Роман с «Алкоголем», или История группы-невидимки

Игорь Матрёнин, 2019

В этой книге «Роман с «Алкоголем», или История группы-невидимки», состоящей из совершенно разных по стилю и тематике 836-ти глав, трагикомически описана странная жизнь вокалиста и автора песен реально существующей рок-группы «Алкоголь – его забавные взлёты и печальные падения, «безответное» сотрудничество с известнейшими продюсерами России и весьма популярными отечественными музыкантами, его любовные «запутки», дикие сны, магические сказки, недописанные сценарии… и просто сотни безумно смешных, грустных до боли и дичайших по нелепости зарисовок ситуаций, что происходили с ним, его друзьями и «завистниками» и прочими случайными гражданами нашей общей Отчизны и остального «иностранного» мира.

Картошка и папироски

Хотел было написать пространное эссе о путешествии на «картошку», но вспомнилась только какая-то совершеннейшая глупость и «крупной эпической работы» не получилось…

Жили мы, кажется, в «Доме колхозника» — занюханном и снаружи и внутри заведении «камерного типа» с кроватками, типа «любовь со скрипом». На полу всегда хрустели песок, земля и окурки, в пространной комнате с нами жила крыса, которая постоянно хрумкала нашим печеньем, куда бы мы его в отчаянии не запрятали. Даже запертый ящик стола не был для неё препятствием — наутро пакет был привычно пуст! И как она туда забиралась?!

Когда я написал «мы», я имел ввиду мужескую часть нашей благородной экспедиции — наши робкие и не очень девчонки расселились по вредным и сугубо корыстным бабулькам. А в благородные своды защищаемого государством исторического памятника «Дома колхозника» заселились исключительно я, мой верный собутыльник Макс Лоскутов и два крепких деревенских паренька Лёлик и Паня.

Симпатии этих суровых ребят, прибывших на практику из другой, альтернативной деревни, разделились сразу. Мрачноватому Пане приглянулся брутальный Макс, и они общались как-то душевней. Ну а раздолбай и весельчак Игорян сразу нашел общий язык с Лёликом — знатным хохотуном и любителем травить байки.

Ещё до отъезда нас заботливо предупредили о предстоящем знакомстве с местными фирменными котлетами, которые могут шокировать утончённый городской вкус. В первый же заход в столовку Лёлик выдал почти «петросяновскую репризу»: «О, котлетки! Знать, свинья подохла!». Крупногабаритный повар, он же и раздатчик был настолько смущён и обижен такой несправедливостью, что смог только лишь нечленораздельным интонированием выразить недовольство этим чудовищным поклёпом.

И действительно, на вид «котлеточки» смотрелись весьма невзрачными субстанциями и аппетита ну никак не разжигали в вечно голодном студенческом сердце. Но при осторожной попытке употребления они оказались вполне себе съедобными, а вот подвох-то заключался вовсе не в этом, а в том, что подавалось это простое, но крайне питательное блюдо практически каждый денёк и через неделю осточертело так, что заходить в местный общепит совсем расхотелось.

Поздними, полными сладкой жути, вечерами, нашим разнопёрым квартетом мы устраивали захватывающие чтения страшилок стереотипного «пионерлагерного» содержания. Особенно сильно и как-то трогательно по-детски пугался Лёлик, и умоляюще просил прекратить нестерпимую пытку ужастиками убогого содержания. В отместку он тоже простодушно попытался запугать нас, состряпав собственный самопальный «хоррор», предлагая такую сугубо мистическую ситуацию: «Представь, что к тебе бабушка умершая явилась, такая вся в похорональном…». Естественно, что затейливое «в похорональном» развеяло в пух и прах наивную попытку устрашить циничную аудиторию, что моментально разразилась разудалым гоготом.

Разумеется, не мог не запомниться и маленький субтильный препод с хитреньким лицом и причёской молодого Хазанова, который зачем-то начал со мной доверительно беседовать, обильно используя нецензурные завихрении, что крайне дико ему не шло. Ну, дескать, мы тут все мужики, на тяжких трудах, словом, грубое гусарское братство! Когда он наконец-то почувствовал моё демонстративное неиспользование «свойских и молодцеватых матюгов», то крайне смутился, и процент бравых грубостей снизился вполовину.

В далёкой деревеньке этой было всё, как у настоящих «рассейских» людей — местные дуболомы по ночам разъезжали с диким рёвом на тракторах, ломились к нашим девкам, пытались отметелить и нас, но, в общем и целом, всё почему-то обошлось. Скорее всего, спасительная прививка в лице «почти своих» Лёлика и Пани давала нам крошечные привилегии на тонкий момент праздного мордобития.

