Сергей

Иван Денисов

Когда прекрасные чувства переполняют душу, а творчество становится образом жизни, человек, волей не волей, раскрывает свой дар для всех. Увлекательные и неожиданные воспоминания множества людей о великом поэте – это ответственная миссия памяти, дань признания современного мира таланта Сергея Александровича Есенина, последнего русского романтика, в чьих стихах напевно звучат соловьиные трели…

Сцена пятая

Грубым дается радость,

Нежным дается печаль.

Мне ничего не надо,

Мне никого не жаль.

Сергей Есенин

Сергей Александрович стоял в большом зале художественной галереи в высоком черном цилиндре, строгом костюме, и, опершись на трость, наслаждался живописью. Сегодня здесь проводилась выставка русских художников, а всё русское было дорого Есенину.

Репин, Полёнов, Серов, Васнецов, Шишкин, Айвазовский — все эти художники и те чувства, что вдохновляли их, были близки и понятны Сергею Александровичу, и он не мог налюбоваться на родные просторы. Его до глубины души трогали картины русской природы, незатейливого деревенского быта. Когда он их видел, а теперь, в городе, это удавалось не часто, он как будто возвращался в свое безмятежное детство и вновь испытывал те же прекрасные мгновения, какие испытывал мальчишкой. Но, как ни странно, его привлекали и картины Айвазовского. Он и сам не понимал почему, но что-то притягивало его к бушующей стихии. Возможно оттого, что он привык твёрдо стоять на земле, а не на зыбкой палубе, ему было привычней видеть колосящиеся нивы, а не бушующий океан в лучах багрового заката. А возможно, те цвета, что подобрал художник, вызывали в нём новые эмоции, которых ему иногда не хватало.

— Посмотри на него, стоит, как ни в чем не бывало! Нацепил этот дурацкий колпак и радуется, — ехидно проговорила Екатерина Есенина.

— Пусть. Сегодня его день рождения, ему можно всё, — защитила Сергея Александровича его поклонница Галина Бениславская.

Этим утром, в день своего рождения, приведя себя в порядок после бессонной ночи, Сергей неожиданно вышел к сестре и Галине в крылатке с тростью и в высоком цилиндре, какой носил Пушкин.

— Вот те на! Ты что на карнавал собрался? — удивленно спросила Катя.

— Катенька, Галенька, идите сюда.

Он взял девушек под руки и подвёл к зеркалу, встав перед ним.

— Правда это смешно? — спросил Есенин.

— Невероятно смешно, — саркастически ответила Катя.

— Тебе очень идёт, — смущаясь произнесла Галя.

— О, мне так хотелось хоть немного быть на него похожим! — произнес Сергей со вздохом, рассматривая своё отражение.

— С праздником вас, Сергей Александрович. Будьте, кем хотите сегодня, — произнесла Екатерина.

Да, было в нём что-то детское, милое, наивное, и всё это так нравилось Галине Бениславской, которая не просто восхищалась поэтом, но и была его первой помощницей в любых начинаниях. Она так боготворила Есенина, что была готова даже горы свернуть ради него, но сегодня…

Сегодня он казался ей другим. Нет, он оставался все таким же красивым и нежным, но другим. Не было в нем этакого «мужицкого», что иногда неожиданно проскальзывало в его поведении. Это было что-то иное, еще неведомое…

— Сегодня такой хороший день, давайте куда-нибудь сходим? — предложил Сергей Александрович.

— К примеру? — запихивая ватрушку в рот и запивая ее чаем, спросила Катя.

— Я не знаю…, — спокойно ответил Сергей.

— Можно сходить в галерею, там, кажется, большая выставка, — предложила Галина.

— Но мы же собирались вечером в ресторан! Нужно же одеться соответственно, всё такое, — ответила сестрёнка.

— То будет вечером, а сейчас, айдате в галерею.

Сергей Александрович схватил ватрушку, откусил, и подошёл к Гале.

— Ты же моё солнце, спасибо тебе, отличная идея, — поцеловав девушку в лоб, проговорил Есенин и ушел собираться.

