Театральная сказка

Игорь Малышев, 2021

Игорь Малышев запомнился многим маленьким романом, «Лис» – очаровательной прозой, впитавшей в себя влияние Маркеса и Гоголя, читающейся, с одной стороны, как сказка о маленьком лесном бесе, а с другой – как реальная история. Новый роман Малышева тоже балансирует на грани между городской сказкой и былью: в центре повествования судьбы двух подростков – Мыша и Ветки, оказавшихся актёрами таинственного театра на Раушской набережной Москвы-реки. В этом театре пересекаются пространства и времена, реальность столичных улиц перетекает во вселенную вымысла, памятники людским порокам, установленные на Болотной площади, встречаются с легендами Древней Греции. Вы встретите здесь Диониса, окружённого толпой вакханок и фавнов, ледяных ныряльщиков, плавящих лёд своими телами, и удивительного Гнома, который когда-то был человеком, но пожертвовал жизнью ради любимой… Эта история напомнит вам «Фавна» Гильермо дель Торо, «Воображаемого друга» Стивена Чобски и, конечно же, «Ромео и Джульетту» Шекспира. Потому что история, в которой нет любви, – не история.

Премьера

И вот, наконец, день премьеры. Утром Мыш и Ветка сходили с ума от волнения, но ближе к вечеру, как ни странно, немного успокоились и держались почти уверенно.

Народу в зале собралось немного, но это не беда, успокоил их Альберт.

— Мы же только открылись, потом сарафанное радио разнесёт весть о нас по Москве и зритель пойдёт, — заверил режиссёр.

Дети видели, что сам он волнуется не меньше их, но умело это скрывает.

До поры действо развивалось весьма неплохо.

И вот, когда дети воодушевлённо сопели, изображая, что грызут прянично-леденцовые углы печи, снизу, из-под пола, донёсся стук. Они замерли, думая, что он им только чудится, но звук нарастал, становился всё чётче, явственней. Было похоже, как если бы кто-то в деревянных башмаках поднимался по лестнице из далёких глубин, всё ближе и ближе к поверхности сцены.

Мыш и Ветка обескураженно поглядели на стоящего за кулисами Альберта, тот энергично замахал руками, призывая не выходить из образа.

«Это же тот актёр, который будет являться только на спектакли», — вспомнил Мыш.

Стук приблизился и затих.

Раздавшийся в наступившей тишине скрип показался почти оглушительным. По спинам детей ледяным крошевом осыпались мурашки.

В стволе дуба, возвышавшегося рядом с печью и накрывавшего своей кроной половину сцены, открылась дверь. За ней стояла ровная и глухая тьма.

Мальчик и девочка с интересом заглянули в неё, непроницаемую, как вода в колодце. На дне её произошло движение, и появилось вытянутое худое лицо, о котором можно было бы сказать, что оно похоже на донкихотовское, если бы не «шкиперская» бородка и не полосатый, похожий на сачок, колпак. Головной убор смотрелся так нелепо, что впору было бы рассмеяться, но смеяться отчего-то не хотелось. Больше того, с появлением нового персонажа дети почувствовали себя зябко и неуютно.

Альберт за кулисами снова беззвучно замахал руками и ткнул пальцем в Ветку. Та опомнилась:

— Ой, Ганц, кто это?

— Я ваш друг, дети, — произнёс Гном разводя в стороны руки, в одной из которых была довольно толстая сучковатая палка.

Он перекинул ноги наружу и спрыгнул вниз. Деревянные башмаки ударили в пол с уже знакомым стуком.

И действо пошло своим чередом пока…

–…Итак, загадка первая! — торжественно, со скрытой угрозой в голосе, произнёс Гном. — Вы готовы слушать, прекрасные дети?

Человечек в полосатом колпаке замер, выдерживая паузу.

Из глубины сцены донеслось движение воздуха. Ветви дуба и плакучих ив закачались на весу, зашелестели бутафорские травы, словно самая настоящая лесная осока.

Чириканье птиц, доносящееся из спрятанных в листве динамиков, стало ярче, объёмнее и шло уже со всех сторон.

