История одного Карфагена

Иван Александрович Окатьев (2024)

Наверное, мало кто слышал про римского полководца Марка Порция Катона Цензора, который при этом, если верить Плутарху, каждое выступление в сенате заканчивал фразой, ставшей крылатым выражением: «Карфаген должен быть разрушен». С этих слов Энтони Эшли Купер начал третью англо-голландскую войну, с неё началась Первая Мировая война.Интересно, что Карфаген, в общем то, никому и ничего должен не был, особенно собственное разрушение: уничтожило его, в конце концов, воздействие внешних сил, а не внутренних. Поэтому, когда говорят, что какое-то событие должно разрешится само собой, гораздо уместнее было бы на место Карфагена подставить Советский Союз — государство, которое одним своим существованием обрекало себя на неминуемую гибель. Конечно, прожило оно, вопреки тяжелейшим наследственным патологиям, полноценную человеческую жизнь — 74 года. Но точно ли это было жизнью, а не выживанием?..

Революция 1917

Начало

Свободен лишь тот, кто может позволить себе не лгать.

Альбер Камю

18-го февраля 1917-го года в Петрограде забастовал огромный Путиловский завод. Участие в этом поначалу приняли не все рабочие, далее — всё больше, а вскоре забастовка перекинулась на другие предприятия. Интересно, что это не вызвало особой тревоги, несмотря на то, что с начала Первой Мировой войны в 14-м году демонстрации резко пошли на спад, а теперь начинались с новой силой, хотя и не в довоенных грандиозных размерах.

Во всяком случаи, через четыре дня, 22-го февраля, когда Николай II, будучи верховным главнокомандующим, решил отправится к войскам в ставку, которая находилась в Могилёве, он спросил министра внутренних дел о недовольствах, на что получилось невнятный ответ: «Всё, вроде бы, спокойно». Было ли это желанием успокоить царя, или эти люди действительно так считали — судить трудно. Я склоняюсь к тому, что министр действительно верил в возможность быстрого наведения порядка. Разумеется, никто не ожидал того, что произошло далее.

23-го февраля по старому стилю, по-новому — 8-го марта, отмечался Международный день трудящихся женщин, и в рабочих кварталах начались демонстрации, соединившиеся с отсутствием хлеба в магазинах бедных районов. Всех очень волновал вопрос о новых продовольственных поставках в Петроград, на фоне чего формировались очень разные предположения, но ясности не было. Женщины часами стояли в очередях, и когда начальники говорили, что хлеб есть, они, в общем-то, были правы: он был, но другой вопрос в том, что цена на него была чудовищно высока.

Далее, стали говорить, что хлеба привезли достаточно, но весь раскупили — люди делали запасы. Утешение было достаточно спорным. Начали возникать версии о том, что кто-то специально задерживал перевозки хлеба, и 23-го февраля начались демонстрации с лозунгом «Хлеба! Хлеба!». К этому очень быстро присоединились «Долой войну!» и «Долой самодержавие!», что было печальной иронией: по-настоящему, самодержавия уже не было, потому что с 1906-го года в России была законодательная дума и парламент, который обладал большими правами, пусть и не такими, как, например, в Великобритании. При этом существовали политические свободы, что уже явно подчёркивало отсутствие самодержавия. Позже политологи назовут такой строй «дуалистической монархией» — власть монарха очень велика, но всё-таки есть какой-то представительный орган. Однако, участники демонстраций не вникали в эти тонкости и шли под лозунгом «Долой самодержавие!».

За несколько следующих дней значительно выросло количество забастовщиков, на улицы вышло всё больше людей, и обстановка с каждый днём всё более накалялась. 25-го февраля город был полностью охвачен забастовками и демонстрациями. Интересно, что только в этот момент разные политические партии решили поддержать недовольных — до этого они просто смотрели на происходящее с некоторым удивлением.