Девушка не могла прийти в себя от нечаянной ласки Сергея. Каждое прикосновение этого человека вгоняло её в дрожь. Она смутилась, но была искренне рада.

Проведя какое-то время в галерее, троица отправилась гулять дальше.

— Чего изволите?

— А-а-а, принесите нам самовар, да пирожных, да побыстрее.

— А вам можно столько сладкого, мадам?

— А вы не беспокойтесь за мою фигуру, в России любят подобных мне.

— Я, как денди лондонский, не разделяю вашу точку зрения, — дурачились Есенины.

Брат с сестрой были так дружны, что не мыслили жизнь друг без друга, да ещё и этот наряд Сергея…

Они не могли не дурачиться, находясь вместе, а тут и повод был, и образы подходящие, и Галина, пребывая в их компании, буквально присутствовала в театре двух актеров, причем, в первом ряду, можно даже сказать, прямо на сцене. Бродя по улицам, они, веселясь и поддразнивая, останавливались у всех ларьков и лавок. И в этот момент на бульваре им на глаза попался мальчик, игравший на маленькой гармошке. Ну, мимо гармони Сергей, дело ясное, равнодушно пройти никак не мог. И через минуту Есенин уже стоял с сестрой перед фотографом, задрав голову, притоптывая и наигрывая на гармошке веселый перепляс.

Как же всё-таки хорошо сегодня все сложилось. Галина Бениславская не могла нарадоваться за своего кумира — что у него хорошее настроение, что они вместе…

— Ох, что за насыщенный день, — произнесла Катенька, подойдя к Гале.

— Надеюсь он таковым и останется. Не хочется, чтобы Сергей сегодня расстраивался, — произнесла Галя.

— Особенно не хочется встречаться с его «дружками», которые так и норовят отравить ему жизнь, а в день рождения будут еще его зазывать к себе, — проговорила Катя сокрушенно.

— Сергей Александрович, — крикнула Галина, видя, что тот, расплатившись с фотографом, что-то дает и мальчику с гармонью.

— Уже бегу! — выкрикнул он в ответ. — Вот и я.

— Хватит всем деньги совать, самим не хватает, — пожурила брата Екатерина.

— Да я не деньги, я конфет ему дал. Да-да, конфеток дал, — нашёл отговорку Сергей, но ему всё равно не поверили.

Все близкие знали, какой Сергей Александрович щедрый. Сколько бы у него не было денег, они всегда уходили тот час же. Он помогал не только проходимцам и нуждающимся, но и буквально всем литераторам, у которых были проблемы в жизни. Помогал от чистого сердца, через других, не ожидая благодарности. Помогал, а сам, на следующий день шёл занимать рубль у других знакомых.

— Чем так транжирить, лучше шубу бы мне подарил, — произнесла Катя.

— Так, цыц, дитя моё! Будь благодарна за то, что имеешь, — примерил на себя новый образ Сергей Александрович.

Друзья рассмеялись. Идут, смеются и вдруг видят перед собой нищенку — маленькую девочку, укутавшуюся в рваные тряпки. Она стояла и завороженно смотрела на витрину красивых платьев.

— Ну-ка, давай, иди отсюда! — закричала продавщица на нищенку торговка, — и куда только смотрит милиция.

Девчушка испугано отошла чуть в сторону и, облокотившись о стену, исподлобья посмотрела на злую тетку. Грязная, чумазая, то и дело ловит на себе насекомых — жуть! Прохожие качали головой, отводя взгляды. А сама девочка, сжавшись в комочек, стреляла глазками в поисках чего бы стащить…

— Да, тяжелые времена настали… Всюду эти несчастные ребятишки, оборванные, голодные. Что поделаешь! Самим есть нечего! — говорили меж собой люди у магазина.

Есенину претили и показная жалость к несчастным детям, и брезгливое отношение к ним. Слыша подобные разговоры, он возмутился:

— Стыдно так рассуждать! Поймите, они же дети! Им бы в бабки играть, змея с колокольчиком запускать, а они кусок хлеба ищут, крышу над головой! Нечего удивляться их враждебности — они слова хорошего не слышат, все их гонят: дворники, господа обыватели… А ты подойди, не побрезгуй, поговори. Глядишь, и огонек загорится в быстрых глазенках, — говорил Сергей Александрович. — Пойдём с нами. Ты наверняка голодна? Мы о тебе позаботимся, пошли.

