Я своих не сдаю

Иван Ленивцев

«Я своих не сдаю» – новый сборник рассказов прозаика из Советской Гавани. Действия рассказов широко разбросаны по времени: от Гражданской войны до сегодняшних дней. Здесь и крестьяне затерянной в тайге деревни, оказавшиеся между белыми и красными, и две молоденькие девушки, дезертировавшие из армии, и красноармейцы, познавшие подлое предательство, и бойцы разведгруппы, пытающиеся захватить «языка».Рассказы трагичны и смешны, как говорится, на любой вкус, интерес и выбор.

Любка с острова Врангеля

Рассказ

Уважаемый читатель! Письмо, которое ты сейчас, надеюсь, прочтешь, было найдено на побережье Чукотского моря, рядом с местом жесткой посадки вертолета полярной авиации МИ-8, летевшего с острова Врангеля в поселок Певек. Вертолет при посадке разрушился, летевшие в нем люди, слава богу, остались живы, а вот почту арктическим ветром разбросало по просторам необъятной тундры. Нашедший письмо чукча каюр Николай хотел приспособить бумагу для собственных нужд, однако хозяйка яранги, любопытная, как все женщины, чукчанка Наталья, между прочим, окончившая интернат для народов Севера на «отлично», прочитав письмо, погнала мужа в поселок, вернее — в редакцию газеты «Полярная Звезда» с наказом попросить опубликовать письмо, мол, оно будет полезно всем российским женщинам, а не только живущим в тундре. Николай на оленях рванул в поселок: в тундре просьба женщины — закон для настоящего мужчины. Прямота, искренность, откровенность письма понравились главному редактору «Полярной Звезды» (от которого, между прочим, месяц назад жена сбежала с техником-авиатором в теплые края), и он решил опубликовать письмо, тем более что приближался праздник всех женщин мира, то есть — 8 марта, под заголовком «Русская женщина и коня на ходу остановит, и в горящую избу войдет». Но так как редактор в далекой юности баловался сочинительством стишков, он сократил заголовок до двух слов: «Женщина Севера». Коротко и понятно! Правда, чтобы его не обвинили к любви к чужим письмам, что, как известно, осуждается обществом, редактор нашел-таки хозяйку письма и по рации получив ее согласие с условием не сообщать фамилию, опубликовал письмо целиком, лишь убрав из него множество матерных слов, что, конечно, сильно повлияло на качество текста, на его ярко выраженную эмоциональность. Однако оставим это на совести редактора. Итак, читаем…

Привет из Владивостока!

Валюха, милая, здравствуй родная! Сто лет тебя не видела, до ужаса соскучилась! Извини, что давненько не писала, куда — не знала, адресок твой утеряла, вчера случайно нашла. Писать вообще не люблю. Родной маме раз в год пишу. Да и что, собственно писать, похвастаться нечем, дела мои идут так, что хоть на стенку лезь, хоть в петлю, хоть в море головой. Хреновенькие у меня дела. И в семейном плане, и вообще по жизни. Помнишь нашу с тобой когда-то любимую песню: «Я за ночь с тобой, отдам все на свете…?» Так вот, я до того дожила, что готова отдать все на свете, лишь бы удрать, смыться, сбежать куда глаза глядят из этого моего семейного ада. Да-да, точнее не скажешь — ада! Суди сама.

