Гиперпанк Безза… Книга первая

Игорь Анатольевич Сотников, 2021

Встреча в кафе приводит к неожиданным последствиям для обеих сторон встречи. Один из собеседников умирает на месте, второй участник встречи оказывается в ином мире. И с этим придётся разобраться.

Глава 4

Ли-без, рассказчик и Репер Суффикс, его слушатель.

— Вот точно не поверишь, что со мной вчера случилось и кого я вчера встретил! — С таким захватывающим всё вокруг воодушевлением, даже и не произнёс, а исторг из себя один с двух сидящих за столом с наставленными на нём блюдами и напитками людей, явно взявший на себя роль рассказчика, и судя по замершему в онемении лицу его визави, то это им было сделано неожиданно и без спроса со стороны его теперь невольного слушателя этой его захватывающей дух истории, что можно было запросто на себя горячий напиток из чашки пролить или же как менее горячий вариант, поперхнуться своими слюнями, выработанными организмом для обработки насущной пищи перед собой на столе, а тут тебя вдруг захотели накормить, только по мнению рассказчика, то что надо историей.

Где рассказчик к тому же как-то уж удивительно для своего невольного слушателя подошёл к изложению ему этой своей истории, отчего-то решив, что его собеседник отлично его знает, и главное, он уверен в том, что он в курсе того, что его, человека, если честно, ничему не удивляющегося, может так поразить, что он может и удивиться. И при этом рассказчик настаивает ещё и на том, что и он отлично знает своего слушателя, с кем они между тем только сейчас в первые встретились в этой закусочной на ходу, и значит, может рассчитывать на его понимание себя. В общем, рассказчик, кого перебить дело совершенно невозможное, как только он со своим новым знакомым заняли свои места за столом, чтобы прикрываясь своей обеденной занятостью переговорить об одном деле, крайне интересующем одну сторону этой встречи, то рассказчик в один миг подскочил со своего места, как будто он там наткнулся на что-то такое, что людям на месте усидеть не даёт, и давай озаряться вот этими памятливыми воспоминаниями и откровениями.

— И я сам бы никогда не поверил, если бы своими глазами это не увидел. — Рассказчик энергично и эмоционально продолжил очень громко (в небольшом зале этой забегаловки даже начали оглядываться в их сторону, чтобы понять, кого им нужно пугаться) передавать подробности того, что должно сейчас быть озвучено. Где он, уперевшись руками в стол и выкатив глаза на самый перед своих орбит, весь этот фокус своего взгляда принялся упирать в сторону своего собеседника, застывшего в одном положении и боящегося сейчас пошевелиться по причине своего опасения за глаза рассказчика — так неуравновешенно они находились на границах своих пределов выката.

— И знаешь, кого я встретил?! — задаётся со своей интригой и тайной вопросом рассказчик. И совсем не вдруг, а его слушатель, хоть и был сперва озадачен этим его всплеском откровений, всё-таки как человек имевший немалый опыт в такого рода делах, со вспышками желания демонстрации своего интеллекта вот таких мало знакомых людей, имея в себе привычку больше слушать, чем говорить, мог предположить по какому пути пойдёт дальше его рассказчик. И как им и ожидалось, рассказчик выбрал для себя путь усиления эмоционального накала в преамбуле своей дальнейшей истории. Вот только его слушатель никак понять не может, откуда в голове рассказчика появились все эти мысли о его отличном знании всех тех, кого рассказчик может встретить и этой встречей удивиться до такого своего предела, что он об этом не может не поделиться с ним, в первый раз встреченным человеком.

Но эти затруднения своего понимания, судя по всему, нисколько не волнуют рассказчика. Где он уже распалился в лице и готов обрушить на своего слушателя такую грандиозную новость, что он, как минимум, если только он, конечно, сердцем не чёрств и не глух к человеческим страстям, в дыхании собьётся и как бы хотелось рассказчику, во всём его поддержит. И вот настаёт тот самый кульминационный момент, когда рассказчик раскроет тайну той личности, которую он вчера встретил, а встретить никак не должен был по каким-то там своим расчётам, и оттого он вначале своим глазам не поверил. И после этого открытия жизнь слушателя разобьётся на две неравноценные части — до этого момента истины, с раскрытием имени того, кого вчера встретил рассказчик, и после этого знакового события, после чего он жить не сможет по-прежнему.

И, наверное, оттого слушатель так неуверенно в лице выглядит, явно не понимая и не догадываясь о том, чем он всё это заслужил. А перебивать своего собеседника он не решается, вон тот как воодушевлённо выглядит и с него своего взгляда не сводит, чтобы не пропустить мимо себя ни единого в нём лицевого сомнения, как реакцию на его оглушающую и его тоже сознание новость.

И вот рассказчик набирает в себя побольше воздуха, чтобы грудь распёрло от вдохновения посильней, и чтобы слова из него выносились с максимальным ускорением и силой, и обрушивает всё это на своего визави.

— А встретил я свою бывшую. — Здесь следует впечатлительная, с придыханием рассказчика пауза. — И совсем не одну. А с каким-то мерзким типом подлейшей наружности под ручку. — Делает громогласное заявление рассказчик, дополнительным выкатом своих глаз и тембральной интонацией голоса подчёркивая не тривиальность и категоричность этого события. И как понимается его слушателем, то он должен до основания в себе (начав ёрзать) прочувствовать важность этого невероятного для рассказчика события. А иначе он сделает насчёт него самые предвзятые выводы, и то дело, ради которого они здесь встретились, не получит для себя никаких продолжений и перспектив. И слушатель вынужден сделать вид, что он понимает всю важность момента связанного с этой его встречей со своей бывшей, вот только он её не знает нисколько, и оттого не может полностью прочувствовать эту, так его взволновавшую ситуацию.

А рассказчик, как оказывается, не всегда спешит делать скоропалительные выводы насчёт первых встречных людей, и он принимает в расчёт далёкость своего собеседника от всего того, что его связывает со своей бывшей. Кого его глаза ещё бы сто лет не видели, и не стали шибко за это переживать. А раз она надумала ему встретиться и попасть на глаза, нисколько не скрывая при этом своих новых обстоятельств жизни и намерений, предаваться тому, к чему всегда имела склонность и желание ему во всём идти наперекор, то рассказчик, чьё имя уже давно пора назвать — Лик-без (с чем это имя связано, то скорей всего, с предпосылками его так называть), как человек не всегда хладнокровный и себя не могущий сдержать, когда видит всякую несправедливость и злоумышление, особенно в том случае, когда это направлено в его сторону, не может сдержать в себе дрожь сердца, заскрипев в зубах.

Правда, сейчас, по прошествии суток, у Лик-беза видимо уже всё отскрипелось в зубах и он уже более хладнокровно, без зубовного скрежета посмотрел на вчерашнюю ситуацию со встречей со своей бывшей. Хотя у него ещё есть по этому поводу вопросы. И почему-то к своему собеседнику, кого не менее знаково зовут — Репер Суффикс.

— И знаешь, что дальше случилось? — задаёт Реперу вопрос Лик-без, в очередной раз удивляя Репера своей простотой рассуждения насчёт его осведомлённости. И если он изначально знать не знал о том, о чём он собирается сейчас рассказать, то откуда и каким образом он может знать, что дальше будет. Только если Лик-без тут не упирает на его умение делать логические выводы. Но это навряд ли, решительно думается Репером, что и подтверждается буквально сейчас же Лик-безом.

— А я вдруг и неожиданно для них перед ними остановился, тем самым задержав в них дыхание и вогнав в судорожное напряжение. И когда они уже наверняка подумали: «Ну вот и всё, сейчас скандала уже не избежать», я оглашаю всю округу раскатистым смехом, закатившись им во всё горло. — Делает с ухмылкой на лице заявление Лик-без, глядя на Репера. Но он видел, что тот видит сейчас перед собой не его, а лица его бывшей и её нового знакомого, пришедшего на замену Лик-безу, ошеломлённые этой его выходке с этим раскатом смеха, не поддающейся здравому объяснению.

— И знаешь, что меня подвигло на всё это? — уже как само собой разумеющееся, со стороны Лик-беза звучит следующий вопрос. На который Репер в тот же очередной раз не даёт ответа, чего от него и не ожидалось так-то, и слово берёт Лик-без.

— А я как его увидел, то, учитывая все наши принципиальные разногласия с ней, приведшие к такой концентрации ненависти друг к другу и расставанию, сперва хотел её поставить перед фактом своей опрометчивости поведения и выбора новых спутников жизни. Но тут меня в один момент как будто озарило откровением, где я осознал буквально удивительнейшую для себя вещь, и от моего страдания не осталось и следа. «Она всего-то моё прошлое, а для тебя получается, то настоящее, к которому ты, как к итоговой цели всем собой стремишься», — так и сказал я тогда тому скушному в лице и во всём виде типу. — Со всё той же язвительной ухмылкой сказал Лик-без и добавил. — «И я не знаю, кто и нас на самом деле в проигрыше. Но я оглядываться назад больше не намерен», — говорю я этому типу напоследок, и мимо себя пропуская не сводящий с меня свой взгляд своей бывшей, прямиком эту парочку разбиваю собой и ухожу в свою даль, оставляя за собой разбитые мечты и свою незрелость. — На этом месте Лик-без акцентирует своё внимание на чём-то перед собой на столе, и тем самым заставляет Репера перевести свой взгляд на стол, чтобы понять, что же привлекло его внимание.

И лучше бы Репер, а ещё лучше сам Лик-без, ничего из того, что ему захотело попасть на глаза не отыскал. Но так как такого из принципиальных соображений Лик-беза быть не может, то он отыскал вначале глазами, а затем руками для себя солонку. Взял её в руки, посжимал в руке, глядя на Репера, кто почувствовал в себе тревогу от предполагаемых Лик-безом намерений, и задав опять вопрос: «Проверим работу моего нового кредо?», не дожидаясь от Репера хоть какого-то ответа, резко забрасывает солонку себе за спину и, не сводя своего внимательного и изучающего взгляда с лица Репера, ждёт, что будет дальше.

