Ящик Пандоры

Анастасия Андреевна Игнашева

Мистический петербургский детектив, рассказанный как история обычной петербургской семьи. Действие книги разворачивается в двух временных пластах – в наше время и во время Великой Отечественной войны и периода, ей предшествующего.

***

На следующий день после работы я поехала в больницу к бабушке. Там уже оказался Феликс, который сидел в коридоре и трепался с постовой сестрой. Он поведал мне, что бабушке уже лучше. Она вышла из комы, но пока ещё очень слаба и к ней пока не пускают. Ещё Феля сказал, что бабушка спит, что он нашёл лечащего врача и тот его всячески обнадёжил.

— А к вашей бабушке мужчина приезжал. — сказала медсестра, — Ну как мужчина, дедушка уже. Сказал, что её боевой товарищ, воевали вместе.

Мы переглянулись. Бабушкины боевые товарищи уже все умерли. Она осталась последняя из их группы. Её командир — Костя Гладков, — Константин Георгиевич, умер лет 7, или 10 назад, как раз на 9 мая. Собрался идти на встречу ветеранов, надел китель, больше похожий на кирасу из-за обилия наград, у него закружилась голова, он сел в кресло и умер. Так рассказывали его дети потом.

— А как он выглядел? — спросила я.

— Седой, высокий такой, подтянутый. Похоже, что иностранец, но по-русски хорошо говорил. Наверное, прибалт.

— Наверное. — машинально сказала я.

— Женщина ещё с ним была. Молодая такая. Наша явно. Ну, с лица, вроде, татарка. Или еврейка. Брюнетка, смуглая и глаза такие, как буравчики. Сказали, что ещё придут. — охотно рассказывала медсестра.

— Спасибо. — поблагодарил Феликс.

Мы вышли на улицу.

— Интересное кино. — сказала я, — Кто бы это мог быть?

— Кто угодно. Может, эти самые «Дети Единорога». — предположил Феликс.

— А может, за ящиком ещё кто-то охотился?

— Не знаю.

На следующий день Феликс притащил ещё одну порцию переведённых отрывков. Качество перевода оставляло желать лучшего, но смысл был понятен:

«Не зря нашего командира мы прозвали Капитаном. Именно капитаном, а не гауптманом. Он служил капитан-лейтенантом морской пехоты. В нашу группу попал за какое-то дисциплинарное происшествие. Сразу показал себя уверенным и знающим воякой. Многому научил курсантов. Свои боевые заслуги никогда не озвучивал, но все догадывались, что боевой опыт у него есть. Потому слушались в рейде его беспрекословно. И это правильно. Как глубоко гражданский в прошлом человек, я за время обучения осознал, что все уставы написаны кровью. Дисциплина превыше всего. Особенно в таких рейдах, как наш. Если что, помощи ждать неоткуда…

Капитан вскоре вернулся, дозор остался наблюдать

— Это по нашу душу… негромко произнёс капитан

У всех в глазах был немой вопрос

— Идут нам наперерез, наверняка уже побывали на месте высадки. Военные. Налегке. В количестве отделения, принятого у советов в пехоте. Два офицера. Значит, — где-то группа обеспечения. Вооружены. Вооружены качественно. Кроме как за нами, больше им некуда идти. Скорее всего, — сзади нас, по следам, так же поджимает группа преследования. Возможно ещё пара-тройка отделений… Будем принимать ряд контрмер.

Капитан развернул карту и указав на какой-то объект сказал:

— Сворачиваем на восток. Уходим быстро вдоль ручья.

Кроме этого были оставлены два человека для устранения всех оставленных нами возможных следов. Я вошел в число этих двух смертников, как тогда мне казалось. Кто мог знать, что в живых… Но все по порядку. Дозоры начали движе…

…неразборчиво…

…испортилась погода. Туман сгущался…»

Что же они там искали? — подумала я.

— А что они там искали? — озвучил мои мысли Феликс.

Я стала читать дальше:

«…догнать группу мы должны были уже давно. Но впереди был всё тот же туман. Известно, что в тумане звуки разносятся очень далеко. Несколько раз мы останавливались и слушали. Вокруг была мёртвая тишина. Ни звука. Казалось, что никогда нам уже не догнать своих товарищей. Внезапно мне пришла в голову мысль, что компас, по которому держали азимут направления движения, показывает неправильное значение. Я покрылся холодным потом.

…неразборчиво…

…это было странно. Всего один выстрел. Кто стрелял? Наша группа или нет? Звук выстрела из винтовки, которые были на вооружении у советов и у маузера совершенно одинаковые на большом расстоянии. Звук долетел не по ходу нашего движения, а откуда-то справа. Если это наша группа, то как они попали туда? Не мог наш многоопытный Капитан так ошибиться в направлении. Или это мы сбились с пути?

Коротко посовещавшись, мы с Ваксом, с которым заметали следы на месте пересечения с погоней, пошли на выстрел. Тогда я не знал, что это смертельно опасно. Хотя весь наш рейд был отмечен смертью. Впереди показались какие-то рукотворные строения. Осторожно подойдя поближе мы увидели совершенно разрушенный мост через какую то местную речку. По этому мосту давно уже не…

…неразборчиво…

…труп. Голова была буквально снесена выстрелом в упор…»

— Триллер какой-то. — сказал Феликс.

— Или детектив. А скорее уж — «Секретные материалы». А мы типа Малдер и Скалли.

Феликс фыркнул.

— Дальше читать? — спросила я.

— Читай.

«…Наконец-то появился проводник. Их зовут в Тибете шерпами, хотя об этом я уже писал. Проводник представился мне каким-то длинным именем. Совершенно не отложилось в памяти. Что то вроде Шугани… или что-то похоже… Что бы исключить путаницу я предложил, что буду обращаться к нему герр Шуго. Тот улыбнулся и согласно кивнул головой.

Надо отметить, что мне пришлось очень долго ждать проводника, который владел бы хотя бы одним из европейских языков и в тоже время был надёжен. Кандидатуру этого Шуго мне предложили в консульстве. Теперь предстояло дождаться оборудования для хождения по горам, которое наша дипмиссия обязалась очень быстро предоставить. Так что у меня есть ещё день… или два…

Итак, что же дальше произошло на Севере, в тундре? Спешу вам соо…

…неразборчиво…

…вероятнее всего тут когда-то был железнодорожный пост какой-то местной узкоколейной трассы. Но теперь мост почти обрушился, здание поста пришло в негодность и завалилось набок. Именно возле этого здания, совсем маленького, мы с Ваксом и нашли труп. Как я уже писал, от головы его почти ничего не осталось. Судя по форме, это был кто-то из нашей группы. Вакс отвернулся, а я стал осматривать карманы и снял ранец.

К моему большому сожалению это был труп Капитана. Я узнал его нож. Красивый, с наборной ручкой и какой-то, почти стершейся, морской эмблемой. Что же здесь произошло?

Содержимое ранца мы поделили поровну. Все личные вещи я рассовал по своим карманам. Коротко посовещавшись, мы решили похоронить Капитана, хотя на инструктаже нам запрещали это делать. Согласно полученных инструкций нам предписывалось обезобразить лицо и пальцы рук и немедленно покинуть место гибели. Но мы посчитали, что это совсем не в духе Дойчленд.

Вокруг все так же было ничего не видно из-за тумана. Оттащив Капитана на десять метров в сторону, мы быстро стали рыть яму саперными лопатами. Мы очень спешили, так как судьба остальной группы была неизвестна. Куда дальше идти так же было непонятно. Искать следы в кромешном тумане было нереально.

Мы почти закончили, когда где то очень далеко раздался жуткий крик. Эхо долго разносило отголоски по сторонам. Судя по компасу, что-то случилось восточнее. Но только кто там кричал и был ли крик человеческим?

…неразборчиво…»

— Итак, что мы имеем? — спросила я, отложив прочитанное, — Мемуары охотника за непонятными артефактами и не менее непонятных визитёров к бабушке в больницу. Вот что, Феля. Что-то, наверное, опыт и интуиция, как говаривал мой покойный муж, подсказывают мне, что лучше нам по очереди дежурить у бабушки в больнице. Мало ли что.

— Согласен. И я могу хоть завтра. — кивнул Феликс. Решение, как потом оказалось — было правильным и своевременным.

***

Бабушка вскоре пришла в себя, но была ещё очень слаба и почти не разговаривала, но нас узнавала и явно была рада нам всем. Следующую неделю мы все по очереди дежурили в её палате, а Феликс иногда даже ночевал в больнице. Так что до записей я добралась довольно нескоро.

Последний отрывок Феликс принёс в больницу.

«… сложилось ощущение, что туман стал совсем непроницаемым и каким-то живым. Казалось — протяни руку, и она коснётся кого-то неведомого. Вокруг стояла тишина, но подсознательно угадывались какие-то движения. Солнце было настолько тусклым, что походило на Луну.

Вакс был близок к панике. Его винтовка была направлена то влево, то вправо. Совершенно сбитые с толку, мы продвигались вперёд. Под ногами давно уже не было мха, мы шли по каменным россыпям. Вверх, вниз… Снова вверх, вниз…

Моя голова была настолько пуста, что я не мог уже точно сказать — это Хибины… или Карпаты… а может и Анды… или это вообще не Земля? Стал замечать какие-то фигуры в тумане. Но как только начинал присматриваться — фигуры как будто таяли… медленно.. Это исчезновение отдавалось в ушах шелестом и тихим, на пределе слуха, звоном. Стало совсем тревожно… Я готов был бросить все вещи и бежать, бежать, бежать…

Вдруг Вакс закричал

— Ты видел? Ты видел это? Вот!!! Ты видел?…

Но сколько я не приглядывался, вокруг никого не было.

Вакс вскинул винтовку и передёрнул затвор.

— Стой!!!! — закричал я…

…неразборчиво…»

Интересно-интересно. А что если этот таинственный визитёр как-то связан с автором (одним из авторов) дневника? Медсестричка, кажется, сказала, что он выглядел как иностранец. Не исключено, что этот заморский гость попытается ещё раз навестить бабушку. Интересно, с какой целью? Вряд ли с целью вспомнить боевую молодость.

— Шлава.

Я даже не поняла сначала, что меня зовут.

— Шлавка.

Бабушка проснулась и звала меня! Ей вынули вставную челюсть, и понять её было затруднительно.

— Подай мне жубы. — догадалась бабушка.

— Как ты? — спросила я.

— Средней паршивости. — ответила бабуля, заполучив, наконец, свою челюсть и обретя чёткость речи.

— Чувство юмора при тебе, это хорошо.

— Что, спёрли мою шкатулку? — спросила бабуля, пытаясь устроиться поудобнее. Я приподняла её и подсунула под спину тощую больничную подушку.

— Откуда ты знаешь?

— Я знала, что рано, или поздно это произойдёт. — спокойно ответила бабуля, — Рассказывай, что там у вас.

И я поведала ей всё, начиная со дня кражи, не упустив и то, что мы стали переводить тетрадки странного немца.