Славик — может помнишь, последний мой сожитель — недавно из лагеря вернулся, полтора года отсидел за злостное хулиганство. В этом я отчасти себя виню — с морей при деньгах вернулась, ну и взбрело мне в голову пригласить его в ресторан «Арагви», в тот, что в подвале, помнишь? Не подумала дура-баба, что мужик он до одури ревнивый, вспыльчивый, как искра. И тут, как на грех, пригласил меня на танец молоденький морской офицерик, хорошенький из себя такой, а мой дурак ему морду набил, да так сильно, что на полтора года в тюрьму залетел. Он залетел, а я как всегда крайняя. Из-за него я и в море не пошла, чтобы почаще к этому муженьку-придурку в лагерь ездить, передачки ему возить, дабы он там с голода не подох. Ну да как же, думала — освободится мой Славик, поймет, посочувствует, отблагодарит. Ага, отблагодарил, как освободился, так и чудил не приведи господи как! И пил, и ревновал, а бил так, что страшно вспомнить. Сейчас, слава богу, в море на траулере ушел на шесть месяцев, еле-еле спровадила. Подумать только, такой амбал здоровенный на моей шее сидел! Только и слышала: подай, налей, принеси-ну не сволочь ли он, а? Едва выпихнула, думала отдохну, какое там! Один дурак ушел, другой заявился портить мне кровь. И знаешь, кто? Корнев, бывший мой мужинек! Заявился — не запылился, пятнадцать лет от алиментов где-то скрывался — и нате вам, объявился, мол, здравствуйте, это я! А нужен он мне, лучше бы алименты выплатил, их у него накопилось где-то под два миллиона. Ходит за мной, как теленок за мамкой, и ноет, и ноет, и просит сойтись с ним. Ну не придурок ли, а? Сойтись с ним — это у меня сейчас даже в голове не укладывается: как я с ним вообще раньше жила, как двух детишек от него родила-не пойму! Кстати, о детях. Веришь, ничего хорошего о своих детях сказать не могу, убей бог не могу. Доводят они меня иногда до белого каления, я им такие сцены в сердцах закатываю — только держись. А им хоть бы хны, что сестра, что брат — два сапога пара. Представляешь? Пацан — Олежек — как воровал, так и ворует, все золото из квартиры вынес. Начинаю ругать — смотрит волчонком и одно твердит: «Я не брал… не брал». Отпирается, а бабки на рынке все до одной на него указывают, дескать, этот пацан нам золото предлагал. Раньше его порола, а сейчас он вымахал на голову выше меня, иногда хочу за ухо отодрать — не достаю, коротки ручонки. Правильно говорят, что дите пороть надо, когда оно поперек лавки лежит. Эх, да что там сейчас об этом говорить-поздно. Вот и на этот Новый год пятьсот рублей из кошелька пропали… последние были! Опять же не знала на кого и грешить: то ли на сынулю обормота, то ли на дочку, Дашку? Один другого стоят. Только и слышу от этих великовозрастных чад: «Мам, дай денег! Ну дай!» Хорошенькое дело — дай, а где я их возьму — копейки получаю! Веришь Валюха, уже не знаю куда и глаза от стыда перед соседями деть за своих деток непутевых. Одна надежда, что Олежека весной в армию призовут, может, там из него человека сделают. Может, и сделают. Только вот что-то с трудом верится. А Дашка моя, смотрю, уже вовсю с парнями любится, боюсь, как бы она мне чего в подоле не принесла. Девятый класс заканчивает, думает в колледж поступать, на повара. По окончании мечтает в море податься за большими деньгами. Смеется, зараза, говорит: пойду мамуля, по тропинке, тобой проторенной. Ну не дура ли, а? Если бы она знала, как и чем достаются большие деньги в море. Как и чем? Впрочем, не тебе это расшифровывать, ты и сама знаешь, как и чем.

Эх, Валюха, Валюха! Как я тебе завидую, что ты одна жила! Надеюсь, и сейчас одна? Если так, то ты у меня молодец! И дочку одна воспитала, и на ноги ее одна поставила, я всегда твою Жанну своей Дашке в пример ставила: она у тебя и отличница, и трудяга, и хозяйка отменная. А все почему — потому что ты поднимала ее, растила, воспитывала одна, без мужика. А был бы у тебя мужик — неизвестно, что бы еще получилось, потому как от наших мужиков одно жизненное расстройство и боль душевная. Да и вообще, пошли они все! Сама знаешь куда.

