Наполеоныч. Шведский дедушка русского шансона
Это история шведского подданного, который 140 лет назад поехал в Россию с намерением построить карьеру и прославиться; история иноземца, который полюбил Россию так, что сделался поболее русским, нежели многие родства-не-помнящие иваны; история человека, который в процессе своих творческих метаний зафиксировал и сохранил для нас ценнейшие образцы песенной культуры русской тюрьмы и каторги, попутно став родоначальником нового музыкального жанра, определяемого ныне как «русский шансон». Композитор, пианист-виртуоз, этнограф, литератор, пытливый исследователь, расчетливый авантюрист — это всё о нём. О Вильгельме Гартевельде. О шведе с русскою душою. Или, если угодно, о россиянине со шведскими корнями.
Оглавление
Купить книгу
Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Наполеоныч. Шведский дедушка русского шансона» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Часть первая
Явление героя
Что это значит — нет биографии? Это все старомодная интеллигентщина, дорогой мой. Не биография делает человека, а человек — биографию. С биографией родятся только наследные принцы. Вы ведь не наследный принц?
В 2007 году в староградской части Стокгольма в ходе ремонтных работ на чердаке одного из домов был обнаружен небольшой дорожного типа сундук, набитый различными «артефактами» из «бумажного» наследия семейства Гартевельдов. Местное домоуправление выставило находку на аукцион, и сундук со всеми потрохами выкупила Государственная музыкальная библиотека Стокгольма. Выкупила пытливого интереса ради. Если чем-то и мог быть интересен родине давно почивший сын ее, то разве что своей закатной песней в образе представленной на суд шведской общественности в начале 1920-х партитуры марша «Marcia Carolus Rex», выданного Гартевельдом за подлинный марш времен Карла XII, но десятилетия спустя признанного искусной подделкой композитора.
По счастью, среди сотрудников библиотеки сыскался во всех смыслах наш человек — некогда выпускница знаменитой «Гнесинки» Марина Демина. Профессиональный музыковед с советским прошлым и шведским настоящим. Так случайная находка попала в неслучайные руки. Госпожа Демина копнула эту историю на полный штык и теперь по праву считается крупнейшим в Европе специалистом по музыкальному творчеству Гартевельда…
Вот такая присказка. Она же — оговорка. Так как многое поведанное в первых главах этой книги родилось по мотивам шведского текста Марины Деминой «Glimtar ur Wilhelm Hartevelds liv återspeg-lade i hans arkiv i Statens musikbibliotek»1 и по итогам нашей недолгой, но обстоятельной беседы «за Наполеоныча», состоявшейся 15 октября 2016 года в Санкт-Петербурге.
В данном случае Наполеоныч — отнюдь не панибратское отношение к своему герою. Остались свидетельства, что именно так обращались к Гартевельду его российские знакомцы. Тем самым как бы давая понять, что принимают шведа за своего. Так что густо разбросанное по тексту обращение «Наполеоныч» — отнюдь не ирония.
За сорок лет пребывания в России Вильгельм Наполеонович действительно сделался своим, хотя и сохранил в характере и привычках специфические черты европейской аутентичности. В этом смысле к нему вполне применительно меткое наблюдение, сделанное маркизом де Кюстином в его книге «Россия в 1839 году»: «Иностранцы в России быстро теряют свои национальные черты, хотя и не ассимилируются никогда с местным населением».
Ну а теперь, после всех необходимых разъяснений, начнем, пожалуй…
Юлиус Наполеон Вильгельм Гартевельд родился в Стокгольме 4 апреля 1859 года.
Это факт. Равно то, что год 1862-й как год рождения Гартевельда в будущем типографски засветится в аннотации к его кантате «Киев» (1901). А далее перекочует в брошюру, анонсирующую концертное турне композитора и с тех пор, вплоть до наших дней, будет всплывать в разного рода справочных изданиях.