Николай II, который волей судеб оказался далеко от столицы, понял всё не сразу, и только вечером 25-го февраля сообразил, что дела плохи. В 1915-м году, когда император снял с поста верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича и поставил на его место себя, очень многие стали возражать и говорить, что с этого момента он понесёт личную ответственность за все поражения русской армии. Тем не менее, Николай II говорил, что в тяжёлые моменты хочет быть со своим воинством, — это понятно и достойно некоторого уважения, но сегодня мы понимаем, что решение было очень непрактичным, потому что царю приходилось разрываться между государственными и военными делами.

В результате, в феврале 17-го года столица была охвачена волнениями, а император находился за много километров от неё и совершенно не понимает ситуации. Отреагировал он только вечером 25-го февраля, прислав командующему петроградским военным округом — генералу Хабалову — телеграмму:

Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжёлое время войны с Германией и Австрией.

Иными словами, Николай приказал немедленно разгромить и разогнать выступающих.

По этому поводу было сказано и написано очень много противоречивого. Барон Будберг, оказавшийся в эмиграции, с большим сожалением написал:

Да, решительный начальник, батальон верных солдат, быстрота действий, и судьба России — да и всего мира — была бы иной.

Александр Исаевич Солженицын в разных произведениях представлял царя как несчастного мученика, который ни в коем случаи не хотел проливать кровь, вспоминая 9-е января 1905-го года, в результате чего и проявил такую слабость. Тем не менее, телеграмма Николая II показывает, что идеи у него были совершенно другие.

Меня поразил Александр Савич, который в размышлениях над февральской революцией с явной скорбью восклицал о том, что не только царь не разогнал протестующих, но и никто другой не бросился к нему на помощь. Иными словами, и Николай не обратился к войскам или жандармерии, и желающих помогать ему не было. Историк заключил: «Не было в нашей стране благословенного Алькасара!». Алькасар — это замок в испанском городе Толедо, в котором находился штаб военных во время Гражданской войны: франкисты, то есть мятежники, в нём укрепились, а республиканцы довольно легкомысленно его осаждали. В результате, когда подошли основные войска мятежников, республиканцы и представители народного фронта были изгнаны или убиты, а сторонники Франко в Алькасаре были освобождены.

Таким образом, Савич хотел сказать, что, если бы демонстрации вовремя разогнали, то не было бы всех последующих ужасов. Странно, что человек, сражавшийся против фашизма, поставил в пример франкистов…

Вечером 25-го февраля царь приказал разогнать демонстрации. Солдат приказом вывели на улицу, однако вышли очень немногое, потому что им совершенно не хотелось разгонять эти толпы. Есть мнение о том, что многих солдат совсем недавно призвали, вот-вот собирались отправить на фронт, но им не хотелось продолжения войны, в результате чего они сочувствовали выступающим на улицах. Тем не менее, солдаты вышли, где-то произошли столкновения и раздавались выстрелы, были убитые и раненные. 26-го февраля появились первые сообщения о том, что солдаты отказывались стрелять в толпу, а когда армия перестаёт поддерживать режим и переходит на сторону народа — это главный залог победы любой революции.

В этот же день, 26-го февраля, председатель государственной думы — октябрист Михаил Родзянко — отправил императору следующую телеграмму:

Всеподданнейше доношу Вашему величеству, что народные волнения, начавшиеся в Петрограде, принимают стихийный характер и угрожающие размеры. Основы их — недостаток печёного хлеба и слабый подвоз муки, внушающий панику, но главным образом — полное недоверие к власти, неспособной вывести страну из тяжёлого положения. На этой почве, несомненно, разовьются события, сдержать которые можно временно ценою пролития крови мирных граждан, но которых при повторении сдержать будет невозможно. Движение может переброситься на железные дороги, и жизнь страны замрёт в самую тяжёлую минуту. Заводы, работающие на оборону в Петрограде, останавливаются за недостатком топлива и сырого материала, рабочие остаются без дела, и голодная безработная толпа вступает на путь анархии, стихийной и неудержимой.