Осенью, я должна вроде как на пенсию идти (если считать по морскому стажу). Собираюсь, только вот еще неизвестно, пойду ли — пенсионный стаж вроде как прибавили на пять лет, хорошо еще что не на восемь. А вдруг я под эту надбавку попаду? Что тогда? Ой, как мне смешно будет, хоть падай: двадцать с лишним лет морю отдала, сама как сельдь просолилась, здоровье считай на этих железных посудинах потеряла — и вот на, получи от родного государства подарочек: иди еще пять лет хлебай туман, закусывай селедочкой и вспоминай злым матерком всю депутатскую шарагу, принявшую закон о пенсиях. Нормальненько, да? Я как вспомню про эти пять добавленных лет — пять! — что предстоит мне еще на железном корыте качаться — так у меня сразу и поджилки трясутся, и душа в пятки уходит. Ей-богу уходит! А если бы все восемь? Валюха, ты вспомни путину! Рыбы — чертова пропасть! И мы по двадцать часов на ногах, с ножами в руках, без нормального сна и отдыха! Соленая вода, рыбья кровь, внутренности, чешуя! О! И мужицкие команды: «Шевелись, девки! Стране нужна рыба!». Не приведи Господи, как тяжело было! Сейчас вспоминаю, а самой мурашки по коже бегут. Бр-р! А с другой стороны, вернуть бы те годы, окунуться бы хоть на несколько часов в то оставшееся далеко позадивремя. Ох, как весело мы жили! А почему? Да потому что молоды были, здоровы, беззаботны. Молоды и бесшабашны! Нам было по двадцать лет, впереди — вся жизнь! Тогда мы другими глазами смотрели на окружающий нас мир, легкомысленными, что ли? Однако верили — будет и на нашей улице праздник. И сами себе этот праздник устраивали. Помнишь, как мы пьяному второму механику Кузину, вместо молоденькой Светки-конфетки подсунули Веру Сергеевну, у которой в тот день именины были, мы ее с круглой датой поздравляли, с шестидесятилетием. А смеху-то было поутру, смеху! Механик побежал к капитану жаловаться на нас, мол, обманули мы его, утиль-сырье подсунули. Капитан прогнал его со словами, что не все коту Масленница. Помню, над тем механиком экипаж потешался до конца рейса, пришлось бедолаге списаться. Зато наша баба Вера вернулась поутру, страх какая довольная. Я слышала, что она недавно умерла. Жаль, хорошая была бабка, и пожила довольно много годков, нам с тобой столько вряд ли светит; уж мне-то, точно.

А Любку Базаркину помнишь? Ну та, что на спор со все палубной командой за неделю переспала. Недавно встретила ее в супермаркете на Светланской. Сдала наша Любка, ох сдала! Детей у нее, как ты помнишь, никогда не было, со своими бессчетными мужиками она давно разбежалась, живет одна-одинешенька. Говорит, пытается на плавбазе в море уйти, однако не берут — дескать, нам старух не надо. Представляешь, по понятиям кадровиков, женщина в сорок пять уже старуха и путь ей на море, на судно заказан. По ихнему получается, что мы с тобой уже старухи! Так что ли? Ну не сволочи ли эти кадровики, а? Еще какие! Вот из-за таких бездушных бюрократов ржавеет наша Любаша на берегу, получает пособие и плачет, и грозится руки на себя наложить, в волну морскую броситься. Ну не дура ли, а? Я ее жалеть давай, уговаривать, мол, сейчас у всех жизнь такая. Так она еще сильней заревела, на нас стали внимание обращать, даже охранник подошел. Отшила я его по-нашенски, по-морскому (ты знаешь, как я это умею делать) и принялась Любке про свою сегодняшнюю жизнь рассказывать. Все ей как на душу выложила: и про то, что работаю я уборщицей, в одной фирме полы мою, что работу свою ненавижу, иду на нее как на каторгу, получаю копейки, заколебалась каждый день бегать в поисках дешевых продуктов, короче, не жизнь у меня — сплошное выживание. Про детишек своих непутевых рассказала, про мужей всю правду выложила, и гляжу — глазки у моей Любы разгорелись, ожила бабенка, заулыбалась и даже пригласила меня зайти в кафе пропустить по рюмашке за встречу. Поняла дуреха, что есть люди, которым живется гораздо хуже, чем ей. Выпили мы с ней по паре стопочек, она и говорит мне, что мечтает куда-нибудь уехать из Владивостока, чтобы не видеть и не слышать ни прибоя морского, ни гудков пароходных. Только вот куда уехать, а главное — на какие шиши?

