Живым не дамся смерти 1/2

Игорь Сотников, 2023

Илья устраивается в бюро потерь. Здесь он сталкивается с необычными путями решений проблем для людей, обратившихся в это бюро. С новым путём логистики, по которому работает это бюро, придётся ознакомиться Илье, и понять, что он далеко и даже близко не приблизился к пониманию здесь происходящего.

ГЛАВА 1

Свидетельство о смерти

Первое вполне законное и резонное желание при получении по электронной почте уведомления, то это сразу отправить его от греха подальше (к чёрту; что вроде как от греха поближе), а если точнее, то в папку под названием спам. Но Константин, перед кем сейчас встал это вопрос, своего рода эта дилемма, — немедленно разобраться с этим посланием, отправив его, как уже выше говорилось, в папку спам или же дать хоть какой-то шанс корпорации мошенников и подонков на доверии себя вовлечь в авантюру под названием твой собственный обман и затем полегчать в денежном выражении на энную сумму, — отчего-то не поступил как того надо было и требует от человека разумного его здравомыслие, проигнорировав это послание, а он, прочитав заголовок этого сообщения: «Уведомление о вручении свидетельства о смерти», который ясно что служит только для одной цели — заинтересовать разводимого человека, подловился на крючок этих ловких на обман людей и заглотнул эту наживку, открыв это послание.

И как это всегда происходит в таких случаях, ловли на живца лоха, то это сообщение было не простым сообщением, а окном открытия и перехода на другой ресурс, откуда практически сразу же (Константин и сообразить не успел, куда это его перекинули) началась досс и спам атака на его компьютер в виде отправляемых ему кратких сообщений. Ну а так как все эти сообщения имели в себе конечного адресанта, косвенно Константина, то он, захваченный врасплох таким развитием ситуации с этим сообщением и тем, что повлекло за собой им открытие этого сообщения, не смог сразу закрыть выскочившее на экран ноутбука диалоговое окно и вынужден был вступить в навязанный ему таким образом диалог.

— Ты ещё жив? — очень сразу и получается, что без всякого раздумья на осмысление этого первого сообщения, появляется этот вопрос в диалоговом окне на компьютере Константина.

А Константин от такой категорично резкой постановки вопроса к нему и в чём-то панибратства, — тут им заодно и одновременно со всем происходящим понимается, то его незримый собеседник не просто имеет понимание с кем он сейчас общается, а он его каким-то боком знает и по этой причине он и организовал этот разговор, — в себе нервно взбадривается, и на автомате отбивает краткий ответ: Да.

Здесь он хотел, конечно, дописать одну язвительность, мол, не был бы жив, то не ответил бы на этот твой глюпий вопрос, и как-то совсем неумно о таком спрашивать и ожидать положительного ответа в виде письменного ответа, когда только ответная тишина будет удостоверять твою смерть, но им посчиталось, что вот такой короткий ответ сейчас будет в самый раз и он так сообразил ответить. И теперь мяч на стороне незримого собеседника Константина, который Константином в данный момент определяется его скоростью соображения на ответ. Вот отчего Константин так внимательно смотрит на диалоговое окно, следя за набиванием на ней текста ответчиком.

И вот такая фишка этой диалоговой программы позволяет собеседнику сделать некоторые аналитические выводы насчёт умственного потенциала своего собеседника, его настроя на общение и внутреннего состояния, которое раз за разом прорывается, когда он делает ошибки и исправления в своём написании текста сообщения. А если собеседник ещё с этим делом не поторапливается, а чуть ли не тормозит, пытаясь подобрать наиболее удачные и грамотные словосочетания, то тогда кто из нас больше волнуется и переживает?

И так как ответ Константину был быстро отбит клавишами того ноутбука, которым пользовался оппонент Константина, то он, всего вероятней, заранее заготовил этот текст разговора с Константином. Где именно Константину, находящемуся не в столь выгодном положении, — он вынужден реагировать на предложения и вопросы своего тайного собеседника, — приходиться быстрей соображать над своим ответом, чтобы не выдать свою взволнованность и растерянность перед своим собеседником. Кто на всё это рассчитывает, со своей стороны ведя пристальное наблюдение за ходом мысли Константина, ошибочно или безошибочно отбивающего свой ответ, и он поди что и сам большой психолог и специалист по расшифровке портрета человека по его письму.

