Неоправданная жестокость

Игорь Денисов

Бизнесмен Виктор Истомин считал себя счастливым человеком. У него было все: дом, семья, богатство. Но все изменилось: таинственный враг начал угрожать его семье. В одночасье его жизнь превратилась в кошмар. Кто желает ему смерти? Оказывается, в прошлом семьи Истоминых скрыто множество мрачных тайн… Книга содержит нецензурную брань.

Глава 9

Два часа, в течение которых Истомины принимали гостей с их банальными и неискренними поздравлениями, и такими же неискренними и шаблонными фразами благодарили за подарки, тянулись для Виктора мучительно медленно, как в аду, где нет времени.

Снова, как и на открытии нового магазина, он был вынужден стоять рядом с женой в центре всеобщего внимания. Вдобавок нужно было улыбаться, и к тому времени, когда сели за стол, у Виктора от напряжения свело челюсти и онемели губы.

И, конечно же, на протяжении всех двух часов ему хотелось в туалет — и желание это время от времени становилось нестерпимым оттого, что отлучиться нельзя было ни на минуту.

Истомины стояли в центре гостиной, гости подходили к ним по очереди парами. Рукопожатия, обмен лживыми любезностями, подарки в ярких упаковках (когда и где что-то хорошее было в яркой упаковке?), поцелуи и объятия. Гости блуждали по дому или саду, цепкие, хищные взгляды скользили по мебели, коврам, кустам и деревьям; вполголоса или шепотом гости отпускали самые язвительные замечания по поводу внешнего вида, манер, характера и ума Истоминых, а также критиковали весьма безжалостно интерьер особняка. Другие прикидывали, сколько стоит платье Светланы, обитый кожей диван в гостиной и особняк в целом. Третьих живо интересовала карьера Виктора. Четвертым — в их числе Маша — до смерти хотелось узнать, есть ли у него, кроме жены, другие женщины, и сколько их, и что он с ними проделывает и как хорошо, а главное — сколько денег потратил на цветы, рестораны и прочая.

Бедные Ваня и Даша стояли рядом с родителями; то и дело девочка дергала мать за платье и жалобным голосом просилась в туалет — можно было подумать, что она сейчас умрет. Светлана шикала и всякий раз обещала, что сейчас сводит дочку в уборную. Исполнила она свое обещание только по окончании приема.

Ваня переносил свои мучения с выдержкой, которой позавидовал бы античный стоик. Стоял рядом с отцом в черном костюмчике, в белой рубашке и с красным бантом на шее, прижимая к груди букетик незабудок, и с испугом смотрел на гостей. Те, поздравляя Светлану, громко орали, стараясь перекричать друг друга и музыку. Женщинам непременно надо было расцеловать Светлану в обе щеки, и они лезли к виновнице торжества, бессознательно отпихивая мальчика в сторону. Вне всяких сомнений, их визгливые крики восторга казались Ване оглушающими, тяжелый запах духов бил в ноздри не хуже лошадиного навоза, а стук каблуков казался грохотом солдатских сапог по деревянному настилу.

Наконец, сели за стол. Ваню, Дашу и других детей, которых родители приволокли на свой праздник, чтобы беспокойство за них не мешало веселиться, отправили в детскую, где им накрыли сладкий стол. Взрослые расселись за длинным столом в саду. Все жрали и пили, поднимали тосты. Как и на свадьбе, кричали «Горько». Истомины вставали, и под аплодисменты Виктор целовал жену, возвращаясь на восемь лет назад. На публике поцелуи казались непривычно сладкими, особенно после третьей рюмки брусничной настойки. Светлана захмелела — от спиртного, поцелуев, всеобщего внимания и разгоревшихся с прежней силой стародавних чувств, — и была прелестна, как только может быть прелестной подвыпившая женщина.

Гости время от времени отлучались в уборную, где их несло самым неприглядным образом.

В половину пятого начались танцульки. Виктор не отказывался. Танцевал он не ахти, но Светлана этого мило не замечала.

