неосознанное желание — переспать с ней! Оснасти своего фиолетового инопланетянина членом, и побольше, размер имеет значение. Плевать, что потом напишет «Cosmopolitan»!

Я ухмыляюсь.

— Она выскакивает за дверь и пытается удрать, он ловит ее, они вместе падают на пол. В нем семь футов сплошных мускулов, она миниатюрная, он в жизни не видел существа женского пола ее окраски… — Я перехожу на бормотание, голова пухнет от идей. Когда я поднимаю глаза, выясняется, что она следит за мной со снисходительной улыбкой.

— Когда ты о них говоришь, у тебя горят глаза. В тебе сидит художник.

Если бы… Я со вздохом убираю в сумку телефон.

— Одноклассники засмеяли бы меня за эту писанину.

— А ты наплюй на чужое мнение. Послушай меня, возраст учит перспективе. Хочешь быть счастливой — делай то, что запускает твое сердце в полет. Каждый твой вдох должен быть наполнен смыслом. Чего ты хочешь на самом деле, Жизель?

Я не знаю. Уже не знаю.

Ее слова не проходят незамеченными, я не могу о них не думать. Теперь, когда ЦЕРН отпал, мои карьерные цели окутались туманом. Чем мне заняться? Завершить образование. Преподавать. Заниматься наукой. Не без этого, а что еще? Как насчет любви, как насчет грез о семье? Если разобраться, физика — это единственное, что у меня осталось, единственное, чему я доверяю. Предстоящая жизнь кажется мне пустой, горло сводит от тоски.

Пуки, справив малую нужду, запрыгивает мне на колени. Я глажу ее по спинке, поправляю розовый беретик между ушек.

— Я столько раз ошибалась! Взять хотя бы неудачу с Престоном. Физика по крайней мере не чревата разочарованием. — Меня удивляет собственный горестный тон — подтверждение того, что день выдался хуже некуда. — Я повздорила с Девоном.

— Ах, милая, столкновения — не твой путь. Расскажи мне все, ничего не забудь.

Она садится рядом со мной, и я описываю свое свидание с Родео, потом разыгрываю в лицах свою мини-стычку с Девоном.

Это мучительно, особенно гадкие эпизоды, которые лучше бы забыть, но у меня, что называется, эйдетическая память: я в точности запоминаю ментальные образы, их речевое сопровождение и много чего еще. Мне никогда не забыть запах Девона, ощущение, которое у меня было, когда я прильнула к его груди. Точеные каменные мышцы, аромат лета, сладостный мужской вкус. Все это я суммирую словами:

— Со мной случился старомодный приступ раздражительности, и я вылетела вон. Это все Джек виноват: теперь я, с точки зрения Девона, нуждаюсь в защите. — Я чешу Пуки под подбородком. — Стоит ему меня увидеть, как он вспоминает о моей девственности. Он ломает голову, что со мной не так. Теперь понятно, почему он так на меня глазел на свадьбе Елены.

Она шлепает меня по руке, хлопает густо накрашенными ресницами и сует мне косяк.

— Судя по твоему виду, тебе невредно курнуть.

Я усмехаюсь.

— Не отказывайся, будет польза. Раскрывает мозги, высвобождает мысль. — В подтверждение своих слов она игриво приподнимает брови.

— Сейчас мне нужно напрячь мое серое вещество.

Она смеется. У меня звонит телефон. Мама. Я со стоном включаю автоответчик и встаю.

— Может быть, в следующий раз. Меня зовет дочерний долг.

Ставя собачонку на ступеньку, я изучаю лицо хозяйки.

— Как прошел день у вас? Все путем?

Она активно жестикулирует руками, унизанными перстнями.

— В подвале повылетали пробки. Ох уж мне это электричество! Мусоровоз так и не приехал. Пуки нагадила мне в комнатные туфли. Все как обычно. — Она тушит свой косяк, прячет его за ухо и направляется к входной двери.

— Значит, ничего выдающегося?

Она морщит нос.

— Если тебе любопытно, говорила ли я с мистером Бруксом, то нет, не говорила. Зачем мне его лысая башка и сморщенные губы? Пусть целует мою петунию.