— Тогда ты, можно сказать, что для меня воскрес. Ведь ты для меня когда-то умер, и я тебя тогда вместе со своим прошлым похоронил. — Отбивается вот такой текст на диалоговом окне. — На что Константин смотрит со странным упорством не полного осознания и понимания того, что его собеседник этим хотел сказать и кто он собственно такой. О чём сейчас спросить так и напрашивается и это было бы самым разумным решением. Но только не для Константина, взвинченного вот таким подходом к разговору человека на той стороне диалогового окна. Он, тот тип, спрятавшийся за этим диалоговым окном, значит, в курсе с кем сейчас разговаривает, в отличие от него, и при этом по причине своего подлого и малоинтеллигентного воспитания не удосуживается представиться перед ним, ставя таким образом его в неловкое и трагикомичное положение. Он ведь не знает, как к этому мудиле обращаться, на ты или на вы. А это с подвигает его на перекосы и перегибы уже собственного воспитания. Ведь он запросто может выказать незаслуженное уважение тому, кто этого нисколько не заслуживает, обратившись на вы, и наоборот, тыкнув тому, кому отродясь не тыкали из-за его высокого, ваше превосходительство положения. И тогда не только конфуза, но и другого рода аперитива не избежать.

И Константин само собой не собирается учитывать возможно существующие оправдывающие вот такое поведение своего собеседника факторы, — заносчив и забывчив я беспредельно, вот и решил, что раз я знаю кому пишу сообщения, то и он в курсе с кем сейчас имеет дело, — и он не будет первым набиваться на знакомство, которое определённо будет для него неприятным, имея для себя вот такие предпосылки. И Константин следует точно такому же поведению, что и его собеседник, отвечая в том же духе и тоне. — Не могу пока что сказать о тебе того же, — печатает свои слова Константин, — видимо я расстаюсь с людьми более навсегда.

— Тогда есть прекрасный повод воскресить для себя друг друга, а также ещё кое кого-то. — Следует вот такое предложение со стороны тихорящегося собеседника Константина. Что Константину кажется уже слишком. И с чего это этот тип взял, что он в себе испытывает вот такие желания, когда он знать, не знает кого ему предлагается воскрешать из своей памяти. И более того, Константин уверен в том, что ему всего этого не нужно и весьма по веской причине. Раз память сочла разумным и нужным похоронить в своих недрах кого-то из своей жизни, то для этого были более чем весомые основания.

И тогда какого хрена и из каких-таких ещё соображений он будет идти наперекор собственной безопасности и комфорту. Ведь люди им так окончательно забытые и вышедшие в свой тираж определённо несли в себе для него какое-то беспокойство и душевное волнение, наверняка связанное с какой-нибудь неприятностью для себя. И тогда какого опять хрена он будет сам лезть на рожон этого ознакомительного со всем собой забытым и умерщвлённым, так умело и ловко названного этим манипулятором сознания — воскрешением. Он что, экзорцист там какой-то, чтобы изгонять дьявола из поделом им забытых людей, под что со многой вероятностью подбивает этот так и не представившийся собеседник. Вначале разориентровав его разум своей знакомостью с ним, — нас объединяет наше общее прошлое, старина, — а затем под всего лишь предлогом этого общего прошлого и знания друг о друге нечто из ушедшего прошлого, он решил заманить его в ловушку, которая в итоге окажется сектой по воскрешению людей из своего бытия силой мысли и продажи своей души за бесценок.

— Да за кого он, собственно, меня считает?! — от всех этих мыслей Константин аж передёргивается и нервно в лице закипает. А его нахождение наедине с этим диалоговым окном, позволяет ему себя не стеснять в плане эмоций и громких выражений. И его руки прямо потянулись сейчас, чтобы со всей жёсткостью давления на кнопки клавиатуры ноутбука и применения в написании своего ответа различных знаков препинания и философствования, используемых для подчёркивания своего эмоционального накала, дать отворот поворот этому типу с другой стороны диалогового окна, но вот только зачем Константин редко так не обходится без обдумывания своих необдуманных шагов, которое и приводит к тому, что он притормаживает со всем этим делом, верно сообразив, что этот тип точно имеет в наличие у себя такую информацию, которая ему позволяет считать его за того, за кого он его считает. И будет не совсем благоразумно посылать того подальше, не выяснив для себя для начала, с чем всё-таки связано это приглашение… для вручения свидетельства о смерти.