К пяти гости так опьянели, что и комары на них не садились.

В шесть столы убрали, к особняку Тихомировых съехались такси. К половине седьмого всех гостей развезли по домам. Истомины отвезли детей домой и сдали на поруки молоденькой няне, которую все не собрались уволить к чертовой матери. В семь уже сидели за столиком в ресторане.

— Ну? — Виктор с улыбкой поднял бокал красного вина. — За нас?

Бокалы столкнулись. Хрусталь тонко прозвенел.

Пригубив вино, Виктор достал из кармана пиджака маленькую шкатулку малинового цвета. Поставил на стол перед женой.

— Взгляни, — сказал он, потирая вспотевшие ладони.

— Ой, что это? — Светлана открыла шкатулку. Внутри блестело золотое колечко с голубоватым камнем.

Виктор с волнением смотрел на жену. Она подняла глаза, и в них блестели слезы.

— Боже, дорогой, как мило…

— Тебе нравится?

— Конечно.

Он с облегчением выдохнул. Кольцо стоило целое состояние.

— Давай, я помогу. — Он встал и надел кольцо на безымянный палец ее правой руки.

Светлана повертела рукой, растопырив пальцы. Голубой берилл сверкал и переливался в театральном свете свисающих с потолка, подобно огромным белым виноградинам, старинных люстр.

Светлана подняла голову, через плечо глядя на Виктора с нежной улыбкой.

Он наклонился и поцеловал жену в уголок рта. Снова занял свое место напротив.

Подоспевший официант, очень изящно державший поднос на отставленной руке, расставил на столе тарелки с равиоли, спагетти, лазаньей и две бутылки красного вина «с юга Италии». Пока он с помощью штопора откупоривал бутылку, Светлана смотрела на его ухоженные руки.

Когда официант изящно ускользнул, Светлана, склонившись над столом, прошептала:

— Видел его ногти?

Виктор кивнул.

Ногти у официанта были подстрижены ровными полукругами и блистали маникюром, на тонких пальцах сверкали золотые кольца.

— У него в носу все волоски выщипаны!

— Ну, так это хорошо. — Виктор положил на колени салфетку. — Геи умеют обслуживать.

Виктор взял бокал, до краев наполненный рубиновой жидкостью. Открыл рот, чтобы сказать: «Ну? За любовь?». Поднял глаза.

Приготовленные слова застряли у него в горле. Светлана поверх его плеча округлившимися глазами смотрела на кого-то за его спиной.

Виктор поставил бокал.

— Что с тобой?

Она прошептала:

— Медленно обернись и посмотри вон на того мужика, он сидит за столиком в углу, справа от двери.

Виктор, обернувшись, скользнул равнодушным взглядом по залу, как бы желая взглянуть на музыкантов.

Повернувшись к жене, он спросил:

— Что с ним не так?

— Он уже десять минут смотрит на тебя. По-моему, он тебя знает. И не очень любит.

— Он меня совсем не любит, поверь, — с улыбкой ответил Виктор, стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее. — Это Литвинов.

— Литвинов? Раньше я его в «Венеции» не видела.

— Я тоже. Он ведет дела в Твери. В Демьяновске раньше никогда не был.

Светлана, бросив за плечо Виктору осторожный взгляд, с волнением сказала:

— Витя, я знаю, зачем он приехал. Он хочет испортить нам праздник!

— Не сходи с ума. Просто не обращай на него внимания.

— Поздно. Он идет сюда.

Виктор, мысленно чертыхнувшись, бросил на стол салфетку.

— Витя, не надо…

Он встал, одергивая пиджак, и с суровым лицом повернулся к приближавшемуся Литвинову.

Тот с широкой улыбкой прошел мимо Виктора, будто совершенно не заметив его. У себя за спиной Виктор услышал:

— Добрый вечер, Светлана Павловна. Прекрасно выглядите. Я давно мечтал с вами познакомиться.