Я обнимаю хозяйку. Брукс — ее давний приятель, они расстались примерно тогда же, когда мы с Престоном. С тех пор мы жалуемся друг другу.

— Жалко.

— Он годится для того, чтобы немного с ним поразвлечься, но переживать из-за него? Слишком много чести.

— Мы с вами — два сапога пара. — Мы вместе поднимаемся по лестнице, я помогаю ей преодолеть последние ступеньки.

— Зря я не захватила палку, — ворчит она, когда мы подходим к лифту — тесному, зашарканному и темному, но исправно делающему свое дело. Кабина стоит на первом этаже, я нажимаю кнопку вызова. Дверцы раздвигаются.

— Вам надо заменить коленный сустав, — говорю я, поддерживая Миртл за локоть. — Вы же знаете, я буду за вами ухаживать, пока будете поправляться.

Она отмахивается и подставляет ногу, чтобы дверцы не захлопнулись.

— Как насчет суши завтра вечером?

Я согласно киваю.

— Роллы-пауки и жареные вонтоны. У вас.

Она указывает пальцем на одну из двух дверей на втором этаже.

— Давай пригласим нового жильца. Его зовут… — Она наклоняется ко мне и переходит на шепот: — Джон Уилкокс. Только сегодня поселился. Красавец, всего пятьдесят с небольшим.

Глаза у нее так и сияют. Она уже знакомила меня с бакалейщиком, с пекарем, с парнем, разносящим воскресную газету. Все без толку.

— Заберите его, пожалуйста, себе.

Она обдумывает предложение.

— У него кошка, а у меня аллергия.

— Примите «Бенадрил».

Она гладит себе подбородок.

— Вообще-то вечернее поедание суши — женское занятие. Так сложилось исторически.

— На то и правила, чтобы их нарушать, — возражаю я.

Она ухмыляется.

— Следуй своим принципам, Жизель.

— Предложите ему. Получится славный вечерок, — щебечу я и прощально машу рукой. Она едет к себе на третий этаж, а я поднимаюсь по лестнице к себе.

Виски у меня нет, но нашлось вино. Правда, стоит мне поднести к губам бокал, как звонит моя мать.

— Мама! — радостно говорю я. — Я соскучилась. Уже девять!

— Кандидатура одобрена? — Ни спросить, как я, ни даже поздороваться!

— Он оказался звездой родео, которая гордится пряжкой на своем ремне. Но, вообще-то, я надеялась, что Тофер потерпит хотя бы до завтрашнего дня, прежде чем разболтать тебе о моем свидании.

У Тофера и у моей матери бывали трения, когда он проживал под одной крышей с моей сестрой. «Неприлично делить кров с мужчиной», — твердила мать. Но теперь, когда Елена вышла за Джека, мать успокоилась и относится к Тоферу, как к своему. Не уверена, что это лучше.

— Тофер не умеет хранить тайны. Не будь он геем, я бы тебе посоветовала выйти за него замуж. Он заглянул за баночкой «Sun Drops» к нам в салон, когда я прибиралась перед закрытием, ну и…

— Первым делом он побежал сплетничать к тебе. — Ничего, я ему отомщу!

Мы болтаем несколько минут, а потом она бросает заготовленную гранату.

— В воскресенье твой день рождения. К полудню я вернусь из церкви. Изволь быть здесь к часу дня, милая.

Я ставлю бокал и до боли в пальцах сжимаю телефон. Что-то не нравится мне ее голос…

— Не надо ничего придумывать, мама. Ты, я, тетя Клара, Тофер, больше никто не нужен. — Я рву нитки из своего синего дивана. — Елена и Джек еще не вернутся. Может, лучше подождать?

— Нет, отпразднуем день в день.

От решительности в ее голосе я скрежещу зубами. Моя мамаша — настоящий бульдог.

— Лучше подождем, мама.

В короткой паузе я представляю мать в ее солидном кирпичном доме в Дейзи. Наверное, она уже облачилась в свой синий халат до пят с кружевной оторочкой. Уютно устроилась в мягком откидывающемся кресле и смотрит программу теленовостей. Безупречная прическа, свежий маникюр, на коленях журнал «People». Рядом с ней стоит чашка мятного чая.

— Мама?