— О чьей смерти?! — несколько всё-таки запоздало задался этим вопросом к себе Константин. А задаваться этим вопросом к своему неизвестному собеседнику, тоже как-то не комильфо и не с подвигается, да и не выходит, раз он, этот охреневший тип в конец и уж точно не джентльмен, без всякого предупреждения взял и вышел из сети, падла. И Константину, про себя не раз чертыхнувшемуся и трёхэтажным матерком прошедшему по этой падле ответчику, ничего другого не остаётся делать, как с твёрдым намерением не идти на поводу желаний этого типа, — а вот теперь хрен я приду туда, куда ты просишь, — перейти назад, на прежнюю страницу и прочитать более внимательно, что в себя включает это уведомление.

Но там, как и ожидалось Константином, ничего ясного и проясняющего не было отпечатано, и за что можно было там фактически зацепиться, так это только за время и место вручения этого свидетельства. И если ко времени у Константина не было никаких претензий, — там был указан промежуток рабочего времени, — то вот указанное место в этом уведомлении, — здание городского суда, кабинет номер 17, — вызвало немало вопросов у Константина. Чего-то сразу и даже спустя время так и не смогшего для себя объяснить вопрос касательства такого рода события с тем, что в себе заключает юриспруденция, право человека на справедливость.

— Нет, конечно, при хорошем воображении, которым часто болезненно страдают судьи, можно соединить несоединимое, приплюсовав ко всему этому делу суд божий. Без чьего соизволения и решения не производятся вот такие регистрационные действия. Но… — Так рассуждал Константин и спустя те сутки, которые его отделяли от назначенного места в присланном уведомлении, то есть в здании суда. Куда он всё-таки приплёлся, не имея сил и возможности противостоять силе убеждения собственного любопытства, так и требующего от него разобраться в этом вопросе. И сейчас Константин, добравшись до кабинета под номером 17, который оказался, как это неожиданно (!), заперт, пристроился к окну напротив этого кабинета, и изучал в него какие там есть виды, в общем пялился в него без всякой цели, выжидая время прихода хозяина этого кабинета. Кто видимо работает не по часам обозначенного на дверной табличке рабочего времени, а эта канцелярская крыса, — а в канцеляриях только такие и работают, — считая себя тут незаменимыми работником, — кроме меня никто так хорошо не запрячет интересующее прокурора дело, — вёл для себя свой временной отчёт.

— Мой рабочий день начинается с того самого времени, когда я сочту для себя удобным. — Вот так рассуждал этот гад, как однозначно был уверен Константин, высматривая из окна на улице человека сильно похожего на его представления об этом гаде из этой канцелярии. И как бы шанс на его нахождение со стороны Константина не был ничтожно мал, у Константина появляется уверенность в его нахождении. — Этот гад определённо присутствует вон в том типе, с таким упорством не сводящим с меня своего взгляда. — Хоть и несколько странно драматизировал сейчас ситуацию Константин вокруг одного уличного прохожего и в самом деле остановившегося у здания суда, на прилегающей к нему площади и с этого места наблюдающего за тем, что делается и происходит именно в том окне, в котором стоит Константин, в ответ в его сторону наблюдающий, но это всё отвечало создавшейся вокруг Константина ситуации. Где он итак не знал, что думать насчёт своего сюда приглашения, а когда он всё-таки сюда пришёл, то его ещё тут так нагибают на всякие неуравновешенные мысли, вот он и начинает всякое себе надумывать насчёт попавшихся ему на глаза людей.

— И что ты на меня так уставился? — мимикой своих губ вопрошает этого типа на улице Константин, даже не скрывая этого обращённого к прохожему вопроса. Но видимо дальнее расстояние не позволяет этому прохожему рассмотреть эту вопросительную мимику лица Константина, и он продолжает беззвучно вести наблюдение за ним, раздражая Константина этой своей недальновидностью взглядов. И у Константина даже возникают на его счёт пораженческие мысли. — Мол, он меня не видит из-за этих оконных бликов.

Что вполне может быть. И Константин, человек более чем настырный и упрямый до предела, чтобы значит, свести на нет этот светоотражающий и искажающий нужную для него реальность эффект стекла окна, прижимается лицом к окну и через это своё лобное и мысленное упорство достигает неожиданных для себя открытий — он к полной для себя неожиданности теперь видит интересующего прохожего не одного, а в крепкой спайке с прохожей. И то, что она сильно неотличима от него внешне, видимо и послужило тому, что Константин сразу и не обратил на неё внимания, пропустив мимо себя.

