Врата небесные. Архивы Логри. Том I

Игорь Самойлов, 2020

В 1950 году группой европейских интеллектуалов был начат (но на самом деле продолжен) тайный проект по моделированию способов выживания человеческой расы. За сто лет предполагалось создать нового человека, способного жить в условиях стремительно изменяющейся действительности. Проект имеет мощную поддержку теневых структур мира. С течением невероятных обстоятельств автор попадает в «Проект» и начинает осознавать, насколько настоящая картина реальности далека от того, что человечество видит на экранах своих гаджетов. Книги этой серии – попытка проникнуть за завесу, покрывающую амбициозные планы древних и современных кукловодов планеты.

8

Утром меня разбудил Ронин. Я услышал его фырканье где-то рядом с собой. Плотные шторы в комнате практически не пропускали дневной свет, но все же было понятно, что за окном светло. На столике лежал листок бумаги. Это была записка от Створкина.

«Дорогой И. В.! Прошу великодушно меня простить. Я вынужден срочно отлучиться на несколько дней. Дела требуют моего присутствия в Эдинбурге. Кстати, слышали ли вы когда-нибудь легенду о Камне Судьбы? В библиотеке можно найти достаточно информации о нем, если вас это заинтересует. Она (библиотека), как и этот дом, в вашем распоряжении. У меня гостит мой старинный друг из Мексики. Вы его видели, когда мы выходили из ресторана. Его зовут Дон Хосе. Он рыцарь-хранитель уже много лет. Думаю, общение с ним будет вам полезно.

С почтением, П. Створкин».

Застелив кровать, я вышел из комнаты. Откуда-то доносилось характерное звяканье чайной ложки о чашку. Иного пути, как на второй этаж, не предвиделось. Там за столом сидел пожилой седоватый мужчина в сомбреро. Абсолютно некстати пришло на ум фоменковское — «.. по Хуану и сомбреро». Лучше не скажешь.

Кроме сомбреро на нем было какое-то невообразимо яркое пончо с бахромой и затейливым орнаментом. Черты его смуглого лица напоминали об ацтеках и майя. Большой нос с горбинкой, темные глаза в лучиках морщин, коротко подстриженная борода с проседью. И вот ведь штука какая — от него исходило прямо-таки осязаемое ощущение силы. Это впечатляло.

— Ну и чего мы встали как вкопанные? — весело спросил Дон Хосе. У него был сильный испанский акцент, но в целом он очень хорошо владел русским языком. — Шляпа нравится? Подарю, если хочешь. У меня их много. Коллекционирую. А ты чего-нибудь коллекционируешь, э? — спросил Дон Хосе, наливая чай. И, не дожидаясь ответа, сказал:

— Ну, так чего стоишь-то? В ногах же правды нет. Садись, амиго.

Последнюю фразу он произнес с такой хитрой интонацией, что я засомневался в его нерусском происхождении.

— А я ничего особенного не коллекционирую, — нерешительно ответил я.

— Ну, это мы поправим. Петр говорит, ты философ, а?

— Есть такое, — смущенно сказал я.

— Любитель, значит, мудрости? — лукаво подмигнув, продолжил расспросы Дон Хосе. И, кивнув на чайник, предложил:

— Чаю?

— Да, с удовольствием.

— А как же: «Во многой мудрости много печали. И кто умножает знания, тот умножает скорбь»? Получается, любитель скорби ты, амиго?

Его «амиго» было совершенно неподражаемым. Надо было реагировать на эту старую шутку. Дон Хосе явно ожидал ответа.

— В таком контексте я философию не рассматривал. А вы кто, позвольте спросить?

— Хм. Если б я знал, думаешь, сидел бы здесь с тобой?

— Я не понимаю вас, — окончательно смутился я.

— Эх, молодо-зелено, — сказал он и критически посмотрел на меня. — Впрочем, не очень молодо, — заметил он и продолжил спрашивать: — Вот ты мне скажи, амиго, зачем, по-твоему, все это?

— Что? — опять не понял я.