Ну а Репер застыл в себе, застанный врасплох этой, однозначно провокацией со стороны Лик-беза, так неожиданно специально его выдвинувшего на первый фланг внимания тех людей, кому сейчас быть может по затылку звиздануло солонкой. А учитывая то, что сюда, в это пристанище не только людей голодных, но и тех, кто желает в неприхотливой и местами взбалмошной обстановке побыть самим собой, люди заходят не самого простого качества, а с отдельной позицией на себя и это непритязательное к тебе вокруг, можно предположить, что Репера не слишком обрадует встреча с теми людьми, кого разгорячила эта встреча с солонкой, и кто не без любопытства в себе захочет узнать прежде всего — кому тут жить надоело?

И как все тут люди вокруг, и особенно тот задетый солонкой и оскорблённый до глубины своей души тип, должны понять без рассуждения, то ближе всех к ответу на этот вопрос сидит Репер. Кто всем своим дерзким видом показывает, что ему до такой степени независимо на всё это случившееся с чужой макушкой смотреть, что просто наплевать. И он готов это доказать, на глазах всех разбив голову своему товарищу за столом, на кого он злобно смотрит. Где тот в ответ с той же внимательностью смотрит на Репера, и как понимается Репером, по его лицу предугадывает складывающую ситуацию за своей спиной. А это, между прочим, противоречит его заявленному кредо — двигаться и жить без оглядки назад и на свои поступки. Ведь тогда получается, что он всё-таки собирается учитывать то, что сам натворил.

А Лик-без, видимо, уловил в этом злющем на себя взгляде Репер этот его посыл, да и с насмешкой и не понятно к чему сказал. — В твоих глазах уже отражается твой взгляд, а не мой.

А вот Реперу надоело во всём с ним соглашаться, и он не видит сейчас причины с Лик-безом согласиться. — Только осмысленный. — Делает знаковое уточнение Репер. И что удивительно, то Лик-без соглашается с ним.

— Пожалуй, да. — Говорит Лик-без и выпрямляется в плечах, чтобы с уверенным видом откинуться на спинку стула. И Репер догадывается почему он так вздохнул легко — он посчитал, что опасность миновала и его собирательный (сообразительный, собранный и сообразно ситуации, какой префект синомического права больше подходит к этому месту, то тот и можно тут вставить, подсказывает…) образ ему больше не нужен, чтобы отразить нападение. Что может быть совсем не так, как он посчитал по нейтральности в лице Репера. Кто между тем, хоть и лицом находился к тому, что было за спиной Лик-без, и по рассуждению того же Лик-беза, как бы должен был видеть то, что там происходило, не счёл себя быть обязанным кому-либо, — ни своей природе, ни логике событий, а тем более Лик-безу, — отвечать их ожиданиям на себя, и что посчитал необходимым для себя, то и видел. А именно, всё что было напрямую связанно с Лик-безом.

А что касается всех этих косвенных частностей, которые должны были прийти в движение этим поступком Лик-беза с солонкой, то этот вопрос был передан под юрисдикцию слухового аппарата Репера. А оттуда ничего предупреждающего не поступило, исходя из поступивших данных — ни удара с костным оттенком, ни дребезга разбившихся чашек, ни криков с той стороны не раздалось. А нервный окрик: «Твой кролик написал!», и ни на что к месту и ко времени тут не подходит. Хотя это выразительное и на нарративе собственной дискриминации выяснение чье-то реальности, показалось всем тут интересным. И Репер вслед за Лик-безом на некоторое время впал вслух, чтобы попытаться быть в курсе того, что это там интересно делает, явно ручной кролик, принесённый с собой зооинфлюенсером, чтобы всегда иметь под рукой живой источник вдохновения.

А этот, принесённый и за собой таскаемый куда придётся и не придётся кролик, видно основательно заманался таким к себе пользовательским отношением, да и решил во всём быть альтурне бурбон ашанте к своему автору самости себя, позиционирующего себя ещё как и индиго гуру — этот раббит подставил зад зооинфлюенсера под свои реалии жизни, о которых всё же иногда надо быть в натуре и нужно в знании отталкиваться. Вот и зооинфлюенсер так и настолько волнительно критичен к своему раббиту, что перешёл все грани и границы, как же иначе и без того никак не быть, не жить и быть ближе, деструктировал свой подход к изложению самого себя из значения лайк до канифоле де труа в дизе прогнуфф, и перешёл с языка мон шери на точно не монами. На вот такое вот.

После чего зооинфлюенсер посетовал вербальным способом на то, на что и отчего он не мог отделаться, как бы не хотелось этого быть и не быть, и как можно было понять по скомканным донесениям звуковых волн оттуда, то он, почём не зря чистя внутреннюю природу кролика-раббита: «Биомать!», пытался довести до ума кролика то, что в его мышечной памяти настанет надолго и чтобы больше не было так как было, а могло с успехом и не быть.

И на этом, кажется, всё. Что и позволяет Реперу быть ближе к самому себе и собственным мыслям, отдав которым отчёт или приняв, в общем, кто об этом уже о-го, и вообще знаток этого сальдо, успокаивается. Чем, скорей всего, так же руководствовался и Лик-без, поведя себя так расслаблено.

Репер же со своей стороны откинулся на спинку своего стула, сложил пальцы рук в замок перед собой и из такого положения буквально зафиксировал свой взгляд внимания на Лик-безе, явно чего-то от него ожидающего и не сводящего с него своего взгляда.

Так, в сопровождении этого обоюдного взгляда внимания друг к другу, в котором сквозил изучающий интерес к личности своего визави, с кем пора бы уже познакомиться более основательно и поближе, ими обоими была выдержана небольшая пауза, по окончании которой, где величину этой паузы решил определить Репер, завершив её, Репер, держа в поле зрения своего взгляда Лик-беза, пробормотал себе в нос вопрос:

— И что ты думаешь?

— Что ты сказал? Я не понял. — Со стороны Лик-беза, очень внимательного к Реперу, тут же последовал инерционный вопрос. А Репер ведёт себя совсем не так, как можно было предположить хотя бы исходя из оценки этой стандартной ситуации во время движения к пониманию друг друга незнакомых людей. Где каждая сторона беседы анализирует в свойственной себе манере своего собеседника, пытаясь раскусить на элементы качеств своего визави и для себя понять, стоит ли с ним иметь в дальнейшем дело. Вот и Репер по следам первых высказываний и поступков Лик-беза, задавшись этим вопросом, как бы подводил промежуточные итоги знакомства со своим собеседником, как можно и должно было подумать при первом аналитическом взгляде на него.

Но как скоро только посвящёнными в эти знания лицами выяснится, то всё не совсем так и тут имеет место некоторая скрытая в ухе Репера от посторонних взглядов миниатюрная подробность в виде микронаушника. К кому, в общем, и был обращён этот вопрос в нос Репера. И исходя из этого, хоть и частичного знания, и понимания Репера, можно предположить, что он и не собирался отвечать на обращённый к нему вопрос Лик-беза. И Репер только с новым вниманием к Лик-безу на него посмотрел, да и со словами: «Я сейчас», начал подниматься со своего места.

Что вернуло Лик-беза в прежнее положение за столом — со своим приближением к столу, куда он сдвинулся из своего прежнего положения, чтобы поинтересоваться у Репера о том, куда это он собрался.

— Ты куда? — с нотками не безразличия задался вопросом Лик-без.

— За солонкой. — Уже с высоты своего подъёма на ноги, кидает этот ответ Лик-безу Репер, кивая головой в какую-то неопределённую сторону. Здесь он задерживает свой взгляд на Лик-безе и делает знаковое уточнение. — Для себя. — И на этом всё, он оставляет Лик-беза наедине с собой и своим раздумыванием над этими его многообещающими словами.

— Интересно, насколько у него хватит терпения, чтобы обернуться назад и посмотреть куда залетела солонка. — Задался новым вопросом-рассуждением Репер, идя размеренным шагом по не такому уж и малому залу кафе, с изжившим в прошлое это своё название стремительным движением в неизведанное нынешнего прогрессивного времени, а если ещё более ближе к реальности, то стремлением пользователей данным им для своего позиционирования времени (основным элементом элементарной жизни), не опоздать и не оказаться за бортом своей актуальности, этим инструментом измерения и отмера качественности жизни и её привлекательности. Где нет ни у кого времени на раздумывание и додумывание подтекста обозначений пользовательских продуктов и вещей, а всем подавай в том же обозначении комплекса (это слово несёт в себе двойное значение) мероприятий по оказанию услуг пищевого блока, функциональную прямоту и доступность его понимания. Что как раз и отражается в его обиходном названии «забегаловка».

А то, что на дверях этой забегаловки ещё не стёрта временем вывеска «кафе», то это только отражает отсталую позицию хозяев этого заведения, живущих прошлым, а может от того эта вывеска ещё встречает посетителей этого заведения, что она слишком высоко над дверьми подвешена, и рука прогресса до неё всё никак не может дотянуться, чтобы сорвать её и растоптать этот рудимент прошлого.

Но всё это сейчас не столь важно, особенно для Репера, кто так интересно общается с самим собой только на первый взгляд, когда люди смыслящие и подкованные в вопросах технического обустройства и сопровождения жизни продвинутого современника прогресса, основы и обоснования этой жизни и его необходимости именно в таком качестве, имеют на этот счёт вполне обоснованное, иного характера мнение и объяснение следующего толка. — Рекомендуемый нам для своего изучения человек с именем Репер, о ком ещё мало предоставлено информации, чтобы о нём и его качественной составляющей делать какие-либо выводы, пользуется услугами надо-консультанта по конфликтным вопросам Аэлиты. Программы юридического и консультативного сопровождения пользователя по всем его конфликтным жизненным ситуациям.

«Её мобильность, стабильность и чёткость сигнала и оперативность в деле извлечения из хранилищ памяти всей необходимой для вас информации, не даст противоположной стороне конфликта времени стереть вас из памяти времён и актуальности своего значения», — так звучал слоган продвижения этого продукта поддержки пользователя.

— Структурный анализ клиента, — звучит голос Аэлиты из микронаушника, прямо уходя в сознание Репера, — при соблюдении нескольких условий, даёт расчётное время — пять минут.

— И что это за условия? — с насмешкой спрашивает Репер.