— Итак… — Гном, кривляясь и слегка кланяясь, принялся отступать в густую тень, копившуюся в дальней части сцены. — Чем больше у неё отнимают, тем больше она становится…

Он говорил медленно и последние слова произнёс, став уже неразличимым в темноте.

Дети молчали, изображая задумчивость и в лёгком недоумении глядя друг на друга. Гном вёл себя странно, не по пьесе. На репетициях он никуда не уходил, наматывал круги около детей, словно акула возле своей жертвы.

— Это яма! — закричал Ганц.

Горящее лицо Гнома появилось из бутафорской травы.

— А-ха-ха! Правильно! Правильно, прекрасные дети! — пропитанным злобой и лестью голосом произнёс он. — Но наша игра только начинается. Слушайте следующую загадку!

Из ветвей дуба выпорхнула трясогузка и, чирикая, заметалась в свете софитов.

По сцене снова прошло движение воздуха, теперь уже более сильное. Запахло лесом и близкой большой водой.

Сердца мальчика и девочки бились, ноздри раздувались, веточки вен пульсировали на тонких шеях, словно всё происходящее здесь уже и не было спектаклем. Мышу вспомнился первый выход на сцену, ощущение праздника, предчувствие чуда.

— Эй! Эй! Эй! — закричал Гном, отступая вглубь декораций. — Слушайте-слушайте-слушайте!

Сцену заполнили трели птиц. Фонари заиграли переливами радуги.

–…то… еет… ороду… ть… раз… на дню… и… сё равно… дит… с боро…ой… — донеслось еле слышно, словно Гном убежал на порядочное расстояние.

— Кто бреет бороду десять раз на дню и всё равно ходит с бородой, — повторил Мыш для зрителей, поскольку нельзя было рассчитывать, что они разобрали хоть слово.

«Что он делает? Почему прячется? Зачем говорит так тихо?» — думал в отчаянии мальчик.

Вспомнил, что старые актёры любят издеваться над молодыми и ставить их на сцене в идиотское положение.

«Ну, нет. Мы на такие разводки не ведёмся. Не на тех напал».

— Это брадобрей! — закричал Мыш, разволновавшись, но стараясь не подавать вида.

— Как ты угадал? — выскочил из травы Гном. — Признайся, ты знал ответ заранее?

Голос его, как и положено, сочился злобой и подозрительностью.

— Говори последнюю загадку, — приказал Мыш.

— А! Последнюю? Пожалуйста! Ну, конечно, пожалуйста… — Гном ринулся в чащу, задев ствол дерева, так что с него посыпались искусственные листья.

Наступила тишина. Умолкли шорохи деревьев, стихли крики птиц, замер ветер.

Из далёкой дали донёсся крик:

— Ууу!.. Ии!.. Аа!..

— Зимой — звезда, весной — вода, — громко сказал Мыш.

–…ет,…илый ребёно… — донеслось из чащи. — Я…адал…овсем другую…агадку.

Снова послышался треск сучьев, как будто кто-то бежал сквозь чащу.

— Ууу!.. Ии!.. Аа!..

— Зимой — звезда, весной — вода… — растерянно повторил Мыш.

–…ет!..ет!..ет! — рявкнул Гном.

Ветка сжала руку Мыша.

Дети чувствовали устремлённые на них глаза зрителей, и колени их начали предательски подрагивать.

Из чащи долетел смех, и чаща отозвалась тысячью голосов.

–…ожет… вам… одойти… лиже?… — послышался крик из темноты.

— «Может, вам подойти ближе», — расшифровала Ветка. — Мыш, что это за ерунда? — произнесла она еле слышно.

— Стой на месте. В пьесе ничего подобного нет. Это какая-то актёрская разводка для молодых, — тихо ответил мальчик. — Громче, Гном! — крикнул он.

Хохот из чащи не смолкал…

–…иже!..иже! — повторил несколько раз Гном, но дети так и не двинулись с места.

Когда Гном наконец вышел из чащи, борода его, одежда, да и сам он весь целиком выглядел как-то донельзя фальшиво. Мыш испугался, что зрители сейчас начнут кричать «халтура» и кидать на сцену смятые в комки программки.