Железнодорожное сообщение по всей России в полном расстройстве. На юге из 63 доменных печей работает только 28, ввиду отсутствия подвоза топлива и необходимого сырья. На Урале из 92 доменных печей остановилось 44, и производство чугуна, уменьшаясь изо дня в день, грозит крупным сокращением производства снарядов. Население, опасаясь неумелых распоряжений властей, не везёт зерновых продуктов на рынок, останавливая этим мельницы, и угроза недостатка муки встаёт во весь рост перед армией и населением. Правительственная власть находится в полном параличе и совершенно бессильна восстановить нарушенный порядок.

Государь, спасите Россию, ей грозит унижение и позор. Война при таких условиях не может быть победоносно окончена, так как брожение распространилось уже на армию и грозит развиться, если безначалию и беспорядку власти не будет положен решительный конец. Государь, безотлагательно призовите лицо, которому может верить вся страна, и поручите ему составить правительство, которому будет доверять всё население. За таким правительством пойдет вся Россия, одушевившись вновь верою в себя и своих руководителей. В этот небывалый по ужасающим последствиям и страшный час иного выхода нет, и медлить невозможно.

Председатель Государственной думы Михаил Родзянко.

В этой телеграмме есть совершенно конкретная просьба — создать новое правительство, которому сможет доверять вся страна. Уже с осени 15-го года, после страшного летнего кризиса, Россия потерпела страшные поражения на фронте, потеряла огромные территории и большое количество людей. Параллельно с этим начался кризис снабжения: армию, не говоря уже о тыле, не могли обеспечить продовольствием, оружием и снарядами. В этот момент политического и военного кризиса 15-го года царь стал главнокомандующим, были приняты многие экономические решения, а оппозиция всё время требовала в думе создания ответственного министерства или министерства народного доверия, несмотря на то, что снимал и назначал министров всё равно царь, советуясь только с царицей и Распутиным, что вызывало огромные возмущения.

В 17-м году Родзянко своим письмом просил императора создать такое министерство, о котором говорили ещё два года назад, увеличив тем самым влияние думы и уменьшив своё. Конечно, из сегодняшнего дня кажется, что это было бы вполне естественным шагом: уже существовала дума и были разные политический партии — следовало пойти дальше по пути превращения в цивилизованную конституционную монархию. Однако, для Николая II это было совершенно неприемлемо. Воспитывал его всё-таки Константин Победоносцев, закладывая ему мысль о том, что самодержавие — это естественный для России строй. Николай считал, что не может растратить наследство, которое он получил от отца и должен будет передать сыну. Поэтому, получив вопль отчаяния от председателя Госдумы, он не пошёл на встречу. К тому же, император никогда не любил Родзянко, потому что тот в своё время выступал против Распутина. Прочитав его письмо, он сказал барона Фредериксу:

Опять этот толстяк Родзянко мне написал всякий вздор, на который я ему даже отвечать не буду.

27-е февраля оказалось переломным моментом, потому что практически весь петроградский гарнизон перешёл на сторону восставших. Генерал Хабалов до последнего пытался что-то сделать, но, когда понял, что осталась какая-то горстка солдат, а вся крепость занята восставшими, он просто распустил остаток гарнизона, осознав всю бессмысленность происходящего.

В этот день в разных частях Петрограда происходили разные события. С одной стороны, в Мариинском дворце собралось правительство, которое в ходе бурных обсуждений отправило царю телеграмму, умоляя его создать ответственное министерство. Никакой реакции, конечно же, не было.

Параллельно с этим сразу несколько событий происходили в Таврическом дворце, где заседала Государственная дума. Николай II приказал распустить эту самую думу, и она распустилась, предварительно избрав из своего состава временный комитет, на основании которого в будущем будет создано временное правительство. Сюда вошли, в первую очередь, кадеты, октябристы и ещё несколько депутатов. После этого временный комитет заявил, что берёт всю ответственность на себя, и взял власть в свои руки.