Уж не знаю: изначально то был недочет редакторов, или это сам Наполеоныч, кокетничая, решил скинуть себе несколько годков и слегка помолодеть. Оно непринципиально, но отчасти показательно. Последующая история наглядно продемонстрирует, что Гартевельд в буквальном смысле выступал творцом своей биографии. Случалось, подтасовывал факты, выдавая желаемое за действительное. Случалось, врал, искренне заблуждаясь. Бывало — врал намеренно и вдохновенно. Об этой особенности Наполеоныча меня предупреждала Марина Демина. Дескать, каждый шаг, каждое слово его нужно проверять. Где ни копнешь: то правда будет, то выдумка.
Благородное доп-имя нашего героя — оно от отца. Можно сказать, наследственное.
Соломон Наполеон Гартевельд (1830–???) происходил из семьи амстердамских евреев. В XIX веке Амстердам называли Вторым Иерусалимом, а его жители-евреи между собой величали «Мокум», что в переводе с идиша означает «место». Собственно, Mokum на старом амстердамском диалекте и означает Амстердам, и в наши дни этот термин используется как название столицы Голландии в сентиментальном контексте (типа «старый добрый Амстердам»).
К официально публиковавшимся биографическим сведениям о Наполеоныче ныне имеется немало вопросов. Начиная с года его рождения, в одних указан 1862, в других — 1859. Правильный — второй вариант, именно эти цифры выбиты на могиле музыканта
В том, что дед, а затем и отец Гартевельда увековечили в именах своих отпрысков Наполеона, похоже, читается респект императору, с деятельностью которого связаны серьезные позитивные перемены в положении европейского еврейства. Разумеется, это лишь мои домыслы, так как императорская именная приставка могла нести и другие потаенные смыслы. Например, отец Гартевельда был явным или тайным бонапартистом. А дед и вовсе мог принимать участие в наполеоновских походах. А если учесть, что в детстве Гартевельд-младший зачитывался книгой Гейне «Идеи. Книга Le Grand» (1826)2, а в более зрелом возрасте неоднократно перечитывал воспоминания участника похода 1812 года гренадера-фузилёра императорской гвардии Адриена Бургоня, нечто, связанное с апологией Наполеона как воплощения Великой французской революции, в этом семействе явно пестовалось.
Так или иначе, но… «как вы яхту назовете, так она и поплывет». В чем в чем, а в изобретении и реализации именно что наполеоновских планов нашему герою не откажешь…
По профессии Соломон Гартевельд был литографом. Когда и при каких обстоятельствах он очутился в Швеции, история умалчивает. Но именно здесь Соломон сочетался браком с госпожой Йоханной Видгар и оставшуюся жизнь прожил в Стокгольме, зарабатывая картографией (отдельные образцы его литографического творчества сохранились до наших дней).
Первенец Гартевельда родился за несколько месяцев до смерти короля Швеции и Норвегии Оскара I. Вскоре шведский престол займет Карл XV, которому суждено остаться в истории страны великим реформатором. В частности, при нем в 1866 году в Швеции будет коренным образом реформирован демократический парламент — риксдаг. А еще во времена правления Карла XV в стране получит распространение гражданский брак (его тогда еще называли «стокгольмским браком»). Последнее, как мне кажется, важно для понимания будущей легкости и необязательности Гартевельда в отношениях с прекрасным полом. Человек из страны не самых пуританских нравов, в России он будет запросто сходиться и расставаться с женщинами, не видя в том ничего предосудительного.
Стокгольм в 1880-е
Проблем с получением образования у юного Вильгельма, судя по всему, не было. Еще во времена правления первого Бернадотта, в 1842 году, в Швеции ввели всеобщее народное образование для мальчиков и девочек. Это событие серьезно повлияло на развитие страны — начиная со второй половины XIX века практически все шведы становились грамотными.