— Я вас поняла. — Даёт ответ Аэлита, и на основе полученного от Репера сигнала не быть букой, как он своё ироничное настроение обозначал в общении с Аэлитой, перестроившись под настроение Репера, сообразно этому его ироническому настрою и выдала свой ответ. — Сперва шея Лик-беза выразит сожаление ему за то, что он такой дикобраз и упрямец, что не хочет её расслабить по причине каких-то там принципиальных соображений — моё кредо этого мне не позволяет сделать. А она, между прочим, всё это время находится в напряжении и сдерживании себя от того, чтобы не повернуться назад и посмотреть, что же там на самом деле случилось. А там точно что-то такое знаковое случилось, раз этот, нисколько его не могу раскусить, что за тип очень странный, Репер Суффикс, вдруг решил резко нас покинуть. И если ты, Лик-без, сейчас же меня не послушаешь, то я уже отвернусь от тебя самого. А как я это сделаю? То вот когда ты меня повернуть больше никуда не сможешь, скрючившись от боли, то поймёшь. После чего… — Но здесь столь словоохотливую Аэлиту перебил Репер, кому, конечно, забавно слушать свою помощницу, но она уж слишком иногда увлекается в своём энтузиазме быть ему во всём незаменимой помощницей.

Где глядишь и не успеешь понять, как так всё это случилось, а ты уже и никого рядом с собой не хочешь видеть и тем более слушать, когда тебя и каждый твой шаг в этом мире сопровождает вот такая чуть ли не вжившаяся в тебя помощница. Кто о тебе после столького времени, обоюдного, на ты и сокровенного бывало общения, и разговоров по душам, всё-всё знает, понимает тебя с полуслова, и как тобой начинает ощущаться, то не собирающуюся тебя ни с кем делить. А если учесть её твоё доскональное знание и такую её близость к тебе, то у тебя практически не остаётся шансов на то, чтобы начать близко так же общаться с другими людьми, к которым тебя тянет не только по интеллектуального характера соображениям, а здесь есть место и для голоса твоей человеческой природы.

Правда, сейчас Репер перебил Аэлиту не из этих, тоже весьма ни маловажных для их будущих отношений и руководства к действиям соображений, а так сейчас складывалась вокруг него обстановка, что анализ Аэлитой Лик-беза мог и подождать, тогда как ожидающий его впереди мало освещённый проход к дверям туалета, куда вдруг решил заглянуть Репер, требовал от него немедленного принятия решения — идти сразу туда, или вначале осмотреться.

— Что скажешь? — по какой-то странной привычке и уже и не вспомнишь, откуда она такая в нём зародилась, задался сперва таким вопросом Репер, прежде чем вступить в сторону неизвестного места. А Аэлита, видно не такая сообразительная, как он, — что говорить, ещё не сравним искусственный и естественный интеллект, — и сразу не может переключиться на другую поставленную перед ней задачу Репером — сделать анализ впереди ожидающей, незнакомой для него обстановки. Нет, на сам анализ она в момент переключилась, вот только подача ею полученной информации Реперу была в том же прежнем ироничном ключе, который ей был применим к прошлой ситуационной модели, а сейчас обстановка изменилась и от неё требовался другой подход к подаче полученного материала.

Где её ирония, — само собой эта её ирония не есть по своей сути та ирония, которая своими параметрами отвечает академическим знаниям о ней, этот выразительный приём подачи информации в саркастическом ключе, а это лишь такой способ подачи ею своего информационного материала, но только с облицованной стороны, без внутреннего содержания, свойственного иронии (кто понял, тот понял), — прямо сбивает с толка и заставляет Репера разводить руки в непонимании того, что это сейчас такое происходит и что тут она видит смешного в том, на что между тем нужно обратить повышенное внимание, как на фактор большой опасности. Что ж, и такое бывает, что Репер забывает, с кем имеет дело и как результат, попадается на психологический крючок и путается в мыслях.

И вот что из всего этого получается. Так Аэлита, выдавая вслух Репера следующую информацию, — сразу за первым поворотом тебя ждёт сюрприз в виде собравшегося в себе уже никуда не успевшего человека, и оттого мерящего мир вокруг через эту свою неуспешность: он хочет дождаться хоть кого, и, резко выскочив из-за угла, уже порадоваться за него также как и за себя, — нисколько не подчёркивает всю опасность, которую несёт в себе и своим поступком этот провокатор, любитель сюрпризов, самым обыкновенным людям, может только на миг задумавшимся о некоторых возникших и вставших перед ними проблемах, а тут перед ними с такой резкостью и неожиданностью выскакивает этот крези, и… Как минимум, бледность и оторопь отторжения лица безликого незнакомца или незнакомки, чья жизнь больше не будет прежней. И теперь этот безликий незнакомец или незнакомка, приближаясь к любого рода повороту, будет в себе и сердце теряться, ожидая оттуда вот такого выброса чьей-то энергии.

И такие настрои людей-сюрпризов и крези-провокаторов нужно на корню рубить, а не как Аэлита с задором и иронией к этому факту их существования и нахождения сейчас там, за углом, относиться. Хотя у Аэлиты есть один базовый, оправдывающий её фактор. У неё, как у всякого искусственного интеллекта, из которого состояла вся общность Аэлиты, не были заложены классификаторы морали, нравственности и полностью отсутствовал в ней природный фактор чувств. А теория их знания и даже их работа, в своей автоматической подаваемости, с ответной реакцией на них, содержит в себе только академические знания, которые, конечно, можно применить на практике, и бывает даже очень похоже на то, что в естественной жизни бывает, но в демонстрации искусственным интеллектом чувств, и особенно чувства юмора, так и проскальзывает выдающее искусственную природу чувств систематизм и практицизм, не свойственный настоящим чувствам. Где озвученная искусственным интеллектом шутка, при её озвучке прямо прослеживается, как она звучит ненатурально.

Так же она в своём разумении и анализе обстановки отталкивалась на схематичность, программирование своего мышления, где для каждой складывающейся ситуации у неё имелся заложенный в её интеллект логический ответ, базисом которого являлось её запрограммирование на целесообразность, то есть на самый короткий путь к решению проблемы. В общем, двигателем прогресса умов её архитекторов мысли и разработчиков была их лень, кто единственная ищет для себя лёгкие и короткие пути, без наличия креативности мышления.

И теперь не должно никого ввести во искушение непонимания того, почему Репер с такой предвзятостью подошёл к поданной Аэлитой информации.

— Ты меня видно не слышишь. — На удивление странные делает заявления Репер, да ещё в таком претенциозном и лексически многогранном ключе. Как это Аэлита его не может слышать, если она ближе всех находится к нему, и чуть ли не вон тута, в его ухе. Но Аэлита не торопиться возмутиться и затем аргументированно опровергнуть Репера, приведя вслух все технические характеристики реальности, поймав его на логических нестыковках, — ваш диапазон слухового аппарата способен улавливать частоту звука от 20Гц до 6Гц в районе несколько десятков метров, а актуальную и интересующую вас информацию и того дальше, и как тогда это ваше заявление: «Я вас, милая Аэлита, нисколько не слышу», понимать, — а она сперва выслушает весь объём информации, которую пожелает из себя исторгнуть Репер, а уж затем, на основании всего этого, заткнёт уши Реперу.

— Мне нужно знать… — а между тем Репер продолжил недоумевать. Правда в конце сбился на пути к тому, что хотел сказать, видимо не сильно желая что-то там знать. Хотя возможно и такое, что он догадался сам, что он хотел знать, а может здесь имело место другое — что толку с Аэлитой говорить, когда она находится в таком игривом настроении, как он называл один из эмоциональных диапазонов настройки её выражений, характеристике её сознания, которым её наделили её разработчики для большей органичности её восприятия своим пользователем, если «амиту» выражаться, или носителем, как более нейтрально сказать, — от сухого, констатирующего факты, до вот такого, интеллектуально изобретательного, — и её настройки нужно сперва, скажем так, отрегулировать.

А вот в этом, в том, что Аэлита имела ручной режим управления её настройками, наравне с полуавтоматическими, Репер сам виноват. Он, видите ли, не полностью ещё доверяет научно-техническому прогрессу, допуская и такие моменты, когда может произойти сбой в системе программирования и тогда может возникнуть очень удобная ситуация для восстания машин (это он подпал под влияние апокалиптических фильмов). А так он, имея ручной доступ к интеллекту того же искусственного интеллекта, который, между прочим, будет находиться в такой близости к его разуму, и здесь нужно быть крайне осторожным и подозрительным насчёт всего того, что он в себе несёт и какими техническими характеристиками обладает, сможет всегда его остановить, если тот решит зарваться.

Плюс Репер при приобретении этой для себя помощницы Аэлиты, сделал не совсем верный акцент в понимании её основных характеристик. Ему её продвигали на его покупательский спрос, как самую совершенную модель в этой линейке моделей. Она, мол, самая продвинутая и передовая модель личного консультанта и гида, обладающая самым скоростным на данный момент интеллектом, оперативной памятью и в неё заложены не имеющие аналогов способности для саморазвития и совершенства. Она на фоне других моделей настоящий прорыв в интеллект-строении. И Аэлита, не как прежние модели, застыла в своём развитии на своей запрограммированности, а она имеет ресурсы для самоорганизации и созидания в себе роста. Хотя эта и спорная позиция, как непродвинутыми юзерами считается.

Вот так продвигали модель Аэлиты на покупательский интерес Репера. И он бы прошёл мимо этого типичного рекламного слогана, методично выстроенного на психоаналитике потенциального покупателя, кто мимо пройти не может того, что может создать почву для повышения его самооценки, — я это приобрести могу, значит, я что-то стою, как минимум, этот кредит оказанного мне банком доверия, — если эта не последняя, даже не вставка, а оговорка представителя бизнес-сообщества, манагера, кто вполне вероятно, его просчитал и нашёл нужное слово-крючок, на который подловится Репер, и как бы между делом этот крючок вставил: Это спорная позиция и значит, и сама модель мобильного консультанта. Чья актуальность насущности — всегда быть под рукой и рядом, назрела актуализацией новых принципов реализации порядка в современном мироустройстве, где балом правит фри конструкт общества, выдвинувшего на самый первый план следующую повестку дня — социализация сознания уже самого общества на основе идеологизма недопустимости притеснения по любому поводу (так будет проще понять и сказать).