В это же время в другом помещении дворца левые партии — меньшевики и эсеры — объявили о начале выборов в Петроградский совет — выборный орган, который государством никогда не признавался, но существовал с 1905-го года. Параллельно с хаотичными и бурными выборами эти же партии создали исполнительный комитет Совета, в который вошли уже не только меньшевики и эсеры, но и большевики, которых, конечно, было значительно меньше.

Так, в Таврическом дворце собрались Временный комитет Государственной думы и исполком Совета. Американский историк Ричард Пайпс написал об этом следующее:

Пленарные заседания Совета, первое из которых состоялось 28 февраля, напоминали гигантский сельский сход, как будто заводы и казармы выслали сюда своих большаков. Не было ни распорядка дня, ни процедуры принятия решений: в открытой дискуссии, в которой мог принять участие всякий, кто пожелает, вырабатывалось единодушное решение. Как и сельский сход, Совет на этой стадии напоминал косяк рыб, способный мгновенно изменить направление, повинуясь невидимой команде.

И далее:

Если не считать его интеллигентных ораторов, Совет представлял собой вполне сельское учреждение, втиснутое в самый космополитичный город империи.

Действительно, это военное время. Многие рабочие и солдаты — это вчерашние крестьяне, а рядом с ними — левые интеллигенты, заседающие в исполкоме Совета. Очень интересное и странное сочетание.

В то же время Таврический дворец захлестнула толпа демонстрантов. Ситуация очень быстро стала хаотичной и анархической: толпы солдат, рабочих и вообще непонятно кого постоянно появлялись, вследствие чего заседания проходили под огромным давлением народной стихии, которая сама не понимала, чего хочет. В такой ситуации и члены Временного комитета, и исполком Совета должны были принимать какие-то решения.

В Могилёве в это же время Николай II пригласил к себе генерала Николая Иванова, в преданности которого он был уверен, и поручил ему взять войска и отправится в Петроград. В этом точно не видно мучений совести — только желание навести порядок. Иванов собрал войска, создал отряд из восьмисот Георгиевских кавалеров и отправился в сторону Петрограда.

Ночью на 28-е февраля Временный комитет Государственной думы заявил, что взял власть в свои руки, — так начал формироваться состав Временного правительства. Одним из первых его решений стало назначение харизматичного и очень популярного генерала Лавра Корнилова, который ещё сыграет свою роль в 17-м году, на пост командующего Петроградским военным округом.

На следующий день Николай, осознав всё происходящее, решил поехать в Царское Село. До конца не понятно, чем было вызвано такое решение: сильными переживаниями за семью или желанием оказаться поближе к Петрограду. Самое интересное в том, что незадолго до этого ему предлагали привезти семью в Могилёв, но он отказался, потому что не хотел, чтобы больных корью детей лишний раз как-то тревожили.

В начале марта сформировалось первое Временное правительство, большинство в котором было у либеральных партий — кадетов и октябристов. Несмотря на это, каким-то чудом в него вошёл один социалист — Александр Фёдорович Керенский, которому тоже предстояло большое будущее и ужасный крах.

Николай II отправился в Петроград, но вскоре ему сообщили, что большая часть дороги перекрыта. Сообщение, как выяснилось позже, было ошибочным, но император приказал поехать в объезд. Так, он доехал до Пскова, и на станции «Дно» его поезд остановился.

Между тем, генерал Иванов уже добрался до Царского Села и остановился близ него, чтобы выяснить, что происходило в городе. Конечно, происходил там полный хаос: кто-то ходил под красными знамёнами, кто-то нападал на офицеров, а целые полки маршировали к Таврическому дворцу, чтобы заявить, что принимают власть нового правительства. Генерал Деникин, один из лидеров белого движения, уже в эмиграции вспоминал:

Войска вышли на улицу без офицеров, слились с толпой и восприняли ее психологию. Наряду с частями, смешавшимися с вооруженной толпой и громившими все, что слишком резко напоминало старую власть, наряду с отрядами, оставшимися ей верными и оказавшими сопротивление, к Таврическому дворцу стали подходить войсковые части с командирами и офицерами, с музыкой и знаменами, и по всем правилам старого ритуала приветствовали новую власть в лице председателя Государственной Думы Родзянко.