— Зимой — звезда, весной — вода, — со скукой в голосе произнёс Гном.

— Мы не знаем, что это, — нестройным хором, будто детсадовцы на утреннике, ответили дети.

Деревянным голосом, с нарочитыми, а то и не вполне уместными интонациями Гном начал произносить положенные реплики, Мыш и Ветка отвечали. Спектакль кое-как доковылял до конца. Наступил хеппи-энд, но счастливым никого из актёров он не сделал.

Зрители — взрослые и дети, почти не хлопали, кривили лица, переговаривались. Доносились фразы об «утере традиций», «бездарном поколении», «смерти театра» и много других, не менее уничижительных.

Когда зал опустел и двери были заперты, актёры пили чай в часовой. Понуро смотрели в чашки с нарисованными на них детскими игрушками, деревянными птицами и синими бабочками, ели овсяное печенье, роняя крошки и вяло смахивая их с одежды.

Напряжение в электрической сети скакало, лампочки светили, вздрагивая и мерцая.

Альберт выглядел побледневшим и усталым.

— Что за кислые лица? Ну-ка, не унывать! — подбодрил он детей. — Для премьеры неплохо. Дальше будет только лучше.

— Да уж куда лучше-то?… — вяло отозвался Мыш.

— И тем не менее, бодрее!..

Ветка оборвала его:

— А где Гном? — поинтересовалась она. — Он что, так и остался в печи?

— Точно. Сгорел на работе, — пошутил Альберт.

— Нет, я серьёзно.

— Ушёл домой. Из печи и дерева есть ход. Так что не стоит ждать его после спектаклей.

— Кстати, о Гноме, — вспомнил Мыш. — Скажи, зачем он, когда загадывал загадки, прятался за декорациями?

— Вот-вот, — поддержала его Ветка. — Это что, такой дурацкий театральный прикол? Разводка для молодых актёров? Он поиздеваться хотел?

— Прятался за декорациями? — Альберт как-то странно посмотрел на неё.

— Да. И говорил еле слышно, будто стоял метров за сто от нас.

Режиссёр перевёл взгляд на Мыша.

— Да, — поддержал девочку тот. — Именно так всё и было.

Альберт покачал головой.

— Я ничего такого не видел. Гном всё время был на сцене рядом с вами.

— Но он уходил за декорации!

— Я был рядом, за кулисами, наблюдал и ничего такого не видел.

— Он исчез, убежал… — стоял на своём Мыш. — И кричал, как будто издалека…

— Ты нас за идиотов держишь, Альберт? — закипая, спросила Ветка. — Или мы, по-твоему, врём?

— Спокойней, друзья мои, спокойней. Я говорю только о том, что видел собственными глазами, не более.

— Ещё птица на сцену вылетала! Трясогузка… Как раз когда Гном ушёл.

— Я не заметил никакой трясогузки. Да и зрители тоже. Уверен, вылети на сцену птица, в зале стоял бы такой гомон, что вы бы себя не услышали.

— Но она порхала и чирикала!

Режиссёр покачал головой.

— Простите, но ни я, ни зрители не видели ничего подобного. Ни птички, ни кошки, ни рыбки. Никакой живности.

— Это да, — согласился Мыш, признавая бесплодность беседы. — Сегодня на сцене было мало живого.

На следующем спектакле история с уходом Гнома повторилась. Он опять убежал за декорации и загадывал загадки оттуда, словно бы уходя всё дальше и дальше. Хохотал и просил подойти поближе. Обратно пришёл с сухим репейником на коленке.

И на следующем представлении было то же самое. И на следующем…

Народу раз от разу ходило всё меньше. Во время пятого спектакля зал почти пустовал.

Мыш

(колыбельное стихотворение, написанное во время бессонницы)

Была б моя воля,

Поселил бы в пианино мышь.

Спит — молчит,

Бегает — звучит.

Каждый шаг — звук.

Три — аккорд.

Прыгаешь, машешь хвостом,

Минор, мажор.

Задел струну усом,

Не слышит никто.

Но звук есть.

Здесь, вот.

«Жила одна мышь в пианино…»

Прекрасное начало для сказки.

Ждём продолжения

И закрываем глазки.