«Смерть красавицам», или Петербургский мститель

Игорь Москвин, 2020

Летом 1909 года в Санкт-Петербурге из Невы выловили труп женщины, зарезанной с особой жестокостью. Вскоре становится ясно, что это только начало, что в столице Российской Империи объявился свой Джек-потрошитель. Санкт-Петербург охватила паника. Столичная полиция начинает розыск убийцы. За дело берется начальник сыскной полиции Филиппов. Задача непростая, никогда прежде полиция с серийными убийцами дела не имела, тут одними осведомителями и облавами в притонах не обойдешься, тут надо понять личность маньяка, разобраться, что побудило его открыть кровавый счёт, и, исходя из этого, просчитать, каким будет его следующий шаг. История розыска первого официального русского серийного убийцы Николая Радкевича – в увлекательном историческом детективе «”Смерть красавицам”, или петербургский мститель». Книга рекомендована для чтения лицам старше 16 лет.

Глава четвёртая

Опросы, допросы

Бубнов вышел от начальника не то чтобы в полностью расстроенном состоянии духа, но близко к тому. Он и сам понимал, что в каждом месте, где собираются и фланируют девицы, полицейского, а тем более сыскного агента не поставишь. Тем паче — возле каждой «ночной бабочки».

Постоял у кабинета Филиппова, подумал. Девицы выходят на поиски клиентов в основном под вечер. Сейчас самое время навестить Знаменскую площадь и расспросить скучающих работниц телесного труда.

У выхода Бубнова остановил дежурный чиновник.

— Иван, там, на улице, тебя молодой человек дожидается. Я его пускать к тебе не стал, ты был у Владимира Гавриловича. Тем более что он, — чиновник кивнул головой в сторону выхода, — странно выглядит: взъерошенный какой-то, хотя и прилично одетый.

— Благодарю, — ответил Бубнов. — Где он сейчас?

— Вон, видишь, на другой стороне улицы, в шляпе котелком.

Иван Григорьевич кивнул и направился к выходу.

Напротив, у дверей «Северного отеля», стоял Симеон Косоротов, сожитель найденной в Неве, у Калашниковской набережной, Анны Блюментрост. Он то и дело переступал с пятки на носок, заложив руки за спину. Лицо его выражало крайнюю степень раздражения, подёргивался левый глаз.

— Значит, так… — начал он зло, но Бубнов его перебил.

— Ты бы, Симеон, сперва здравия пожелал, а уж потом с претензиями ко мне подступал.

— Я…

— Да, Симеон, толчёмся мы на одном месте, хотя сами готовы этого калашниковского изверга на части покрошить.

— Слышал, ещё одну девицу порезали?

— Не порезали, а порезал, Симеон, и, видишь ли, опять ни одного свидетеля, словно преступник ходит по городу в шапке-невидимке и творит грязные дела.

— Кровавые, — дополнил Красный.

— Да, кровавые. Вот опять надо девиц расспрашивать. Ты со Знаменской площади многих знаешь? — поинтересовался Бубнов.

— Не всех, но некоторых знаю.

— Можешь помочь, как в прошлый раз?

— Могу, если сыскная полиция такая беспомощная.

— Это, Симеон, ты зря, — Иван Григорьевич не хотел вызывать раздражения у собеседника, поэтому говорил тихим, спокойным голосом, — мы ищем.

— Плохо ищете.

— Пусть мы плохо ищем, но что нашёл ты? — колко спросил Бубнов.

Симка Красный обиженно засопел.

— Вы же сыскная, а я так, погулять вышел.

— Вот именно, Симеон. Ты лучше расскажи, что там у вас болтают?

— Да ничего, — огрызнулся Красный, — говорят, объявился в столице вурдалак, который по ночам выходит на охоту и девиц режет почём зря.

— Это неудивительно, у трепачей язык без костей, вот и наводят страху на легковерных.

— Ну, вы же не словили злодея, вот и распускает народ языки.

— Девицы что говорят?

Симка успокоился и больше не метал в Бубнова молнии из глаз. Вначале сжал губы, потом повернул голову к собеседнику.

— Что им до слухов? От этого денег у них не прибавится, а жрать все хотят. Вот и идут, хоть какую-то копейку зашибить. Боятся, но идут. Правда, хорохорятся: мол, мы его одними руками поймаем.

До Знаменской площади решили доехать на пролётке, благо извозчик согласился довезти до места всего за четвертак.

Пока ехали, молчали, смотрели, как орлы на гербе, в разные стороны. Да и говорить особо не о чем было. Каждый думал о своём — Бубнов о предстоящем опросе девиц, а Симка злился, что до сих пор неизвестен убийца Анны. Ладно бы хоть имя знали, так ведь нет, ничего не известно. Сам бы собственными руками дух из изверга выпустил, а вместо этого сидит в пролётке и катит по Невскому проспекту.