— Это дневники Гюберта и этого Штрюмпфеля. Гюберт передал их мне, когда мы отправляли Штрюмпфеля в Москву. Сам он не полетел, а остался в отряде. Зря. Может, если бы и он отправился на Большую Землю, то остался бы жив. Возможно. Нет. Самолёт сбили над линией фронта.

Я рассказала о странном визитёре. На бабушку этот рассказ впечатления не произвёл.

— А что, всё-таки, было в этом «Ящике Пандоры»? — решилась спросить я.

— Артефакты. Я сама точно не знаю, но, предположительно, внеземного происхождения. — просто ответила бабушка.

— Шутить изволишь?

— Тебе знакомо словосочетание «теория палеоконтакта»?

— Слышала пару раз.

— Ящик попал ко мне ближе к концу войны. В Польше. Точнее, это было в конце 1944-начале 45 года. Ставка тогда готовила Висло-Одерскую операцию. Слышала?

Не дожидаясь моего кивка, бабушка продолжила:

— Нас в очередной раз забросили в тыл к немцам. На сей раз на территории Германии. Мы в тот раз оказались где-то в Восточной Пруссии. Сейчас это Польша. Нет, специально за этими вещами мы не охотились. У нас была другая задача. Непосредственно связанная с подготовкой наступления. Висло-Одерская операция была начальным этапом битвы за Берлин. — пустилась в исторический экскурс бабушка.

— Её начали раньше из-за наступления немцев на союзников в Арденнах. — подсказала я, — Бабуля, так что там с ящиком? Давай ближе к теме.

— Мы в группе все владели немецким языком либо в совершенстве, либо достаточно хорошо. И были в немецкой форме. — продолжила бабушка немного передохнув, — Передвигались на машине. «Хорх» у нас был. Хорошая машина. Немцы, надо сказать, к нашему наступлению готовились и укрепрайоны там, в Пруссии, у них были мощные. Так что нашей главной целью была разведка. Ну и диверсии на коммуникациях, как обычно. Население, однако, эвакуировали. Пропаганда, опять же, работала. Так что уходили они на запад, предпочитая сдаться союзникам. Ну и вот мы там и колесили на своём «Хорхе».

Рассказ бабушки был прерван появлением Маргошки, навьюченной пакетами, как хороший ишак. Марго решительно прошествовала к бабушкиной кровати и принялась выгружать на тумбочку баночки и коробочки.

— За лекарствами пришлось аж на Гражданку мотаться. — поведала она нам, — Там единственная аптека, где было то, что нужно.

Среди принесённых Маргошей продуктов преобладало детское питание — пюре и творожки.

— Старый, что малый. — усмехнулась бабушка.

В тот день продолжение рассказа мы так и не услышали. Бабушка устала и сказала, что хочет спать. Я оставила с ней Марго, а сама поехала домой. Дома ждало неприятное известие. На наш семейный комп пробрался вирус. Точнее — дело было так. В своё время Стас объединил все наши компьютеры — оба стационарных — свой, моей старшенькой и ноутбуки Марго и мой — в единую сеть. Вирус попал в компьютер Стаса после того, как они с Феликсом попытались найти ещё какую-то информацию про «Детей Единорога» и набрели на некий сайт. Теперь при попытке выйти в интернет, зловредная прога перенаправляла компьютер прямиком на порносайты. К счастью, Стасу удалось принять меры, и вирус не перекинулся на другие компьютеры. Но насчёт своего компьютера вести у племянника были неутешительные.

— Придётся форматировать диск и переустанавливать систему. — уныло поведал он.

— А данные? — спросила я.

— Успел кое-что скинуть на внешние носители, но не всё.

Глава 6. Заморский гость

«…туман. Какой же густой туман. Мне казалось, что я схожу с ума. Все кости моего скелета были насыщены болью. Все мышцы непроизвольно мелко тряслись, Я был похож на паралитика, бредущего по пустыне.

Вокруг никого не было. От Вакса мне удалось убежать. Он сошел с ума. Я не смог отнять у него винтовку и он стал целиться в меня. Несколько шагов в сторону и мы потерялись. Туман. И тишина. Давящая тишина. Я был уверен, что моя воля была подавлена. Но чем? Как? Кто мог это сделать?

Лишь когда я смог выбраться из этой ужасной страны, я узнал от одного ученого, что ещё в восемнадцатом или девятнадцатом веке недалеко от этих мест целая команда английского корабля попала в подобный туман. Многие из матросов кидались за борт в холодное море, сходили с ума, делали странные и непоправимые вещи. Лишь капитан чудом смог как-то сделать записи в бортовом журнале о странном состоянии всей команды, о собственных мыслях о самоубийстве, о давящей тишине, о болях во всем теле, о страшном тумане, о тенях в тумане…. Я не смог найти источника этих записей, но у меня были точно такие же симптомы внезапного умопомешательства.

Капитана судна так же не нашли. Корабль был полностью пуст, покинут командой. Все вещи были на своих местах. Каких-либо следов нападения или пожара, или несчастных случаев не было. Дрейфующее вдоль побережья судно подобрали русские мореходы и отбуксировали в порт Архангельска. Они же и поведали англичанам о причине трагедии, как о странном «мереченье». По их словам такое состояние вызывали шаманы аборигенов. Попавшие в этот зов люди сходили с ума и имели склонность к суициду. Старый ученый сокрушался, что не может поехать в те края в силу своего почтенного возраста, и не может исследовать это явление. Безумец. Я испытал это состояние на себе и никому не пожелаю испытать это. Такое состоя…

….неразборчиво….»

Жуть какая!

— А что такое «мереченье»? — спросил Феликс.

— Ну тебе же сказали, что это что-то вроде краткого помешательства. — ответила Марго, — Там же написано.

— Значит, это можно навести искусственно? — снова спросил Феликс.

— А кто его знает? Очевидно — да. — ответила я, смутно припоминая рассказы покойного мужа, что ещё во времена своей курсантской юности они с друзьями предпринимали поход по Кольскому полуострову. Так вот что-то про «мерячку», Игорь рассказывал. Жаль, что я почти не запомнила ничего.

— Погугли. — посоветовала Феликсу Марго.

— А кто такие погугли? — не понял тот.

— В гугле пищи, балда!

— Что там у Стаса? — спросила я.

— Почти закончил.

— Терзают меня подозрения, что эти детки Единорога таким образом охраняют информацию о себе от вторжения непосвящённых. — сказала я.

— если хочешь сохранить информацию — лучше её вообще в сеть не выкладывать. — резонно возразила Марго.

— Но сайт у них есть.

— Не факт, что это их сайт. А вирус мог быть просто случайностью.

Марго была неисправимым скептиком. А что до меня, то я ещё в ранней юности убедилась, что, чем бредовее и неправдоподобнее выглядит предположение, тем вероятнее, что оно и окажется правильным. «Дети Единорога» хранили свои тайны хорошо.

Значит, ящик попал к бабушке в конце войны. В Восточной Пруссии, а дневники годом раньше, в 1943, ещё в России. Что было в ящике, и кто его передал — неизвестно. Точнее — что за артефакты. И почему ящик остался у бабушки? Неужели НКВД не заинтересовало его содержимое? Или бабушка скрыла от командования факт существования ящика? Жаль, что нам не удалось побеседовать. Ну да ничего. Завтра я опять поеду в больницу, может, бабушка мне расскажет, что было дальше. Да и таинственный заграничный гость тоже не давал покоя. Зачем он искал бабушку? И как он узнал, где она? От таких вопросов мне стало не по себе. А что, если этот неведомый тип захочет навредить бабушке? А уж как охраняются наши больницы — всем известно. Охранников на вахте кроме кроссвордов не интересует больше ничего. Заходите, люди добрые, делайте что хотите. На медсестру на посту надежды тоже нет. Может, поехать в больницу и подежурить там?

Больницу в итоге поехали Стас с Феликсом, сказав, что в случае «форс-мажора» там от них больше пользы будет, ибо они-де — мужчины.

— В случае чего — звоните! — сказала я.

— Куда? В полицию? — ехидно поинтересовался Феликс.

«…труп. Недалеко ещё один. Было сразу видно, что человек мёртв. Судорожно скрюченные руки. Белые, холодные лица. Остекленевшие глаза у тех, кто лежал на спине. Выражение крайнего ужаса на лице. Остальные же…

В моем тогдашнем состоянии не было даже сил перевернуть какое-либо мёртвое тело для опознания. Тут были все вперемежку — и русские и мои товарищи. У всех схожая поза. Они убегали от чего-то, или кого-то ужасного и падали. И умирали. От чего умирали — мне до сих пор неизвестно. Лишь двое были застрелены. Но, скорее всего, своими же товарищами. На протяжении этих страшных пятисот метров я шёл и смотрел на трупы. Как по страшной дороге в ад. Меня всего трясло. От холода ли, или от чего другого, я не знал, и даже в тот момент не задумывался. Мысли уже давно не посещали голову. Только смотрел. Наконец трупы закончились. Впереди…

….неразборчиво….»

Бррр! Просто Стивен Кинг какой-то… От чтения меня оторвал звонок в дверь. А это кого ещё несёт на ночь глядя?

На пороге стоял высокий старик в светлом плаще и дорогих очках. Вообще весь облик нежданного визитёра был дорогим и заграничным. Опережая мои догадки, незнакомец решительно вторгся в нашу кухню-прихожую и решительно закрыл за собой дверь.

— Я нахожусь в квартире фрау Томилиной и беседую с кем-то из её родственников? — спросил он, — Не волнуйтесь, я пришёл один.

Томилина… Ну да! Бабушкина девичья фамилия — Томилина! По мужу она Соболева.

Я кивнула.

— Это Вы приходили в больницу. Откуда Вы узнали…

— У меня свои источники информации. А в этот раз она сама меня вызвала.

–??????

— Моё имя Дитрих Вакс. Я не был знаком с фрау Томилиной, но я… впрочем, Вы позволите мне войти, фрау?

— Ярослава. — представилась я.

Мы расположились на кухне. Вакс с интересом осматривался.

— Какая интересная планировка. Вход через кухню. Похоже на немецкий сельский дом.

— Это — бывший чёрный ход. Когда-то была одна большая квартира, вскоре после войны её перегородили и сделали две. Что Вам угодно, герр Вакс? Как Вы нас нашли? Что Вам нужно от бабушки?

В кухне появилась моя старшенькая.

— А это ещё кто?

Я рассказала. Лариска мигом сбегала за фотоаппаратом и сфотографировала непрошеного визитёра, потом настроила аппарат на режим видеосъёмки.

— Я записываю и снимаю наш разговор. В случае чего — у нас будет запись и Ваш портрет. Не пытайтесь нам вредить.

Лариска на всякий случай переместилась так, чтобы быть поближе к входной двери.

— Меня папа учил приёмам рукопашного, когда жив был.

— А что с ним?

— Он погиб. — я не стала уточнять как и где, — Так что Вам угодно?

— Я не причиню вам вреда. Не бойтесь. Фрау Анна сама связалась с нами пару недель назад. Я прилетел, как только смог, узнал, что она в больнице.