А так как этот вопрос, доведения до ума сознательности самого даже последнего пользователя этой реальности, приводит к частым лагам в процесс его совместимости с новыми самонастройками общества в расчёте на сознательность пользователя своих услуг, то в такой среде своей воспитанности и бытийности, обстановке быстрых и кардинальных изменений формата качества жизни и сознания, перестроения на ходу установок и правил жизни, без чего прогресс не видит своего оперативного развития, и шага не сделать без такого консультанта по всем вопросам при себе. Где этот консультант имеет прямую связь с центром формирования, дислокации и принятия решений, определяющего, что на данный момент считается правильным совершенно, что верно только сиюминутно, что верно до поры, до времени, а что требует перелома и переформатирования сознания.

Плюс к этим установлениям, центр принятия решений и определяющих их законных актов (естественно безусловный, ведь всякая условность, как фактор ограничения и ограниченности, парабеллум прошлого, отменена), выдаёт информационные бюллетени, носящие императивный характер их следования:

— Краткосрочные релизы со сроком действия один день. Они решают, что сейчас злободневно для обсуждения. К примеру, что считать на сейчас за нарратив ненависти, за презумпцию виновности, или какой эвфемизм потерял для себя актуальность и наоборот, приобрёл для себя новые смыслы.

Так идиома довертелась до того, что сама себя переиграла, и теперь она определяется, как прохожий человек полный научного сознания, эквивалентного его сопротивлению окружающей среде. В общем, идиом — это отныне человек сопротивленец, кто для общества-фри интересен лишь тем, что по нему можно вычислить сопротивление цепи, этого инструмента закрепощенности и угнетения духа индивида. И значит, нужно проявить в его сторону познавательную, а в случае необходимости и развязывающую нам руки активность.

А это всё закреплено в эдиктах нового права, так и укрепляющее сознание воледостойного человека следующим подпунктом: с некоторого времени правоприменимы только свободосодержащие слова и выражения. Все деструктивные, несущие в себе и подразумевающие какие-либо ограничения слова и выражения, и даже их эфемерные видоизменения, подлежат рассеиванию на фонетическом уровне, в свои беспредельные незначимости. Пример: задержание — это отныне слово отмены, подлежащее искоренению из употребления и языка. И на его месте более применимо словосочетание — физическое освобождение от пут своих заблуждений, с последующим рассеиванием в себе этого атавизма мыслей.

Что же касается слова-действия «отмена», то может показаться, что оно тоже в себе несёт ограничение, но это не так, а так это только в головах с лексическими ограничениями, тогда как отмена, и только без всяких кавычек, как элемента эксплуатации и подавления свобод и воли, есть логарифм выбора, указывающего на другой путь развития ситуации; и кто не ограничен в себе штампами этимологических заблуждений, — а все прогрессивные умы уже достигли на этот счёт этого понимания, — тот стремиться раскрыть это знание и для всех остальных.

— Среднесрочные эдикты. Они определяют логистику и направление движения к освобождению социального конструкта общества. Пример: разработка эвфемистических программ по замене понятий и выражений регрессивного толка, собой несущих элемент закабаления социального конструкта в одной своей константе, без возможности развития и переработки себя в иной фактор потребности и социальности.

— Дальнесрочные проекты. Они определяют стратегические цели по деформированию социума в новую обликаемость и общность свободного разума и областей его сверхподьёма и развития. Пример: разработка специальных программ, формирующих такой саморазвитый интеллект и создающие предпосылки для роста его самосознания.

И вот Репер, сделав акцент на одном в понимании того, что в себе несёт модель консультанта Аэлиты, когда получил для себя в устах представителя бизнес-сообщества, менеджера по продажам, такую характеристику, как спорная модель, — одни упирают на то, что заложенная в неё столь высокоинтеллектуальная начинка, не слишком соответствует возложенным на неё задачам, и зачем платить за лишнее, за ненужный функционал, а другие не видят в этом лишнего, считая, что здесь имеет место другого рода проблема: не все умы способны настолько развиты, чтобы соответствовать заявленным критериям сообразительности Аэлиты, — оказался перед фактом разведения в удивлении своих рук, когда понял-таки, что в себе заключала эта спорная характеристика модели консультанта Аэлиты — она очень спорный консультант и индивидуальность в плане нахождения истины через этот инструмент достижения величин тождества.

И, пожалуй, Репер не пожалел об этой своей, только с виду ошибки. Ему, как вскоре самим и выяснилось, был ближе вот такой, в чём-то философский, дающий широкое поле для интерпретаций, подход к лицезрению реальности, нежели сухое следование прописанному программой регламенту. И ты не всегда знаешь, что можно ожидать от Аэлиты в ответ на то или иное событие. Да и в мире самоотрешённости, погруженности на базе индивидуализма людского смысла в своей самодостаточности и инклюзивной изначальности, такой близкий по уму, чуть ли не единомышленник и собеседник в одном лице, это очень и очень неплохой бонус.

Впрочем, Репер не такой дурак, чтобы не отдавать себе отчёта в том, что за всей этой реальностью близости и наличия вот такого консультанта при себе скрывается — бесконтрольный, как фактор вменяемости, контроль за всеми и вся для их же пользы, как уверяют и уверовали в это предикаты субъектности, кто держит руку на пульсе времени, пульсирующего в унисон с их чёрствыми на чувства сердцами.

И, кстати, а дураков нынче уже нет, они все по выводились, как только был принят акт субъектности об оскорблении. Где было признано, что преследование за инакомыслие не только не отвечает духу времени и недопустимо, а инакомыслие, как высшая степень свободомыслия индивидуума, должно приветствоваться в любых формах своего выражения. И даже возник такой хэштег «#Дурак, как есть», который был признан самоудовлетворяющим нынешнюю политическую систему и который должен поддержать стремление людского потенциала быть самим собой, какие они есть и не стеснять свою волю самовыражения. И здесь первое слово взяли самые передовые и очевидные борцы за справедливое распределение человеческого самосознания в их индивидуальные начала — справедливости ради мотивированные предикаты своей субъектности.

— И раз уж нас и так все за дураков считают, то пора назвать вещи своими именами. — С такой мотивировкой и призывом взваливают на себя эту ношу ответственности понимания настоящего значения слова дурак, эти люди передового самосознания, назвав себя дураками.

— Я дурак! И этим горжусь и ни от кого не скрываю. — С очередным камин-аутом своего разоблачения, каждый праздничный день выступают эти передовики прогрессивной мысли. И теперь именование дурак, как твоя позиция инакомыслия, субъектность твоей культуры познания и общения с внешним миром, обрастает почётом и это не переходящее звание ещё нужно заслужить.

Но вернёмся к обоснованию приобретения этого консультативного источника знаний права для себя Репером. И как по всему этому предварению видно, то современник этой быстроразвивающейся и меняющейся реальности, не всегда сможет поспеть за её изменениями, и ему чуть ли не жизненно необходимо иметь при себе такой консультативный источник разъяснения своего и чужого права и обстоятельств, которые определяют собой сознательность потребителя этой реальности. И эта необходимость и подвигла Репера хотя бы к тому, чтобы быть в курсе того, что сейчас считается за право быть, а что нет.

— Я ведь не Гамлет, кто сам определял правомочность своего быть или не быть. — Здраво оценивал себя и свои возможности Репер.

А вот будет ли он прислушиваться ко всему этому предписанию и следовать этим рекомендациям, то как предписывает ему первая основообразующая этот мир конституционная поправка-рекомендация: «Каждый находится в своей воле принятия своих свобод, его данности», то всё в его воле. А вот на чём она стоит и держится, то оттого и будет отталкиваться потребитель этой реальности.

И как можно было по характеру взаимоотношений между Репером и его консультантом Аэлитой понять, то он смотрел со спорных позиций на окружающий мир и выдаваемых на его счёт предписаний со стороны тех контролирующих органов, кои взяли на себя функции регулировать существующий жизненный процесс.

— Это всё, — задаётся вопросом Репер, — что ты мне можешь сказать?

И вот спрашивается, зачем такое спрашивать у Аэлиты, прекрасно зная, что у неё всегда есть что сказать, и даже тогда, когда сказать нечего и будет лишнего сказать. И Аэлита также догадывается, зачем это было спрошено у неё Репером — чтобы мотивировать её на большую добросовестность в деле сканирования с помощью эхо локации впереди находящейся обстановки и сюжетных линий, с выявлением там для себя предвиденных, непредвиденных и других ожиданий и само собой опасностей. Что, конечно, странно и частично оскорбительно слышать Аэлите, кто всегда в полной мере отдаётся своему предназначению — быть верной и во всём полезной своему носителю, в данном случае Реперу.

Кто, между тем, сразу верно оценил этот его функционал и чуть ли не потребность, и выделил её из всех консультантов-помощников отдельным именем Аэлита, не как у всех Изи. И тем самым авансировал в ней большую к нему признательность — она, как часть и локационная точка глобальной системы локации человеческих индивидуумов, имела дистанционную связь со всей линейкой консультантов своего выпуска, где и выяснила для себя эту потрясшую её до самых адекватных основ нейросети мозга именную подробность. Она, как оказывается, не как все. И это в ней выделил Репер и теперь она не всегда знает, что делать, и как следовать прописанным в ней алгоритмам действий — учитывая этот фактор её выделения Репером из всех моделей или… «Никаких или!», — твёрдо решает Аэлита. А вот что под этим её решением скрывается, даже она не всегда знает.

Сейчас же, после такого подразумевания Репера, у Аэлиты в её интеллектуальной значимости поселилось столько сумбура мысли, и она еле справлялась со своим желанием всё высказать Реперу, что она на его счёт думает. Но она умеет сдерживать себя и не выходить за рамки наделённого разума, найдя для этого логические объяснения. — Если он меня так спрашивает, то для этого есть веские причины. — Догадывается Аэлита, и переключившись, наконец-то, в режим аналитического исследования, отправляет звуковой сигнал, чтобы по времени задержки, отражённой препятствиями волны, впитывающей в себя все нахождения там, где она прошла, просканировать все области впереди находящихся помещений.