Об уровне финансового благополучия семейства Гартевельдов судить не берусь. Тем не менее родители могли себе позволить оплачивать частные уроки музицирования для сына. И, судя по всему, преподаватели у Вильгельма были отменные. По крайней мере, в четырнадцать лет его зачислили студентом в подготовительный класс Королевской музыкальной академической консерватории, где он проучился года полтора. По сути, этим невеликим сроком и ограничивается вся официальная «высшая школа», пройденная Гартевельдом. Как теперь выясняется, запись об окончании знаменитой Лейпцигской консерватории в его послужном списке — это не более чем одна из мистификаций Наполеоныча. По крайней мере, в ходе своих поисков Марина Демина связывалась с представителями консерватории, и те официально сообщили, что студент Гартевельд по их архивам не числится. Учитывая присущую немцам педантичность в подобных вещах — им, в отличие от нашего героя, можно верить.
И все же консерваторские «корочки» в биографии Гартевельда родились не на пустом месте. Есть основания полагать, что обучение в Лейпцигской консерватории — не ложь, но полуправда. Своего рода изящная дезинформация.
Теоретически и хронологически у Наполеоныча имелась возможность и побывать, и поучиться в Лейпциге. Вот только… на правах вольнослушателя (потому и «в списках не значится») и не более все тех же полутора лет. То бишь в Лейпциге засветился и в консерватории отметился. Ну, а все остальное — вопрос грамотной интерпретации. Интернета в ту пору не было. Так что — поди проверь.
Лейпцигская консерватория — первая консерватория в Германии, основанная в 1843 году Феликсом Мендельсоном Бартольди. В наши дни — Лейпцигская высшая школа музыки и театра
В общем, основательной композиторской школы за плечами нашего героя не видно — лишь первоначальная выучка, проходящая по разряду сырого музыкального образования. Грубо говоря, Наполеоныч успел понять, как устроен этот мир. А все остальное взялся добрать на практике. Самоучкой. Тем не менее к восемнадцати годам юный Гартевельд сформировался как неплохой пианист. Опять же, музыку любил искренне, по-настоящему. И, видимо, решив, что на первоначальном этапе и этого достаточно, взялся действовать в строгом соответствии с русскими поговорками «терпение и труд все перетрут» и «капля камень точит».
Так началась российская одиссея Гартевельда, растянувшаяся на без малого сорок лет.
До сих пор было принято считать, что в России Вильгельм Наполеонович объявился в 1882 году (в некоторых документах встречается и более поздняя дата — 1885 год). Однако в приобретенном шведской музыкальной библиотекой сундучке обнаружились два письма Гартевельда из Москвы на родину — матери и сестре, датированные ноябрем 1877 года.
В зачине послания матери Гартевельд благодарит ее за присланные ноты. После чего спешит поделиться московскими успехами. Дескать, концерт, который он анонсировал в прошлом письме, состоялся накануне. А уже этим утром «Московские ведомости» (в тексте Наполеоныч усиливает градус, безосновательно называя это СМИ «одной из лучших газет России») разместили на своих страницах отчет о концерте. Мол-де, молодой швед Гартевельд, выступая в рамках неких luigis-consert при большом стечении публики, сорвал аплодисменты за свою прекрасную выразительную игру на фортепиано. И теперь критики пророчат талантливому иностранцу блестящую карьеру.
Этот хвалебный отчет Наполеоныч в письме кавычит, давая понять, что дословно цитирует газетную заметку. Между тем, в письме к сестре, где Гартевельд столь же восторженно описывает свой московский успех, цитата хотя и несет схожий смысл, выстроена иначе. Что, согласитесь, немного подозрительно.