И тут меня осенило.

— Так вы — «Дети Единорога»?

Гость улыбнулся как-то странно.

— Откуда вам известно это название?

Я рассказала про найденное письмо.

— Больше никто про это не знает?

— Нет. — честно ответила я, — Мы даже оперативникам, которые кражей занимаются, не рассказывали.

Вакса мой ответ удовлетворил.

— Подождите… Вакс. Вы случайно не родственник некоего Вакса?

Я рассказала про обнаруженные тетрадки.

— Покажите мне их.

Вакс долго листал принесённые мной тетради, читал, потом бережно положил на стол.

— Да. Это мой… как это по-русски… брат деда. Он был до конца жизни немного не в себе после… В семье не было принято об этом говорить. Он жил всегда один. Я помню его.

— Вы хорошо говорите по-русски.

— Я был в плену в России. В конце войны меня взяли в фольксштурм. Мне было всего 16 лет, но я выглядел старше. Ваши подумали, что мне уже 18 и отправили сначала в Прибалтику, потом дальше, в Кировскую область. Домой я вернулся только в 1952 году.

— Понятно. А «Дети Единорога»?

— Впервые я услышал о них в конце войны. Они сами нашли меня. Этот орден существует очень давно. Ещё в Средние века он появился.

— И причём здесь бабушка? — спросила Лариска.

— У неё был ларец, отданный ей на хранение.

— «Ящик Пандоры»!

— Э? — вскинул бровь Вакс.

— Мы его так звали. — пояснила дочка.

Вакс опять улыбнулся тою же странной улыбкой.

— Она сообщила нам, что за ней следят. Теперь вы говорите, что ларец украли. Я опоздал.

— Так, может, расскажете, наконец, что это за ящик и что в нём? — спросила я, — Бабушка говорила что-то про некие артефакты, чуть ли не инопланетного происхождения.

— Человек, упомянутый в этом дневнике, тоже охотился за этими вещами. — ответил Вакс.

— Кто он?

— Карл Отто Штрюмпфель. Я оставлю дневник вам. Мне он ни к чему. — предвосхитил Вакс мои вопросы.

— А имя Гюберт Вам знакомо?

Он покачал головой в ответ.

— Возможно это… как это по-русски…

— Псевдоним. — подсказала Лариска.

— Я. Псевдоним. Не знаю.

— Вы так и не сказали нам, зачем Вы здесь. — напомнила дочка, — Нашей бабуле грозит опасность? Нам всем грозит опасность? Из-за этого ящика?

— О вашей бабушке позаботятся. Я прилетел не один. Можете сказать своим родственникам, чтобы они не дежурили в больнице.

— Почему мы должны Вам верить? — не сдавалась дочка.

Вакс вздохнул.

— Зер гут. Делайте как хотите. Вот моя визитная карточка. Я остановился на Васильевском острове. Отель «Сокос» на 8 линии.

— Не знаю там такого. — удивилась я.

— Его недавно построили. — ответила Лариса.

— Внизу я написал номер моего мобиля в Петербурге. Звоните в любое время.

— Так Вы не ответили ни на один вопрос. Что было в ящике? — спросила я.

— Я сам точно не могу сказать. Ящик принадлежал одно время Штрюмпфелю — это точно.

Посидев ещё немного, Вакс ушёл. Лариска закрыла за ним дверь и кинулась к окну.

— Машина какая-то во дворе стоит. Возле помойки. — сообщила она, — Сел и уехал. А чего приходил, чего надо?

— Тебе же сказали — по поводу ящика. — сказала я.

— Только туману ещё больше нагнал.

— Ну почему. Зато мы теперь знаем, что «Дети Единорога» существуют.

— И что нам это даёт?

— Не знаю.

— Вот именно.

Ладно, я пошла, у меня контрольная завтра по информатике.

И дочка удалилась к себе. Я тоже собралась в свою комнату, но вспомнила про оставленные на столе тетради. Вернулась и забрала их с собой. На прикроватной тумбочке меня ждал последний переведённый отрывок:

«…схватил меня за руку

— Не вздумай!!!

С большим трудом я понял, чего хочет от меня этот человек. Он обращался ко мне не на немецком. В том состоянии полной амнезии и отсутствия логического мышления для осознания этой фразы потребовалось минут десять. А может и больше. За это время этот человек не только отобрал у меня мой верный парабеллум, тот самый П-08, подаренный мне Капитаном перед самым экзаменом, и напоил меня чем-то приторным и ужасно холодным, усадил за большим валуном, что бы ветер не донимал пригоршнями мелкого-мелкого снега и стал разводить маленький костер. Для меня осталось загадкой из чего так быстро можно разжечь костер, когда вокруг куда ни кинь взгляд — тундра.

— Есть будешь? — снова спросил он.

«Русский!!!» — обожгла меня первая сознательная мысль…….неразборчиво….»

Досталось там, однако им — и этому Штрюмпфелю и родственнику этого Вакса. Я снова вернулась к чтению.

«…постепенно. Постепенно я отходил от того состояния, в которое попал. Уходил страх, уходила головная боль, никто больше не возникал из тумана. Рядом спокойно сидел невысокий человек в одежде аборигенов. По его словам аборигены назывались саамы. Своего имени мне он не назвал. Сказал:

— Зови нойд…

Лишь после этой экспедиции я нашёл, что так на саамском языке зовут местного колдуна. Но тогда мне было уже всё равно. Я выжил. Возможно, в единственном числе. И это одновременно радовало и страшило.

–……… швед? Или германец?

Упустил я нить беседы. И лишь кивнул:

— Значится германец. И по-русски говорить умеешь. Ну-ну…

Что я мог возразить? В его раскосых глазах совершенно не было агрессии. Он ещё раз напоил меня своим замечательным холодным травяным напитком.

— А сюда вас зачем занесло-то? Небось всё камни ищите? Так без людей камни — они всего лишь камни. Только люди правильные слова знают, от которых камни поют.

Видимо, у меня на лице отразился немой вопрос.

— Поют, поют… Даже тени предков иногда приходят…

— Так всех этих людей погубили камни? Тени предков? — горло с трудом выдавало звуки…

— Этих-то? Нет. Этих замярячело сперва… А потом… На-ка чайку похлебай.

Тогда я совершенно не понял этого слова. И не уточнял. Позже старый учёный мне поведал причину поведения людей. По его словам всего лишь обычные северные сполохи на небе приводили психику людей в такое психосоматическое состояние. Но он не смог объяснить смерти, которые последовали за безумием.

— А потом? — через какое-то время спросил я.

— А потом кто-то произнёс правильные слова… в неправильном месте…

— Как это?

— Отдохнул? Пошли…

И мы побрели на север.

Я шёл и не мог понять. Когда только начинался туман, было намного теплее, зеленела трава и мох. А сейчас вокруг лежал снег и…

…неразборчиво…

…германец

Я опять задумался и чуть не наткнулся на своего невольного провожатого. Хотя, как можно потеряться в тундре в двух шагах от проводника? Нойд сказал, что можно. И я ему верю.

Впереди, за небольшой скалой, вдруг открылась странная конструкция. Она была явно рукотворная. На небольшом возвышении стоял огромный валун. Опорой ему служил совсем небольшой камешек. Неустойчивая конструкция. Мы обошли камень вокруг. Под снегом угадывались какие-то небольшие углубления. Вернее не углубления — выложен какой-то спиральный рисунок из небольших булыжников. Под снегом рисунок казался вырытым в земле. Я разгрёб снег ногой — камни уложены настолько плотно, что даже нет возможности сдвинуть их с места.

Подойдя поближе, я притронулся к огромному валуну. Казалось — тронь его и он покатится вниз по склону. Но этого не произошло. Навалился на камень — он даже не шелохнулся.

Вдруг я увидел ещё три совсем небольших камня под самым основанием валуна. Они-то и привлекли моё внимание. По периметру этих явно обработанных кем-то камней шли надписи. Рунные знаки!!! Именно такие я видел в институте. И именно за такими и была организована экспедиция.

— Вот они. — сказал нойд…

— Кто? — заозирался я.

— Причины смертей. Кто-то был здесь, возле сейда, совсем недавно и произносил правильные слова. Они начертаны на камнях.

— И что? Слова не могут убить. Тем более на таком расстоянии.

— Здесь неправильное место… сейд с входом за кромку… когда человек этого мира произносит правильные слова в неправильном месте — он стремится попасть за кромку… в тундре мало таких неправильных мест и путь к ним труден… если туда попадает человек, то может попросить о чём-то великих духов предков… если это хороший человек — попросит о чем-то хорошем… если плохой — то…

Нойд покачал головой, мне казалось он впал в транс или просто бредит.

–… тогда бы снег не пошёл… через сейд холод попал в наш мир… плохо… очень плохо… сейд мог завладеть душой человека… надо искать его… пока не случ…

В этот момент раздался выстрел. Нойд схватился за грудь…

…неразборчиво…

…опять кровь. Почему вокруг меня столько крови? Кто этот стрелявший? Что это за место, куда я попал?

После того, как нойд упал, схватившись за сердце, я оказался за камнем. Вокруг была тундра, и я прекрасно понимал, что следующая пуля моя. Парабеллум оказался недосягаем в сумке убитого нойда. Снова наступила липкая тишина.

— Эй!!! — кто то кричал издалека. Кричал по-русски.

— Эй!!! Отзовись!!!

Мне ничего не оставалось делать, как ответить:

— Что вам надо? Не стреляйте, у меня нет оружия. — прокричав это, я понял, что сглупил. Теперь стрелявший может спокойно подойти и выстрелить в упор. Но почему не стрелял сразу? Может быть, у него нет патронов?

— Ага. Иди отсюда, я не буду стрелять. Ты мне не нужен.

— Я вам не верю!

— Иди, давай. Хуже будет.

Мы ещё долго перекрикивались, не доверяя друг другу. Что делать было для меня совершенно неясно. Никогда в своей жизни я не находился в таком положении.

Наконец на один из моих вопросов стрелявший ответил, что ему нужны только камни и ничего более. Ещё раз я посмотрел на эти артефакты. Вспомнил все, о чем говорил с Виртом о них, его слова при отправке в экспедицию, тот бред, который услышал от нойда… И рискнул. Быстро взяв один из камней, я стал читать руны. После первого же звука воздух вокруг как будто задрожал. Мне казалось, что от меня во все стороны стали сыпаться искры.

— НЕТ!!!! — донеслось откуда то издалека

И я… Я куда-то перенёсся. Снова вокруг туман. Плотный. Что-то тёмное под ногами. Что-то светлое над головой. И голоса!!! Много, много голосов. Они доносились отовсюду, и в то же время я понимал, что вокруг стоит тишина. Мёртвая тишина.

Вдруг один из голосов стал отчётливым:

— Что ты хочешь, человек?

— Я хочу вернуться домой — совершенно непроизвольно вырвалось у меня…

…неразборчиво…»

Так. Стивен Кинг может грызть локти от зависти. А этот Вакс… Хотя нет. Писал не Вакс. Хм. Домой хочу, к маме… Все хотят к маме.