Валюха, признаюсь тебе, я об этом тоже мечтаю. Засасывает нас и море, и деньги большие, и жизнь судовая, пусть и трудная, но беззаботная. Тебе хорошо, ты вовремя концы обрубила — уехала, спряталась в своей Вологде, где и про море, наверное, забыла, и в ус не дуешь, живешь в свое удовольствие. А мы тут за тебя отдуваемся, каждый день шум прибоя слышим, гудки пароходов, крики чаек, видим туманы… пропади они все пропадом! Скажешь: да брось ты это чертово море, этот бандитский Владивосток! Легко сказать — брось, а у меня ведь здесь трехкомнатная квартира, дача, машина, гараж, дети. Дети, пусть и непутевые, но они мои, мои! Пробовала я вдали пожить, целый год в Южной Корее проработала. Плавбаза в Пусане на ремонт встала, наши разъехались кто куда, а меня попросили одной хозяйке магазина помочь за восемьсот баксов в месяц. Я согласилась, деньги неплохие, работы я не боюсь. Однако работать пришлось с раннего утра до позднего вечера без выходных-проходных. Только и слышала от хозяйки: «Лю-ба! Сделай то, сделай это!» Ни минуты покоя, только сядешь перекурить — хозяйка тут как тут. Достала меня эта старая грымза провонявшая чесноком и ихней капустой чимшой, ей-богу достала! Как я вытерпела, как не сорвалась-не знаю. Должно быть, кто-то свыше меня уберег. Представляешь, год в Корее прожила, а дальше соседней улицы ничего не увидела. Как тут не вспомнить наше крепостное право, восстание Пугачева и прочих недовольных. Поневоле вспомнишь. Так-то вот моя милая Валюха! Корея, вроде, демократическая страна, а я в ней ощущала себя рабыней Изаурой. Еле-еле год отработала. Зато домой с деньгами вернулась. И сразу же хочется спросить: ну не дуры ли мы, бабы? Уж я — точно дура. На радостях купила Славику новенькую «Тойоту», думала, вернется с лагеря — отблагодарит. Как же, отблагодарил, стыдно было в баню сходить попариться, вся в синяках была от его благодарности. Эх, Валюха, Валюха, и вправду уехать бы куда подальше, где нет ни злобных Славиков, ни тупых Корневых, ни воровитых детишек, ни жизни проклятой. Видишь, до чего я дожила, готова сбежать даже от собственных детей! Ну, а что еще делать, разве у меня нормальная жизнь? Сплошное существование, даже нет-прозябание.

Валюшка, может хватит о плохом ныть, хочется чего-то другого, более позитивного, только вот где его взять? Надо подумать где… Ой, что я тебе хочу по секрету сказать. Не поверишь, но решила я от непроходящей бедности своей — малым бизнесом заняться. Ну, не совсем бизнесом, а как бы это сказать… Предпринимательством, что ли! Самым, что ни на есть малым. Короче, надумала я государство обмануть, от налогов уклониться. Решила свои темные делишки обделывать по-тихому, безо всяких там лицензий и прочих справок. Спросишь, какие еще темные делишки? Не подумай чего страшного, так, мелочевка: свою трехкомнатную квартиру решила сдавать в аренду, на всех столбах объявления развешала, мол, сдается трехкомнатная со всеми удобствами, задешево. А сама с детьми на дачу перебралась, она у меня почти как капитальная, старый дом за бесценок купила. Только вот предприниматель из меня получился, честно тебе скажу, хреновый — не торопятся ко мне жильцы с толстыми кошельками. Неделя-другая прошли — ни одного звонка. А ведь я по-божески прошу, всего-то пятнадцать тысяч в месяц… за трехкомнатную! со всеми удобствами! Почти бесплатно! Но, как говорится, уж если не повезет, то и на собственном муже можно подхватить сама знаешь что. Запросто! Впрочем, скорее всего дело здесь не в везении, просто рынок квартир сейчас перенасыщен. Конкуренция, знаешь ли, коньюктура! Ведь это-бизнес! А я в нем… О! Звонит кто-то! Легок черт на помине, неужели, арендаторы? Ладно, Валюха, я тебе потом допишу. Жди! Пока! Пока!

Валюшка, привет!