Дотошная Марина Демина пролистала «Московские ведомости» того периода — ничего подобного нет и в помине. Из чего она заключает, что похвальная заметка — плод авторства самого Гартевельда. Выражаясь новоязом — фейк, посредством которого Наполеоныч берется оправдать свое дальнейшее пребывание в России. Мол, лиха беда начало! То ли вы обо мне еще услышите…
Обнадежив столь нехитрым способом родных, Гартевельд спешит напомнить о себе и альма-матер. И отправляет на адрес Королевской консерватории свое первое, как бы взрослое, сочинение — песню для хора и фортепиано «Садится солнце» на стихотворение Гейне (1826). К рукописи прилагалась сопроводиловка, суть которой сводилась к следующему:
Дорогие шведские академики! Земляки! Я такой-то такой-то, надеюсь, вы меня не забыли; спасибо за ваши уроки — они не прошли даром; в знак благодарности я, молодой и, как говорят в России, подающий большие надежды композитор, отправляю вам в дар свое сочинение, которым вы можете распоряжаться по собственному усмотрению (например, публиковать массовыми тиражами); за сим остаюсь искренне ваш, Наполеоныч.
Разумеется, в оригинале было строже и казеннее. Но общий смысл приблизительно такой. Иное дело, что… нужна была эта песенка академикам, как собаке пятая нога. Мало того, что вещица во всех отношениях слабенькая, так еще и до ума не доведенная: Гартевельд обещал сделать и дослать инструментовку «Солнца» позже. Видимо, лишь в том случае, если материал по достоинству оценят.
Но — не оценили. Однако, будучи не меньшими, чем немцы, педантами, шведы в своих канцеляриях «входящее» зарегистрировали. И тем самым сохранили оригинал гартевельдовского композиторского дебюта до наших дней.
Один из ключевых моментов во всей этой истории — почему юный Гартевельд сделал ставку именно на Россию, которую в тогдашней Европе и знали плохо, и побаивались. Ни у Марины Деминой, ни у меня нет однозначного ответа на этот вопрос. Разве что рискну сделать осторожные предположения.
Во-первых, первые три четверти XIX века в России, в музыкальной составляющей ее жизни, проходили под знаком массового внедрения в русскую культуру европейских (особенно немецких и французских) музыкально-педагогических традиций. В данном случае речь идет не только о наводнивших Россию иностранных педагогах-музыкантах, нанимать которых для обучения своих чад было и модно, и престижно. Но даже основатели первых российских консерваторий взяли за основу т. н. лейпцигскую идею профессионального музыкального образования, сформировавшуюся в недрах той самой консерватории, которую наш герой, как мы предполагаем, вольно посещал. А значит, теоретически, был способен говорить с русскими коллегами на одном музыкальном языке.
Во-вторых, как педагогический репертуар, так и произведения, исполнявшиеся на концертах той поры, были преимущественно западноевропейскими.
В-третьих, возможно, до Вильгельма Наполеоновича доходили слухи, что в России 1870-х творческого склада заезжие иностранцы имели определенные преференции в сравнении с талантами собственными, местными. Тогдашняя монополия казенных театров всячески препятствовала развитию отечественного концертно-эстрадного дела, но при этом всячески поощряла организацию гастролей иностранных артистов. А если добавить сюда сложившуюся в России еще со времен царствования Екатерины II традицию заискивания, или, как говорили в СССР, низкопоклонства перед Западом, нетрудно представить, как в ту пору наша накрученная властями принимающая сторона носилась с заезжими иностранными гастролерами. Причем самого разного, порой — абсолютно непрезентабельного пошиба. Да и на низовом уровне, особенно в российской глубинке, отношение к иностранцам было соответствующим. Из разряда — все иностранное суть есть знак качества. Чем, кстати, массово пользовались гастролировавшие по провинциям отечественные «деятели культуры», изобретая для себя зычные и манкие заморские псевдонимы:
« — А Сурженто иностранец?
Альфонсо посмотрел на меня, как смотрят на дурачков, с сожалением, покачал головой и пощелкал языком.
— Шульженко? Вроде как будто… Алле-пассе! Фокусник он, а кроме того, елизаветградский мещанин. Домик там ихний.
— А почему вы Альфонсо?
— Интересу больше. Публика так и судит: свой — ничего не стоит. А раз не наш — то и хорош»3.