Я отложила листки. Камень. Значит — этот таинственный автор мог прихватить с собой некий камень. В голове тут же сложились такие строчки:

«У меня есть камень,

А на камне знаки!

А у знаков — тайна!

Хочешь — отгадай!»

«… это место?

— Тебе не дано понять, человек — снова возникло у меня в голове. Окружающие голоса стали постепенно утихать. Туман вокруг стал ещё гуще. Вверху показалось что-то, похожее на фонарь. Нет, скорее на далёкую луну. Я ещё не задал следующий вопрос, как почувствовал, что в голове возник голос:

— Человек, не надо лишних вопросов. Твоё желание будет исполнено — ты попадёшь на родину целым и невредимым. Но для того, что бы там, в вашем мире, не осталось открытых врат — ключ останется у тебя. Ключей три. Ещё два будут перенесены в место, где мало людей и высокие горы. Только собрав их вместе и возле врат, ты сможешь попасть за Кромку бытия. Но учти, человек, это опасно для вашего мира. Желания людей разрушительны. Люди неумны и слишком жадные. Люди не видят, что будет после исполнения их желаний.

Я молчал и не мог что либо сказать. Время остановилось. Вокруг опять стали появляться голоса. Много голосов. Слова сливались в непрерывный шум, сродни шуму прибоя океана. И этот прибой явно перерастал в шторм.

— Кто ты? — снова задал я вопрос — И что мне делать?

Ответа не было очень долго. Или мне так показалось. Шторм голосов нарастал.

— Я Страж. Береги ключ… — и моё сознание от всего пережитого отключилось, я провалился в сон…

…неразборчиво…»

Итак — Ключ. Ключ-камень. Или несколько ключей… И кому-то стало известно о них. А как они попали к бабушке? Какое она вообще имела отношение к этой истории? На войне, конечно, может быть всякое. Мой покойный муж под настроение иногда рассказывал совсем уж невероятные истории из разряда мистических, приключавшихся с ним и его товарищами на заданиях.

«… сон. Море или океан. Туман, снова туман и что-то в вышине, там за туманом, яркое и зовущее. Какие-то тени, которые превращались в огромных монстров. Какие-то дети, старики, женщины, мужчины. И все они что то мне кричали, о чём-то просили. Сейчас я не помню, что они мне говорили. Помню лишь чувство безысходности и скорби от невозможности им помочь.

Именно во сне я увидел Стража. Высокое. Просто огромное существо, отдалённо напоминающее человека. Короткие мощные ноги. Длинные, гипертрофированно накачанные мышцами руки. Голова, покрытая чем-то, напоминающим шлем с рогами, которые когда-то носили в Скандинавии. Обнажённый торс, покрытый татуировками из рун. Татуировки неуловимо для глаза постоянно изменялись, то пропадая совсем, то снова проявляясь. И полное отсутствие лица, что напугало меня почти до смерти, даже во сне…

Во сне я вновь услышал голос Стража, но не сразу уловив смысл:

–… на востоке. Путеводной звездой тебе будет дворец Потала. Там узнаешь место, куда ты отнесёшь Ключ… — во сне я совершенно не запомнил досконально, что такое дворец Потала, кто этот Потал, как я узнаю место, куда мне надо идти и почему именно я должен это сделать. Но позже я убедился, что по прибытии туда, куда Страж меня направлял, в памяти всплывала часть того странного разговора во сне.

И вот я начал просыпаться…

…неразборчиво…»

«…долго не мог понять, где нахожусь. Тумана не было. И лежал я не возле сейда. Вокруг совершенно не было снега. Конец лета для северных широт. Пожухлая трава, мох. Кривые деревца. Голова нещадно кружилась, но я решился сесть. Что-то упиралось мне в бок. Какой-то ящик, обёрнутый шкурой животного. Правда, мне было не до ящика. Да и вообще, произошедшее в тумане как-то стало исчезать из памяти, как будто всё случилось не со мной.

Обернувшись, я увидел море. Бескрайнее море. Низко над водой висело солнце. Из-за ярких бликов я не сразу увидел какое-то небольшое судно. Моей радости не было предела — люди, живые люди. У меня было такое ощущение, что в тумане я прожил полжизни. С трудом встав, я замахал руками и закричал. Вернее попытался закричать — горло издавало сиплые звуки.

К моему удивлению, рыбацкая шхуна, а это были именно рыбаки, стала увеличиваться в размерах. Меня заметили…

…неразборчиво…

…согреться. Наконец то вернулся голос и я смог рассказать моим спасителям, что я из Германии и мечтаю туда попасть как можно быстрее. На вопросы как я попал на маленький остров посередине Баренцева моря, отвечал, что потерял память. Не мог же я рассказать им всё произошедшее со мной. И тогда мне действительно так казалось.

Меня оставили одного в каюте. Наконец-то я мог осмотреть свой «багаж». Развернул шкуру, вытащил ящик. С трудом открыл его. Внутри были два камня, покрытых рунами. И в этот же момент память полностью восстановилась. За одно мгновение перед моим взором пронеслись все события последних нескольких месяцев.

Я снова посмотрел на Ключи. Но почему их два? Один мне надо отнести в то место, которое мне указал Страж. А второй камень? Это подарок мне? Или это только на хранение? Тогда надо его убрать так, что бы никто не смог прочесть руны. Это смертельно опасно…

…неразборчиво…

…оказалось именно так. Невероятным образом Страж хранил меня. Все, кто встречался мне по дороге, старались сделать так, что бы я ни в чем не нуждался, сопровождали меня, передавали из рук в руки. Весь путь с Севера до Берлина, через территории нескольких стран, занял всего несколько дней. Я не потратил ни пфеннига для оплаты поездки. Я был сыт и одет. Со мной разговаривали как с важным человеком.

И вот я в Берлине, только с вокзала. Вокруг бурлила ставшая мне непривычной суета большого города. Куда же дальше?

…неразборчиво…

…, но отца не было в Берлине. Мои родители, как и говорили, перебрались в Швейцарию. В любом случае, прежде чем встречаться с Виртом, мне надо было где-то оставить ящик с Ключами. Дома оставлять их я бы не решился. И тут я вспомнил о Филиппе. Пришлось идти почти через весь город в его особняк.

Мой друг встретил меня как и подобает аристократу. Сигара, вино, приятный спокойный разговор. Никаких вопросов о том, где я был и чем занимался. Самое удивительное, что на мою просьбу о том, что бы оставить у него на время некий ящик он ответил сразу положительно. Причем сказал:

— Конечно. Что в ящике я даже спрашивать не буду. О нашем разговоре никто не узнает, это я обещаю. Ящик будет хранится в банке, у моего агента, в депозитарии. Можешь не волноваться…

Видимо у меня возник вопрос в глазах.

— Я тебя в эту историю втравил, мне и отвечать!

Ещё немного помолчав, он сказал:

— Знаешь, сейчас наступают неспокойные времена. Я офицер и без армии себя не представляю. Но ты учёный, прежде всего… Тебе надо… Тебе лучше какое-то время не появляться в Берлине. И даже в Германии.

— Почему?

— Считай это советом старого друга, который кое-что знает, но не имеет права об этом говорить. Прими мой совет и постарайся уехать. Тебе предстоит разговор с Виртом. Сошлись на болезнь, потерю памяти, страх, в конце концов. Я в курсе твоей эпопеи на Севере. Выжило всего пара человек… Уезжай… — последние слова Филипп произнес очень тихо. И от этого совета мне стало не по себе. То же самое мне говорил и отец — Уезжай!

…неразборчиво…»

Ну что же. По крайней мере — всё ясно. В ящике лежал камень. Не простой булыжник, понятное дело, но и не алмаз «Орлов». Осталось выяснить, как этот ящичек попал к бабуле.

Глава 7. Продолжение неприятностей

День прошёл, а Феликса не было. Не явился он и на следующий день.

— Да ну, может загулял у бабы какой-нибудь. — отмахнулся в ответ на мои опасения Стас. Отчасти он был прав — бабы на Фельку, при всей его неказистой внешности, буквально гроздьями вешались. Что они все в нём находили — неизвестно, но Феликса Стас иногда за глаза называл Фаллосом.

Но меня не отпускали нехорошие предчувствия. Уже вечером нам позвонили из Мариинской больницы. Феликс был у них. На мои вопросы мне ответили, что накануне его доставили сюда на «скорой». Какие-то сердобольные граждане нашли его на улице, избитого и без сознания. Вызвали «скорую». Сейчас он уже пришёл в себя и назвал наш адрес и телефон. Час от часу не легче!

На следующий день после работы я помчалась к Феликсу. Выглядел родственник — краше в гроб кладут. Избили его так, что я его еле узнала. Когда я вошла, у него как раз был следователь, или оперативник, пытавшийся выяснить, что произошло. Поведать нам Феля смог немного. Напали сзади, на голову накинули тёмный полиэтиленовый мешок — вроде как пакет для мусора — и устроили классическую «тёмную». На вопрос за что, Феликс поведал, что случайно встретил на улице мужика, показавшегося ему подозрительным. Типчик этот крутился возле нашей парадной незадолго до кражи. Ну и попытался проследить.

— Давайте, кражами мы будем заниматься. — слегка раздражённо заметил опер, — Этого типчика можете описать?

— Да.

Сыщик попытал нас ещё немного вопросами и ушёл.

— Как ты? — спросила я страждущего.

— А ты не видишь?

Я рассказала про визит Вакса.

— Значит, «Дети Единорога» существуют.

— Выходит, что да. — ответила я.

Я рассказала Феликсу про то, что успела прочесть из переведённых записок. Оксана обещала принести ещё несколько отрывков.

— Хочешь сказать, что в ящике лежал камень? — переспросил Феликс.

— Выходит, что да.

Я посидела ещё немного и поехала домой. А дома меня ждал ещё один сюрприз. С дачи приехала маменька. Они с отцом уже давно — года два или три как — переехали на нашу дачу под Лугу. Когда-то, ещё на заре печальной памяти перестройки, отец мой удачно купил в одной из деревень обычный сельский дом. Со временем дом превратился в загородный коттедж не в последнюю очередь благодаря моему покойному мужу — он надстроил ещё один этаж, провёл воду и газ, незадолго до гибели мужа мы купили водогрейку и газовый котёл. И мои родители переехали туда насовсем. Мама заявила, что она желает жить на природе. Места там, надо сказать, были хорошие — лес, озеро, деревня стояла чуть в стороне от трассы, по которой регулярно ходили рейсовые автобусы во Псков и в Лугу. Изредка, стосковавшись по городской суете и шуму, мама выбиралась к нам погостить.

— Славка! — огорошила она меня, не успела я войти и снять куртку, — Замуж хочешь?

— Чего?! — не поняла я.

— Да, или нет?

— Может, ты мне раздеться дашь для начала и руки вымыть?