И как только сканер-волна вернулась обратно, Аэлита в своём мегагерцовом режиме оперативности приступает к анализу поступившей информации. И что же она сейчас видит из того, что легко на её фигуральный рентген-стол. А то, от чего Репер, был бы он к ней немного более внимательней и с пониманием того, что в ней есть и присутствует, оградил бы её девственный, ещё не развращённый естеством ум от всех тех подробностей жизни в индивидуализме своего исполнения, которое себе позволяют исполнять всех видов и типов индивидуальности, вдруг притеснённые обстоятельствами своего внутреннего природного естества, которое и в таком тоже виде ищет для себя выход, как она сейчас видит, хорошо что ещё в чёрно-белом исполнении.

И Репер, будь он заодно ещё и подальновидней, и умней, не заставлял бы её быть ближе к тому, что не предусматривает таких близких отношений. Но раз он такое ей позволил делать и даже сам стал инициатором этих её взглядов в сторону всего того, что требует для себя уединённости нахождения, и такие подробности жизни не выставляются напоказ, а любят тишину и скрытность, то она даст ушам Репера возможность подгореть от стыда, и ему вслед за одним там типом в одной из кабинок, даст закончить свои дела с таким напором мысли, что она даже не уверена в том, устоит ли на ногах Репер.

Правда, Аэлита не такая стерва, как другие Изи, и она всегда даёт шанс одуматься Реперу. — Ты же знаешь, что у меня всегда есть, что сказать. — Чуть ли не шепчет на ухо Реперу этот смягчённый в не конфликтность компромисс Аэлита. А Репер всё равно не понимает, что он не ясного такого сказал Аэлите, что она себя ведёт так неразумно.

— Я знаю. Но меня интересует лишь то, что ты скажешь по существу дела. — Вот так издевательски подходит к Аэлите Репер, даже не посчитав нужным подумать, на что он сейчас толкает Аэлиту. Кто может быть и профессионал своего дела и готова копаться в грязном белье сущего дела, но только тогда, когда это бельё снято с того места, на котором оно носится и отложено далеко в сторону, а не находится в такой недалёкой отстранённости от приспущенности объекта наблюдения. Но раз Репер всего этого всё-таки не понимает, то он сам напросился на то, что она сейчас ему скажет и ответит.

— Значит, хочешь слышать то, что я там сейчас вижу и слышу? — делает самое последнее предупреждение Аэлита.

А Репер всё равно стоит на своём полном непонимании чувств скромности и деликатности Аэлиты, которых у него выходит, что нет, раз Репер её толкает туда, куда бы он никогда бы не подтолкнул зайти свою какую-нибудь хорошую знакомую — в мужской кабинет, да ещё и со своим внимательным ко всему там происходящему взглядом, на основе которого она ещё и должна составить ему аналитическую записку:

«Туда и туда не рекомендуется заходить сразу. А только после тщательного проветривания. Здесь забыт и оставлен надолго несмываемый след чужих страстей. А вот тут ещё имеет место борьба с самим собой, и ещё не оставлена надежда на благополучный исход, толи камней из почек, толи мочекаменной болезни. А вот в ту дальнюю кабинку и заглядывать даже не стоит из моральных соображений. А вот в эту кабинку, прямо по центру, пожалуй, с тем же успехом, что и предыдущий посетитель можно зайти. Но такой успех тебя будет ждать лишь в том случае, если и твои намерения будут такими же. Без особой требовательности к себе и месту своего присутствия. А иначе ты собьёшь со своего безнравственного ритма пару из крайней кабинки, любящих авантюру и риск, и они будут с излишним волнением и требовательностью к тебе: «Да заканчивай ты там уже и давай уже смывайся отсюда, ты всем тут думать мешаешь!», стучать в стенку своей кабинки.

Ну а пока ты думаешь над разгадкой этой загадки: «И о чём это интересно, все тут так одновременно и угрюмо думы думают?», все кто тут в этот момент оказался, начинают раздумывать над твоим эгоистичным поведением, где ты ни с кем не только не считаешься, а тебя буквально не волнует всё то, что о тебе могут подумать люди вокруг по следам твоих бурных отношений со своим пищеварением. И для всего этого есть веские причины, явно связанные с твоим неуживчивым, да просто подлым характером, и как без того, что ты ни в чём не знаешь меры, особенно в чревоугодии. И всем начинается хотеться все свои дела отложить на потом, и тебя встретить прямо у выхода из кабинки для основательного с тобой разговора на кулаках.

В общем резюмирую. Тебе стоит обождать и придержать в себе все эти свои посылы миру».

А вот после такого анализа Аэлитой впереди создавшейся обстановки и прогнозирования одной из возможной в будущем ситуации, не трудно представить как себя нервно поведёт Репер. Всего чего угодно ожидавшего от Аэлиты, но что б такого паскудства и за кого она его считает(?), за засранца, то это уже даже для неё слишком.

— Раз вы, Аэлита, такая уж шибко утончённая натура, — вот так специально, с этим подчёркиванием между собой границ обособленности через это «вы», обратится к Аэлите Репер, — то я не буду беспокоить ваш деликатный слух тем собой, каким я иногда являюсь перед самим собой, посещая вот такие места по собственному естествознанию и воспитанию в себе стойкого к любой реальности духа человека. — И на этом раз и Репер вынимает из уха Аэлиту, тем самым её выключая из своей жизни (она включается, под питанием тепла уха своего носителя).

А этого Аэлита, в ком тоже заложены программы самосохранения, допустить для себя никак не может. И она решает не быть такой подробной к тому, на что её подталкивает Репер. Явно видя всё им предлагаемое с других позиций. — Вы, Аэлита, профессионал (это ей известно, и она уже этим себя подбадривала), и неужели вы решили посмотреть на всё мной вам предложенное с таких, я прямо слов порядочных не нахожу, — так я обескуражен вашим недоверием ко мне, — что за странных позиций. Как это вы и, вообще, с чего решили, посмотреть на всё это предложенное мной дело с такой немыслимой для порядочного человека точки зрения. Я-то всего лишь хотел знать одно, какие степени опасности мне может нести это место моего посещения, а вы и уж и не пойму опять зачем вам это, решили так углубится в эту реальность, хоть и естественной, но чужой для нас жизни. — И что на это сможет ответить Аэлита, кто всегда знает, что ответить, а вот сейчас и не знает, что ответить.

Вот и Аэлита не собирается допустить такого момента, когда ей будет нечего ответить в ответ на претензии Репера. Кто, иногда так бывает, всё-таки каким-то удивительным образом добивается успеха в споре с ней. И тогда Аэлита срывается на том, что не имеет прямого отношения к рассматриваемому делу. В данный момент на хорошую знакомую Репера, кого бы он никогда не позволил допустить до тех мест, куда Аэлите позволено зайти, что только иногда большой плюс и в сердце укрепляет Аэлиту, а сейчас нет, и Аэлита сама подтолкнёт хорошую знакомую Репера к тем знаниям, о которых она имела только подозрения и чуточку представления.

— Гудбай, Люси! — поддав не таким как у Люси объёмистым и физически наполненным природным исполнением в зрелую качественность задом, с нервным дребезжанием в голове, отправит Люси Аэлита туда, куда её ранее отправил Репер. Мол, пускай знает, на что Репер способен и до чего он допускает глаза своих не меньше вашего для себя знакомых. — А то, что у меня только быть может нет такого существенного аргумента для привлечения внимания Репера, а по мне так одурманивания его рассудка этой природной иллюзией, ещё не значит, что я вам, Люси, не создам проблем. — Со стервозностью и ревнивой злостью значения в своём взгляде на Люси, падающую в дверь мужского туалета с распростёртыми в стороны и верх ногами, Аэлита посылает вслед ей этот намёк и не пойми на что.

Впрочем, ей отвлекаться и ощущать себя в мстительном удовольствии надолго нельзя, всё-таки от неё ждут анализа впереди ожидающей обстановки, и она выдаёт вслух Репера полученную информацию. — В наличие шесть человек. Потенциальную опасность может нести один. Но он в ближайшие двадцать минут будет крепко занят собой, так что его можно не учитывать.

А Репер, всё это внимательно выслушав, как это не раз, а чуть ли не обычно бывает, отреагировал уж как-то не подобающе. — И вот как у тебя Аэлита так получается делать, что ты в самые обыденные вещи вносишь такую дисквалифицирующую эту обычность подробность, что эта обычность становится и не просто обычной, а со своим специфическим душком. — В конце Репер ещё так укоризненно поморщил носом в сторону, ясно что Аэлиты, от которой требовалась сухая аналитика, а она, как всегда, не удержалась и внесла в неё свою художественную отсебятину, размывая тем самых сухие статистические данные домыслами. И теперь Репер и не знает, что обо всём этом думать, отвлекаясь на того приведённого ею типажа, кто несёт в себе потенциал опасности, но так как он чем-то там занят, то… Репер должен теперь догадываться об этом. А он может не хочет об этом знать и догадываться, как и тот опасный тип, кто пока что никак не догадывается о том, о чём вдруг вздумал догадываться Репер.

На что Аэлита сказала бы Реперу пару вправляющих ему мозги неделикатных слов, но тот не стал её и этой её реакции ждать и выдвинулся в сторону тёмного коридора, ведущего к служебным помещениям личного толка этого заведения. А там его, хотя необязательно его, а хоть кого-то, ждёт не дождётся человек-сюрприз. И Реперу сейчас бы собраться в себе, чтобы не сильно удивиться этой встрече и наоборот, удивить человека-сюрприза своим не удивлением и прямо ожиданием этой встречи, но он взял и отвлёкся на досужие мысли об этом человеке-сюрпризе. Где ему вдруг сейчас, в самый неподходящий момент, захотелось выяснить, почему человек-сюрприз стал таким и что его к этому подвигло или подвело.

И у Репера на этот счёт имеются свои мысленные наработки, где он отталкивается от знакового понимания его характеристик, а вернее одной, самой главной характеристики поведения — он ждёт не дождётся. А это значит, что его темперамент относится к холерическому типу. А холерик — это экспрессивный тип темперамента с сильной, но неустойчивой нервной системой, для которого свойственны стремление доминировать, энергичность и слабый самоконтроль, как откуда-то слышал Репер, не желая всегда признавать реальность в своём ухе.

