Путь к новому дню

Иван Креслов

Вы считаете, что жизнь вас прижала к стенке? Эта книга как никогда нужна тому, кто несмотря на невзгоды и лишения, обрушившиеся на него, остался верен себе. В страшных условиях беды он показал необычайную силу человеческого духа. Дух упрям вопреки слабости тела и расстройству души. Вы увидите не только содержание жизни героя книги, но и характер его действий на вызовы судьбы. Это произведение никого не оставит равнодушным, изменит ваши взгляды и мировоззрение на вашу жизнь и вдохновит.

Глава 1. Тяжесть металла

Исцеление — это та настоящая работа, которую вы призваны делать здесь, на этой планете. Мы все явились сюда для того, чтобы исцелить друг друга — исцелить друг друга от каждой ошибочной мысли, от каждой идеи, от каждой ограничивающей или пугающей концепции, которая не дает нам ощутить себя теми, Кем Мы Являемся На Самом Деле.

Из книги Джеральда Ямпольски, доктора медицинских наук, «Прощение: Величайший Целитель»

Ну что ж, увертюра закончилась и началось действие. Вы слышали про Эдгара Кейси — медиума? Он говорил, что все в жизни предначертано. Я так же думаю, что судьба меня приводила к определенным обстоятельствам. Много раз я находился между жизнью и смертью. И все же о смерти. Мне было страшно? Не то чтобы страшно, смерти я не боюсь, но я предпринимал попытки убежать от смерти. Но одно дело панически бояться старухи с косой и другое дело подходить ко всему рационально. Мое увлечение работой в одно время превратилось в яростную борьбу со своей судьбой. Об одной такой жизненной ситуации хочу рассказать вам. Моя ситуация — это история преодоления моих физических и душевных травм.

Я почему-то помню не все свои «Первые сентября», может быть из-за их обычности. Но самое первое мое «Первое сентября» у меня отложилось в памяти. Настало утро, и ослепительные блики молодого солнца заиграли на дрожащих от легкого ветерка лужах, после прошедшего ночного дождя. Я останавливался перед кустарником вдохнуть, и поставить перед своим сознанием невидимый характерный запах его цветов, слиться с ритмом, рассыпающим эти цветы повсюду с детской легкостью (эти редкие сцены, я подолгу буду пересматривать в своей памяти). Торжественная линейка, ребята с цветами. Слово для поздравления предоставили гостям праздника. Какому-то парню доверили нести девочку, которая подала первый звонок на начало урока. Я случайно увидел ее лицо в отражении стекол, оно было счастливым. У меня был настоящий советский портфель, тяжелый, кожаный, который сопровождал меня в школьные будни. Еще во время учебы в начальных классах я проникся симпатией к своему первому учителю. Помню, ее взгляд, как она искоса посматривала поверх очков, какое впечатление производили ее слова на учеников в классе. Я думаю каждый человек учится как способен и когда приходит его время. Не выходит из ума со средних классов талантливая ученица Анара. Снова вспоминая ее, я понял, что профиль ее просто отпечатался в моей памяти: ко мне было направлено внимательное, чуть напряженное лицо, когда она мне предложила выбрать самую удобную дату и время чтобы погулять. Она взглянула на меня снизу-вверх исподлобья с привкусом кокетства и поинтересовалась, пожалуй, более чем просто и излишне осторожно:

— Я имею в виду седьмое октября, но, быть может, ты предпочтешь шестое или восьмое?

Яркое чувство воодушевления Анара испытывала в школе на уроках математики. Это был один из любимых ее предметов, который был ей по душе. Ей нравились переживания параллельные решению задач, помню тот гордый восторг, с которым она встречала вызов и без труда отыскивала решение, готовая к новым, более сложным заданиям. Одновременно она чувствовала растущее уважение к своему сопернику, к науке, такой настоящей, серьезной и столь высокой. На занятиях математикой в голове у нее сразу появлялись две простые мысли: «Как хорошо, что люди открыли эту науку» и «Как замечательно, что я хорошо в ней ориентируюсь». Радость восхищения наукой и собственными способностями усиливалась в ней одновременно.