Но ежели моей матушке что в голову взбредёт — от неё так просто не отделаешься. Маму у меня периодически осеняли какие-то совершенно безумные идеи, которые она с упорством, достойным лучшего применения, пыталась претворить в жизнь. И ладно бы в одиночку! Она требовала участия в претворении идей от всех нас! Мы все были просто обязаны во-первых: выразить свой восторг, а во-вторых: со всех ног кинуться исполнять. Сейчас маму осенила очередная идея-фикс. И это была идея выдать меня замуж.

— У меня есть на примете подходящая кандидатура для тебя. — продолжала мама, не обращая на мои слова никакого внимания, — идея полностью захватила её и она теперь, как глухарь на току, вела свою партию, не обращая внимания на происходящее вокруг.

— Только не говори, что он сидит в соседней комнате. — сказала я, отправляясь мыть руки за ширму, где у нас стояла ванна.

— Нет. — ответила мама, — Но ты его знаешь. Это Владик, Светин сын.

Только этого ещё не хватало! Владьку я действительно знала — он был сыном старинной маминой подруги и учился со мной в школе, в параллельном классе. Типичный маменькин сынок в сорок лет не умеющий не только гвоздь в стенку вбить, но даже яичницу себе поджарить.

— Ты это серьёзно? — спросила я, выходя из-за ширмы на кухню.

— Послушай, Владик прекрасный…

— Ты сама до этого додумалась, или со Светой со своей посоветовалась? Помнится, во времена нашей юности вы уже пытались провернуть этот номер, но мне вовремя подвернулся Игорь.

Мама поджала губы. Игоря, моего покойного мужа, она недолюбливала именно из-за того, что тот коварным образом разрушил их с тётей Светой радужные планы. И вот теперь мама вновь задалась этой великой идеей.

— Спасибо, обойдусь. — сказала я.

Закончилось всё тем, чем обычно и заканчивались мамины попытки воплотить в жизнь свои фантазии. Скандалом. С видом оскорблённого достоинства маменька удалилась в бабушкину комнату.

— А где мама? — спросила она через некоторое время.

— Вот именно! — сказала я, — Ты бы для начала поинтересовалась, как у нас дела! Бабушка в больнице! И Феликс тоже! У нас тут, можно сказать, всё смешалось, как в доме Облонских, только твоих безумных идей не хватало!

Вкратце я поведала наши приключения. Опустив, разумеется, истории с тетрадками и визит таинственного Вакса.

— Почему вы мне раньше не сказали? — спросила мама.

— А зачем? Что бы ты тут делала?

— Например, могла бы у мамы побыть в больнице. Ты же сама сказала, что с ней надо сидеть.

— Хорошо! Завтра поезжай к бабуле! Там сегодня Марго, её давно пора сменить. Да и девчонки мои не всегда могут к ней ездить.

В комнате я достала из сумки очередную партию листков, переведённых Оксаной.

«… собирался подать рапорт о произошедшем на Севере. Встреча с Виртом происходила всё в том же особняке, что и при первом моём посещении. Правда, тон общения сильно изменился. Прочитав мои отчёты, которые включали описание гибели моих товарищей по группе, странные явления в тундре, историю спасения и встречу со Стражем Вирт сделал следующее замечание:

— Я не буду производить оценку Ваших действий. Это будет сделано моими коллегами из разведки. У них много вопросов к Вам.

Мне стало как-то не по себе. Я всегда подозревал, что мои приключения ничем хорошим не кончатся.

— И где же то, за чем вы были отправлены? Где камень?

— Он будет предоставлен Вам завтра — я был благодарен Филиппу сейчас, что он принял на хранение ящик. В отчёте я описал всего лишь один Ключ. Про второй я ничего не упоминал.

Вирт промолчал. Наконец он поднял на меня взор. Потом медленно придвинул к себе телефон и сказал в трубку:

— Он ваш.

В комнату вошли солдаты. Я понял, что с этого момента нахожусь под арестом. Меня повели по коридору. Через какое то время сели в автомобиль и поехали по Берлину.

Привезли меня на улицу принца Альбрехта, в огромное здание, вокруг которого было необычно безлюдно для этого времени дня. Меня отвели в небольшую комнату без окон и дверей. Под потолком тускло светилась электрическая лампочка. Тюремная камера…

…неразборчиво…

…допрос. Никак иначе эту беседу назвать было нельзя. Теперь я начал понимать отца, который говорил мне, что Германия стала совсем не такой, как десяток лет назад. Откуда такое пренебрежение к своим соотечественникам у этих людей? Ведь я всё указал в рапорте. Почему мне не верят? Почему происходит избиение? Неужели я похож на шпиона?

Через три дня изматывающих допросов, когда моя камера стала мне родным домом, меня передали другому следователю. Это офицер по фамилии Штрюмпфель. Он сидел за столом и смотрел на меня. Из-за лампы на столе мне не было видно его лица. Офицер взял какие-то бумаги со стола и стал их читать. Я узнал свои рапорта о поездке на север.

Прошло полчаса. Офицер молчал. Наконец он отложил бумаги и снова посмотрел на меня.

— Интересно. Но не объясняет, как вы смогли попасть на остров в Баренцевом море…

— Я не знаю… — начал я, но офицер перебил:

— Давайте начистоту. В мире много неизведанного. Много того, что может иметь воздействие на мозг человека. То, что Вы пишите, может быть галлюцинацией? Может. Однако мы обязаны проверить Ваши галлюцинации. Почему? Потому что в подготовку вашей группы вложены огромные средства и время. Группа не выполнила задание и не вернулась. А потом вдруг появляетесь Вы и пишите вот эту…

Офицер обошёл меня сзади и положил руки на плечи.

— Тем не менее мы проверили каждое Ваше слово. Да, группа погибла странным образом. Об этом есть рапорт русских пограничников, которые доставила наша агентура. Да, Ваши слова отчасти подтверждает ещё один выживший из группы. Правда, он немного… того, но это не главное. Да, Вас подобрали рыбаки на острове посреди моря через день после описанных событий. За несколько сот километров от места гибели группы. Как Вы туда попали? Да, Вы спокойно проехали через несколько стран, хотя об этом нет вообще никаких упоминаний в отчётах пограничников всех этих государств. Всё это очень странно. Но это только то, что можно проверить.

Офицер наклонился и закричал прямо мне в ухо:

— Где ключ?

Я вздрогнул. В рапорте я указал, что камень находится у меня дома. Видимо ко мне приходили с обыском и естественно ничего не нашли. Сказать где Ключ? Это значит втянуть в эту историю Филиппа. Нет. На это я не могу пойти. Что же делать?

— Его нет… — с трудом произнёс я.

— Так. И все в отчёте не совсем соответствует правде? — с улыбкой сказал офицер, усаживаясь за стол.

— Да…

— Примерно этого я и ожидал. Знаете, я, наверное, Вас отпущу. Вы молоды, ещё много сил сможете отдать Германии…

Он чуть наклонился и совсем тихо проговорил:

— Мы знаем, где находятся ваши родители… — он откинулся на стул и громко прокричал:

— Уведите!

…шёл по улице. Встречные прохожие, увидев меня, останавливались и отворачивались, или переходили на другую сторону. В голове была пустота. Как во время событий в тундре. Но я жив и на свободе, хотя и выглядел как последний клошар в Париже. Ключ в надёжном месте. Что делать? Вот главный вопрос, который вертелся в голове. И ещё — почему меня отпустили? Это забота Стража, или за мной теперь установили негласный надзор? И последние слова Штрюмпфеля о моих родителях. Только сейчас я понял весь ужас происходящего. Я остановился и стал озираться. Стало невыносимо тревожно. Почти бегом я кинулся домой.

Наконец после того, как дома привёл себя в порядок и немного отдохнул, я сел за стол и положил перед собой несколько листов бумаги.

Первым делом я написал письмо отцу. О том, что я жив и здоров, скорее всего, буду занят последующее время и за меня не надо волноваться. И в конце упомянул наш последний разговор перед согласием на предложение Вирта. Написал, что все его предположения подтверждаются и он берег себя и маму. Надеюсь, он поймёт всё правильно и сделает правильные выводы. К сожалению, с тех пор я его не видел.

Вторым письмом, даже запиской, я просил Филиппа передать мне один из предметов в ящике. И сделать это по возможности без огласки кому бы то ни было. Он умный человек и всё поймёт так как надо.

Ну и, наконец, последнее письмо. Его я написал Вирту. Написал, что есть кое-что, что не вошло в отчёты, и я не хотел бы, что бы это было известно всем. Я описал Ключ, намекнув, что есть информация о месте, где есть ещё один такой же артефакт. Также описал, что нойд рассказал мне о том, что при помощи трёх камней можно попасть туда, где я был на Севере. И что там можно просить исполнения желаний. В чем не будет отказа. Как доказательство я привёл своё желание, озвученное Стражу, о возвращении домой. Домой я попал без всяких проблем и очень быстро. Именно этот факт и проверяла разведка. И задавала много вопросов именно об этом. Зная, как Вирт падок на мистику я и сыграл на этом. Заодно и предупредил, что за мной возможен негласный надзор и встречу надо организовать конфиденциально.

Потом дождался приходящую фрау, которая занималась у меня уборкой, и за небольшую плату попросил отнести и отправить по почте два письма и отнести Филиппу записку.

Осталось только ждать…

Ожидание затянулось на несколько дней. За это время ничего не произошло. Но! Фрау, которая делала уборку у меня, сказала, что возле моего дома постоянно стали появляться какие-то мужчины. Они показались ей странными. Вроде и на прогулке, но топчутся всегда на одном месте. Топчутся строго определённое время одни, потом им на смену приходят другие. Шёпотом она мне сказала, что подозревает, что эти мужчины «гуляют» и ночью. А в глазах фрау я увидел страх. Страх!!! В Берлине!!! Это очень удручающе подействовало на меня. Через неделю ожидания я впал в депрессию.

Ровно через десять дней ожидания ответа хоть от кого-нибудь пришла почта. От отца. Он описывал свой новый дом, окрестности, здоровье мамы. Обычное письмо. Лишь в конце отдельным предложением он написал спасибо за известия из Берлина. Я понял, что намёк отец понял правильно. Настроение стало улучшаться.

На следующий день ко мне заглянул офицер и передал посылку. Это от Филиппа, понял я. Через три часа пришёл ещё один гость. Посыльный от Вирта. И пригласил на разговор к своему руководству. Мы с ним оговорили, каким образом я буду доставлен в институт. По этому разговору я понял, что Вирт в курсе надзора за моим домом. Не зря меня обучали в лагере всяким шпионским штучкам, мысленно улыб…

…неразборчиво…»

Через несколько дней Феликса выписали из больницы и отправили долечиваться домой, и мы окружили его вниманием и заботой. От пережитых неприятностей Феля оправился довольно быстро, но от удовольствия поболеть не отказался. Всякому приятно, когда вокруг него бегают и прыгают.

— Ты этого хмыря хорошо запомнил? — спросила Марго.

— Только не говори, что ты сама за ним охотиться будешь! Тоже мне — пинкертонша! — не удержался Феля.

— Нет, конечно. Вы забыли, что у меня знакомые в ментовке есть.