Ох, и свинья же я, целый год не могла письмо закончить… или уже два? Ну точно, два! Извини пожалуйста, закрутила-завертела меня жизнь, а тут старое письмо к тебе случайно на глаза попалось, вот и решила я его дописать. Только вот пишу я тебе не из Владивостока, а из солнечного острова Врангеля. Насчет солнечного шучу, скорее — покрытого льдами острова. На карте ты его вряд ли найдешь, я тебе подскажу, где он находится. Вспомни нашу плавбазу «Зеленый луч», портовый пункт Эгвекинот вспомни, где местный чукча Коля выкрал и увез в тундру нашу Зинку из икорного цеха. Она пьяненькая из кабака вышла, он ей аркан на плечи-и давай оленей погонять. Ну точь-в-точь, как в той песне: «увезу тебя я в тундру». Вспомнила? А потом этот горе-похититель догнал нас уже только в Петропавловске-Камчатском, чтобы вернуть нам «русский баба, однако, разорит бедного чукчу». Мы тогда со смеху попадали, когда Зинка поднялась по трапу вся в мехах и с двумя огромными баулами. Так вот, от Эгвекинота надо добраться до порта Певек, а уж оттуда до моего острова рукой подать, километров сто пятьдесят всего-то. Остров среди сурового Ледовитого океана! Так вот, если есть в мире счастье, то оно живет на острове Врангеля! И это счастье — я! Я-подруга ты моя!

Однако давай по порядку. Вернемся к моему первому письму к тебе. На чем я там остановилась? Ага, мне позвонили в дверь. Оказалось, это мои будущие квартиранты-арендаторы пришли, ученые — полярники, они ледокол с севера ожидали. «Ур-ра! — думаю, — Заработал мой бизнес!» Договорилась я с ними полюбовно, деньги наперед за месяц взяла, ключи им передала. Все как положено. Ребята они хоть и ученые, однако простые, веселые и из себя очень даже ничего. Я бы с такими закрутила шуры-муры. Но, оказывается, в бизнесе легкомысленное заигрывание с клиентами, не поощряется. «Нет так нет, — решила про себя, — обойдемся, бизнес дороже». Как-то приехала я к ним за деньгами, они меня к столу пригласили, сидим, винишко попиваем, о том о сем болтаем, смеемся, ну и все прочее, прочее. И вдруг — звонок. И кто ты думаешь, заявился? Корнев! Мой бывший благоверный! Мужичок-ноготок! Представляешь, он ко мне сразу с претензиями: я и такая и сякая, и на кого детей бросила, и почему пью-гуляю с кем попало. Надо же, заботливый какой, о детях вспомнил! Я, понятное дело, рассердилась — такой кайф обломал, скотина! — и пальцем ему на дверь указала, дескать, исчезни, не мозоль глаза. Какой там, он как петух хвост распушил и ну шпорами бренчать, такую сцену ревности закатил, что мама не горюй. И все это при посторонних людях! Представляешь? Нет, я бы конечно и сама с ним справилась — это не здоровенный психопат Славик, — однако подленькая мысля удачно промелькнула: а не обратиться ли мне за помощью к людям героической профессии — к моим полярникам. Моргнула — только моргнула! — и моего бывшего, будто злым норд-остом из квартиры вышибло: был — и уже нету! Нету! А полярники на полном серьезе предложили мне отправиться с ними на далекий остров Врангеля, мол, будешь ты там царицей островной. Вроде как по пьяни позвали, а я не долго думала — а почему бы и нет? Что меня во «Владике» держит? Да, собственно, ничего: дочка в колледже днюет и ночует, сын в армию готовится — оба, считай, взрослые. Сожитель в море, и неизвестно, вернется ли он ко мне, а если и вернется, опять бить будет, через колено ломать. Нет уж, увольте! Махнула рукой: а, была не была! Где наша не пропадала! Только на диком острове я не жила! Без лишних слов быстренько квартиру на детей переписала — только и подумала, что в случае чего, если вдруг вернусь, дети примут, не выгонят. Дачу, машину, гараж — все продала, деньги между детьми поделила: и вот я уже свободная птица, готова ехать хоть на край света. Куда я уезжаю — никому не сказала, даже собственным детям, лишь пообещала им, что напишу. Правильно ли я поступила? Считаю, что правильно: если уж решила поменять свою жизнь, то надо ее менять кардинально резко, без промедления и лишних мыслей, и болтавни. Что я и сделала. И представь себе, не раскаиваюсь, что уехала на остров Врангеля, ну нисколько не раскаиваюсь! Нисколечко! Ей-богу! Хочешь верь, хочешь — не верь.