Виктор обернулся. Светлана, откинувшись на спинку стула и чуть склонив голову, с бесстрастной улыбкой смотрела на Литвинова.

— Со мной? — переспросила она, презрительно щурясь. — И с моим мужем, наверное?

— Нет. — Литвинов с откровенным удовольствием оглядывая ее тело под платьем. — С вашим мужем мы уже знакомы.

Он посмотрел Виктору в глаза.

Он взял руку Светланы и поцеловал ее.

Выпрямившись, Литвинов удержал ее руку, явно наслаждаясь тем, что ставит Виктора в неловкое положение.

— Красивый камушек, — лениво, сквозь зубы бросил он. — Муж подарил?

— Конечно. — Светлана высвободила руку. С той же застывшей улыбкой взглянула на мужа, который с каменным лицом сверлил Литвинова мрачным взглядом. — Витя, что ты стоишь? Сядь и налей гостю вина.

— Виктор на меня обиделся. Я ведь с ним не поздоровался.

— Очень невежливо с вашей стороны.

— Он должен понимать, что его прелестная жена намного интереснее его самого.

— Я люблю своего мужа. Он подарил мне чудесное кольцо.

— Только очень дешевое. Я могу подарить вам десять таких колец. Нет, дороже. Я могу осыпать вас золотом.

— И поддельными китайскими игрушками, — сказал Виктор. — Ты будешь в восторге.

Литвинов сел за столик.

— Выпейте вина, — сказала Светлана, глазами показывая Виктору: «Сядь». Он сел, с угрюмым видом глядя на грузного мужчину.

Грузный мужчина налил себе вина.

Задрав голову, Литвинов опрокинул в себя бокал.

— Вода, — сказал он, взял вилку, наколол на нее равиоли и отправил в рот. Он молча пережевывал пищу, с веселым и жестоким выражением глядя на Светлану. Ее взгляд выражал презрение и крайнюю степень отвращения.

Виктор же, внутренне корчась от бессильной злости, сидел с бесстрастным лицом. Почему-то он не мог оторвать глаз от жующего рта Литвинова, торчавшего в самом центре трехдневной щетины. Рот был жадный, хищный. Виктору вдруг пришло в голову, что Литвинов наверняка целует женщину грубо и слюняво, с громким причмокиванием; что ему нравится оставлять засосы на ее груди и ягодицах, как тавро на лошади.

Он опустил взгляд на его волосатые лапищи с толстыми, украшенными перстнями пальцами. Лапищи эти и особенно пальцы (с ухоженными и ровно подстриженными, как у гея-официанта, розовыми ногтями) выдавали грубость натуры, тупость и нежную любовь к самому себе.

Прожевав пищу, Литвинов снова обратился к Светлане, будто Виктора за столиком и не существовало:

— Я в обиде на вашего мужа.

— А что такое?

— Я сделал ему хорошее предложение. Дельное предложение. Но Витя отказался. Считает себя высоконравственным человеком. Я слышал, он и в церковь ходит грешки замаливать. Какие грешки могут быть у этого дурачка с лицом сушеной воблы? Ему, видите ли, неприятно иметь дело с человеком вроде меня. Разве это не оскорбление?

— Оскорбление, — кивнула Светлана. Теперь она говорила с Литвиновым тоном мудрой мамочки, успокаивающей нерадивого сына. — Кстати, вы меня тоже обидели.

— Да? Это хорошо. Я ведь и хотел вас обидеть. А как я вас обидел?

— Вы знаете, как меня зовут. А себя не назвали.

— Послушайте. — В голосе Литвинова появились нотки раздражения. — Что вам мое имя? Вы знаете, кто я такой. Наверняка ваш муженек жаловался на меня, как маленький мальчик, что я плохо веду бизнес и обманываю людей.

— Нет, он говорил, что вы бандит и убийца.

Ухмылка Литвинова стала еще шире, а взгляд — жестче.