Иллюстративен пикантный случай, когда томным вечером наши невольные телохранители вальяжно прогуливались с «позволения сказать, дамами» из числа деревенских красоток. К ним подкатили двое жутких «местных» — это были реально самые опасные выродки, для которых не то что отделать до полусмерти, а и подрезать любого и совершенно без повода, было парой пустяков. Эти подонки деловито завели разговор о немедленной передаче с рук на руки «бывалых» девах, надо отметить, крайне развёселого поведения. «Светским барышням» по большому счету было всё равно, с кем провести кульминационную часть досуга, поэтому они благоразумно отошли, тихонько покуривая и осторожно посматривая на разборки титулованных самцов.

Шли напряжённые переговоры с применением дипломатического шантажа со стороны Лёлика и Пани в стиле: «Ну вы чё, пацаны, сами же потом в нашу деревню поедете, а там как после всего этого гостить-то будете?». Звероподобные аборигены же не боялись никого и ничего и были настолько агрессивны, что «дамы сердца» начинали с любовью и обожанием ласкать взглядами более витальных конкурентов.

И тут Паня (а, может, и Лёлик, уже не помню) прозорливо предложил самому «беспредельному» упырю отойти в сторонку и побеседовать приватно. Здесь, оказавшись на нужном расстоянии, когда слова парламентеров были недосягаемы для «милых девушек», он выдал то, что уже давно бы разумно предложил раньше: «Ну ты чё, не понимаешь, что ли? Я ж не могу при них-то, неудобно… Да забирай ты их обеих, они мне на х…й не нужны!». Вот какие шекспировские драмы разыгрывались на волшебных сельских просторах!

С умилением припоминаю ещё одного забавного «здешнего» — коренастого, но вполне безобидного и миролюбивого паренька, который так беззаветно любил курить, что поразил нас всех невероятным трюком.

Вообще-то, обряд курения в деревне имеет такое первобытное значение, что наличие папирос считается уже почти таинством, появлением светлого смысла в нудной и скучной сельской жизни. Это «по гамбургскому счёту» касается и всех курильщиков вообще — данным смертоносным процессом они заполняют огромные пустоты неинтересной своей жизни. Начинается священный ритуал — папироска достаётся из пачки привычным жестом, неторопливо разминается и щегольским жестом отправляется в рот, затем добывается живой огонь и следует расслабляющая долгожданная затяжка — и всё, происходит действие, ситуация меняется, в жизни происходит хоть что-то! Собственно, нечто подобное миллиард лет до нашей эры сформулировал сам чертяка Шопенгауэр. Цитировать таких маститых дядечек, конечно, пошловато, поэтому припишу-ка эти наблюдательные выводы себе, как народному философу.

Однако, вернёмся же к нашему фанатичному куряке, который, выцыганив у нас аж шесть (!) «беломорин», соорудил из них неким виртуозным манером единый огромный «балабас» и преспокойно, хоть и несколько демонстративно, выкурил его за один присест. Мы ошеломлённо ждали обморока, но храбрый парнишка поднялся и молвил: «Думал, х…ёво станет, а ничё, нормально, хорошо пошло!». Стрельнув ещё парочку «на дорожку», он покинул нас, оторопевших начинающих служителей «культа воскурения табаку».

Курить я бросил сразу и навсегда после «детсадовского» первого курса, когда осознал всю дурость втягивания в себя отвратительного дыма. Никогда это сатанинское занятие мне не нравилось, а тянул я этот отравленный дымок лишь, как идиотик, за компанию. Благодарю Господа, что так скоро освободил меня от этой самой глупой и страшной привычки, из-за которой люди сознательно убивают своё прекрасное тело, подаренное Всевышним.

Снова прошу прощения за высокопарности, которые не очень к месту, да и за нудные поучения тоже, но это, возможно, единственный раз, когда я высказываю свое категорическое и напрочь не толерантное мнение. Быть может, хоть разок мне удастся сделать и впрямь что-то хорошее этим своим антиникотиновым призывом, и, как минимум, пара-тройка молодых девчушек и пареньков не станут больше сжигать свои чистые лёгкие этой паскудной отравой.

Но чистосердечным постскриптумом вынужден признаться, что первые свои «раскурки» я совершал ещё аж в первом классе с дружком детства Миркой Ливеном. Придирчиво собирались наиболее эстетичные окурки, определялись в найденный и предусмотрительно прокипяченный мундштук и… По палисадникам, детским садам и стройкам производились тайные вдыхания дыма, после чего отвратительно кружилась голова, гадко мутило, но было очень интересно. Кретины! То есть, я хотел сказать — дети, ну что с них возьмёшь… С дебилов!

Эк, куда вывело меня по обыкновению! Начинал вроде с легендарной советской «картошки», а закончил прямо-таки истеричным антитабачным панегириком, уж не серчайте, милые, ремня не надо, не буду больше… Но сказать мне на эту сельскохозяйственную тему больше нечего, а как только вспомню чего «живописного» — будет вам тут же «Картошка-2» или «Возвращение зловещих животноводов», как местный Спилберг, отвечаю!