В детстве, в юношестве и дальше по мере взросления мне все чаще начинали приходить мысли голову. Как же будет замечательно, когда мне не нужно будет идти в школу. Как же я тогда заблуждался, когда торопил время, детскую легкость и непринужденность. Сквозь серый туман календарь на табло, а именно календарь, над магазином сообщал: сегодня первое сентября 2009 года. Часы уточняли: шесть тринадцать утра. Я ехал на работу. Это особенный день — день знаний, который открывает для многих людей тысячи возможностей и дверей. Вы знали, чем больше дверей мы открываем, тем выше вероятность обнаружения за ними чего-то ценного для нас и бесценных шансов. Все шаги перед дверью ничто не значат если вы так и не вошли! Конечно, процесс этот требует от нас определенной смелости, заинтересованности и готовности. Ваша жизнь — это путешествие которое можете пройти только вы. Ведь каждый из нас уникален и каждого ждут в частности его достижения и победы, которые могут сделать этот мир лучше и добрее. Накануне этого дня я не знал, что придет завтра — следующее утро или следующая жизнь. В моем случае ко мне пришла следующая жизнь. Жизнь — это серия пересекающихся судеб и случайностей неподвластных никому. Вы никогда не сможете ее переиграть, как не сможете обогнать свою тень. Как говорят «Жизнь всегда богаче наших планов». Если бы я тогда знал, что жизнь внесет свои коррективы. В тот год этот день для меня стал заключающий в себе горе. Бывают несчастные случаи, знаете, как в народе говорят: человек — всего лишь игрушка в руках природы. Со мной произошел тяжелый несчастный случай на производстве.

Металл — это судьбы народов, стран, континентов. Это основа народного хозяйства и нашей страны. Все, что есть у вас дома: гвозди, железные детали часов, корпус холодильника, коньки, трубы, — все сделано из металла, когда-то прошедшего сквозь ворота цехов комбината. Металлургический комбинат воодушевляет своей мощью, порядком, особой атмосферой. Комбинат все время активно развивается, прирастает цехами, осваивает новые виды продукции, увеличивая производственные показатели.

Характерная черта нашего времени — люди опасаются сказать то, что они хотят сказать, но, когда им задают вопросы, опасаются промолчать о том, чего предпочли бы не говорить вслух. При работе с другими людьми в социуме можно научиться не ставить свое эго выше коллег и стать учеником. Самое легкое и простое, что возможно сделать со своим эго противодействием, — это перепрофилировать его в содействие. В основном в социуме есть всего три основных роли: начальник, коллега, подчиненный. И в каждой роли следует чему-то учиться. Коллективная работа с товарищами вырабатывает общественные навыки. Разберем пример ролей в рабочем коллективе. Подчиненный учится распорядку дня и графику работы, должностным обязанностям, обучается работе в команде, начинает понимать, что один он с производством не справится. Становится частью производственного процесса. Коллега приходит к пониманию, что без других рабочих по цеху производственного процесса не будет, учится совместному мышлению, старается видеть себя в другом человеке. Что усваивает начальник? Только на высокой должности можно научиться большой ответственности. Можно научится слышать, слушать и новым познаниям. Возникает вопрос: на сколько человек сидя на месте начальника — остается человеком, не загордился ли? Прошел ли проверку деньгами и властью? Но в любой из этих ролей человек может стать «умником». Подчиненный может начать порицать, наговаривать, и обсуждать начальство. И откровенно думать, что он знает, как надо вести себя начальнику. Начальник спрашивает у нерадивого подчиненного:

— Что же вы здесь делаете, если вас эта работа раздражает?

— То же что и вы. Склоняюсь перед всемирным капиталом, чтобы удержаться на плаву.

— Что ж, деньги отличный повод.