А остров этот действительно оказался краем света. Море вокруг, целый океан! Правда, ни сосенок ни березок, одни скалы да лед, да еще десять месяцев — зима. Однако ж и здесь люди живут в небольшом поселке Ушаковском. Ученые, полярники, эскимосы солдаты — здесь даже начальная школа функционирует. К тому же, этот остров — природный заповедник мирового значения, к нам просто так, без пропуска не попадешь. Ой, а сколько здесь живности разной: и медведи белые, и моржи огромные, и овцебыки завезенные, и хитрые песцы, и полярные совы и белые гуси и прочие, прочие мелкие лемминги. К слову сказать, если я когда к тебе в гости приеду, обязательно в подарок привезу клык моржовый (не путать с хреном моржовым) и медвежий коготок сантиметров шесть-семь длиной. Острый, зараза, как бритва! Трудно представить, что будет с человеком, если медведь полоснет его этим коготком. Бр-р! Поначалу я этих медведей ужас как боялась, не могла себя заставить на улицу выйти, чтобы мусор выбросить. Казалось, только выйду — тут он цап-царап меня — и в рот. Только вот у страха глаза велики, сейчас я их гоняю чуть ли не веником, только шум стоит, меня боятся, почище огня. Честно тебе говорю, не хвастаюсь. Забыла сказать, что я тут поваром работаю, кашу варю для своих заповедных полярников. Повариха я. Так вот, только дверью хлопну, чтобы пойти отходы вывалить в мусорный бак, как эти огромные блондины тут как тут. Встанут на дыбы, чисто заборы трехметровые — прямо ужас! — и ждут, когда я отходы вывалю. Я как рявкну: «А ну, отскочь шпана белобрысая!» — они пугливо отпрыгнут и ждут, пока я не уйду. А то к окну припрутся и давай заглядывать в надежде, что я им чего-нибудь съедобного брошу. Приучила я их, разбаловала, уже и сама не рада. Мужики на обед придут и ну моих медведей взрывпакетами да петардами отгонять: и смех, и грех. В общем, здесь не соскучишься, почти каждый день медвежьи концерты. Они хоть и звери дикие, новременн как я заметила — добрые, зря не обидят, если только сам сильно не попросишь.

И народ здесь все больше хороший, а если и попадется гнилой человек, то это все больше случайно залетный, такие в суровых условиях острова не приживаются, и никакими большими деньгами их здесь не удержишь. Так что, чтобы сюда приехать и жить на этом забытом богом острове, нужны веские основания. Вот как у меня, например.

Валюха, я одного не могу понять: чего мужикам от меня надо? Я не про нормальных мужиков говорю — здесь все ясно и понятно, чего им надо — я про своих бывших мужей-любовничков спрашиваю. Я им всем свободу предоставила, живите как хотите, только обо мне забудьте, как я забыла о вас. И что ты думаешь, забыли они обо мне? Ага, как бы не так! Думаю, няньку-кормилицу они во мне потеряли, вот что. Мужская натура ни за что не желает уступить нашей, женской; наверное, это повелось еще с древних времен, когда любой, даже самый зачуханный мужичок, считал себя на голову выше женщины. А я своим мужикам это их превосходство обломала. Р-раз, и нету меня! Ох, как им должно быть обидно! Будто, осиротели они. Как я уже говорила, к нам на остров трудно попасть: и заповедник здесь, и воякам приглянулся, потому как отсюда до Америки рукой подать. Судно-снабженец ледокольного типа раз в год заходит, да и вертолет — редкий гость, потому как погода здесь часто не подходящая: то ветра сумасшедшие, то морозы трескучие, то туманы опасные. Так что я здесь, вроде бы как надежно укрылась и от тупого Корнева, и от ревнивого Славика, ну и от прочих, уже давно забытых сердцеедов. Валюха, без хвастовства тебе скажу: здесь на этом острове, мужики меня прямо-таки боготворят — таких как я, на сотни-сотни километров не сыщешь, тут все больше эскимоски, а это уже для наших мужиков — экзотика, а для души у них — я! Я! Правда, есть в заповеднике одна лаборанточка, но она худая, как разделочная доска для минтая.