Первую девицу встретили недалеко от гостиницы «Большая Северная». В тёмно-вишнёвом платье, с зонтиком в руках она походила на обычную горожанку, но оценивающий взгляд сразу выдавал особу определённого рода занятий. Подошли с двух сторон сзади. Симка сжал её правый локоть и сказал на ухо.

— Здравствуй, милая!

— Ой! — девица от страха замерла и уже собиралась закричать.

— Это ж я, Симка Красный! Ты что, меня не признала?

— Симочка, — обрадовано произнесла «камелия», приложив левую руку к груди. — А я-то думала… — и умокла, устремив пронзительный взгляд карих глаз на Красного.

— У меня к тебе разговор есть.

— С тобой, голубчик, не только разговоры могу вести, — улыбалась девица, позабыв, что не прошло и пяти минут, как она осиновым листом тряслась от страха.

— Я к тебе без лишнего трёпа, — он жалостливо посмотрел с высоты своего роста на невысокую девицу с тёмными волосами, и его брови сошлись у переносицы.

— Я что? Я ничего, — дёрнула плечиком собеседница.

— Ты слышала, что с моей Анькой изверг сотворил и с Катькой?

— Слышала, — голос понизился до шёпота, и девица боязливо обернулась, словно убийца находился по соседству.

— Вот об этом с тобой и хочет поговорить Иван Григорьевич, — Симка указал пальцем на Бубнова.

Девица посмотрела исподлобья на спутника Красного.

— Не знала, что ты с фараонами якшаешься, — она произнесла эти слова совсем тихо, но явно желая, чтобы Бубнов услышал.

— Дура ты, — миролюбиво хмыкнул Симка, — не фараон он, а сыскарь, — и поднял вверх указательный палец. — Надо ж разницу понимать. И притом он ищет Анькиного убийцу.

Девица молчала.

— Вот ты не хочешь лишнего слова сказать, а может так статься, что изувер этот рядом стоит и на тебя нож свой вострый точит. Понимать должна, кому надо помогать. А кому… — Симка с досады сплюнул.

— Что от меня надо? — спросила собеседница.

— Скажите, вы вчера видели Катерину? — спросил Бубнов.

— Это которую сегодня?.. — и она провела рукой по шее.

— Именно её.

— Ну, видела.

— Разговаривали?

— Нет, — пожала плечами, — так, перекинулись парой слов.

— И о чём?

— Да, не помню я. Пустой разговор. Порадовались, что погода стоит сухая, не то под дождём и заработка нет, и приболеть можно.

— Что ещё?

— Говорю ж, пустой разговор.

— Не видела, с кем она ушла?

— Отчего же? Видела.

— Какой он?

— Странный.

— Что значит «странный»?

— Не знаю, как объяснить, но когда говорит, речь течёт гладко, как у образованного человека, и так нежно, словно ручеёк журчит, но при этом глаза у него злые, колючие. Будто так и норовят тебя насквозь продырявить.

— Ты его близко видела?

— Как вас, господин сыщик. Он же сперва ко мне подошёл, а потом к Катьке. Бр-р-р, — она вздрогнула, — как подумаю, что я там могла лежать, так оторопь берёт.

— Какого он росту? — Бубнов не сводил глаз с лица девицы.

— С вас, наверное, будет, — сморщила лоб собеседница, — лицо у него такое вытянутое, глаза злые, под шляпой чёрными казались. Волосы тоже скрыты были, а вот руки — чуть ли не до колен.

— Что на нём надето было?

— Пальто от шеи до пят, тёмное такое, а что под ним, так вам Катька могла сказать, — усмехнулась девица, — а я не видела. Что ещё? Туфли поношенные, со сбитыми каблуками.

— Может быть, он и имя назвал? — то ли всерьёз, то ли в шутку спросил Симка.

— Первым делом.

— Ну и?..

— Сказал, Вадимом зовут, и фамилию даже назвал, но такую странную, с кровью связанную, — она наморщила лоб.

— Вспоминай! — торопил Красный.

— Да вспоминаю я, — огрызнулась девица и шмыгнула носом, — вспоминаю… — Она потёрла нос, потом лоб, и вдруг её лицо озарилось радостной улыбкой, — Кровяник.

— Так прямо и представился?

— Именно! Я, говорит, Вадим Кровяник.

Симка с Бубновым переглянулись.

— Значит, Вадим Кровяник.

— Я же сказала. Да вы других поспрашивайте. К ним он тоже подходил.

— Хорошо. Стало быть, лица ты толком не рассмотрела, шляпа мешала, — сказал Иван Григорьевич. — А как он ходил: ссутулившись, прямо, ногу подволакивал? Может, ещё что?

— Нет, — девица покачала головой, — ничего такого не было, ходил, как все, только вот… — она вновь обрадовалась, — руки!

— Что руки?

