Будь лучше, достигай невозможного

Иван Креслов

Вы считаете, что жизнь вас прижала к стенке? Эта книга как никогда нужна тому, кто несмотря на невзгоды и лишения, обрушившиеся на него, остался верен себе. В страшных условиях беды он показал необычайную силу человеческого духа. Дух упрям вопреки слабости тела и расстройству души. Вы увидите не только содержание жизни героя книги, но и характер его действий на вызовы судьбы. Это произведение никого не оставит равнодушным, изменит ваши взгляды и мировоззрение на вашу жизнь и вдохновит.

Глава 2. Травма

По приезду в больницу. Меня встретили несколько женщин. Критически осмотрев меня в машине. Они возмущенно воскликнули:

— Нет, нам его не поднять. — пока она продолжала, мои мысли унеслись в другом направлении.

Так как я был достаточно тяжелым парнем. Я хотел встать, но тело как-то странно себя вело. Как сказать? Я как будто попал в сказочную засасывающую топь. Лежа на спине, я оперся на свои руки, а они не держат, как будто в сказке. Это было так удивительно и ужасно. Я взглянул на свою окровавленную одежду на теле. Взгляд медленно перешел по телу к ногам, и я обнаружил окровавленные белые кости, которые виднелись из тела и брызжущую в разные стороны багровую кровь. Сознание безысходности, которое охватило меня, не передать словами. Раскаленный металл раскромсал мое тело. Только лишь чего я хотел, это никогда не испытывать эту дикую боль, которая с каждой секундой нарастала и нельзя никуда было от нее убежать. Сам я и подняться уже не мог, все мои усилия были тщетны, не говоря о том, чтобы добраться самому до приемного покоя.

— У нас некому нести! — прервав мои мысли, сказали медсестры.

Надлом в моем голосе был почти незаметен, но в нем продувал истеричный вопрос:

— У вас разве нет санитаров? — спрашиваю я.

— Нет.

— Может попросить пациентов? Они возможно помогут.

— А они все старые и больные. Не могут нести.

Все время нашего разговора я старался соблюдать спокойствие, хотя и опустилось у меня тогда все внутри, переводя взгляд с одной женщины на другую. Искры надежды вдруг погасли в моих глазах, ставшие вдруг темными и глубокими. Выскажешь им претензии вроде того — пока помощь окажите, раньше в гроб уляжешься. Или скажешь им жалобу напишу, а они, как услышат слово «жалоба», сразу включается режим «итальянская забастовка». Нет, это не когда медик отказывается помочь. «Итальянская забастовка» — это когда все исполняют, но скорость осмотра пациента снижается. Ну, например, пока пациент не подпишет информационное согласие на осмотр и обработку персональных данных, они осматривать не будут. Соглашусь — немного на зло похоже. Естественно, если видят, что пациент действительно еще не умирает. Всякий раз можно сказать о людях, что они просты, и никогда нельзя говорить, что просты люди. Благо свидетелями ситуации были посетители пациентов, которые помогли вынести меня из машины и завезти на каталке в приемный покой.

Ко мне подошла медсестра, у нее было такое милое, простодушное, молодое лицо на вид, наверное, около 20 с небольшим лет. Она не была красавицей, она была проста как бумага, но мне она показалась красивей любой картины. Я смотрю в ее глаза и вижу таинственные озорные искорки. Голубые глаза совсем такого же цвета, как ее халат. Ей было трудно прятать усталость, но гордую осанку выделяла прямая отчетливая линия плеч, а плечи поддерживало усилие воли, рожденное сознанием личной правоты. Лицо ее нравилось думаю, что многим: оно было слишком теплым, а глаза чересчур внимательными и нежными; ничто и никогда не могло заставить ее взгляд сделать строже. Точеные ноги тоже соответствовали столь женственному образу. Она была подобна легкому бризу, но такой же своенравной и неуправляемой как морская волна. Я обратил внимание на ее руку, протиравшую мне лоб. В свете ламп кожа ее руки смотрелась прозрачной. У нее были руки с длинными аккуратными пальцами, которые она на мгновение расслабила, сделав незащищенными. Мысль проскочила в моей голове в тот момент: «Это руки ангела». Звонкий голос ее вопроса слегка вернул меня в чувство, я убрал взгляд с ее руки, и она медленно, как будто бы нехотя отвела ее в сторону.

Смотрю, а у нее по щекам покатились слезы. Плакала она молча. Смотрит и плачет. И тут во мне что-то сжалось. Жалко, что ли, стало себя. Грудь сковало, дышать стало трудно. Вроде бы плачу, но слез нет. Спецовка истлела и рассыпалась. Местами открылись участки сожженного тела невидимые мне прежде. Кожа потрескалась, и из углублений сочилась сукровица. Из других ран бежала кровь. Медсестра, увидев мои обожженные ноги, начала обмахивать меня каким-то журналом усиливая свое старание, пошмыгивала носом, поглядывая по сторонам, вроде хотела к кому-то за помощью обратиться. Я отвернулся, чтобы не видеть ее слез. И впервые в жизни я ощутил свое поражение и беспомощность. То, что я при этом чувствовал, трудно поддается описанию. Меня словно рывком вернуло к реальности, как и ее саму через несколько мгновений. Как будто бы ударил затвор, и перед ней оказалось лицо, не обладающее выражением, бесчувственное и пустое.