Он взял девочку за руку и повел по улице. Она испугано тащилась за ним следом, однако, не делая попыток сбежать. Спутницы поэта смиренно молчали.

— Какая ты красивая. И косы у тебя русые, и скулы мордвинские, и глазки заичьи, голубые. Вырастишь, будешь доброй, умненькой. И дел каких натворишь. Будешь с досадой вспоминать своё детство, а сама для точно такой же детворы праздники устраивать и зимой с дедами-морозами и летом на реке. Будет это, будет! — беседовал с малышкой Сергей Александрович.

Добравшись до знакомого ресторана, Есенин ввел туда всю компанию. В дверях их с ужасом встречал солидный швейцар.

— Сергей Александрович! Добрейшего вам денёчка, как поживаете? — запричитал он, поглядывая на чумазую спутницу поэта.

— Спасибо, Кузьмич, всё хорошо. Сегодня празднуем мой день рождения. Вот к вам на обед пожаловали. Пустите ли вы гостей дорогих? — толкая тростью малышку вперед, добродушно проговорил Есенин.

— Вас, конечно, с праздником, Сергей Александрович, но как же так можно. Эти дети… Никак нельзя! Она ж заразу напустит!

Малышка пугливо озираясь, спряталась за спину поэта.

Да, времена были голодные: и революция, и война, и мор в Поволжье — всё это сказалось на облике столичного города, отчего многие подобные заведения пустовали. В лучшие свои времена ни в один приличный ресторан ни за что не впустили бы беспризорника, а теперь… Теперь выбирать не приходилось…

— Нам четыре обеда, кофе и пирожных побольше. Катенька, душечка моя, сходи, выбери с официантом, а я пока поухаживаю за нашей гостьей.

Есенин отвел ее в уборную и помыл ей руки и чумазую рожицу, как мог, потом, вернувшись в зал, снял с себя пальто и постелил под малышку, чтобы никто из персонала не смел сказать, что она портит им мебель. Понимая всё наперёд, Сергей Александрович делал всё, чтобы малышке было спокойно с ним. Катя и Галя пребывали в растерянности — с одной стороны они по-женски жалели девочку, а с другой — испытывали неловкость от такого соседства.

Наконец, принесли обед. Маленькая нищенка ела жадно, не успевая прожёвывать, и Сергей подкладывал ей из блюда новые кусочки. Он незаметно разглядывал русую малышку, приговаривая:

— Кушай, милая, кушай…

Подали кофе и пирожные. Беспризорница только теперь по-настоящему пришедшая в себя, охнула, встала из-за стола и произнесла тихо:

— Спасибо, дяденька, я пойду.

Есенин усадил её обратно:

— Да ты пей, не стесняйся. Не гляди, что сейчас я городской. Я тоже из босой команды. До первого снежка, бывало, по деревне босиком бегал.

Пока сидели, Сергей Александрович развлекал гостью прибаутками да загадками.

— По двору рассыпались желтые одуванчики. Ну? Угадала? Эх ты! Это же цыплята!… Цветок на заборе поет, кто это? Правильно, петух!

Есенин любил детей искренне, от всей души. Когда поэт шел по улице, то частенько оглядывался на игравших ребятишек, бросал им на ходу ласковое словцо, шутку. А порой останавливался, поднимал малыша на руки.

— Ну-ка, полетим, Уточкин!

Разговаривал Есенин с малышами не сюсюкая, а как равный с равным, как старший и добрый друг. Это ему легко давалось, ибо в самом поэте было столько детского озорства, что только держись!

Галина Бениславская нередко становилась свидетелем того, как Сергей Александрович обращается с детьми. Порой, даже были случаи, когда он пристраивал их в детские дома, а завистники, к возмущению Гали, продолжали вешать на него ярлыки пустого пьяницы и злого бездельника.