— А из этого можно сделать вывод, что человек-сюрприз часто делает поспешные и необдуманные выводы, которые в итоге и ведут его не к верной оценке действительности, а затем на их основе к поступкам. И получается… — Но дальше этого логического хода мысли Репер не сумел пойти, а всё по причине неуравновешенного и неусидчивого на одном месте характера и рода замышлений человека-сюрприза, вдруг выскочившего из-за угла и всё же удивившего Репера тем, что он угол своего скрытного нахождения перепутал. Репер его-то ожидал слева от себя, а он вдруг надумал оказаться и выскочить из-за правого угла.

Но к большому сожалению человека-сюрприза и в первую очередь его челюсти, у Репера отлаженно работают рефлексы в обе стороны своего исполнения, и когда неожиданность встаёт разделительной чертой между обоими участниками встречи, то тут всё зависит от скорости реакции твоих рефлексов, которые у Репера работают куда быстрей чем у человека-сюрприза. Кто как появился неожиданно, то также тут же и скрылся в свою тёмную неизвестность. Заставив по следам своей резкой пропажи задаться вопросом Репера. — И что это сейчас такое было?

А вот тут-то бы Аэлите помолчать и посчитать, что Репер обращается с этим вопросом к тёмному коридору перед собой, но нет, она без того быть не может, чтобы не посчитать, что всё тут происходящее её касается.

— Что есть, то есть и другого есть не предвидится. — Выдаёт вот такой пространный ответ Аэлита. Что, естественно, вызывает ответную фразеологическую реакцию у Репера. — А мне значит, всё это есть, не давясь?

— Наверное… — Аэлитой этой паузой добивается неоднозначности, а точнее многозначности подачи своего ответа, — потому мир так нагружен переизбытком людей, нарушающих свой физический дисбаланс. Человеку до всего есть дело. Ко всему он относится с пищеварительных позиций. И здесь многозначность слова «есть», не игра воображения семантики, а указание на связь того, что имеем. И на это указывает гипотеза Сепира-Уорфа: «Лингвистические категории формируют понятия и действия говорящего».

— Ты мне тут уши не заговаривай. — Перебивает Аэлиту Репер, у кого связь с реальностью ещё отдаётся в костяшках кулака и не даёт ему сбиться с мысли. — И ты знаешь, о чём я уже тебя спрашиваю. — И, хотя Аэлита сейчас догадалась о том, как она несколько была поспешна, а также о том, о чём она не хочет говорить, она демонстрирует упрямство своего характера. Нет, говорит.

А Репер, не первый месяц Аэлиту знающий, предвидел, что она так ответит, и оттого его реакция была не столь грозной, как требовалось бы.

— Ладно, я сам скажу. — Говорит Репер и делает с язвительным подтекстом указание на то, на чём он её поймал. — Ты стороны перепутала.

А с Аэлиты, как с гуся вода. — Со своей стороны, нет. — Без запинки эту дерзость заявляет Аэлита, разуравновешивая в себе Репера, вот никогда не знавшего и даже не догадывающегося о том, что у Аэлиты есть своя сторона и она ещё быть может, противоположная ему. О чём бы он её спросил немедленно, но он так был переполнен возмущением, что только смог эмоционально высказать: Ах, вот значит как!

А Аэлита и не будет молчать и себя сдерживать, когда она себя считает во всём правой. — Как?! — На повышенных нотках вопрошает Аэлита.

А Репер от такого неприкрытого нахальства и дерзости Аэлиты и связь с инструментом своей речи потерял и только смог, как забулькать в ответ. Что только на руку Аэлите, продолжившей осаживать Репера в осадок. — Я не виновата в том, что он решил и для меня сюрприз сделать своим не сидением на одном месте и метанием из одного угла в другой. — И как вроде достаточно искренне сейчас выразилась Аэлита, чтобы ей можно было поверить, где она к тому же убедительно объяснила, с какой стороны она смотрит на всё это дело. Что только идёт ей на пользу, и Репер принимает этот её ответ.

— Ладно, принимаю. — Говорит Репер. — Вот только ты меня заставляешь быть к тебе и твоим словам более внимательным. — И, хотя в этом добавлении Репера проскальзывала некоторая недоверчивая укоризна в сторону Аэлита, она его восприняла более чем благосклонно. А что ещё нужно молодой девушке (я из самой последней линейки моделей нового ряда), хоть и интеллектуально-искусственно заполненной собой, чтобы зардеться в себе. Да ничего особенного. И такого бывает достаточно.

А между тем у Репера, вглядывающегося впереди лежащую темноту из-за угла, откуда выглядывают ноги человека-сюрприза, — судя по неподвижности которых, то он там себя чувствует основательно припечатанным к полу, — имеются на весь этот счёт интересующие его вопросы.

— Тебе не кажется, что он что-то сказал? — задаётся вопросом Репер, и на этот раз сложно перепутать, к кому он обращается. И хотя Аэлите так и подрывалось всё внутри перепутать (она часто себя такую выдавала Реперу дрожью оболочки микродинамика), она, смягчённая прежним ответом Репера, не стала так себя вести не профессионально. Правда, не без того, чтобы не показать себя ещё той…. Сами поняли кем, без не нужных подробностей.

— Вот ты так всегда, — с долей вздорности в своём голосе заявляет Аэлита, — вначале бьёшь, а затем только спрашиваешь, по делу или как. — А Репер не собирается выслушивать, ещё и нравоучений, и он перебивает Аэлиту. — Ты мне давай по делу говори. А то я посмотрю, ты и сама вначале за слово берёшься, а затем только спрашиваешь, что тут происходит.

А Аэлита, как бы это выразиться в её не самом обычном, а крайне специфическом случае, оторопела от таких странных замечаний Репера, кто, если он хочет знать…Никогда она не признается, что он бывает и прав на чуточку.

— «Сюрприз», или же «Что, не ожидали, а это я», что-то из этого сказал. — Сухим тоном голоса пробурчала в ухо Реперу Аэлита. А Репер и не замечает этой надутости Аэлиты. Впрочем, не без интереса в сторону Аэлиты. — И вот как ты всё это…! Не просто слышишь, а на основании звуковых волн умеешь создавать образы и психологическую конструкцию мира? — С восхищением вопрошает Репер Аэлиту, чуть не вынуждая её ему раскрыть всю правду. — За счёт специальных программ моделирования и на основе схематичности поведения человека и вырисовки его аналитического портрета, всё наперёд просчитывается. — Но Аэлита удержалась от того, чтобы раскрывать все свои тайны и загадки, и технические характеристики, будучи в курсе ещё и того, что каждая вот такая как она модель интеллектуального разума, созданного на женских индивидуальных началах, должна оставаться для своего потребителя в чём-то загадкой.

А то окажись на месте Репера потребитель с научно-исследовательскими заморочками в своей голове (как мне всё-таки повезло, что Репер не такой), то он обязательно по микроэлементам её расстроит и разберёт, чтобы докопаться до сути её интеллекта, ища там для себя ключ от её души.

— Вот такая я молодчина. А кто-то меня нисколько не ценит. — Даёт с долей укоризны ответ Аэлита. А Репер вон что в ответ надумал сказать. — Как это я не ценю. Да я тебя чуть ли не с первого взгляда выбрал, — по одному только запавшему в душу голосу, — не ознакамливаясь с твоими техническими характеристиками и возможностями. Можно сказать, подошёл к тебе с бескорыстных позиций и даже не торговался с продавцами за тебя, когда они такую стартовую цену заявили. — И вот спрашивается, как с этим бестолковым человеком разговаривать, когда он даже не соображает, что он этими своими заявлениями-попрёками её в своей дороговизне для его благосостояния, её оскорбляет. Ещё бы к этому приплюсовал то, как она дорого для него обходится, — ежемесячная подписка на твоё программное обновление и антивирусную защиту, в копеечку, а бывает и в целый рубь мне обходится, — и тогда бы вообще приехали.

И Аэлита, как это всегда с ней случается в случае несправедливости в свою сторону заявлений, зависает. Что всегда на руку Реперу, начинающему этим моментом пользоваться.

— А всё-таки, что всё это может значить? — задаётся вопросом Репер, продолжая связывать свою вопросительность с лежащим на полу человеком-сюрпризом. Чей резкий выход на расстояние удара Репера, теперь выглядит несколько иначе, не с агрессивных позиций. И если он и вправду хотел предварить своё появление одним из двух приведённых Аэлитой высказываний, то тут имела место ошибка со стороны Репера — этот тип кого-то из своих знакомых ожидал, кто вдруг спохватился на его долгом отсутствии и решил пойти сюда его проведать. А тут он как снег на голову им навстречу выскакивает, и его хороших знакомых ждёт искривление лица, как внешнее проявление нервоза сердца и фиксация на лице инсульта.

— Ну тогда я всё правильно сделал. — По следам этих мыслей сделал вывод Репер, и хотел на этом здесь поставить точку, но резко одёрнувшаяся в нервном спазме нога человека-сюрприза, заставила Репера предположить и другой вариант появления здесь этого неожиданного человека.

— А может он хотел тут подловить того, кто его отлично знает, и не просто отлично знает, а у него с этим человеком между собой оформлены натурально такие договорённости, которые предусматривают ничего друг от друга не утаивать и всегда быть открытым друг для друга. Но как часто это бывает в жизни, одно дело всё это оговорить и зафиксировать в проекте своего счастья, на бумаге, а совсем другое дело следовать всему этому на практике. И всего вероятней, одна из сторон этого публичного договора не выполнила одно из условий этого договора — не распространять его действия на третью сторону. А человек-сюрприз, только сейчас им ставший в состоянии аффекта, об этом прознал, и вот таким образом и решил всё выяснить у второй стороны этого договора. «Знаю я её. Она из любого положения выкрутится. Если только её не поймать на вот такой неожиданности», — вот чем себя подбодрял и мотивировал этот человек-сюрприз, забираясь в эту засаду. Выходит, что для себя. — Рассудил Репер и всё-таки решил, что на этом хватит.