— Избавляйся от своих призраков. Престон…

Меня так тошнит от одного этого имени, что следующие десять секунд я держу телефон в вытянутой руке. Иногда мне кажется, что ее наш разрыв подкосил сильнее, чем меня саму. Сначала она колебалась, ведь раньше Престон встречался с Еленой, но все же он юрист, живет в Дейзи, при деньгах. При таком количестве положительных качеств она не смогла ему сопротивляться. Она уже спланировала нашу свадьбу, заказала альбом в своей любимой цветовой гамме (с преобладанием розовых тонов), подобрала цветы, место, музыкантов…

Я опять подношу телефон к уху.

— Разве ты раньше по нему не сохла?

— По кому?

— Ты что, не слушаешь? Я о Майке Миллингтоне, новом директоре средней школы у нас в Дейзи. Он недавно развелся. Был женат на девушке из Тулейна. Она была ему неверна, зато у него трехлетняя дочка — само очарование. Самый подходящий возраст, чтобы ты смогла заслужить ее доверие и послужить образцом для подражания…

— Вовсе я по нему не сохла! — Майк старше меня на четыре года, он жил по соседству от нас, пока не уехал учиться в колледж. Да, я писала в тетрадке наши с ним имена и рисовала вокруг сердечки. В тринадцать лет!

— Однажды он приковал меня наручниками к дереву, — напоминаю я маме.

— Пластмассовыми. Не надо преувеличивать.

Я отвлекаюсь от воспоминаний, потому что догадываюсь, что к чему.

— Мама! Ты пригласила его ко мне на день рождения? Зачем?

— Не сердись, милая. У него умерли родители: сначала отец, через несколько месяцев мать. Он вернулся в Дейзи и поселился в их доме. Он строит жизнь заново, я просто поступаю по-соседски. Детали не должны тебя волновать, я все беру на себя.

Она, конечно, думает, что мне не везет, но это не так, я сама виновата, что выбираю не тех.

— Я не видела его целых десять лет! — фыркаю я и принимаюсь расхаживать по комнате. — Не желаю жевать, сидя напротив него! Это мой день рождения, мне и…

— Я посажу вас рядом.

— Зачем?! — взвываю я.

Сначала на том конце тихо, потом я слышу ее дыхание, наконец до меня доносится ее сдавленный голос с явственной ноткой обиды.

— Да, милая, сладость этого дня изрядно приправлена горечью, но ты заслуживаешь праздника. Хочу доставить тебе хоть какую-то радость.

Я закрываю глаза. Когда я была неуклюжей старшеклассницей, то коллекционировала насмешки и то и дело попадала на видео, а мой отец умудрился разбить машину, впасть в кому и уже из нее не вышел. Это случилось на мое шестнадцатилетие. С тех пор я зареклась праздновать свой день рождения. Так родилось проклятие.

И холодность.

Я выпускаю весь набранный в легкие воздух.

— Давай сделаем как всегда: скромно, тихонько.

Я слышу, как звенит о блюдце ее чашка.

— Отозвать приглашение нельзя, любой хорошей хозяйке известно, что это недопустимая грубость. Ничего, когда все соберутся, ты будешь рада. Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь.

Я морщу нос.

— Когда все… — Что она задумала? — Может, ты и моего детсадовского дружка пригласила?

— Как его зовут?

— Джуд… Не важно. Не смей набивать дом перспективными женихами, мама! Мне не нужен мужчина, мне надо работать. — В последнее время у меня диаметрально противоположные мысли, но я не могу рассказать ей о своем поиске, не имеющем никакого отношения к любви. Чувства здесь совершенно ни при чем. Все сводится к самому акту.

Я таращусь на стену, теребя ожерелье на шее.

— Раз так, я требую спиртного.

— Это Божий день.

— Хотя бы шампанского. Иисус меня понял бы.

— Хорошо, — говорит она после паузы.

Я смотрю на телефон, как будто жду, что сейчас из него вылезет моя матушка о двух головах. Она и компромисс?..

Я вздыхаю, скрежещу зубами.

— Я не буду наряжаться.

— И не надо, милая, — воркует она победным тоном. — Оденешься, как всегда. Как всегда, прекрасно.

Ну, конечно, ведь у меня с ней одинаковый стиль.