— И что? — хором спросили мы. Вместо ответа Маргоша принесла листок бумаги и заявила, что попытается нарисовать портрет по описанию.

— Типа фоторобота что ли? — спросил Феликс.

— Ну да.

— Вообще-то менты вызывали меня после того, как выпишусь именно для этого.

Марго только фыркнула и принялась задавать наводящие вопросы. Портрет, надо сказать, получился весьма недурным. Я и не знала, что Марго ещё и рисует хорошо.

— Я в детстве в художественной школе училась. — не без самодовольства изрекла Маргоша.

— А что там с переводами? — вспомнил Феликс. Я принесла недавние отрывки. Посетовала, что из-за плохого состояния тетрадей многие детали остались неизвестными.

— Ничего. Зато основное мы знаем. — утешила Марго.

«.. сказал Вирт

— Не смею вас задерживать.

Мне подумалось, что всё-таки Страж меня охраняет. Всё прошло более чем удачно. Встреча с Виртом состоялась. Моё объяснение появления камня с рунами было проглочено Виртом. Более того, он согласился с моими аргументами, что камень надо срочно везти на Тибет. Иначе что-то там, в верхних сферах и эфирах пойдёт не так как надо, и отсутствие Ключа на Тибете приведёт к невыполнению Германией своей миссии. А для Вирта величие Германии не пустой звук.

Ключ остался в моих руках и мне были выделены средства на новую командировку. Предстояло сделать очень много до отбытия. Продумать, куда деть ящик со вторым Ключом, собрать вещи, отправить записку Филиппу о встрече, отдать распоряжения по дому на время моего отсутствия.

Автомобиль доставил меня прямо до дома. Уже поднимаясь наверх, я услышал внизу топот ног, обутых в сапоги. Перегнувшись через перила лестницы, я увидел солдат. Они явно торопились по мою душу. Стараясь не шуметь, я побежал на чердак.

Этот вечер я запомню на всю жизнь. Такого страха, даже не за себя, а за то, что Ключ попадёт в руки того страшного офицера, который допрашивал меня, я давно не испытывал. Как же его фамилия? Штрюмпфель! Он использовал меня как наживку. Слежка дала ему очень много. Думаю, Вирт не такая уж мелкая сошка в Германии и ему ничего не грозит. А вот за мою жизнь теперь не дадут ни пфеннига. Значит, пора отправляться на Тибет прямо сейчас. За время моего отсутствия с ящиком у Филиппа ничего не случится.

Наконец солдаты ушли и я…

…неразборчиво…

…наконец-то всё готово для выхода в горы. Проводник, которого я называю герр Шуго, сказал, что выходим завтра рано рано утром. Спешу написать перед дорогой всё до конца о том, как ко мне попал камень с рунами. До выхода осталось всего несколько часов

Ещё раз поглядев на Ключ, упаковал его в ранец. Это очень опасный артефакт. Если прочесть руны на камне в «неправильном месте», как объяснял мне покойный нойд, можно попасть за кромку бытия, туда, где некие сущности могут исполнить любое желание. А желания у людей разные и не всегда на пользу человечеству. Поэтому у меня есть поручение от такой вот сущности Ключ отнести в недоступное для людей место. Страж ведёт меня по этому пути. Сначала на Тибет. Потом в моей памяти всплыло упоминание о дворце Потала. Я долго бродил по этому грандиозному сооружению. И Страж опять подсказал мне, где искать дальнейший маршрут. На одной из стен во фресках можно разглядеть Ключ и карту, по которой теперь я и иду.

Буду подробно записывать дорогу. Вдруг придётся идти по ней вно…»

Дальше в тетради были вырваны листы.

— И что? — спросил Феликс.

— И всё. — ответила я.

— Как всегда. По закону жанра — на самом интересном месте. — сказала Лариска. Она, оказывается, вошла в комнату, пока мы читали отрывки и тоже слушала.

— Смею предположить, что в ящике был один из этих камней. — повторила я свою версию.

— Вполне допускаю. — кивнула Марго, — Но вряд ли только один камень.

— А что ещё?

— Не знаю. Но, мне кажется, что предметов там несколько.

Мы дружно пожали плечами.

— Тогда подведём итоги. — бодро потёрла руки Марго, — Что мы имеем? Во-первых: нам стало известно, что в ящике лежит, или лежал, некий камень с какими-то знаками.

— Или рунами. — подсказал Феликс.

— Или рунами. — согласилась Марго.

— Во-вторых: с нами на контакт вышли «Дети Единорога». — сказала я.

— И, в-третьих: Феликс получил по репе. — заключила Лариска.

— Вопрос — от кого? — спросила я, — Если это похитители ящика, то как-то мелковато для них — устраивать избиение на улице. Хотя — кто их знает, уродов.

Разговор был прерван появлением заморского гостя по фамилии Вакс.

— Это я ему звонила. — сказала дочь, — Он же сам просил звонить, если что.

— И что? — хором спросили мы с Марго.

— А то, что с Феликсом случилось.

— Мы бы и сами… — начала было Марго, но Вакс только рукой на неё махнул, после чего уселся за стол и потребовал подробностей. Мы честно поведали подробности, пока мы рассказывали, Вакс придвинул к себе Маргошкин рисунок с портретом предполагаемого злодея.

— И что вы собираетесь делать? — спросил он по окончании нашего рассказа.

Мы дружно пожали плечами.

— Вот именно.

— Полиция будет искать воров, а искать надо ящик. — сказала я, — Причём быстро. Его и его содержимое могли попытаться вывезти из России.

Вакс пристально посмотрел на меня.

— Я думал об этом. — сказал он.

— Вы присылали письмо. — вспомнила я, — Там было сказано, что в архиве не нашли данных о каком-то человеке. Кого бабушка пыталась разыскать? Гюберта?

— Не могу сказать точно. Покажите письмо.

Феликс принёс конверт.

— Возможно. — сказал Вакс, прочитав письмо, — Гюберт ведь было не настоящее имя. А настоящее имя было неизвестно.

— А в архивы КГБ она не обращалась? — спросила Марго.

— Не знаю. — сказала я, — Возможно, Гюберт был автором этих тетрадей. Или одним из авторов. Там в тетрадях записи разным почерком. Возможно, это разные люди. Возможно, тетради попали к ней во время войны.

— Вернёмся к нашим баранам. — напомнила Марго, — Кто избил Феликса и за что?

— По-моему — ясно. — сказал сам виновник торжества, — Я увидел возле дома типчика, которого встречал накануне кражи. Решил проследить.

— Возможно, он просто… как это по-русски? Следил. Разведывал. — сказал Вакс.

— Наводчик. — подсказала я, — Но тогда зачем ему опять светиться возле нашего дома?

— А может, он и не нашу хату выпасает? — предположила Лариска.

— Что? — переспросил Вакс.

— А чью? — хором переспросили мы.

— А мало ли у нас в доме «богатых буратин» живёт? — ответила дочка вопросом на вопрос, — Вон, в парадняке, с улицы все квартиры богатеи поскупали. И над магазином квартира. А когда я маленькая была, у нас тут какие разборки были! Помнишь, как всю семью перестреляли?

Дочка была права. Наш дом в 90-е попал в разряд престижных и квартиры в нём стали активно покупать «новые русские» всеми правдами и неправдами выпроваживая из коммуналок прежних жильцов. Нашу квартиру сия участь счастливо миновала, наверное, потому, что вход в неё был с бывшей чёрной лестницы, что существенно снижало её ценность в глазах новых хозяев жизни. Всё это я поведала Ваксу.

— Тогда вам лучше оставить это дело полицай. — сказал Вакс.

— А с ящиком что? — спросила Марго, — Если его действительно попытаются вывезти из страны? Если уже не вывезли?

— Я займусь этим сам. Мои люди уже действуют.

На следующий день к нам заявился знакомый оперативник Марго. Он внимательно выслушал наш рассказ, изучил портрет, нарисованный Маргошей со слов Феликса «и с чаем полторта сожрал».

— Не моя «земля». — сказал он наконец, — Ну да ладно. Попробую что-нибудь узнать. Пробью вашего наводчика, или кто он там.

После чего удалился.

***

«В деревне этих странных могикан-язычников мы отсиживались неделю. Приводили себя в порядок, отдыхали. Немцы в эти края не совались по каким-то своим причинам. На шестой, или седьмой день нас с Костей Гладковым вызвал к себе командир отряда.

— Я так понимаю, у вас было своё задание, а с нами вы постольку поскольку. — сходу взял он быка за рога, едва мы вошли в избу.

— Хотите обсудить с нами, как дальше действовать. — понял Костя, куда командир клонит.

— Отряд сильно потрепали. На какие-то серьёзные действия мы сейчас не способны. Не хватает людей, боеприпасов. Когда у вас очередной сеанс связи?

— Сегодня вечером. — сказала я, — Если нужно — мы попросим, чтобы вам прислали всё, что надо.

Мой ответ командира удовлетворил. Свою рацию отряд потерял и теперь был вынужден пользоваться нашей.

— Мы должны вернуться назад, чем бы нам это не грозило. — сказал Костя, — Нас забросили именно в тот район и командование ждёт от нас выполнения поставленных задач.

— Когда планируете выходить?

— Завтра, или послезавтра.

— Тогда наши пути расходятся. Мы попробуем связаться с местными отрядами, а там как Бог даст. Но постараемся тоже вернуться в свои места. Кто знает, может, свидимся ещё.

Через день наша группа покинула таинственный остров тем же путём, что и попала на него. На этот раз обратный путь был спокойным. Нас не тревожили ни немцы, ни полицаи. Как-то даже слишком спокойно и легко мы добрались назад, до прежнего места базирования отряда. Партизанский лагерь был разгромлен, и мы выбрали для стоянки место в нескольких километрах от прежней базы. На следующий день я отправилась в город. Предстояло выяснить, как там обстоят дела».

Вечером из больницы позвонила мама. Бабушке опять стало хуже.

Глава 8. Горе, как море

А мы и не заметили, как прошёл месяц. И наступил ноябрь, и город застыл на зыбкой грани между осенней слякотью и зимними сумерками. Дни превратились в серую неясную муть, изжелта-серое небо лежало на крышах домов. Это не полярная ночь, но что-то очень похожее на неё. Город словно придавило к земле, дома стали ниже и чёткие графические очертания словно размывались в сероватой мути, висящей в воздухе. В это время город становится чужим, отстранённым, словно поворачивается к тебе спиной. Но именно в такую мрачную пору когда-то, теперь кажется, что невероятно давно, судьба однажды послала мне Игоря…

Выйдя с работы, я вдруг поняла, что домой мне совершенно не хочется. И я пошла пешком через серый моросящий сумрак из Центра на свою Петроградскую. Я заходила в какие-то магазины, даже примеряла какие-то вещи, которые совершенно не собиралась покупать.

Переходя через Дворцовый мост, даже в темноте увидела, что вода в Неве прибыла. Сырой промозглый ветер налетал порывами, швыряя в лицо ледяную морось. Фонари окружали размытые ореолы. На Петроградской, как ни странно, ветра не было.