— Виктор мне льстит. Я рад. Значит, он боится меня даже больше, чем я надеялся. Я, кстати говоря, тоже в церковь хожу. И дети у меня крещеные. Странно, да? Мы с Виктором — одной веры. И никому это не кажется странным.

Он покосился на Виктора. Тот, нахмурившись, бесцветным тоном сказал:

— Бог всех примет.

— Да. Людей с бабками он принимает особенно охотно.

— Всех, — повторил Виктор.

— На днях я думаю зайти в твою церквуху. Меня, надеюсь, не выгонят?

Виктор промолчал.

— Только боюсь, ты побрезгуешь зайти туда после меня. Забавная штука выйдет, да? Я выживу Виктора Истомина из собственной церкви!

— Вы за этим к нам и приехали? — спросила Светлана.

— Он приехал, чтобы отомстить, — сказал Виктор. — Не мог же я думать, что так легко отделаюсь. Дмитрий Васильевич знал, что у нас сегодня годовщина. И нарочно пришел сюда, именно сейчас, чтобы испортить мне праздник.

Литвинов удивленно взглянул на него.

— Дурак, правда? — Он подмигнул Светлане. — Думает, что его сраный бизнес так важен для меня, что я вот так все брошу и сорвусь в вашу деревню!

— Ясно, — сказала Светлана. — Сейчас вы скажете, что оказались здесь случайно.

— Нет, не случайно. Солидный человек вроде меня не тратит время попусту. Я приехал ради вас.

— Очень зря. Вы мне отвратительны. Я боюсь только, что мой муж сейчас даст вам в морду.

— Я уверяю вас, он этого не сделает. Не станет же Виктор устраивать скандал на людях, да еще в день годовщины собственной свадьбы! Он же благородный человек. Просто беда с этими благородными людьми! Так они боятся поступить некрасиво. Думают, их за это осудят. Потому что считают людей такими же благородными, как они сами. А правда в том, что люди — подавляющее большинство людей — мелкие, подлые, трусливые уродцы. И такие люди, как я, вызывают у них восхищение, потому что многого добиваются. То, что делаю я, в глубине души мечтает сделать каждый. И за это им простят самую ужасную гнусность. А Виктор Истомин — это все, чем люди не хотят быть. Ваш муж, я уверен, даже вам кажется смешным и жалким идиотиком, а больше всего — я точно знаю — вас смешит и бесит его благородство!

— Нисколько, — ответила Светлана. Она, впрочем, уже не улыбалась. — Говорите, чего вам надо, и проваливайте. Я устала от вас.

— Я же уже говорил. Мне нужны вы.

Литвинов попытался накрыть ее руку своей лапищей. Светлана убрала руку под стол.

— Да на что я вам сдалась? Что, кроме меня, баб нет? К тому же я, как вы сами знаете, замужем.

— Не говорите ерунды, — тихо сказал Литвинов, гипнотизируя ее взглядом, как змея. — Вы не любите мужа. Этого дурака любить невозможно. Вы отдаетесь ему с отвращением, а по ночам плачете в подушку, вспоминая своего любимого Сережу Емельяненко.

— Что? — Светлана побледнела, с видимым усилием сохраняя самообладание. — Откуда вы про него знаете?

— От верблюда. Емельяненко был настоящим мужиком, верно? Я знаю, вы до сих пор о нем мечтаете. Он вас бросил, и вам было очень больно. Но по первому его зову вы побежите в его объятия. Ну, а я тот же Емельяненко, только лучше.

— Замолчите! — Светлана вскочила. Щеки ее пылали.

Виктор встал, взял Литвинова под локоть.

— Выйдем, поговорим, — глухим голосом сказал он.

Литвинов поднялся, лицо его выражало насмешливое удивление. Верхняя толстая губа поднялась, обнажив передние зубы.

— На улице, — сказал Виктор.

