Грация и Абсолют

Игорь Алексеевич Гергенрёдер, 1999

В середине 1970-х, когда советская империя пребывала на пике могущества, о чём кое-кто вздыхает с тоской, прелестная блондинка, которую друзья зовут, словно она парень, Аликом, знакомится с двумя мужчинами: молодым и пожилым. Жалеть ей или нет, что, первой сделав шаг, она позволила вовлечь себя в эксцессы смертельного накала, в историю, которая, благодаря утончённости, не достойна ли истой красотки раффинэ? Она стала участницей трагедии крайне жёсткого и вместе с тем романтичного индивидуализма, вызывающего зависть и остервенелую ненависть. Содержит нецензурную брань.

7

Ему пора на кухню, сказал он, а она может тут посмотреть книги — окинул стеллаж взглядом. Есть поэзия, вон Бальмонт, а там — томик Гумилёва из букинистического… Точно так официант в ресторане предлагает: есть суп харчо, бефстроганов… Нет, объявила Алик, она пойдёт с ним.

В коридоре указала на двустворчатую дверь: здесь у вас что?

— Как вам угодно — столовая или гостиная. — Виктор толкнул застеклённую створку: в глубине комнаты — резной ореховый буфет; сколько хрусталя! Часы-шкаф. Принадлежало всё это купцам? графам? Посреди комнаты — большой полированный стол морёного дуба; а сколько лет этой люстре? хрустальные подвески в три ряда — висячий трёхступенчатый пьедестал да и только. Какая милая во всём надёжность!

Вошли в кухню, Алик оценила её вместительность, царящую в ней чистоту, воскликнула, словно прищёлкнув языком:

— Порядочек!

— О, я польщён, — соскользнул он на игривость, наконец-то! — А у вас разве не так?

— Так… увидите. — И ясный прямой взгляд ему в глаза.

Глаза ответили. Теперь можно легко обратиться к нему на «ты» — непринуждённо подхватит. «Виктор!» — мысленно произнесла она по-своему, с ударением на втором слоге, услышь, как я называю тебя! моё отражение в твоих глазах до того чётко, что я вижу обруч на волосах. Брось играть, расслабься, ведь я же не играю: вот она я — как на ладошке. Мы поняли друг друга. Мы одни здесь, мы рядом, нам просто и хорошо — разве нет? Молчание, до предела насыщенное смыслом. Ничто не мешает — звуки за окном отдалились и пригасли, по тенистому переулку почти нет движения. Из соседних домов донеслась музыка — видимо, магнитофонная запись, искренне грустящий юношеский голос выводил:

Я тебя называл самой лучшей на свете девчонкою

И не думал, что будешь ты зваться чужою женой…

— Подпоём? — произнесла она с бархатистой ноткой, запела: — Я тебя называл… — и оба вдруг захохотали, едва не сталкиваясь лицами.

Обещала танец, сказал он, а начала с вокала. И как? О!.. — кивнул и затем ещё картинно поклонился. Обмен комплиментами, милая болтовня о любимых мелодиях, о фильмах. Он зажёг газ, поставил на плиту кастрюлю:

— Собственно, обед уже готов — только подогреть.

Что будем есть? Украинскую солянку с копчёной свининой. Хо, никогда не пробовала! Понравится — научу варить. Она воскликнула: тебе цены нет! окончил кулинарный техникум? Нет, кулинарией занимается приходящий человек, а я только подучился немного… Она помолчала. И:

— Ты разведён?

— Я не был женат.

Алик глядела тепло, внимательно:

— Я тоже не спешу…

Спросила: ты местный? Если она имеет в виду Урал, то да. Я из города-призрака — дал он понять, что названия города нет на карте по причине находящихся в нём объектов. На одном из них отец был главным инженером, умер в прошлом году. Мать уже вышла замуж. У него две сестры, у них свои семьи. Почему он оказался здесь? Отец был другом Лонгина Антоновича… Замолчал. Она подумала: «У тебя тут какая-то выгода и немалая». Пауза. Алик спросила с запинкой:

— Тебе здесь… удобно?

Он слегка пожал плечами. Расскажешь, подумала она, всему своё время… А у неё папа — начальник цеха почтового ящика (почтовыми ящиками называли предприятия, которые по соображениям секретности обозначали лишь как почтовые абоненты). Мама — врач-косметолог.

— Я одна у родителей…

Продолжим о себе, переход не очень плавный, но сойдёт: блузка на ней — чуть повернуться — носит название индийской, а укороченные шальвары — творение её собственной фантазии.

— А для тебя я придумала бы что-то военного стиля: свободные брюки цвета майского неба, того же цвета приталенную рубашку с чёрными прострочками, с розовой окантовкой кармашков и погончиков…

«Свободные брюки» — он увидел, куда она смотрит, и тут же повернулся к ней спиной, снял крышку с кастрюли, будто это срочно понадобилось.

— Поможешь отнести тарелки? — повернул к ней голову.

Алик глядела с улыбчивым вызовом, обхватив себя за красиво оголённые плечи. Он подождал, когда она возьмёт стопку тарелок, и пошёл за нею в столовую накрывать на стол.