Кто-то говорит не было выбора. Коллега может стать учителем если думает, что все только на него и опираются, а все остальные без него ноль без палочки. Начальник может злоупотреблять своими полномочиями. В целом отношение учителя на работе — это когда я знаю, что всем другим нужно делать и как нужно выполнять свои функции. Точка зрения ученичества — когда я принимаю нынешнее условие вещей и пытаюсь стать предельно полезным, продуктивным участником производственного процесса. Всего один человек, которого я могу пропесочить, это я сам каким был вчера. Я могу оценить, чему я обучился, а где не дотягиваю. Знания не меняющие поведения — бесполезны. Можно проводить аналогию себя с тем, кем в принципе я могу быть. Во всяком случае про себя мы знаем где лжем, где просто отлыниваем от работы. Поэтому лишь один человек, на которого нужно глядеть, так это на самого себя. Нужно делать свою работу на пределе своих возможностей и с открытым сердцем.

Это была первая плавка металла при которой я присутствовал. Прорыв расплавленного металла на свободу казался схож с наступившим вдруг утром для людей, находившихся у жерла печи. Устремившийся, нагретый добела, поток металла полыхал ясным, солнечным пламенем. Облака черного пара, освещенного багрянцем, клубились над печью. Неравномерными вспышками рассыпались фонтаны искр, казавшихся каплями крови, вытекающей из разорванной артерии. Воздух был разорван в клочья, он обдавал безумным пламенем, багровые пятна петляли и рвались вниз пространства, словно не желая оставаться в глубине созданной человеком конструкции, как бы стремясь обрушить колонны, балки, мосты кранов над головой.

Однако, металл не обнаруживал никакой агрессивности. Длинная белая полоса напоминала реку и торжественно блестела. Она послушно текла из устья между двумя хрупкими берегами. А потом падала на несколько метров вниз, в ковш, вмещавший десятки тонн металла. Поток разбрасывал звезды, выпрыгивавшие из его ровной глади и казавшиеся столь же милыми и невинными, как искры, брызжущие из детских бенгальских огней. Только в самой вблизи становилось видно, что все кипит. Временами из него вырывались брызги, летевшие на пол у желоба; жидкий металл, соприкасаясь с полом, вспыхивал огнем, затем остывал. Десятки тонн металла ставшие расплавленные при большой температуре, могли уничтожить любую стену цеха, погубить всех, кто работал около потока. Однако каждый сантиметр его пути, каждая молекула были покорны воле сталевара. Мелькавший под крышей багровый свет выхватывал из темноты лицо человека, стоящего в дальнем углу. Прижавшись к колонне, сталевар ждал. Резкая вспышка на миг пустила блеск света в его глаза, потом на черные металлические колонны и седовато-серые пучки его волос, потом и на карманы его одежды, в которых он держал руки. Высокий и крепкий, он превосходил ростом окружающих. Лицо его состояло из выступающих скул и нескольких резких морщин, запечатленных, все же, не старостью. Ему был сорок один год, все-таки хроническая усталость временами побуждала людей предполагать, что он старше. Струйка пота, стекала с его виска на шею. Все чувства сейчас плавились и смешивались в его душе, и сплав этот преображался в удивительное и спокойное ощущение, которое подталкивало его улыбаться и изумляться тому, что счастье может жалить. Его подручный казался человеком, уже подходящим к шестидесяти годам; у меня складывалось мнение, что, пройдя промежуток молодости, он вошел в зрелый возраст сразу из юности. У него был большой рот, узкий лысеющий лоб, который покрывали жидкие волосы. В его осанке была какая-то вялость и бессилие, противоречащая контурам высокого стройного тела, элегантность которого требовала уверенности аристократа, а преобразилась в неуклюжесть невежи. У него было грубое бледное лицо и тусклые заволоченные глаза, взгляд которых не спеша плутал вокруг, переходя с предмета на предмет, не замирая на них. Он выглядел уставшим и болезненным. Ему было сорок восемь лет.