— Почему? — спросил я, обращаясь в пространство. Мои слова повисли в воздухе. Наступила кратчайшая из пауз, мгновенное удивление вопросу, которого она не ожидала. Она не ответила, остановилась, пожала плечами. Я улыбнулся. На миг я словно оживился, более необычной улыбки ей еще не случалось видеть: в ней было что-то скрытое, сердечный надрыв, и бесконечная горечь. Она поглядела на меня, и удивление в ее голубых глазах поменялось на спокойствие, а потом сменилось странным выражением, скорее напоминавшим усталость, если не считать того, что проглядывалось в нем нечто большее, чем просто принятие истины настоящего момента. В последствии я узнал от нее, что постоянные метания мыслей и чувств разрывали ее на части, следующие несколько ночей она не спала, находясь под впечатлением от случившегося со мной, рассуждая о том, как жестоко судьба испытывает человека, кидая его под ноги смерти в любом возрасте. Рядом в расположенном кабинете не было никого, а дверь в кабинет персонала была прикрыта, но неплотно. Из кабинета пробивался слабый свет — возможно, что горела настольная лампа. В это же время медсестра освобождала мое тело от остатков сожженной спецодежды. Тогда я обратился к себе мысленно. Успокаивая себя, что ли: а сколько людей сейчас в худшем положении, чем я? На какое-то время стало легче на душе. Но мысли мыслями, а взять и пойти своими ногами в операционную хочется. Только из всего моего большого желания пойти я с трудом только мог пошевелить ногами.

Мое тело было слабым и изможденным, голос — еле слышным. Мною владели чувства беспомощности и безнадежности. В голове сразу почему-то выстроился образ доктора: высокий, худощавый, сдвинутые брови, черные пронзительные глаза. Который говорит замогильным голосом и устремляет ко мне скрюченные ладони. Сквозь туман в голове услышал шум медицинских инструментов, и почувствовал запах медикаментов. Меня начал осматривать дежурный врач. Грубо закругленные черты лица его были определительно задеты светом и давали разглядеть глубоко бесчувственное выражение его, показывавшее, что все мягкое умерло и застыло в этой душе. Начал он прощупывать мое тело своими руками, да так, что я света не узрел. Поскрипываю зубами и говорю ему:

— Вы, видно, не людей лечите, — и чуть не добавил более грубых слов. Я был рад что остановился как раз вовремя, разумеется тогда это ничуть не помогло бы делу. Произнеся эти слова, я осознал какое впечатление они могут произвести. Мне безумно захотелось взять их обратно или изменить.

— Что же вы на больные места так давите?

А врач все меня трогает и сердито мне отвечает:

— Ваше дело молчать! Тоже мне, разговоры начали вести. Он поднял глаза и посмотрел на меня в упор. «Вы слишком бесцеремонны», — говорил его взгляд.

— Держись, сейчас еще больнее будет. — резко и властно остановил меня доктор. И принялся зашивать рану. Тут искры у меня из глаз посыпались. Где-то в эту секунду у меня впервые проскочила мимолетная мысль о том, что происходящее совершенно невероятно, но я отбросил ее, не колеблясь.

Несколько дней я находился в реанимационном отделении. Травма была настолько сильная, что медицинский персонал и не надеялся, что я проживу несколько часов. Однако я прожил первый день, очнувшись мне вдруг показалось, что я уже умер, я сложил руки вместе и почувствовал свои ладони. Они не были мертвы, я мог разбудить боль, а значит и жизнь просто сжимая и разжимая их. Я прислонился щекой к подушке и понял, что, жив об этом мне сказало мое лицо. Я продолжал жить и на следующий день. Единственный способ победить смерть — это жить. Хотя при сильных ожогах, достаточно часто с течением времени состояние только ухудшается, происходит нарушение всех жизненно важных функций организма. Спустя несколько дней мне сообщили о том, что предвиделся летальный исход по отношению меня. И в этот раз смерть стороной меня обошла, только холодом от нее повеяло. Я был рад, что мой организм меня не подвел. Здесь мне провели туалет ожоговых ран (заключается в удалении из ран возможных инородных тел). Затем пару дней меня только перебинтовывали, несколько раз с удалением участков кожи, что именуется «на живую». Там же был установлен диагноз: «Комбинированная травма. Рваная рана области правого голеностопного сустава. Термический ожог IIIА-Б степени левого предплечья, бедра, голени, правой голени, стопы. Ожоговый шок. Ушиблено рваная рана области правого голеностопного сустава. Синдром сдавливания мягких тканей обеих голеней. Ожоговая болезнь в стадии септикотоксемии. Острая реакция на стресс».