Игра на вылет

Игорь Кохановский, 2020

Игорь Кохановский – человек в своём роде легендарный. Родившись в Магадане, где его отец «морячок, делавший революцию» работал одно время в системе «Дальстроя», он вырос в Москве. В школьные годы играл в хоккей, тренируясь у знаменитого спортсмена Анатолия Тарасова; сидел за одной партой и дружил с Владимиром Высоцким, которого научил играть на гитаре и который посвятил ему 5 своих песен (самая известная – «Мой друг уехал в Магадан»); закончил МИСИ и работал прорабом – строил московский микрорайон Химки-Ховрино; сменив профессию инженера на журналиста, четыре года работал в газете «Магаданский комсомолец»; прославился как автор множества песен, исполненных и исполняемых звёздами советской и российской эстрады… Биография его так полна событий, что о ней невозможно поведать ни в коротенькой аннотации, ни даже в объёмном очерке… Но, кажется, Кохановский – один из тех, кто «от жизни никогда не устаёт»: чувства его живы, реакции на происходящее по-юношески свежи и непринуждённы. Его лирика с семидесятых годов до нынешнего времени являет пример непосредственности, естественности, даже разговорности, но за её простой и бытовой интонацией – огромный опыт и высокая культура стиха. Кохановский – один из славной плеяды московских городских лириков-семидесятников, с годами становящийся всё откровеннее, яснее и милосерднее. Такого собеседника сегодняшнему читателю остро не хватает. Поэмы Игоря Кохановского – отличный пример сопротивления казёнщине, пошлости, зверству; в них есть благородство, открытость, прицельная точность слова. Именно об этом свидетельствуют 15 поэм, вошедших в данный сборник.

Лилит XXI века

© «Пробел-2000», 2020

© Кохановский И.В., 2020

Наша связь

И.Л.

С вашим уходом из жизни

мне вспомнилась вдруг вся жизнь

в интимных сюжетах капризных,

таивших судьбы сюрприз.

Когда оглянёшься строго

на чувств промелькнувших разброс,

то видишь, что так немного

влюблённостей в прошлом сбылось.

Разовые интрижки,

как говорится, не в счёт,

ходок таких делишки

чувства не знали улёт…

Когда-то в юные годы

влюблённость была — мой код,

и этого кода аккорды

озвучивали полёт

юности, что парила

на крыльях, лёгких, как пух,

его потом память хранила,

внеся в греховный гроссбух.

Сегодня, листая страницы

гроссбуха безумства дней,

я, как сейчас, вижу лица

одно другого милей.

Я только в красавиц влюблялся,

всем прочим их предпочтя,

вкус флирта вкушая, как яства

вкушает уже не дитя.

Но почему-то влюблённость

вдруг таяла без следа

и уходила в ту область,

где новых встреч череда

звала в неизвестность страсти,

где близости новизна,

забыв про интрижек напасти,

шаманила, как весна.

Впервые меня влюблённость

накрыла, как моря волна,

даруя чувств окрылённость

и жаркие ночи без сна…

…У нас было целое лето,

и море, и Макопсе,

где наши два силуэта

сливались в соитья красе.

И вдруг разбежались под осень,

умытую грустью дождей…

Краса разбивалась оземь

обыденностью ночей…

А ведь, признаюсь честно,

знал, как озноб на ветру, —

если не будем мы вместе,

я тут же сразу умру.

Но всё обернулось лажей,

надоевшей душе моей…

Похожее не однажды

мне встретится в промельках дней…

…Потом был марьяж марокканки…

Друзья называли так

тебя за твой нрав хулиганки,

за смуглость и резкость до драк.

Давнишние печали…

Я был той ночью с другой,

но ты появилась случайно,

устроив мне мордобой.

Разодрала мне в клочья

свитер крутой фирмы́ …

После той памятной ночи,

конечно, расстались мы.