Металл возрастал к краю ковша и не скупясь переливался через край. Ослепляюще-белые струйки довольно быстро темнели, a еще через миг превращались в готовые обломиться черные металлические сосульки. Шлак застывал толстыми коричневыми гребнями, похожими на земную кору. Корка толстела, в ней раскрывались редкие трещины, внутри все еще кипела расплавленная масса. Высоко в воздухе проплыла кабина крана. Непринужденным движением руки крановщик толкнул рычаг: подцепленные на трос стальные крючья спустились вниз, захватили ручки ковша, аккуратно, словно ведро с водой, подняли десятки тонн металла и понесли к ряду форм, ждавших, когда их наполнят. Темнота озарилась пламенем, вспыхнувшим над разливаемой сталью. Медовое сияние, отливающее чистым золотом, легло на стену за моей спиной. Полоса света не спеша двигалась по моему лбу. Лицо сталевара хранило в это время спокойное выражение. Я откинулся назад и на время закрыл глаза. Колонна за моей спиной колебалась в такт движениям крана. Работа окончена, подумал я. Заметивший меня сталевар одобрительно улыбнулся, как товарищ и участник рабочего процесса, знавший, почему среднего роста темноволосый человек должен был оказаться здесь в этот момент. Я улыбнулся в ответ и направился в диспетчерскую, вновь перевоплотившись в наделенного скучным лицом человека. В тот день я задержался на работе.

От комбината до дома было несколько километров по безлюдной местности, однако мне хотелось пройтись — без особых на то причин. Я шел, опустив руку в карман, не выпуская пропуск на комбинат. Много моей жизни ушло на то, чтобы устроиться на комбинат работать. Несколько месяцев подумал я, долгий срок. Нет, это не просто работа. Это честь приобщиться к комбинату. Вдоль темной дороги выстроились деревья. Каждый раз, смотря вверх, я различал на ветках редкие осенние листья в окружении звездного неба; засохшие и свернутые, они были готовы сорваться на землю. Низко свисающая большая одинокая звезда, видимая среди этих листьев, создавала иллюзию яркого украшения этого осеннего гербария. Я вглядывался на багровое зарево, стоявшее над комбинатом и не думал о времени. В городских окнах домов переливались огни, делавшие мой путь еще более безлюдным. Не было ничего волнующего в облике города, смотревшегося совершенно обычным. Я направился дальше, напоминая себе на ходу, что пора домой. По мере того как дорога близилась к дому, я заметил, что шаги мои как бы сами собой становились более медленными и настроение, делалось менее приподнятым. Я ощущал размытое нежелание возвращаться домой, но не хотел испытывать это чувство. Дойдя до улицы Комсомольской, я принялся рассматривать витрины уже закрытых магазинов. Витрины заманивали обещанием счастья и скидками. Мне ничего не требовалось, я ничего не хотел приобретать, но мне импонировали витрины с продукцией, все равно какой, выполненными людьми и созданными для общества. Я обернулся. Над комбинатом светился багровый отблеск, такой же признак жизни, как восход солнца. Придя домой в свое общежитие, мне хотелось кому-нибудь рассказать, как сегодня достаточно интересно я провел свое время. Я улыбнулся, заметив, однако, с некоторой досадой, что некому даже спрашивать, как именно. Мне хотелось, чтобы кто-то мне задал этот вопрос. Мне трудно было выразить свои ощущения в слова. Поток протекающего металла еще светил в моей памяти, наполнял собой все сознание, не уступал места ни для чего остального.