— Все. Ты, я, этот город, наш разговор, вообще жизнь? Не для того ли, чтобы понять, кто мы есть? А ты, модный такой, спрашиваешь: «Кто вы?». Вопросик-то на всю жизнь, э?

— Но Створкин сказал, вы — хранитель.

— А он не сказал, кем я был до того, как стал им?

— Нет. Мы виделись всего несколько раз.

— Это зря. Петр — великий человек. Я бы на твоем месте использовал любую возможность быть с ним. Разговаривать. Наблюдать. Таких людей вообще единицы. А он и среди них уникальный. В своем роде. Когда-то давно он спас меня, и я буду благодарен ему до конца своей жизни. И ради его просьбы даже готов тратить свое время на разговор с таким олухом, как ты, амиго.

И в этом «амиго», произнесенном с протяжным «и», ясно можно было почувствовать всю глубину недовольства Дона Хосе этим в высокой степени прискорбным фактом. А может, он просто развлекался — таких трудно понять.

Впрочем, я был готов потерпеть и не такое. Тем более что чувствовались в этом человеке особая умиротворяющая веселость и какая-то легкость, что ли.

— Так как вы стали хранителем?

— Так же, как и ты. Меня нашла Эдельвейс. Другого пути нет. Но до того я встретился с Петром. Он нашел меня, я думаю, для того, чтобы наказать, а может, и чего похуже. Тут дело в том, что я потомственный брухо — индейский шаман. Нас тут не так давно хорошо пиарили, так что ты должен слышать о таком, амиго.

— На Кастанеду намекаете? — осторожно предположил я. — Мне казалось, выдумки все это.

— Ну уж не все же. Про мескалин помнишь? Ага. Моя специализация. Хороший способ уйти в Тень. Может, самый лучший.

— Вы меня простите, — осторожно прервал я его, — а что такое Тень?

— Ты чего, амиго? — подозрительно прищурился Дон Хосе. — Совсем ничего не знаешь или дурить меня вздумал?

— Я вообще ничего не знаю! Только то, что успел рассказать мне Створкин о двенадцати мирах, — с прорвавшимся в голосе отчаянием сказал я. — И потому с трудом сдерживаюсь от безнадежной глухой тоски и от абсолютного скептицизма по этому поводу.

— Как такое может быть, я не понимаю, — несколько смягчившись, задумчиво протянул Дон Хосе. — Ты действительно видел Принцессу?

— Один раз. И, знаете, уже иногда думаю, а видел ли?

— Этого достаточно, — прервал меня он, — чтобы… Слушай, амиго, но я чувствую на тебе Токен. Такой же, как у меня и у Петра. Постой… Проведи плавно рукой возле шеи, только плавно. Плавнее… Чувствуешь?

Я послушно и очень медленно поводил рукой возле шеи и груди — и в какой-то момент почувствовал легкое покалывание на кончиках пальцев, а потом ощутил нечто похожее на сгустки невидимого желе или уплотненного воздуха, словно висящие в пространстве и создающие причудливый узор.

— Ну? — нетерпеливо спросил Дон Хосе.

— Да, что-то определенно есть, — подтвердил я.

— Это знак Принцессы, символ избрания. И здесь ошибки быть не может. Вместе со знаком передается еще и знание. Оно может отличаться, насколько я знаю, но незначительно. Скажи-ка, — помолчав, продолжил он, — у тебя было чувство, будто ты вспоминаешь то, что вроде знал, но давно забыл?

— Было, — честно ответил я. — Только это касается исключительно Эдельвейс. И еще много информации о Логри и Корнуэлле. Я словно всегда это знал. Но это все! Дон Хосе, я прошу вас, помогите мне, пока я еще в трезвом рассудке, как я думаю. Расскажите мне все, что я, по вашему мнению, должен знать как хранитель — да и просто как человек, случайно попавший в ваш мир.

— Никто не попадает сюда случайно, амиго. Никто, — тихо сказал, словно прошептал, Дон Хосе. — Для всего есть причина. — И повторил еще тише: — Для всего есть причина.

Конец ознакомительного фрагмента.