— Ну, гляди у меня!

— Ты у меня воспитанная девочка, не то что твоя сестра.

Я ухмыляюсь. Елена — моя полная противоположность: удрала учиться в Нью-Йорк (лишь бы сбежать с Юга), путешествовала по Европе, потом, вместо того чтобы стать врачом, заделалась библиотекаршей, а кем оказалась? Модельером сексуального нижнего белья. Она — бунтарка, а я так, в запасе. Мать уверена, что я никогда не оступлюсь, но в последние дни я балансирую на канате и не знаю, в какой момент упаду — и куда. Я со вздохом сообщаю матери о ЦЕРН, и она не может скрыть облегчения. Она не хотела, чтобы я даже пыталась. Хотя бы один человек доволен!

Немного погодя, успокоенная вином, я возвращаюсь к теме дня рождения.

— Ты пригласила Девона?

Нам больше не мешают посторонние голоса: она выключила телевизор.

— А надо?

Как бы мне не раздавить телефон в кулаке!

— Я просто прикидываю, сколько будет народу.

— Ты виделась с ним после свадьбы Елены?

Мне не нравится ее тон: такое впечатление, что она ставит галочки в списке.

— Только мельком. — Бесстыжая ложь, но с благовидной целью: не хочу говорить о Девоне и обо всем, что с ним связано.

— Он тебе не подходит, милая. Он из Калифорнии.

Это звучит так, словно он сидел в тюрьме. Я закатываю глаза.

— А серьги? Ладно бы одна, а то целых две!

— Я умею считать.

— А татуировки? Боже!

Неудивительно, что я скрываю от нее результат своей жалкой попытки что-то вытатуировать на своей персоне.

— Он плейбой, — продолжает она. — Помнишь девушку на свадьбе? Едва проглядывала из-под слоя макияжа.

— Все женщины разные, мама. Не суди нас строго.

— Да, вас нельзя валить в одну кучу. Тебе нужен земляк и детишки.

Я выдыхаю.

— Забудь про него. Скоро увидимся… — Не давая ей сказать еще что-то, я выпаливаю «люблю тебя» и вешаю трубку.

Падаю на диван, наливаю себе еще вина. Достаю свою тетрадку, нахожу список целей и записываю еще одну, в столбике под «Поехать в Швейцарию», «Долой девственность» и «Написать фантастический роман»: «Купить платье, едва прикрывающее задницу».

Близится полночь, а я продолжаю мучить клавиатуру. На мне мои любимые шорты — бывшие джинсы — и маечка. Я вслушиваюсь в рокот приближающейся летней грозы, сулящей волну свежести. Стоит мне выбежать в кухню за водой, как гаснет свет. Квартира погружается в темноту со светлым пятном — моим ноутбуком. То ли дело в грозе, то ли кто-то въехал в ближнюю трансформаторную будку. Фокусы с напряжением — нечастое явление: не припомню ни одного раза за все полтора года, что здесь живу.

Выглянув в окно, я убеждаюсь, что остальной город залит светом. Нахожу в кухонном ящике фонарь, иду к входной двери и вижу в луче фонаря пробивающиеся в щель внизу завитки дыма. Хорошенькое дело!

Я замираю на месте. Миртл упоминала неполадки со свечами в подвале…

Я выхожу из ступора и, пытаясь преодолеть страх, рывком распахиваю дверь. Обходится без угрожающего треска и без языков пламени, но в нос заползает запах гари. Вокруг моих ног и у лестницы вьется дым, у меня падает сердце, хотя дым пока еще не густой.

Инстинкт одерживает верх, я захлопываю дверь, чтобы больше не впускать дым в квартиру, и несусь вниз по лестнице, прыгая сразу через три ступеньки. Я так тороплюсь, что оступаюсь на бегу и шлепаюсь на лестничную площадку, отбиваю себе задницу, но, не замечая боли, вскакиваю. Вот и дверь в холл третьего этажа, на котором живет Миртл. Я распахиваю и эту дверь. Здесь дым гуще, он поднялся уже на два фута от пола и густеет с каждой секундой. Я прикрываю лицо майкой. Выкрикивая имя хозяйки, я молочу по дощечке на стене бронзовым молоточком.