Моим стремлением всегда было поработать в листопрокатном цехе. Я, будучи молодым специалистом сразу же оказался вовлечен в производственный водоворот, и это пришлось мне по душе. Да, минуя эту машину невозможно пройти, не заметив ее! Прокатный стан занимает большую часть цеха, расположившийся на значительное расстояние. Его основной двигатель имеет мощность в тысячи лошадиных сил, а общий вес механизмов составляет многие тысячи тонн. Прокатный стан — это ворота, сквозь которые непременно проходит весь прокат в стране. Механизм стана как будто бы и не очень сложный. Основное в нем — прокатные валки. Верхний валок мобильный — он может подыматься и опускаться, расширяя и сужая расстояние между валками. К валкам и от них ведут рольганги. Главный пост управления размещен на возвышении перед станом. Здесь находятся два оператора. Прямоугольные слябы, разного тоннажа, раскаленные до температуры доходящей до 1200°С, рассыпая искры, выходят из нагревательной печи. Их подхватывают железные катки рольгангов и везут к клети стана. Перед самой заготовкой они приходят в движение и захватывают ее. Как будто комок пластилина в руках ребенка, разминается металл в железных ладонях стана. Рассеивая искры, и с другой стороны валков выходит уже несколько обжатый слиток. Его захватывают рольганги и уносят на некоторое расстояние от валков. Нет, работа стана еще далеко не закончена. Рольганги не уносят далеко сляб. Они неожиданно меняют направление движения и возвращают его к валкам стана. Те немного сдвинулись, расстояние между ними стало меньше. И снова разминается податливый металл. Так происходит несколько раз. Специальные устройства — кантователи — переворачивают слябу, пока его форма не станет точно отвечать требующейся. И вот необходимый профиль получен. Рольганги увозят раскат, ставший вдруг внезапно длинным, на холодильник. Специальное устройство — холодильник — предназначено для поштучного приема горячего проката, поступающего непосредственно из стана для, транспортирования и естественного охлаждения его на балках, и дальнейшей передачи проката по отводящему рольгангу на участок Листоотделки к ножницам холодной резки. Дальше большие ножницы отрезают от него концы и разрезают его на части требующейся длины. Трудно было бы рабочему, если бы ему пришлось управлять всеми механизмами большого стана, включая и выключая их по ходу рабочего процесса. Хорошо, что гигантская машина автоматизирована. Оператор только «подбирает» на специальном щите необходимую программу обработки. Он словно дает этим распоряжение, сколько раз прогнать сляб сквозь валки, на какую величину при каждом проходе сокращать расстояние между ними. А затем механически действующее устройство точно выполнит все его команды. Во время прокатки сляба за ним не переставая наблюдают внимательные глаза видеокамер и зрачки фотоэлементов. Из нагревательной печи сляб попадает на рольганги — фотоэлементы включают их на движение к валкам главной клети. И вот он, пройдя валки — фотоэлементы переключают вращение рольгангов на обратное.

Листовой прокат (металл) едущий на холодильник 1 сентября 2009 года был без ламинарного охлаждения (охлаждение, которое осуществляется жидкостью), достигал от 400 до 600°С и по весу составлял около 16 тонн каждый раскат, так сложились обстоятельства, в тот предназначенный судьбой день, один из едущих раскатов придавил мои нижние конечности (ноги) во время ручной маркировки на холодильнике. Раскат металла продолжал заезжать на мое тело снизу-вверх постепенно поглощая его. Оказавшись под ним, я почувствовал боль, которую не описать словами. Конечно, я пытался освободиться и вытащить себя самостоятельно. В какой-то момент мне даже удалось повернуться на бок. Я старался найти что-нибудь чтобы ухватиться и спасти себе жизнь, сжигая руки, ведь велика была жажда к жизни. Опираясь на лежащий рядом, раскаленный раскат такого же сортамента, таким же под которым я оказался. К сожалению, освободиться от соприкосновения с раскатом я не смог. Несколько ужасных, безмерно страшных минут ожидания смерти. В лежачем положении я видел проходивших вдалеке работников. До которых мои душераздирающие крики не доносились, так как на данном участке очень шумно. Средств связи не было у меня с собой по причине отсутствия рации в зоне нашей работы. Представляете мое отчаяние в тот момент? Мой голос пропадал и становился тише от криков помощи. Я затратил массу усилий и, как мне казалось времени, на то чтобы на меня обратили внимание. Действителен страх перед этой пугающей пустотой ожидающего нас в конце жизненного пути. И только очень сильные духом люди могут позволить себе спокойно и мудро рассуждать о смерти без дрожи и холода в груди. Позже, я благодарил Вселенную, что меня все же кто-то заметил с противоположной стороны участка и подсказал оператору поста управления о необходимости принудительной остановки оборудования.

Далее информация разошлась оперативно по цеху о случившемся. Оператор поста управления немедленно остановил холодильник, шагающие балки которого замерли в приподнятом состоянии вместе со злосчастными раскатами металла, один из которых находился на мне, причиняя мне с каждым своим движением и временем проведенном на мне все большие последствия, повреждающие мой организм. С помощью мостового крана с меня начали поднимать данный раскат металла. Все это время, проведенное под раскатом металла я находился в сознании, осознавая, что мне не смогут помочь и моя жизнь подходит к концу. Я заглянул туда, где живым нет места. Потеря правильной оценки реальности всегда приводит к тяжелым жизненным последствиям. Всегда нужно думать о последствиях: кто не думает о будущем, тому судьба недруг.