Ну да бог с ней, с лаборанточкой, отвлеклась я. Короче, думала я, что надежно укрылась от ревнивых и мстительных мужичков. Оказалось — нет, не угадала. Однажды прилетел к нам вертолет с учеными-москвичами. А я по рации заказала привезти мне с материка этим вертолетом кое-какие овощи-фрукты, лучок там, чесночок с огурчиками-помидорчиками и прочими яблоками-апельсинами. Ну никак нельзя здешним мужикам обходиться без зеленых витаминов в полярных условиях. Когда принялись разгружать овощи, из-за ящиков вылез… кто бы ты думала… Корнев! Мой бывший! Я прямо так с лесенки вертолетной и грохнулась, хорошо, что снег мягкий был. Вот так подарочек с материка! Ну, сволочь, думаю, как же ты сюда попал? Как меня вычислил? Наверное, догадался, что я с полярниками уехала, узнал, проследил куда, недаром же он десять лет прокурора Первореченского района возил. И что мне теперь делать с этой скотиной безрогой? Вопрос, однако. А он бах! на колени — и давай умолять меня вернуться к нему, мол, все твои измены прощу, давай заново все начнем. Мне, хлебнувшей море свободы — и к этому слабовольному сопле? Да ни за какие блага на свете! Да боже упаси! Нашел дурочку! Раскричалась я — подошли летчики-вертолетчики и прочие полярники и ну пытать его: кто такой? откуда? к кому? Он начал мямлить, на меня пальцем показывать; я, не дождавшись его внятных объяснений, коротко объяснила собравшимся, кто этот тип и чего ему надобно. Парни, будто на лету ухватили мое желание и единодушно проголосовали за то, чтобы отдать нарушителя пограничного контроля голодному белому медведю, что поблизости наблюдал за выгрузкой вертолета в надежде, что ему перепадет чего-нибудь съестного. Ой, Валюха, видела бы ты, как мой бывший испугался! Обмочился, стал деньги «летунам» предлагать, чтобы только они его назад увезли, за унты их хватал, обещал дорогу на остров забыть, навсегда забыть. Не понял дурачок, что подшутили над ним. Увезли его этим же рейсом в Певек, где он взял билет почему-то не во Владик, а через Москву в Минск, в Белоруссию, откуда родом. Я было вздохнула свободно, но тут вспомнила о Славике. Раз уж Корнев до меня добрался, то и этот доберется, скорее всего он выпытал у него, где я могу находиться. Славик гораздо опаснее трусливого Корнева, он мстительный, злопамятный, от него подлости жди с любой стороны. И я со страхом стала ждать судно ледокольного типа, которое снабжало меня свежими продуктами. И угадай, кого я первым увидела на его борту? Правильно — Славика! Стоит паскуда у борта и ехидненько машет мне ручкой, мол, привет, дорогая моя, ненаглядная. Внаглую машет, орет что-то во все горло! Судно пришвартовывается, ничего не слыхать. Стою, от навалившегося страха дыхнуть не смею. Тело вдруг разболелось, видно вспомнило Славикины жесткие кулаки. Потом я зубы сжала, взяла себя в руки, одно думаю: ну что, мститель-женоненавистник, поквитаться со мной прибыл, ну давай, попробуй, только учти Славик, я уже не та прежняя покорная раба, которую ты избивал до посинения, я — другая.

А он сбежал с трапа и айда меня метелить. Представляешь, прилюдно! Ну не придурок ли, а? У меня все нутро от боли прямо захолонуло, я извернулась и ка-ак дам ему ногой под яйца. Ты бы видела Валюха, как он взревел, ну чисто морж голодный. Юлой крутанулся, на колени бах и ртом воздух хватает, хватает, словно гусь полярный — рыбу. Видно, как больно ему. Но жалости к этому зверю у меня ни граммочки: а мне было не больно, когда он меня руками-ногами избивал до посинения? А тут еще ледокольщики подошли, наши полярники подтянулись; в общем, наваляли бывшему моему Славику по самые карманы. А он, гад упертый, кровью харкает, а успокоиться не желает, двумя ходками в зону хвастается, грозит всех «на перо посадить». Капитан приказал этого буйного «зайца» связать и кинуть в какой-то канатный ящик, и не кормить, пока не перебесится. Я, подлая моя душонка, попросила капитана высадить Славика где-нибудь в тундре, мол, там ему самое место. Капитан засмеялся и пообещал, что в тундре не в тундре, а в какой-нибудь Амдерме или Нарьян-Маре он его точно высадит, потому как на сей раз они идут не во Владивосток, а в Мурманск. Вот спасибочко, поблагодарила я капитана, а про себя подумала, что из-за этого психованного придурка жить мне теперь на острове Врангеля до окончания дней своих, жить и не высовываться под охраной полярников, солдат и белых медведей.

