Грация и Абсолют

Игорь Алексеевич Гергенрёдер, 1999

В середине 1970-х, когда советская империя пребывала на пике могущества, о чём кое-кто вздыхает с тоской, прелестная блондинка, которую друзья зовут, словно она парень, Аликом, знакомится с двумя мужчинами: молодым и пожилым. Жалеть ей или нет, что, первой сделав шаг, она позволила вовлечь себя в эксцессы смертельного накала, в историю, которая, благодаря утончённости, не достойна ли истой красотки раффинэ? Она стала участницей трагедии крайне жёсткого и вместе с тем романтичного индивидуализма, вызывающего зависть и остервенелую ненависть. Содержит нецензурную брань.

29

Блондин и блондинка сидели за столиком друг против друга, прикасаясь пальцами к стоящим перед ними бокалам.

— Что он говорил тебе? — спросил Виктор, впившись взглядом в её лицо.

Она, подавая себя играющей девочкой, шельмецки повела глазами. У неё с Велимиром, прошептала, зарождается некая родственность, только не тычь мне примитивным: «старик», «слепой»… я не живу грубо физическим, я — истая женщина в самом изящном смысле этого слова, у меня тонкие вкусы, причуды, капризы, я — раффинэ! Эмоционально жить означает для меня пленять и награждать, изощрённо распознавать прелесть в том, в чём остальные разбираются не лучше, чем свинья в апельсинах, так что приготовься… У него захолодели глаза. Уверена, что ловко дразнишь? Не считай меня тупицей, ревнивым хряком, я легко поддержал бы твой трёп — умею и почище, — но не та ситуация.

— Он может диктовать, — сказал Виктор со злобой к тому, кого имел в виду.

Алику показалось, парень не договорил: «Я боюсь его!» У тебя, подумала она, несомненно есть актёрские данные, и ты хочешь предстать в драматическом ореоле. Я, мол, противостою сильному, опасному! Ей вспоминался обед у профессора, поведение молодого человека приоткрыло, что у него на хозяина зуб. Естественно, парня раздражало, полагала Алик, что слепой в ауре юной гостьи стал добиваться её расположения. Но вражда могла зародиться и раньше: возможно, Виктор помогает учёному в перспективной работе и считает, что тот занижает оценку его вклада. Ты мучаешься, что тебя используют, подумала она, но, может быть, ты преувеличиваешь, тебя не так уж обижают? Она решила, что будет влиять на Лонгина Антоновича ко благу Виктора.

— Я всё понимаю, — сказала она, — он постоянно у тебя на глазах, ему нужно то, другое, третье… он до смерти тебе надоел. Но будь снисходительным…

Алик продолжила мысленно: «Брось — я не вижу тебя его прислужником! Я вижу тебя гордым, сильным». Она могла бы заключить: «Просто тебе не хватало меня», — если бы только посмела претворить чувство в слова.

За ней следила, сидя за столиком с Дэном, Галя, задавшая ему вполголоса вопрос:

— Интересно, а как скоро она в этом избраннике разочаруется?

— Пари о сроке меня не привлекает, — ответил Пятунин и отправил в рот очередной кусочек мяса.

— Она не думает, что у старика и его подручного на уме? Старый со мной поболтал, деревенской свинопаске уделил внимания, а этот с Аликом занят. Мне кажется, — Галя хихикнула, — нас, троих девушек, хотят попробовать.

— Если для этого есть достаточные средства… — Дэн с улыбкой налил ей вина, — я имею в виду не только деньги, но и связи, которые помогают исполнять желания… жизнь может удивительно измениться к лучшему.

— Циник! — она одёрнула его.

— Я всего лишь прямодушен. Почему и тебе не быть такой?

Галя, вспыхнув, искала что сказать, чтобы вышло натурально. Тут начались танцы.

Алик танцевала с Виктором, с Дэном, с незнакомыми мужчинами, которые наперебой её приглашали, и снова с Виктором. Ждала, он скажет, что завтра позвонит ей и они встретятся…

Лонгин Антонович позаботился, чтобы девушки и Дэн возвратились домой на такси. Можов вывел профессора из ресторана, и тот, стоя на тротуаре, прощался с отъезжающими. Алик, когда Виктор открыл для неё дверцу машины, садясь, снизу глянула на него требовательно. Он молчал.

«Держит паузу, чтобы увидеть меня просящей, — думала она по дороге домой и дома, — ставит меня вровень с теми, какие у него были».