Я прерывисто дышу и считаю, сколько раз луплю кулаком в дверь, разочаровавшись в молоточке. Счет доходит до полутора десятков, крича «Миртл», я сорвала голос.

Под отвратительные звуки сработавшей наконец на дым сигнализации, усугубляющей мой ужас, она открывает дверь.

— Слава богу! Наверное, это пожар. Дым валит из вентиляции снизу! — Боюсь, мое бормотание нелегко разобрать. Я хватаю ее за руку. — Где Пуки?

— Что?.. — Вид у нее растерянный, не иначе, она крепко спала. Халат расстегнут, ноги босые.

С шумом срабатывают разбрызгиватели на потолке. Она установила их на этажах много лет назад.

— Миртл, пожар! Найдите собаку!

Она бледнеет и неуверенно покачивается.

— Не может быть! Электрик клялся, что…

Я кладу руки ей на плечи и понижаю голос для большего внушения.

— Действуйте, Миртл. Где ваша собачка?

— В моей постели. — Она указывает пальцем себе за спину, но при этом выходит в холл и дико озирается. Я оставляю ее стоять, вбегаю в квартиру, сгребаю с подушки бурый комок шерсти и прижимаю к себе. Хватаю на бегу сумочку Миртл и ее палку. Наша противопожарная сигнализация подключена к службе 911. До приезда пожарных остаются считаные минуты. Я уже напрягаю слух, но еще рано. Миртл забирает у меня Пуки и отчаянно медленно тащится за мной. Я гоню ее к лестнице и в приказном порядке заставляю спускаться.

— Только аккуратно, по одной ступеньке! Вот так, молодчина, отлично! — Но меня снова накрывает ужас. — Новый жилец! — Если на первом этаже пожар, ему у себя совсем несладко. — Не открывайте двери на его этаж! — прошу я хозяйку, размышляя вслух. — Чтобы не получилось обратной тяги.

— Что?! — кричит она, бледная, как полотно.

Где-то полсекунды я готовлюсь объяснить, что причиной обратной тяги может послужить вторжение кислорода в зону пожара, где кислорода нет; это усиливает процесс горения и приводит к взрыву углерода и столбу черного дыма, от которого никому не поздоровится… Но на объяснения нет времени.

Я делаю глубокий вдох и убеждаюсь, что воздух здесь еще довольно чистый. Это должно успокоить Миртл. Я трогаю последнюю дверь ладонями, убеждаюсь, что она не нагрелась, и открываю ее, выпуская на второй этаж кольца дыма.

— Не торопитесь, Миртл. Прекрасно! Закройте дверь на лестницу, так. Осталось вывести вас на улицу. Я позову нового жильца, хорошо?

Она кивает, прижимая к себе Пуки, таращит глаза, разражается кашлем. Я в страхе бегу мимо нее. Она тем временем выбирается наружу, там ей ничего не угрожает. В тот момент, когда я оказываюсь у двери нового жильца, он сам выходит мне навстречу с кошкой в руках. Слава богу!

— Пожар! — хриплю я.

Он, коротко кивнув, торопится к выходу. От густого темного дыма у меня слезятся глаза. Из-за двери, ведущей на первый этаж, доносится треск, но пламени пока что не видно.

— Вы куда? — кричит жилец, видя, что я опять кидаюсь на лестницу.

Я, прикусив губу, оцениваю задымление на лестнице. Пока не так страшно, дым еще не густой и не поднимается выше моих колен. На случай, если все обернется совсем худо, остается пожарная лестница за окном моей кухни, но до этого, конечно, не дойдет.

— Жемчуг моей бабушки!

У него падает челюсть, но, прежде чем он заорет, я мчусь наверх.

На бегу я прикидываю, что у меня будет секунд сорок. С одной стороны, этого мало, с другой — вполне безопасно.

Десять секунд… Ни на кофейном столике, ни под подушкой жемчуга нет.

Двадцать… На кухне, где я откупоривала вино, его тоже нет.

Я вбегаю в спальню, бросаю взгляд на учебники на письменном столе, на одежду на кровати. Ничего! Меня охватывает отчаяние, смешанное со страхом.