Пишу тебе, а сама думаю: ну почему ко мне так льнут непутевые мужики? Ладно бы нормальные, так нет же… Валюха, может меня бог наказывает за грехи нашей далекой молодости? Хотя вряд ли, те грехи я давно слезами искупила, битым телом своим искупила, ранами душевными. Да и в церковь я несколько раз ходила, исповедовалась, неоднократно у бога прощения просила. До сих пор слова помню: «Господи! Помилуй меня. Прости каждый мой грех… каждый грех!» Эх, Валюха, Валюха, что ни говори, а жизнь — сложная штука. Вот я сорок пять лет прожила, а до сих пор не пойму зачем, для чего я появилась на этот свет? Конечно, можно разное говорить, зачем и для чего. А если кратко, но объемно — думаю, появилась я для радости — и точка! Для мучений — не стоило бы родиться. Валюх, верно я говорю?

Я представляю как ты, читая мое письмо ухмыляешься, дескать, наша Любка в философию ударилась, видно, и в самом деле стареет. Ошибаешься, дорогая моя! Видела бы ты меня в анфас и профиль. Я на этом ледяном острове, будто аленьким цветком расцвела, это именно про меня говорят, что в сорок пять — баба ягодка опять. Вот так-то, Валюха! Приеду к тебе, тогда сама увидишь, какое чудо со мной остров сотворил.

А что, я баба отчаянная, ты меня знаешь, возьму и на следующий год загляну к тебе в гости. Надеюсь, по старой дружбе не прогонишь? Недельку у тебя гульнем, стариной тряхнем, юность нашу моряцкую вспомним, а потом я в Сочи махну или в Анапу загляну на месячишко-другой, косточки свои замороженные на острове погрею. Загорю как головешка — и домой, домой, на Врангеля! Чувствую, потянет меня на остров, обжилась я на нем, попривыкла, а главное — человеком себя здесь почувствовала, нужным людям человеком. Вот только иногда, заметь-иногда! одно беспокоит: а как старость нагрянет, кто кусок хлеба подаст, кто стакан водички поднесет? Подумаю — и страшно становится. До жути страшно. И тотчас начинаю жизненные ходы-выходы искать. Самый надежный выход — в старости к детям своим заявиться, к внукам-правнукам, авось примут, не прогонят бабку-путешественницу с хорошей арктической пенсией? Как думаешь, примут? Примут… Хотя, кто знает, время — оно вроде бы и лечит души людские, и в тоже время — калечит. Впрочем, до старости у меня еще уйма времени, много воды утечет, много чего может случиться, желательно бы хорошего. А пока… гуляй душа, пока молода! Правильно я говорю, Валюха? Ты, наверное, ты скажешь: смотри Любка, гуляй да не загуляйся, меру знай, а главное — умей себе сказать: стоп! И ты, конечно, будешь права, главное — вовремя остановиться. Уж я постараюсь…

Валюха, милая, надумаешь ко мне в гости — чиркни, я тебе живо пропуск организую. Ох, и зададим мы с тобой здесь жару! Гульнем как раньше, на плавбазе, по-морскому гульнем! Белые медведи вздрогнут, моржи в воду попрыгают… Шучу! Мой остров заповедную тишину любит. Вон, опять заявился, под окном снежком поскрипывает, печеньку ждет… попрошайка белобрысый. Я, первое время не могла понять, отчего это такие узкие окна в здешних домиках? Подсказали — чтобы медведь не залез, а мог только лапу просунуть для подаяния. Умно, правда? Ладно, пойду этому голодному блондину печеньку брошу, ведь не уйдет… Валюха, извини меня за это несуразное письмо… или, вернее, два письма. Не люблю писать. Будет время — напиши мне. Адрес простой: остров Врангеля, Любке поварихе, меня здесь все знают. Ни пуха тебе, ни пера! Пока! Твоя Любка с острова Врангеля!