И, наконец, нельзя исключать наличия среди шведских знакомых юного Гартевельда более опытных товарищей, что уже успели окучить русскую поляну и затем в красках живописали местные перспективы и возможности. У них же он вполне мог заручиться и рекомендательными письмами — по этой части Наполеоныч был необычайно изобретателен и доставуч.
Ну да, все это, повторюсь, из области догадок и предположений. В сухом же остатке мы имеем факт: в 1877 году Гартевельд уже в России. Куда прибыл не просто попытаться срубить по-легкому деньжат, но — с твердой установкой прославиться.
Вот только слава — девица капризная. Пока за ней гоняешься, не одну пару подметок стопчешь. Меж тем, надо ведь еще и о хлебе насущном думать. Причем ежедневно.
Одному на чужбине всегда непросто. Особенно на первых порах. Особенно когда ты молод и амбициозен. Когда тебе, кровь из носу, нужно держать фасон.
А Гартевельд-старший к тому времени отошел в мир иной. И оставшаяся в Стокгольме вдова с дочерью едва ли была способна финансово покрывать все потребности молодого человека. Которому, реализации далеко идущих планов ради, требовалось не просто существовать, но постоянно вращаться в московском свете.
И тогда Гартевельд-младший действует банальным, но давно проверенным и эффективным способом. И вот уже под занавес года 1878-го матушка получает новое письмо из Московии, в котором старшенький сообщает, что в январе собирается вступить в брак. В связи с чем в срочном порядке испрашивает бумагу о том, что мать благословляет его союз с некоей Helen Kerkow. Для пущей убедительности Вильгельм Наполеонович уверяет, что за барышней получит приданое, которое позволит ему «жить без проблем». Хвастливо добавляя, что свадьба планируется с размахом, а само венчание пройдет в соборе святых Петра и Павла4.
Кафедральный собор святых Петра и Павла в Москве, снимок 1884 года
Что тут скажешь? Молодцом! Всего год в России — и такие успехи. А вот мои усилия зарядить знакомых московских краеведов на архивные поиски следов состоятельного лютеранского семейства Kerkow, увы, успехом не увенчались. Ну, для нашего рассказа это не суть важно, учитывая, что данный брачный союз хотя, похоже, решил текущие финансовые проблемы Гартевельда, в итоге оказался и неудачным, и недолгим. Каковыми чаще всего и становятся скоропалительные браки девятнадцатилетних юнцов. Что тогда, что теперь.
«Я решил не уезжать из России, пока мое имя здесь не станет известно всем. И я сдержу свое слово».
Столь самонадеянное заявление девятнадцатилетний Вильгельм Наполеонович сделал в письме к матери. И сдержал-таки слово. По крайней мере, на рубеже XIX–XX веков Гартевельд действительно становится в России медийной — пусть не фигурой, но фигуркой. Как минимум, в разделах и хрониках, посвященных вокруг-да-около культуре.
С этого времени и вплоть до революционных событий 1917 года проекты, инициативы, рекламные ходы и прочие его телодвижения нечасто, но будут освещаться в российской прессе. Оставив те реперные точки, по которым с определенной долей условности теперь можно восстановить внушительный отрезок жизненного пути композитора. Вплоть до вынужденного прощания со второй родиной в 1918-м.
Оглавление
Купить книгу
Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Наполеоныч. Шведский дедушка русского шансона» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
2
В «Книге Легран» красной нитью проходят воспоминания о Великой французской революции и о Наполеоне, в котором Гейне хочет видеть ее продолжателя.
4
Кафедральный собор святых Петра и Павла был крупнейшим среди протестантских храмов Москвы. К концу XIX века московская община лютеран насчитывала 17 тысяч человек: 14 тысяч немцев, 2 тысячи латышей, 600 эстонцев, 150 финнов и шведов. В числе общинников имелось немало богатых промышленников, финансистов, представителей дворянского рода. Возможно, среди них затесались и представители семейства Kerkow.