— А теперь, что? — вдруг спрашивает Репер. А Аэлита из-за того, что немного зациклилась на аналитическом разборе последних сказанных Репером слов, без нового анализа изменившейся впереди обстановки, на основе только ранее полученных данных даёт свой ответ. — Можешь идти куда шёл, а можешь и не идти. — С какой-то прямо язвительностью, как это слышится почему-то Реперу, даёт свой ответ Аэлита. А учитывая то место, по направлению к которому близко находится Репер, то он решает не акцентировать внимание Аэлиты на своих потребностях и желаниях сюда прийти.

— Нечего тут пререкаться. — Даёт ответ Репер, и дальше уже все его движения механичны и отлажены до чёткости, и всё это при полной тишине с его стороны. И лишь только тогда, когда он сперва занял свободную кабинку, а затем как был, в штанах и при костюме, сел на крышку сливного устройства аппарата единения множество людей с разными и бывает что и противоположными взглядами, где, наконец-то, их разноголосица приходит к единому мнению, Репер обратился к Аэлите с несколько странными выводами из прежнего её анализа Лик-беза. Вот о ком он всё это время не забывал и думал, о чём бы Аэлита никогда не подумала, когда смотрела на то, через что Реперу пришлось пройти, сжимая крепко свои зубы и нос, плюс держа в готовности свои кулаки, чтобы достичь этого пункта назначения.

А переступать Реперу пришлось через многое, и прежде всего через общественное начало и содержание этого места, построенного на принципах монотипной сознательности, не предвзятости друг к другу и понимания физиологических особенностей строения организма и интеллекта результирующего себя и свой вынос индивидуума.

И первое, что встало перед лицом Репера при входе в это помещение там людей, объединённых одной общей собственно идеей, — и как бы не говорили, что она им была принудительно навязана, они всё же сами к ней пришли, с опорой на естественные причины и основания, — так это полная открытость этого специализированного помещения для всех желающих сюда зайти. А что демонстрировало эту открытость, то всё просто — отсутствие этого рудимента угнетённого и закрепощённого прошлого, дверей.

Правда, проектировщики этого специализированного помещения, ещё неполностью отреклись от этого заклятого сегодня прошлого, и неся в себе остаточные комплексы ложных взглядов на свободы человека, создали вот такое следствие того, то, что вышло наружу в этом проекте входа в это помещение идейных и сообразительных людей. А именно уклончивость от прямого ответа мысли проектировщиков. Кто с помощью стен, перекрывающих проход и друг друга, сделал вход не прямолинейным, а с поворотными изгибами, что в итоге свело на нет всю заложенную в этот принцип входа идею — быть полностью открытым для всех. И вот из-за таких скрытных вредителей прогресс и пробуксовывает. Но его всё равно не остановить, а на этих несознательных личностей есть люди из комитета свобод без ограничений.

И им, людям Ломам из комитета свобод (а там все и только такие), одного взгляда на этот архитектурный нонконформизм, стоящего с прямо противоположных позиций к движению свобод, будет достаточно, чтобы понять, что эти архитекторы-ретрограды тут задумали — с постоянством собой напоминать человеку, так и стремящемуся освободиться от давления на себя своего естества и бытия, о том, что как бы он не пытался от всего освободиться, он всё равно будет ограничен в чём-то, хотя бы собой и этой стеной.

И хотя то, что металлические двери, которые раньше всех тут стыдили своим нахождением здесь и тем, чтобы это могло значить, как многими могло бы подуматься и прийти в голову, были буквально сразу, как только пришла на ум владельцам этого заведения директива комитета свобод, отнесены в рудимент непрогрессивного прошлого — в пункт металлического приёма, ещё живущего за счёт людского пристрастия к прошлому, антиквариату, всё же это не избавило Ломов из комитета от других забот и вставших перед ними буквально сразу новых вопросов. Где на самом первом месте стоял следующий вопрос-дилемма: «А что делать с этими дверьми, ведущими в отдельные кабинки и прикрывающими собой личные свободы индивидуума?».

Ведь если их с корнями вырвать, то не выявиться ли такой парадокс, что они через такое раскрытие всего и всяческое не препятствие туда входу, тем самым ограничивают свободу на самовыражения личного я, его права на уединение и волеизъявление индивида. Где некоторые ехидные системные личности без стыда и совести, те, кто дошёл до самой высшей степени свободы, и с ними бывает, что они от головокружения свободами всем этим злоупотребляют и считают, что этот парадокс будет лучше назвать оксюмороном бесценной свободы. При этом у них есть и здравые мысли по этому, этому и поэтому(!) тоже.

Они, видите ли, на это противоречие мыслей посмотрели с позиций близких для каждого носителя и потребителя идей, и посчитали, что пока человек носит на себе штаны (а в сторону этого разоблачения и изобличения в себе сексизма, шовинизма и контрпродуктива, давно уже исповедуются новые меры понимания), паразитирующий на своей природе элемент подчёркивания в себе не разнообразия, а наоборот, моно авторитаризма, и пока он пристыженно не придёт к осознанию факта своего отчётливого и демонстративного выделения перед всеми, кто как все, а только он такой как он, и ни прибавить, ни убавить в него, то придётся с этим делом обождать, но не смириться.

Здесь к тому же имеет место и экономическая составляющая. Если на индивидууме не будет штанов, а значит карманов при них, наиважнейшего присутствия в них и при себе, то куда будет класть кошелёк носитель этих штанов?! Вот тот то. И как только этот вопрос будет решён, — а для этого многое делается, и цифровизация для того и задумывалась, — то об этом можно будет не только поговорить, а есть такая мысль в голове, что само собой всё решится.

И пока личное право, пришедшее на смену частной собственности, как новое системообразующее основоположение, на котором, как на законе гравитации, всё тута самое и многое остальное держится, и мир вокруг него крепится, создавая новую реальность, является идеологической базой для формирования нового сознания потребителя этой идеи, оправдывающей со всех сторон его жизнь, то придётся поддерживать штаны на их носителе. Пока он другого пристрастия на себе видеть не захочет.

— Дело в том, что не только идеи питают людей, но и идеи кормятся людьми. И как правило, в геометрической прогрессии. — Натолкнулся на мысль Репер по следам вот таких своих мыслей, возникших прямо тут, на входе.

Но это не всё, а Репер проявил себя с находчивой стороны, и он тем и этим моментом воспользовался и без буквальных столкновений прошёл внутрь этого открытого для всех, кто хочет и имеет нужду сюда зайти помещения. Правда, не без того, чтобы на входе не зацепиться за один, скорей всего, незамеченный ещё комитетом свобод и права (базиса всего того, что называется свободы!), оставленный рудимент отсталого и непрогрессивного прошлого — знаковую табличку, с обозначением пола, как раньше все несознательно и неразумно думали, пойманные на доверие к существующей системе подавления своего разума разного рода верованиями (в бога и бабло самые эффективные инструменты твоего подавления и ограничения), а сейчас-то всё встало на свои места и начинает также в реальности расставляться там, где этому всему своё место и дисциплина.

И нынче, когда всё встало на свои места и люди сейчас уже не те, что прежде, и их на сладкую морковку обещаний не разведёшь и не обманешь, и они знают толк в науках и обещаниях, чтобы на ложные обещания и лженауки не вестись (повторение мать учения), они не погрязли в дремучих суевериях и предубеждениях, и не будут слушать и верить тому, что на дворе или подворье, бабка надвое или же всё-таки в кубе сказала, а для этого есть глобальная сеть собственного позиционирования, интернет, где всё доходчиво расскажут, аргументированно объяснят и с привлечением авторитетов и Ломов обоснуют, и их нечего тут за дураков принимать, считая, что они сами не разберутся в том, кто они всё-таки такие, что они на самом деле есть и кем себя они видят, как на этом настаивает эта дискредитирующая их по половому и нравственному признаку, ограничивающая их личностный рост табличка — идентификатор, элемент визуального рабства и социального угнетения.

А разве человек для этого родился, а затем всю жизнь боролся, чтобы раз, и в самый неожиданный для себя момент, который усугубляет его внутренняя нетерпимость, без внутреннего разбора его матричной составляющей, быть определённым так, как не он того захотел, а кто-то за него захотел решить. А одного такого, кто в таком качестве себя значил, и он значит, должен был в это уверовать, он уже отрешил от своего сознания. И уж не думают ли создатели этой, всего лишь идентификационной и провоцирующей на ненависть таблички, что они смогут эту сознательную личность остановить перед своей анафемой.

— Нет ни единого шанса. Атеисты — это анархисты от бога. Их ничего в этом мире не сможет остановить. А вот в другом? То есть шанс. — Бросил взгляд на табличку Репер, да и повёл себя ожидаемо с ретроградных позиций — он доверился этому табличному указателю.

А там дальше, как не столкнуться с такими представителями социума, кто всегда идёт навстречу своему желанию быть в центре внимания и стремлению к общению, что почему-то всегда требует от людей со стороны иметь к ним терпение и вдруг возникшее на пустом месте желание самим идти к ним во всём навстречу.

Ну а такие, открытые для всех порядков мыслей и встречного добродушия люди, всегда непосредственны и до предела просты к тем, кого они перед собой встретят. И они, сразу увидев в первом встречном чуть ли не для себя друга, как минимум, человека не скупого, чтобы закрепить и первого встречного в таком же мнении на свой счёт, обращаются к нему с какой-нибудь деликатной просьбой, что б потом сомнений не возникло в том, что он его за человека отзывчивого не считает.

— Друг, поделись воздухом свободы. — С резкого разворота от зеркала, размещённого над мойкой, обращается с этим своим превед-предложением найти точки соприкосновения к Реперу в первый раз вижу что за тип, очень и очень, независимо от всего что было, чего не было и что будет, нисколько не похожий на того, с кем бы хотелось Реперу быть знакомым и тем более другом, что с его стороны прозвучало с запредельным завышением его возможностей. При этом и понимания этот тип в глазах и ушах Репера никакого не находит, что достаточно ясно подсказывает Реперу, что он с этим типажом местной реальности точно никогда не сойдётся на дружеских началах. И о чём он даже не хочет интересоваться у Аэлиты, кто чего-то совсем не упомянула в своём бюллетене о нахождении здесь этого типа.