Родственники сидели на кухне. Несчастье лежало перед ними на столе, огромное, осязаемое, тяжёлое.

— Мама! — подскочила ко мне Лариска, — Ты только держись!

Младшая тихо заплакала.

— Что? — спросила я, понимая, что домой мне не хотелось неспроста.

— Бабушка умерла. — сказала Верка, — Позвонили из больницы.

— Когда?

— Сегодня. Час назад. Мама едет домой. Стас её встречать поехал.

***

Следующие три дня прошли как в тумане и в каких-то непрерывных перемещениях. Мы ездили в больницу на Костюшко, разговаривали в морге с вежливым человеком о похоронах. Вежливый человек давал нам какие-то бумажки. На которых было написано, что привезти из вещей. Бабушку он называл старинным словом «усопшая». И мы возили тяжёлую сумку с вещами через весь город. Потом выбирали гроб и определялись с кладбищем. Дедушка лежал на Волковом кладбище, он умер давно, раньше бабушки. И мы узнавали, нельзя ли подхоронить вдову к ранее умершему мужу. И надо было договариваться со словорубной мастерской, чтобы на плите дописали ещё одну фамилию. И даты жизни и смерти. Верка почему-то настаивала на кремации, упирая на то, что урну проще подхоранивать, чем гроб. А мне было всё равно. Заботы о похоронах как-то незаметно взял на себя Феликс. Он гениально со всеми обо всём договорился. И с отпеванием, и с крематорием, и гроб выбрал тоже он. Который почему-то назывался «скрипка»… Может, потому, что был похож на скрипичный футляр. Верка хотела, чтобы бабушкины награды несли на подушечках, но потом от этой идеи отказалась. Подушечки стоили дороговато. Но воинские почести, всё-таки заказали. И всё прошло очень достойно. Бабушка лежала в гробу с выражением спокойного достоинства на лице.

Поминки, как ни странно это звучит, получились весёлые. Мы, как сговорившись, вспоминали самые смешные истории из жизни. Пришли даже соседи, хотя мы никого не приглашали.

На следующий день после поминок, когда я готовила на кухне ужин — была моя очередь, туда заглянул Феликс.

— И всё-таки, я был прав.

— Насчёт чего?

— Следили на нашей квартирой.

— С чего ты взял?

— А я сейчас с работы возвращался, поднимаюсь по лестнице, а наверху на площадке кто-то разговаривает. Я так понял, их там двое было. И один сказал — «бабка померла».

— М-да? Он мог это совсем по другому поводу сказать. Феля, вот ты иногда слышишь звон, а откуда он…

— Да, только второй на это сказал: «это меняет дело».

— И что?

— Да они услышали, что я иду и замолчали. — смутился Феликс, — Пришлось срочно в квартиру забегать.

На следующий день нас навестил Вакс. Вежливо выразил свои соболезнования. Посетовал, что не смог прийти на похороны. Спросил, чем может помочь.

— Ящик бабушкин найти! — брякнула старшенькая, пока я собиралась что-то сказать.

— Да. Я понимаю. — кивнул Вакс.

— И ещё. Мы начали разбирать бабушкины бумаги. Там оказалась часть записей на немецком. Мы уже рассказывали. Феликс нашёл девушку, которая нам начала переводить, но сейчас она не может. И она не всё смогла перевести.

— Но основную идею записей мы поняли. — сказала я, — Автор этих записок привёз с собой некий артефакт. Предположительно — камень, на котором были нанесены какие-то знаки. Или руны. Возможно, этот камень был тем предметом, что хранился в ящике.

— Хорошо. — кивнул Вакс, — Я понял вас. Я постараюсь сделать перевод, хотя тоже плохо говорю по-русски.

— Вы очень хорошо говорите! — возразила дочь.

Через несколько дней Вакс принёс первые отрывки.

«Вступает в силу год 1940. На календаре 3 января. Мне не спится, и я решил записывать пришедшие в голову мысли. Когда-нибудь я смогу их перечитать и ещё раз осмыслить, что же произошло со мной и с Германией.

А что же произошло? Уже скоро шесть лет, как я противоборствую пришедшей к власти национал-социалистической партии. Когда я стал коммунистом, противостояние ещё не было так остро. Да и партийная работа была больше похожа на интересную игру. Как молод я тогда был, как молод! Тогда уже год у власти были Гитлер и его люди. Вся Германия сошла с ума. Тот позорный Версальский договор, по которому проигравшая войну страна оказалась всем должна и практически разграблена. И тут новый канцлер, который часто выступает на публике. В его речах часто проскакивает, что Родина не должна пройти через ещё один Вестфальский мир 1648 года, когда Германию разделили на три сотни мелких псевдогосударств. Надо объединяться и возвращать исконно германские земли. И люди, простые люди, пошли за канцлером. Но мне кажется, что с такими лозунгами моя родина становится агрессивной и истеричной.

Сейчас 1940 год. Три месяца уже идёт война. Всего за какой-то месяц была разгромлена Польша. Военные успехи воодушевили многих, но лучше от этого не стало. Страна испытывает трудности во многих отраслях промышленности. Очень слабое снабжение продовольствием. Очень много семей просто не могут себе позволить купить уголь или дрова для согрева жилища. Месяц назад я был в библиотеке. Там холодно и сыро. Библиотекарь, усталый старик в огромных очках, вышел ко мне закутанный в несколько пуховых платков поверх пальто и в перчатках. Книги, которые я взял для прочтения, пахнут плесенью. Когда я полез за мелочью для оплаты, он увидел продовольственные карточки. Мне пришлось отдать одну для получения крупы. Это невыносимо. На родине великого Шиллера его книги пахнут плесенью и библиотекарь голоден!

А люди настроены патриотично. Сегодня забежал к этому библиотекарю поговорить о книгах и о том что пишут в газетах. Так вот мне показан был томик «Майн Кампф». Тираж уже дошёл до пяти миллионов девятисот пятидесяти тысяч экземпляров. У каждого взрослого немца должна быть эта книга! У каждого! Куда катится этот мир?

За окном совсем тихо. Тихо и жутко холодно. Через маленькое пятнышко незамёрзшего стекла виден качающийся на ветру фонарь. Идёт снег. Скоро рассвет и мне надо будет идти на работу. Надо хоть немного поспать. Иначе есть вероятность того, что я упаду где нибудь и просто замёрзну…»

(перевод)

«…Снова бессонница

Уже февраль. Холодно. Вспомнились сегодня слова одной женщины. Не знаю, почему это врезалось мне в память. Наверное, из-за дикости самой ситуации.

В прошлом году, где-то в октябре или ноябре, Гиммлером была поставлена великая задача перед женщинами Третьего Рейха родить для родины как можно больше сыновей. Причём не взирая на узы брака и благородство крови. Я даже представить себе не мог, что это приведёт к тому, что от девочек стали отказываться. Церковные приюты принимают младенцев, но сейчас зима, уголь для всех общественных зданий не выдаётся и много детских смертей. И женщина, от которой я услышал эту новость, ничуть этому не удивляется и даже рада — меньше «бесполезных» детей. Дикость.

Ich weiß nicht, was soll es bedeuten

Dass ich so traurig bin;

Ein Märchen aus alten Zeiten,

Das kommt mir nicht aus dem Sinn

(стихи почему-то были без перевода)

Правда, в древности так было принято, убивать девочек или продавать их в рабство. Но времена Священной Римской Империи прошли почти триста лет назад. Мы возвращаемся ко Второму рейху? Или это шаг вперёд? Не думаю. Всё-таки уже двадцатый век, век просвещения и гуманизма…

О чем я говорю? Кто меня услышит?

За окном полная темень. По распоряжению бургомистра освещение в ночное время теперь прекращено. Пойду спать. Завтра у меня важная встреча и надо быть отдохнувшим и внимательным. Новое задание…»

А вот это уже похоже на дневники таинственного Гюберта! Он был коммунистом? Интересно. Если верить записям бабушки, то Гюберт был аристократом. Аристократ-коммунист. Товарищ фон-барон. А впрочем — среди большевистских вождей тоже немало дворян было. Ленин, например, тоже дворянином был. И Чичерин, нарком иностранных дел. Так что — всякое бывает в жизни, друг Горацио. Этот Гюберт, опять же, если верить бабушкиным записям, был близко (насколько?) знаком со Штрюмпфелем.

Я стала читать дальше. Здесь, как и в предыдущей тетради, записи были отрывочными и делались, видимо, с большими перерывами.

«Сегодня первое марта, вернее, уже второе, так как далеко за полночь. Снова бессонница. Но теперь она не от меланхолии. Она от возбуждения. Я получил новое задание. Очень важное задание. Отдавал мне его сам граф фон Мольтке. Мне, как аристократу вдвойне приятно, что на стороне коммунистов есть представители такого древнего аристократического рода. Масштаб этого человека меня поразил. Работает в Абвере, юристом в отделе международного права и в то же время ведёт работу в Сопротивлении. Ведь это опасно!!! Очень опасно бороться с системой и работать на неё.

Расскажу всё по порядку: Верхняя Силезия, поместье Крейзау. Именно там мне предстояло получить задание. Туда я прибыл заранее, соблюдая все инструкции по обнаружению слежки и прочего надзора, а именно — в одежде угольщика. Меня проводили в библиотеку, где я и встретил графа.

Мы проговорили около часа. Мне поручалось поступить на службу в ту организацию, которой, казалось, подчинялись все. Я стану гестаповцем. Граф поможет мне с внедрением в эту организацию, так как у него обширные связи в гестапо. Более конкретное задание будет озвучено позже, но из разговора стало понятно, что это сбор информации о работе отдела и некоего конкретного лица. Самое же интересное, что работа этого отдела засекречена. Известно лишь, что очень часто приглашаются для консультаций светила науки всей Европы, сотрудники получают командировки почти по всему миру, есть собственный лагерь подготовки сотрудников к оперативной работе и он никогда не пустует. Самое главное для меня — это не стать рядовым оперативником, которые могут не иметь никакого представления о целях отдела, а остаться в отделе на постоянной основе.

Граф порекомендовал мне возобновить занятия спортом, подтянуть свою физическую форму и через месяц быть готовым к началу операции по внедрению. Последнее время я действительно впал в меланхолию, смотря на то, что происходит вокруг, но теперь у меня есть цель…

…Снова пишу ночью по устоявшейся традиции. Прошёл месяц. На календаре 2 мая. Утренние газеты пишут, что в Бельгии и Нидерландах жители приветствуют немецкие войска. Война идёт уже почти год. Третий Рейх расширяется. Тем временем в Берлине, да и по всей Германии, объявлен сбор оловянных, медных и из других металлов изделий для нашей оборонной промышленности. Всё для армии! Даже колокола с церквей снимают.

По улицам маршируют юноши 17 лет. Недавно вступил в силу указ от 1936 года о создании Гитлерюгенд. Все юноши обязываются проходить начальное военное обучение. Всё для армии!