— Беспокойные такие, будто своей жизнью живут. Он постоянно их то в карманы сунет, то вынет. И длинные они — почти до колен, как у этих… — она наморщила лоб, — обезьян со «Слонового двора».

Постояли с минуту в молчании, которое нарушил Бубнов:

— Благодарим за ценные сведения.

— Неужели чем помогла?

— Помогла, — кивнул сыскной агент, — только ты осторожней, если увидишь его, беги подальше и зови городового. Поняла?

— Что ж не понять? И другим передам.

Отошли в сторону. Симка даже не пытался унять обуревающую его злобу, только сузил глаза и с ненавистью уставился в витрину лавки.

— Вижу, знаешь что-то. Поделись.

Красный пожал плечами.

— Знакомы имя и фамилия?

— Нет, таких не знаю.

— Может быть, это прозвище воровское?

— Не слыхал. — Однако задумчивость с лица Симки не сходила.

— Ты смотри, если что знаешь, так сейчас скажи. И глупости не сотвори, — предупредил сыскной агент.

— Это какой ещё глупости? — вскинулся Красный.

— Ты сам знаешь.

— Поймаю — на части его порежу.

— Вот и я о том же. Порежешь его — и на каторгу загремишь. Если знаешь что, так расскажи. Мы его…

— Ага, — перебил Бубнова Симка, — на десять лет каторги его, а он через те годы выйдет и умнее будет, извращённее.

— Это мы ещё посмотрим, — Иван Григорьевич задумчиво смотрел на Невский проспект.

Из девиц опрашивали только определённого сложения — темноволосых, невысокого роста и не слишком широких в кости. И все как одна говорили, что да, пытался с ними познакомиться странный господин двадцати с лишком лет, с бородкой, но без усов, с безумным взглядом, и этот-то взгляд отталкивал девиц от клиента. Говорил вкрадчиво, словно поп на исповеди, пытался дотронуться и с собою увести. Но было видно, что во время этих прикосновений мужчину начинало трясти. И руки у него длинные, и говорил, что зовут Вадимом и каждой фамилию называл — Кровяник.

Утром о результатах опроса девиц со Знаменской площади Бубнов докладывал начальнику сыскной полиции.

— Значит, представлялся как Вадим Кровяник?

— Да.

— По картотеке нашей проверил?

— Пока нет, сразу же пойду.

— Думаю, ничего не отыщешь. Такого прозвища я ещё не встречал. Всякие были, но не такое, — покачал головой Филиппов. — А знаешь, что означает в переводе с древнерусского имя «Вадим»?

— Нет.

— Происходит оно от слова «вадити», что означает «обвинять», «сеять смуту».

— Вы хотите сказать, что этот самый Вадим Кровяник убивает темноволосых женщин из-за того, что мстит конкретной, которая его чем-то задела, нанесла смертельную обиду?

— Не исключаю такой возможности, не исключаю, — Филиппов тихонько постукивал карандашом по столу. — Всего двадцать с лишком лет, как показывают девицы, — и такая жестокость. Какую обиду могла нанести ему женщина, чтобы проявилась звериная натура?.. Хорошо, иди в картотеке проверь нашего Вадима Кровяника.

Владимир Гаврилович решил навестить давнего, так называемого «добровольного» агента, которого начальник сыскной полиции лет семь тому спас от более тяжкого преступления, чем кража. Филиппов не злоупотреблял встречами с бывшим преступником, хотя знал, что тот иной раз прибегает к своему старому ремеслу, и наведывался к нему лишь в крайнем случае. Сейчас, по его убеждению, именно такой случай настал.

Агента можно было встретить с утра в трактире «Царьград» на Слоновой улице. Любил он посидеть утром за чайной парой со свежим расстегайчиком.

До трактира Филиппов добрался в экипаже, хотя извозчика попросил остановиться ранее, чтобы и пройтись по свежему воздуху после сидения в рабочем кабинете, и не привлекать к своей персоне излишнего любопытства. Мало ли что, а добровольный агент ещё пригодится. В столице преступлений совершается много, все не раскроешь и за всем не уследишь, а надо. Тем более надо черпать сведения об этом мире, столь не похожем на статский.

Владимир Гаврилович вошёл в заведение. Агент сидел в дальнем углу за традиционной парой — чайником с крутой заваркой и чайником с кипятком. Он как раз наливал заварку в чашку. При виде начальника сыскной полиции его рука чуть дрогнула, но выражение лица не изменилось, словно приход Филиппова его не касался.

— Позволите? — обратился начальник сыскной полиции к добровольному агенту и, не дожидаясь ответа, присел, положив шляпу на соседний стул.

Тут же подскочил половой.

— Что изволите?

— Пару чая и, пожалуй, блинов с икрою.

— Белужьей, паюсной, щучьей?..

— Щучьей, — Владимир Гаврилович улыбнулся назойливому половому, — и пошустрей. У меня нет времени рассиживаться.

Конец ознакомительного фрагмента.