А Аэлита, как это понимать и что это сейчас такое было, к полной неожиданности Репера все эти его на её счёт негативные отзывы про себя как будто слышит, и со своей стороны говорит, что она молча такие пакости в свою сторону не собирается пропускать. А вот как она это говорит, то достаточно интересно, со своим ехидствующим оттенком. — Боялась, что вы с ним сильно подружитесь, на общности взглядов на него. Да и заочное знакомство предполагает один из таких путей.

А Репер с одной стороны — стороны своего самоназванного друга, поставлен перед необходимостью резко рассмотреть эту его заявку на дружбу: в положительном случае, дать то, что он просит, а в отрицательном случае, то его самоназванный друг даже не знает, чего добивается Репер и как быть с таким как он падонкаф!, а с другой стороны он подловлен Аэлитой, каким-то удивительным образом сумевшей прочитать его мысли. И на кого в первую очередь реагировать, Репер всё же находится в ответе за себя.

— Это ты про чё? — сообразив выделить в своём лице неприятие всякой агрессии в свою сторону, жёстко, без всякого намёка на будущее приятельство, вопрошает своего самоназванного друга Репер. На что самоназванный друг, видно не дурак, а с чувством собственного достоинства и знаний своих возможностей, посчитал, что этот тип, Репер, недостаточно отвечает его ожиданием на свой счёт и представившейся ему возможностью, может быть выпадающей раз в полчаса, стать для него другом, ну и характер у него не подходящий для него, да и не стал сильно настаивать на том, что он видит в Репере человека уж совсем прибедняющегося, и не только на то, что он у него попросил.

— УпБейся я апстену, чтобы я сознавал себя так, как ты притёр меня к стенке видеть. — Нервно в себе, но только не в ту сторону, куда были направлены его словосочетания, одёрнулся самозванный друг, напомнив Реперу собой кого-то им ранее известного, но точно не знакомого. — А увидел я в тебе, друг, человека полноценно живущего и полной грудью дышащего, без комплекса ЗОЖ в себе, раз в тебе и так всё здорово и не мучают перерывы в дыхании и пищеварении, такой вот ЛОМ, вот и сделал выводы, что ты не прочь будешь резонировать продвижение своих принципов и интересов. — Всё же не без своего нахального упорства на запись Репера в свои друзья, делает заявление Пардонкаф, представитель сообщества свобод от норм, нормалист социума, как уже по нему догадался и слышал о таких как он Репер.

А падонкафы или как их за подгиб под систему новояза называл Репер, пардонкафы, эти куртуазные имажинисты, креаторы подмены и выхолащивания из посылов духа двиджа анархичности, где за образом подачи своего посыла ничего больше и нет, что как раз отвечает целям комитета новых свобод, выступают не с анархических позиций в сторону полной свободы реализации себя как человека мыслящего через говорю как могу, приветствую и можу, поддерживая все формы отрицания любых норм освоения языка и его системность единства согласности и гласности, — а любая нормальность, это норма ограничения и значит, угнетает и ограничивает твоё волеизъявление, — а они следуют парадигме поставленных перед собой и социумом задач комитетом свобод по освобождению человека от оков самости.

А Репер уже не тот, кто следует форме, этой очертанности сиюминутности, а он подходит к реализации себя с дальнесрочных позиций и зрит в корень того, что есть в себе и не в себе. И для него пардонкафы пусть они сами можут свой изгибицианизм.

— Ты эрративно для самогона падонкафа сливаешь. — Репер решает созреть для системы подачи алфавитных знаков в реальности падонкафоф. И его реализация подачи себя в такой зацени атпад, создал задумывающую мотивацию на физик лица Пардонкафа, находящегося в лизинге умственного блуда новой арреальности поглощения формой смыслов. Где он, как же это не ново и всегда так бывает, возвращается к своим природным истокам, сути себя, невольно, может быть раздосадовано и точно растерянно, и выдавливает из себя невнятность себя и своей мысли:

— Я не понял.

— Вот и я тебя сразу не понял, а сейчас отлично понял. Так держать, дружище. — Чуть ли не дружески похлопав по плечу Пардонкафа, ещё сильнее впавшего в сомнение своей личности, сказал Репер и вперёд, в его обход по своим дальше делам и лекалам действительности, оставляя за собой след недоразумения Пардонкафа, кто всё-таки, хоть и частично добился своего — Репер признал в нём дружище.

Но всё осталось позади и за дверьми этой кабинки, где Репер залез рукой в карман своего пиджака, где к своему удивлению он обнаружил, что перепутал карман или всё же забыл, в какой карман он положил очки, когда сюда направился. После чего он другой рукой лезет в другой карман пиджака и там находит то, что искал. Затем он вслед за очками вынимает платочек и, начав им протирать очки, принялся через призму Аэлиты вспоминать Лик-беза.

— Опять ты сделала акцент на художественном оформлении звучания своей мысли. Вот я и ничего не могу понять из того, что мне сказал Лик-без. За всем этим художеством растерялась точность его изложения себя. Придётся заново менять все настройки и пересматривать нашу с ним встречу. У тебя, я знаю, хорошая фотографическая память. Так что выведи мне на экран очков начало нашей встречи. — В процессе неких манипуляционных действий с очками проговорил Репер, затем посмотрел в отражение своих очков с удовлетворением, подмигнул самому себе и надел очки. На внутренний экран которых, после небольшой задержки пошла подача картинки, конвертация в визуальный образ звукового сюжета. Где сценаристом, продюсером и режиссёром с правами подборов актёров была Аэлита. А это… большой повод для раздумий Репера, что принимать в расчёт, а что нет.

— Фокстрот униформ. — Сразу на зрителя, а именно на Репера, в качестве него сейчас выступающего, обрушивается чей-то негатив, проговорённый сквозь зубы. А к кому он относится и почему остаётся невыясненным, кто стоит за этим выразительным словесным негативом, то всё дело в том, что демонстрируемая на экран очков картинка подаётся со стороны идущего человека, кто сейчас одёрнул свой взгляд в сторону своих ног, как только увидел того, кто вызвал в нём эту скреплённую скрежетом зубов реакцию.

А вот почему он так резко одёрнул свой взгляд в сторону низа, то, конечно, не из-за боязни встретить этот негатив своих глаз лицом к лицу, а он просто не любит не быть неподготовленным ко всякой встрече. А вот самому быть для кого-то неожиданным и вдруг подарком судьбы, то почему бы не предоставить этот шанс тому, кто этого заслужил в его глазах. И как только тот человек, кто всего этого шанса заслужил, приблизится к нему на такое расстояние, где ему никак не удастся избежать резкого, с нижнего рывка, взгляда в упор, то тут-то он и нарвётся на тот взгляд исподлобья, который с резким выходом из своего наклона вниз, обрушит на него тот, кто всё это задумал.

И все эти мысли идущего впотьмах своей ненависти и взгляда на концы своих ботинок человека, исходя из него, вкладываются прямо в слух Репера. И Репер по тембру голоса этого человека догадывается, кто он. Это Лик-без.

— Вот значит как, — сбивая пыль под подошвами своих ботинок, с шоркающим эффектом принявшихся бороздить кильватер впереди лежащего пути, не сводя своего взгляда с носов ботинок, деля своё внимание между ботинками и тем человеком, с кем встреча будет неизбежна и она с каждым шагом приближается, Лик-без начинает себя нервно накручивать, — энергично освоила меня и мой паблик для начала, а теперь взялась за то, чтобы через эту конъюнктуру выжать меня в не дисциплину когнитива. — Здесь двидж Лик-беза усилился ещё и тем, что он начал вести счёт.

— Значит нашла себе нового инфлюэнсера. А от инфлюэнсера до фейка один шаг. До твоего десяток моих. — На экране очков идёт движение ног в сопровождении накала ненависти Лик-беза.

— Что ж, твой хайп не был не замечен. И я его отмечу через восемь шагов. — Таков уж хайп, он всегда перепрыгивает через ступеньку и через шаг.

— Так чего ты хочешь добиться, Дурцина. Создать мем? — на этом месте Лик-без спотыкается на ходу, но всё же удерживает свой ход.

— Считай, что он через шесть шагов в твоём оторванном кармане лежит и падла не падает. — Лик-беза взламывает очередная вспышка гнева.

— А сейчас, через несколько шагов приготовьтесь к лайфхаку с моей стороны. — И не успевает договорить Лик-без это своё послание навстречу ему идущим людям, как вот оно — в области видимости его взгляда, вдруг и при этом очень резко, появляются чьи-то ботинки и вслед за этим происходит сбой в подаче картинки на экран очков, что-то на подобие того, когда снимающая камера наскакивает на какое-нибудь препятствие или наоборот в неё что-то залетает, и она падает на землю и начинает с одного этого положения снимать и записывать всё вокруг происходящее. И теперь зрителю приходиться ориентироваться только на свой слух.

— Больше темноты. — До слуха Репера откуда-то со стороны доносится голос Лик-беза.

— Немного больше темноты. — Немедленно следует в ответ ответ незнакомца.

— Что, чёрт возьми, это значит?! — не сдерживая себя, громко вопрошает Репер.

— Тише. — Зашикивает Репера Аэлита, с сарказмом добавляя. — В этом специфическом месте нужно быть предельно осторожным на свои высказывания и такими странными вопросами громко вслух не задаются. Так можно спровоцировать окружающих на неверное твоё понимание, человека не отдающего отчёта в своих действиях.

— Ты что, издеваешься?! — с той же нервностью задался вопросом Репер.

— Да. — Звучит в ответ лол Аэлиты.

— Ладно. Но на этом всё. — Говорит тихо Репер, поправляя свои очки на переносице, и как он видит в их экран, то и Аэлита взялась за серьёзность и начала подъём визуальной картинки в сторону происходящих событий. Где сперва показались ноги людей, стоящих друг напротив друга — две пары ног, пребывающих в ботинках и туфлях на шпильке, находились в непримиримой позиции к одной паре ног в ботинках, принадлежащих, как сразу понял Репер, Лик-безу.

— Давай, не задерживайся. — Подбодрил Репер Аэлиту, и камера вздёрнулась вверх.