…Потом была прелесть-татарка,

взбалмошная, как бес,

яркая самка-дикарка,

до жути любившая секс.

Она была супермоделью.

В американском турне

престиж наш всего за неделю

поднялся с ней, как на волне.

В журнале «Америка» вскоре

был снимок: показ наших мод,

и к ней, как к богине в фаворе,

зевак сброд ликующий льнёт…

…Потом была фея степенства,

и в письмах на Колыму

она рисовала портрет свой —

девица грустит в терему.

И этой художницы милой

в письмах ко мне в Магадан

рисованный облик унылый

скрашивал те года.

…Потом в Магадане холодном

возникла из жарких Сочей

нравом капризным и гордым

женщина жадных ночей.

Но непонятная тайна

возникла на месте пустом

пропастью провинциальной —

несовпаденьем во всём.

…Потом появилась, как чудо,

как пламя не из искры,

и просто невесть откуда

милейшее диво Москвы,

похожая на Одри Хепбёрн,

и флирты ушли в запас,

и с ней свой последний номер

отыграл разбитной ловелас…

Теперь это всё далёко.

Влюблённостей череда

кажется шуткой рока,

коварною, как всегда.

Коварство в её мимолётности

и в краткости колдовства,

подсказанного влюблённости

взбрыками естества.

И всё же из нынешней дали,

как прошлое ни назови,

оно как само оправданье

безумств молодой крови.

Конечно, таким безумствам

недолгие дни суждены,

с извечною ноткой грустной

теперь они словно в тени…

Но всё это померкло разом,

словно сравненья боясь,

пред новой любовной связью —

такой была наша связь.

И прежние все мелодрамы,

раскрасившие мою жизнь,

забылись в момент, когда мы

с вами пересеклись…

Вы были столь утончённы

и столь изящны в любви,

что вмиг стали просто никчёмны

все прежние дивы мои.

Я словно впервые в жизни

нашёл то, что и не искал,

а встретил нежданным сюрпризом,

сразившим меня наповал…

Как будто впервые женщина

от пяток и до ланит

открылась мне сутью вещею,

какой была только Лилит…

Как будто само совершенство

женщиной во плоти

открыло мне тайны блаженства

и горечи впереди…

Вам было всего лишь 20,

мне 39 лет…

Мы стали с вами встречаться…

Шальной нашей связи сюжет

жил сорок четыре года

и не слабел ни на миг,

словно любви природа,

чувств постоянный час пик

нам даровав когда-то,

поддерживала этот час

эмпатией, столь богатой,

что так сближала нас…

То ль мерещится, то ль завещано,

что за всю мою долгую жизнь

у меня была одна женщина,

это вы — рока главный приз…

Все другие когда-то романы —

словно чёрные дыры муры,

словно в молодости своей ранней

был в плену у пустой мишуры.

Только с вами узнал я ту радость,

что окрашивает серость дней

в краски, лёгкие, словно праздность,

и в ярчайшие, как юбилей.

Это вы, моя ненаглядная,

незабвенная счастья мадам

подарили мне…

Жизнь нескладную

свою

брошу к вашим ногам…

Сорок четыре года…

Вы так внезапно ушли

из жизни,

что кода ухода

печальная,

где-то вдали

всё длится, особо ночами,

когда, уняв слёз поток,

меня заточает отчаянье

в свой болевой уголок…

Я плакал почти две недели,

потом слёз иссяк запас,

но жуткое чувство потери

обворожительной вас

меня не отпустит, пожалуй,

и до скончания дней,

и неодолимая жалость

к вам

станет сутью моей…

И неудержимость стона,

что вырвется вдруг из груди,

да слеза навернётся невольно,

ёкнут болью, что не позади,

что и впредь эта боль мне скажет —

такие, как наши, года,

неутолимые жаждой

встреч,

быть могут лишь однажды,

повтор их не мыслим даже,

а память о них — навсегда…

15–16.08.2020