Тридцать секунд. Объятая дымом, я забегаю в ванную, пинком распахнув дверь, шарю среди лосьонов, духов, косметики. Срываю с крючка полотенце и закрываю себе рот. Все хорошо! У меня замечательные легкие бегуньи. Но бабушка… Сначала умер папа, потом она, и все стало по-другому. Она ежедневно надевала этот жемчуг, она его любила, любила его трогать. Я не была бабушкиной любимицей — она отдавала предпочтение Елене; но мне все равно хватало ее любви.

Сорок… Я выбегаю из комнаты и мчусь к двери, глядя на дым, поднимающийся снизу, как приливная волна. Глаза слезятся, меня душит кашель. Нет, туда уже нельзя, неизвестно, что ждет меня там. Может, огонь, может, дым, способный меня удушить, пока я буду спускаться. Меня тошнит, такое ощущение, словно я наглоталась горячего асфальта.

Схватив рюкзак, я бегу в спальню и забираю ноутбук, телефон, кошелек; вот и кухня, рука тянется к шпингалету окна рядом со столиком. Издали доносятся завывания сирен, уже видны белые и красные сполохи.

Я вылезла на крохотный балкон и смотрю вниз. Я мигом промокаю от дождя, небо прорезает молния. Не хватает только удара током в тот момент, когда я поставлю ногу на железную ступеньку пожарной лестницы. Совершенно не хочется упасть с высоты сорока пяти футов. И все же я говорю себе: «Я не боюсь».

Я закидываю на плечо мокрый рюкзак, отвожу от стены и толкаю под дождь лестницу и слышу, как жалобно она лязгает, раскладываясь. Она заржавела, но обязательно меня выдержит. Я — девушка, у которой всегда есть четкий план. Въехав сюда, я в тот же день проверила все выходы.

Трепеща от страха, я спускаюсь по шатким ступенькам, отчаянно цепляясь за них и считая кирпичи, мимо которых ползу вниз.

Сорок пять футов. Мне это по плечу.

Руки деревенеют. Одна нога медленно ползет за другой. Еще и еще.

Ветер пытается сбросить меня с лестницы. Правая рука хватает пустоту, но ее сила передается левой. Целую минуту я ловлю ртом воздух и унимаю сердцебиение. Воздух упоительно свеж — спасибо и на этом. Я поправляю рюкзак и возобновляю спуск. Примерно на половине пути я начинаю слышать свое имя сквозь оглушительный тарарам, сирены и дождь. Нет, я не стану смотреть вниз, это помешает спуску. Я ползу вдоль боковой стены дома и не вижу, что происходит со стороны фасада, только слышу приказы пожарных. Вижу краем глаза мчащуюся внизу «Скорую». «Все нормально», — говорю я себе, при тушении пожара всегда присутствуют медики.

Вот и второй этаж с огромным окном от пола до потолка, старинное волнистое стекло, которое так любит Миртл. Всего в нескольких футах отсюда, из двери первого этажа, с гулом вырываются языки пламени. Оттуда же валит густой черный дым, из холла, как из паровозной топки, слышен ужасающий рев.

Последние футы я преодолеваю прыжком, чтобы, коснувшись подошвами земли, бегом обогнуть угол.

— Миртл! — кричу я. Санитар укладывает ее на носилки. Что с ней? Она же вовремя покинула дом! Как долго я…

Меня захлестывает стыд, я ловлю ртом воздух, чувствуя, как прилив адреналина сменяется упадком сил. Я спаслась, я смогла! Но если она пострадала… Я во все глаза смотрю на происходящее, на красные машины. Но все мысли вылетают из головы, стоит мне увидеть…

Что он здесь делает?

— Девон! — перекрикиваю я общий гвалт, мой вопль предназначен людям, не подпускающим его к дому.

Проходит миллион секунд, прежде чем он оглядывается и находит меня взглядом. Потом он идет, нет, бежит, бежит быстро, как по телевизору, с той разницей, что…

Сильные руки хватают меня за плечи, пальцы больно впиваются в кожу. Обычно он загорелый, но сейчас страшно бледен, рот разинут, и вряд ли это улыбка.

Я облизываю губы, мне не хватает воздуха.

— Нам… пора… перестать… встречаться… вот так…

Он рывком привлекает меня к себе и целует.