— Почему не здесь? — спросил Литвинов. Повернулся к Светлане. — Смешной человек! Не хочет драться на людях. Даму защищает, а о приличиях все же думает. Нет, на улицу мы не пойдем. Там ждут мои люди. Тронешь меня — еще, не дай бог, прострелят тебе башку. Пойдем в сортир разбираться.

Светлана с тревожной досадой смотрела, как они уходят в направлении мужского туалета — Литвинов уверенной и довольной походкой, Виктор — угрюмо сгорбившись, вовсе не желая драки, решаясь на нее лишь из соображений чести.

Она без сил опустилась на стул, налила в бокал вина, выпила. Наколола на вилку равиоли, бессознательно подражая Литвинову. Подперев голову рукой, женщина жевала и тоскливо смотрела на стол перед собой.

Прошло десять минут, и Светлана всерьез забеспокоилась.

«Если через пять минут не выйдут, скажу охранникам, чтобы их растащили».

Занятая своими мыслями, она не замечала мужчину лет тридцати пяти в потертом сером пиджаке. Он сидел за столиком неподалеку. Волосы его уже тронула седина.

Он уже несколько минут смотрел на нее.

Нежным и восхищенным взглядом.

Через дорогу от «Венеции» напротив панорамного окна стоял микроавтобус. Правое стекло было опущено. Сидящий в кабине юноша-фотограф, прищурив один глаз, смотрел в объектив «Эпсона».

Когда Литвинов подошел к столику Истоминых, прошептал:

— Вот Он.

Девица с крючковатым носом сидела рядом, просматривая на дисплее мобильника картинки из серии «Лакомые кусочки». Мускулистые мужские торсы, спины и ягодицы быстро-быстро сменяли друг друга.

В кабине грохотала музыка. Павел Воля нудным голосом повторял: «Непременно, непременно, непременно все будет ОФИГЕННО… Непременно, непременно, непременно все будет ОФИГЕННО…».

Через затемненное стекло юноша видел мощную спину и затылок Литвинова. Спустя секунду Литвинов повернулся к Светлане, и в окне показался его профиль. Палец юноши лег на кнопку.

— Попался, голубчик, — прошептал юноша. Он тяжело дышал.

— Смотри, какая попа, — сказала девица. — Так и хочется погладить. Зачем мне мужик, когда у меня есть такая?

Юноша, матернувшись, выключил музыку. Повернулся к напарнице.

— Что? — Увидев картинку у нее на дисплее, брезгливо поморщился. — Ужас. Давно ты себе эту хуйню подключила?

— Вчера. Бабки жрет — о… ть можно.

— Он у нас на крючке.

— Щелкнул Его?

— Да. Это мужик, который вышел полчаса назад вон из той тачки.

Девица, вытянув шею, поверх плеча юноши взглянула на «вольво» в соседнем ряду. Рядом курили двое коротко стриженых мужчин в кожаных куртках. В салоне сидел еще один.

— Что-то больно крутой мужик для нашего Заказчика. Такой урод и профессионального киллера нанять может.

— Крутому мужику и профессиональный киллер не нужен, — раздраженно отозвался юноша. — Крутой сам грохнет и не моргнет. А этот придурок, сразу видно, только вы… тся. С Истоминым даже не базарит, сразу на бабу кинулся.

— Так это ясно. Емельяненко нам сразу сказал: баба — Его основная цель. Опасность больше ей грозит.

Юноша удивленно взглянул на девицу.

— Да? Когда это Емельяненко такое говорил?

Девица нахмурилась.

— Вчера. Скинул SMS на мобилу. Разве тебе он не велел за Истоминой в оба глаза смотреть?

— Не велел, а мы договорились. Это во-первых. Во-вторых, лично мне… не велено, а сказано, чтобы телку Виктора по-любому в живых оставить и тепленькой, прямо из духовки, Заказчику приволочь за волосы.

— Урод этот Емельяненко. — Девица сунула мобильник в карман джинсов. — Головы нам дурит. Что же у них за игра такая, а?

Конец ознакомительного фрагмента.