К тому же наличие в руках этого типа раскрытого зонта, само собой чёрного цвета (сюда не приходят в приподнятом духе, а присутствие во всём себе выражение скорби, говорит о вас, как о здравомыслящем человеке, понимающим очень верно, что зарекаться в таком деле, как суд человеческий, более чем напрасное решение), сливает окружающую его детализацию мира, в том числе и тех, кто рядом с ним, как оказывается, сейчас находится. И Константин, глядя на них, может только опираться на своё насчёт них кажется, что может быть или не быть с их стороны. А в частности, с каким прицелом и значением они проявляют в его сторону такое пристальное внимание и ведут между собой заметливую беседу. И Константину очень близко к ним и происходящему с ними опять кажется (для этого есть все предпосылки, связанные с его ожиданием на нервах и взводе открытия двери канцелярии и того, что ему так непонятно его там ждёт), что он в той же близости находится к тому, о чём они сейчас меду собой говорят. И что удивительно для вот так структурированного разумом Константина события, то они ведут разговор не о нём, как всегда думается сторонним наблюдателем, а они вели философскую беседу о более высоких материях.

— Смерь всех рассудит. — С внутренней иронией и в чём-то язвительностью процедил сквозь зубы незнакомец с зонтом, не сводя своего взгляда со здания суда. — Очень верный постулат. И его, в виде концепции эпилога, стоит повесить над дверьми этого здания, храма правосудия.

— Я как понимаю, то нам сюда. — Приземляет человека с зонтом, стоящая рядом с ним незнакомка. Человек с зонтом никаким образом не показывает, какую реакцию вызвали эти её слова у него, и он с прежней хладнокровностью и созерцанием за предстоящим перед ним говорит. — Ты верно понимаешь. Человек живой не может не искать справедливости в жизни. И её поиск есть один из концептуальных приоритетов его жизни. Ведь поиск справедливости для человека есть поиск самого себя. Мера весов по которой измеряется истина, которая есть фундамент человеческого мировоззрения, через фокус которого он и оценивает мир и себя в нём. И кто жил, тот будет замечен в этом поиске самого себя.

— Ну а если сузить наши границы поиска? — и опять эта она пытается перебить человек с зонтом с его объёмной мысли.

— Посмотрим на последние решения судебных органов насчёт переоформления и перевода человека из живого в мёртвого. — С той же нейтральностью ко всему даёт ответ человек с зонтом.

— Всё же мне кажется, что нам не сюда. — Говорит она, посматривая в сторону здания суда.

— А по мне было бы странно, если бы акт о смерти человека оформляла бы какая-нибудь канцелярия, а не орган уполномоченный определять суть и качество человека. — Говорит незнакомец, своим вот таким заявлением одёргивая Константина от окна и переведя его взгляд в сторону двери канцелярии, о которой так нелицеприятно и бесполезно для него высказался тот тип с улицы. И Константин начинает подозревать о том, как ловко он был кем-то одурачен и если его здесь что-то и ждёт, то насмешка и искренний смех людей из канцелярии, вот же они удивятся, когда Константин объяснит им причину своего к ним прихода.

И понятно, что Константин ещё сильней разволновался и рассердился на самого себя, такого легковерного, кого так запросто было можно убедить в любой очевидной глупости — нужно лишь правильно расставить акценты. И только Константин всё это о себе понял и даже осознал в раздражении и с желанием немедленно всё это исправить, отсюда удалившись, для чего он и предпринял направленные в сторону ухода действия, — он принялся разворачиваться на свой уход отсюда, — как он к своей огромной неожиданности и в той же степени недоверию к тому, что так быть может, чуть ли нос в нос и упор наталкивается на того самого типа в окне, но уже находящегося перед ним здесь без зонта, но с тем же сопровождающим его лицом.

И этот тип, явно большой деловой хватки, для кого стратегия тянуть кота за яйца неприемлемая для него концепция, — он идеолог быстрых решений, а все эти приземлённости для мазохистов, — без всякого предисловия берёт в оборот Константина, обращаясь к нему конкретно по делу.

— Мы вызвали вас сюда, чтобы вручить вам свидетельство о смерти. — И с такой подсознательной многогранностью и многозначительностью всё это говорит незнакомец, что тут хочешь, не хочешь, а заподозришь этого типа в том, что он что-то тут недоговаривает. По крайней мере о том лице, кто прописан в этом свидетельстве. И это настолько странно звучит и слышится для Константина, что он не просто растерян, а он в некотором роде разориентирован в пространстве. И оттого, наверное, в нём столько нерешительности, что он не может напрямую спросить незнакомца об этом свидетельстве — кому оно принадлежит по факту? И Константин при внешнем спокойствии и пофигизме, задаётся вопросами околичности.