Когда я почувствовал, что лист металла отходит от моего тела я перестал ощущать свои ноги. И ежесекундно сменилась мысль о смерти, мыслью о потере ног. В следующую минуту мне повезло (хотя сказать так в моей ситуации невозможно), появились мои коллеги. Слышу кто-то рядом говорит: он еще живой? Что делать в подобной ситуации? Я собрал все силы в кулак до последней капли и попытался определить могу ли я пошевелить хоть какой-то конечностью, оказалось, что могу. Для того чтобы коллеги по работе поняли, что я хочу передать то, что я буду бороться за свою жизнь. И как сказал Иисус: «Имея веру в малое, имей и веру в большее…».

Длительность времени, проведенного под раскаленным раскатом металла, показалась мне вечностью, и в то же время прожитые воспоминания, в мои двадцать пять лет, не пролетали мыслями с неимоверной скоростью у меня в голове, ничего такого не было. Я помню все или почти все что происходило со мной в те неотвратимые минуты для меня: как коллеги отталкивали друг друга чтобы посмотреть своими глазами на чудо, когда человек уже находящейся в руках смерти вдруг вырвался из этих рук, мимики их лиц, когда они увидели меня в таком состоянии, они были ошеломлены увидев меня беспомощного; у кого-то лицо стало белее бумаги; кто-то прикрывал ладонью свой рот, открывшейся от увиденного, ужас застыл в их глазах, были и те, кто не мог сдержать слез. Не могу до сих пор понять почему мне мелочи все так запомнились. В условиях паники, растерянности, неразберихи и непонимания случившегося работники бригады взяли мое разорванное, обезображенное, кровоточащее тело на руки, и вынесли на улицу к подъехавшей медицинской машине. Что было в головах у коллег, когда они меня выносили, не могу и представить. Сейчас об этом смешно вспомнить, но в тот момент я мысленно перед ними извинялся за то, что пачкаю их одежду. Когда выносили меня из двери, ведущей из цеха, я заметил машину скорой помощи, припаркованной у въезда в цех. Машина стояла кабиной ко мне. На переднем сиденье был мужчина с очень невыразительным лицом. Когда он выскочил из кабины я заметил, что он принял такую позу, которую не изменял некоторое время, даже пальцы свободно висящих рук остались полусогнутыми. Мне казалось, что я физически чувствую его оцепенение, это было единственным признаком его муки, которое мне удалось увидеть. Должно быть, он ждал указания от фельдшера ехать дальше. Это была самая обычная скорая помощь, с красным крестом на белом фоне. Выездная бригада оказала первую специализированную медицинскую помощь. Меня уложили спиной на каталку, подняли ноги и отпустили голову, в таком положении и разместили в карете скорой помощи для отправки в лечебное учреждение города, где мне предстояло выбрать жизнь. Забегая вперед хочу сказать каждый из нас может стать случайными человеком, который качнет судьбы других в сторону жизни. Расстояние незначительное — всего лишь несколько километров, — но одолеть их оказалось не так легко для меня. Иногда километры летят незаметно, но не в этот раз. Этот путь, как мне тогда показалось был долгим, даже бесконечным. Пространство прорезал вой сирены, в воздухе подобно разорвавшейся гранате. Рев оборвался на мгновение, пошел на спад, затем возобновился с новой силой, накручивая пружину пронзительного звука, словно перебарывая страх не завыть еще сильнее. В звуке слышались мои конвульсии и крики о помощи, это был голос травмированного молодого человека, зовущего из последних сил. В те минуты боль наступала все с большей силой. Судорожно облизнув пересохшие губы и превозмогая боль, я молча ждал, что мне хоть как-то снимут болевой синдром медикаментозными препаратами. Через некоторое время я уже лежал на холодном операционном столе.

От страха смерти я, — поверьте мне, — далёк:

Страшнее жизни что мне приготовил рок?

Я душу получил на подержанье только

И возвращу её, когда наступит срок.

Омар Хайям, персидский философ