Как на это безумие смотрит весь остальной мир, — неизвестно. Все газеты подвержены жёсткой цензуре, а передачи иностранных радиостанций давно под запретом. Совсем недавно семейную пару, которая жила на первом этаже, посреди дня забрали в гестапо за то, что слушали радио. По доносу соседей!

Завтра я еду на границу с Францией. Там уже некоторое время сосредоточены немецкие и французские войска. Именно там мне предстоит начать своё новое задание…»

Интересно, а этот Гюберт не боялся, что его дневник попадёт не в те руки? Или он его надёжно прятал? Судя по всему — да, прятал надёжно. И не боялся. Значит, этот Гюберт был кем-то вроде Штирлица. Штирлиц тоже, если верить кино и книге — работал в гестапо. А у киношно-книжного Штирлица были прототипы. Хм. Восемнадцатое мгновение весны. Так. Что там у бабушки в мемуарах про этого Гюберта? Он, кажется, говорил, что со Штрюмпфелем впервые встретился во Франции. Итак, ящик. Ящик сначала хранился у какого-то «неправильного немца», который вывез его из России, потом как-то попал к Штрюмпфелю. А потом к бабушке. Бабушка так и не успела дорассказать — как именно. Но — в конце войны. Гюберта, возможно, уже не было в живых к этому времени. Штрюмпфелю был очень нужен камень.

«Вот и фронт. Странный фронт. Франция объявила войну Германии ещё в сентябре 1939 года. И до сих пор — войска стоят на границе. Вокруг протекает мирная жизнь, как будто нет никаких военных частей в округе. Бюргеры всё так же заседают в пивных, детишки бегают по улицам, ходят в школу. Одно отличие — здесь нет той истерии, которая в Берлине повсеместно. И это радует с одной стороны. С другой — чувствуется, что рано или поздно армии схлестнутся в сражениях. Говорят, что французы возвели много укреплений, которые помешают продвижению наших войск. Как все будет выглядеть в реальности — неизвестно. В боях в Норвегии солдаты вермахта показали себя умелыми воинами.

Вообще и война и предшествующие войне события не укладываются в голове.

Во-первых:

Между Германией и Францией существует Пакт Боннэ-Риббентропа, это договор о не нападении, подписанный 6 декабря 1938 года

Во-вторых:

Такие Пакты о не нападении подписаны Гитлером в разное время с Польшей (пакт Пилсудского — Гитлера, 1934 год), с Эстонией (пакт Сельтера-Риббентропа, июнь 1939 года), с Латвией (пакт Мунтерса-Риббентропа, июнь 1939 года), с Литвой ещё в марте 1939 года (я забыл кем был подписан договор от Литвы, увы), с СССР (пакт Молотова — Риббентропа, август 1939 года), с Италией (март 1939 года), Германия заключила подобные пакты с Румынией, Венгрией, Болгарией в 1936 году. Есть договор с Великобританией. Практически вся Европа была союзниками Германии. Как получилось так, что мы теперь воюем? Объявлена война Польше, Германии объявлена война Великобританией, Францией, Словакией и т. д. Мы воюем в Норвегии, Дании, Нидерландах, Люксембурге…

Чувствуется, что вермахт скоро войдёт на территорию Франции. К этому всё готовится ускоренными темпами. Боеприпасы, вооружения — промышленность работает для армии. Франция — серьёзный противник. Люди идут под ружьё — всё для армии. Женщины рожают детей — всё для армии.

Мир сошёл с ума. Не так давно отгрохотала Первая мировая война. И вот — снова. Я понимаю, что на тех условиях, которые навязали Германии, по-другому и быть не может. Ещё 28 июня 1919 года, когда был подписан позорный мирный договор в Версале, один из маршалов Франции Фош сказал:

«Это не мир, это перемирие лет на двадцать.»

Так оно и получилось. Ровно двадцать лет…»

«…Вечереет. Выпало несколько минут свободных, мы устроились в кафе на одной из улочек Парижа, и я решил немного написать в дневник.

Напишу пару строк о прошедшем месяце. Вернее, времени прошло чуть больше. Наступление Вермахта началось 10 мая. Была применена оправдавшая себя ещё в Первой мировой войне тактика молниеносной войны. Блицкриг длился всего сорок четыре дня. Как пишут газеты — это триумф германской армии. Сейчас уже можно об этом говорить, план Рот себя полностью оправдал. Линию Мажино наша армия просто обошла со стороны Бельгии и уже в третьей декаде мая наша часть вышла к проливу Ла-Манш. Именно там я смог встретиться с одним из офицеров гестапо Карлом Отто Штрюмпфелем. Мне нужно было передать ему послание, что и было сделано. Я знал, что это рекомендательное письмо от моего «покровителя». Штрюмпфель бегло прочёл его, почему-то внимательно понюхал и осмотрел конверт. Ничего не сказав, только козырнув, он вскочил в «Опель» и уехал, оставив меня в недоумении. Встреча была настолько мимолётной, что я даже не успел представиться. Лишь через несколько недель я узнал, что в мою часть пришел запрос на личное дело. Началась моя проверка, разговор с представителем гестапо по совершенно незначительному поводу. На этой беседе мне пришлось рассказать о себе почти всё, начиная с рождения.

Тем временем военные действия продолжались. 23 мая мы уже были возле Кале, но внезапно наступление на этом направлении было приостановлено. Я не знаю причины этого, а слухи переписывать нет смысла. Лишь 10 июня, после перегруппировки, нас снова бросили в бой. И вот я в Париже!!! Никогда не был в этом легендарном городе. Поражает обилие красивых зданий. Не смотря на то, что боевые действия закончились буквально недавно, на улицах полно людей. Многие из них одеты нарядно и даже преподносили некоторым солдатам цветы! Невероятно! Мы для французов оккупанты, а они нас встречают цветами… Куда катится мир?!

Заканчиваю. Была команда на сбор и построение. Видимо, командование нашло здание, где мы сможем передохнуть. Пробегавший мимо унтер-офицер сказал мне, что после расквартирования мне надо подойти к командиру части. Скорее всего, проверка прошла удачно и меня скоро переведут в другое подчинение…»

А вот и Штрюмпфель объявился.

***

На следующий день к нам пришёл давешний визитёр — знакомый опер Марго. Нарыть ему удалось немного. Тех, кто избил Феликса, найти тоже так и не удалось. Лариска не скрывала своего разочарования.

— Это только в кино они такие супермены. — ворчала старшенькая, вымывая после ушедшего гостя чашку. Марго тоже была обескуражена. А я задумалась. Вернее — эти мысли терзали меня уже давно, но только сейчас оформились и стали, так сказать, вполне осознанными.

1. Бабушка заболела сразу же после кражи. Ей делалось то лучше, то хуже, а потом она и вовсе умерла. А что если кража и смерть бабушки как-то связаны? Если за столько лет пребывания ящика в доме у бабули установилась некая связь с этими предметами? Мистика какая-то! Хотя — за последнее время уже столько всякого мистического насмотрелась и начиталась, что, почему бы и нет? Если там действительно лежал тот камень, про который было написано у этого «Неправильного Немца», то…

2. А кто был этот «Неправильный немец» и был ли он знаком с Гюбертом и бабушкой? Ведь его тетрадки как-то попали к ней. Как?

3. Вакс. И «Дети Единорога». Вакс, придя к нам в дом, назвал девичью фамилию бабушки — Томилина. Но в замужестве бабушка была Соболева!

Из раздумий меня вывел Феликс, громко поинтересовавшийся, о чём я думаю. Я честно рассказала.

— Насчёт связи с предметами — вполне может быть! У моей мамы такое было! А насчёт немцев — какое это имеет значение?

— Не знаю. Но Штрюмпфель знал того «Неправильного немца». Он писал, что Штрюмпфель его допрашивал.

— Точно!

— Что? — я аж подскочила.

— Помнишь письмо, которое эти «Дети Единорога» прислали бабушке?

— Ну.

— А если бабушка пыталась найти не Гюберта, а…

— Надо у Вакса спросить. Только зачем? Хотя… подожди. Вакс сказал, что в той экспедиции был его двоюродный дед. Который потом того. Свихнулся. И у «Неправильного немца» это есть. Вот и узнаем, кто это был.

— А зачем?

— Не знаю, но мне кажется, что нам это может помочь.

Глава 9. Вакс и другие

«На следующий день я пошла в город. Уже с первого взгляда стало ясно, насколько там всё изменилось не в лучшую сторону. На въезде у шлагбаума образовался затор из военных машин и подвод. Гражданских проверяли особенно тщательно перетряхивали мешки и котомки. Особо подозрительных отводили в сторону и обыскивали, раздевая чуть ли не до белья. И полицаи, дежурившие на въезде, были незнакомые. Говорили они по-украински, но с каким-то незнакомым выговором. На фуражках у них были кокарды с трезубцами. Потом мы узнали, что это были бандеровцы из Западной Украины.

Явка оказалась разгромлена. Дом стоял заколоченным. Где и как искать Гюберта, если он ещё оставался в городе, я понятия не имела, но и возвращаться ни с чем я тоже не могла. По легенде я пришла в город на рынок. Вот на местную «толкучку» я и отправилась. Слухи на базаре бродили самые разные и один другого мрачнее. В основном обсуждали присланных с Украины полицаев, отличавшихся особенно лютым нравом. В этом и заключался дьявольский план немцев — поссорить восточнославянские народы, навечно сделав их врагами. Русские украинцы и белорусы, три части одного народа, должны были сами убивать друг друга. Я сначала стояла со своим мешком, потом бродила между рядов и слушала, одновременно пытаясь что-нибудь придумать. Гюберту надо было как-то дать знать, что я ищу с ним встречи. Но как? Где его искать, я не знала. Ночевать я напросилась к какой-то старухе — в городе действовал комендантский час, и оставаться на улице было опасно. На следующий день я снова отправилась на рынок, а потом отправилась к вокзалу. Там скопилось много немцев. И неподалёку от него на улице случайно наткнулась на Гюберта. Подходить к нему было опасно — вокруг было слишком много глаз и ушей, но он сумел подать мне знак следовать за ним. Мы выбрались в какой-то глухой переулок, тесно зажатый высокими и глухими заборами, и там уже смогли побеседовать. Гюберт поведал, что вся подпольная сеть в городке разгромлена, что нашу связную тоже арестовали и после нескольких дней пыток расстреляли. Что Штрюмпфель по-прежнему в городе и что он продолжает подозревать Гюберта и однажды опять вызвал его в свой кабинет, где ему сделали укол страшной «сывороткой правды», но, видимо, ничего интересного Гюберт им не сказал и Штрюмпфель оставил его в покое. Сейчас Штрюмпфель продолжает свои эксперименты с «уколами правды», своё адское зелье он испытал на нескольких захваченных подпольщиках, но, видимо, полученные результаты его не удовлетворили. Я спросила, какие привычки есть у этого Штрюмпфеля и Гюберт ответил, что тот любит Вагнера и прогуливаться рано утром вокруг дома, где он живёт. Но выкрасть его будет затруднительно».

Конец ознакомительного фрагмента.