— Подождите. — Константин сперва фиксирует паузу и затем уже задаётся вопросами. — Прежде чем мы продолжим, мне хотелось бы знать ответ на возникшие у меня вопросы. Почему мне? — кивая в сторону конверта, находящегося в руках незнакомца, задаётся вопросом Константин. — И почему здесь?

А незнакомец, в общем, не удивлён проявлением вот такой своей недалёкости Константином и он, пожалуй, ожидал от него вот такого неразумного поведения. И незнакомец без всякого напряжения и изменения в своём подходе к разъяснению человеку того, что он своим коротким умишком не считает нужным понимать и учитывать, пускается в объяснения Константину того, что лежит на поверхности.

— А разве не ясно. — Говорит незнакомец. — Где как не в суде определяется и фиксируется вердиктом итоговое значение, качество и суть предмета рассмотрения. И тот же человек сам по себе не есть окончательное решение природы. Он не выше подсудности, и как и все живые организмы, должен рассматриваться на общих основаниях. И он рассматривается через своё выражение — свою жизнь. По итогу которой по нему и выносится своё судебное решение. Которое он очень часто хочет избежать. Ведь часто так бывает, что человек и не живёт вовсе, а только делает вид, существуя. И тогда на каком основании выдавать ему свидетельство о смерти, как результирующий его жизнь документ, доказывающий факт его жизни (для чего он ему понадобится, то это другой вопрос). — На этом месте незнакомец с помощью подчёркивания в себе внимания к последующему заявлению усиливает к себе внимание Константина и резюмирует всё сейчас собой сказанное. — Вот вы и были вызваны сюда в качестве свидетеля, чтобы засвидетельствовать жизнь и смерть.

Что до крайности удивительно слышать Константину, и не слышавшему о такого рода свидетельствах. Отчего он даже не придал никакого значения детализации этого поступившего к нему предложения от не пойми и кого, — и между прочим в таких случаях полагается повестка в суд, — и он, видимо, подпав под таинственное обаяние незнакомца, принялся следовать сделанному на его счёт расчёту незнакомца.

— Ладно жизнь, — говорит Константин, — её я быть может и смогу засвидетельствовать. Но, что насчёт смерти, то… — Но Константину не удаётся договорить, он перебивается незнакомцем, где он со словами: «Держите», протягивает ему тот самый конверт, который он держал наготове. И Константин вынужден следовать своим хватательным рефлексам, требующим от него каких-то действий в сторону протянутого конверта.

— Что это? — задаётся вопросом Константин, всё же удержав себя в руках.

— Список лиц, требующих освидетельствования своей смерти. — Как само собой разумеющееся говорит незнакомец. А Константин, естественно, понять не может, какое он имеет отношение ко всему этому. И Константин с возмущением собрался было всё это высказать незнакомцу, да вот только его хватило на одно своё «но», которое тут же наталкивается на столь жёсткий взгляд упорства незнакомца, что Константин самопроизвольно берёт конверт, быстро его окидывает поверхностным взглядом и раскрывает его, чтобы вынуть оттуда сложенный в двое лист бумаги. Константин его распрямляет и прежде чем начать его читать, бросает взгляд на незнакомца, чтобы ещё раз убедиться в правильности своего понимания его пожелания насчёт этого листа. И, не обнаружив в нём другого устройства мысли, Константин опускает взгляд на лист бумаги, и у него при виде первого же вписанного имени начинает першить в горле.

— Сальса, — читает про себя запершившимся горлом Константин, — Эльза, — сглатывает это следующее по списку имя Константин, уже знающий, какое дальше последует имя. И он не ошибся в этом. Это было имя Дивид. А вот какое будет следующим в этом, не таком и коротком списке, то…вот чёрт! — чертыхается Константин при виде первой начальной букве следующего имени, и вот же опять чёрт, в нервном перевозбуждении он вырывается из объятия сна, подрываясь на кровати и первые несколько минут находясь в умственном ступоре, ничего не может понять из происходящего и из того, что было или не было так реально представлено перед его глазами.

— Всё же это был сон. — Не веря самому себе, пытается успокоить себя Константин, тараща глаза в разные стороны, со стороны которых вроде бы всё для него знакомо выглядит, и это его убеждает в том, что всё-таки это был сон, хоть и такой реалистичный. Правда, это не приносит успокоения Константину, заявившему вслух для своего успокоения: «Ну теперь я и не усну». И как сразу же выясняется, то Константин себя обманул с этим заявлением. И только он это договорил, как сразу рухнул головой на подушку и…уснул беспокойно.