Позже, когда сам Родзянко оказался в эмиграции, большая часть людей обвиняла его в том, что именно он погубил Россию и Государя. Умер же он через несколько дней после нападения на него группы белых офицеров, которая жестоко избила председателя Госдумы как человека, погубившего Россию, несмотря на то, что было всё-таки хорошо видно, как он пытался остановить кризис и направить его в более цивилизованное русло, чтобы сохранить пусть преобразованную и ограниченную, но монархию. Однако, воспринимали его совершенно по-другому.

Так, генерал Иванов наблюдал за происходящим и понял, что не хочет вмешиваться, хотя многие его открыто подталкивали к столкновению. Через много лет знаменитый националист, очень яркий журналист и писатель Василий Шульгин, широко известный до революции, написал в своих воспоминаниях:

С первого же мгновения этого потопа отвращение залило мою душу, и с тех пор оно не оставляло меня во всю деятельность «великой» русской революции.

Бесконечная, неисчерпаемая струя человеческого водоворота бросала в Думу все новые и новые лица… Но сколько их ни было — у всех было одно лицо — животно-тупое или гнусно-дьявольски-злобное…

Боже, как это было гадко!.. Так гадко, что, стиснув зубы, я чувствовал в себе одно тоскующее, бессильное и поэтому еще более злобное бешенство…

Пулеметов!

Пулеметов — вот чего мне хотелось. Ибо я чувствовал, что только язык пулеметов доступен уличной толпе и что только он, свинец, может загнать обратно в его берлогу вырвавшегося на свободу страшного зверя…

Увы — этот зверь был… его величество русский народ.

Примечательно, что в эти самые дни Шульгин вёл себя совершенно по-другому — он был одним из тех депутатов, которые отправились к Николаю II, чтобы потребовать его отречения. Не совсем понятно, как этот факт сочетается с желанием расстрелять «дикий русский народ».

В это же время поезд Николая остановился под Псковом. Здесь появилось новое лицо — генерал Рузский, которого в будущем многие будут обвинять и клеймить. С одной стороны, есть воспоминания о том, как он вежливо и аккуратно беседовал с царём, а с другой — как он чуть ли не за руки хватал императора, требуя его незамедлительного отречения. Понятно только то, что на Николая в это время оказывалось колоссальное давление.

Интересно, что в это же время Николай II отправил запросы ко всем командующим фронтами с вопросом о том, как ему поступить. От всех командующих, включая князя Николая Николаевича, он получил совет об отречении. Это говорит о том, что, во-первых, они понимали главную суть вопроса: царь спрашивал, поддержат ли они его в борьбе против восставших. Во-вторых, несмотря на личные убеждению, каждому командиру было понятно, что большая часть солдат уже ненадёжна. Это же понял и генерал Иванов, который отвёл своих солдат и не стал пытаться подавить революцию кровью. При этом мы знаем, что ещё в 15-м и 16-м годах родственники царя, великие князья, обращались в нему всё с той же просьбой о создании Ответственного министерства, чтобы сохранить его власть, пусть и идя на уступки. Однако, ничего такого тогда не произошло.

В это время все князья, Государственная дума и князь Рузский предполагали, что царь отречётся в пользу своего сына — царевича Алексея. Сначала Николай так и поступил, но затем понял, что, если власть формально перейдёт сыну, то его сразу же заберут. Конечно, император не хотел оставлять в полной хаоса стране своего долгожданного сына, тяжелобольного мальчика с гемофилией, которому, как предполагалось тогдашней медициной, и жить-то оставалось всего несколько лет.

Так, когда к Николаю прибыли два депутата Государственной думы — националист Шульгин и октябрист Гучков, — они с потрясением услышали, что царь готов подписать отречение, но только за себя и за сына, в пользу брата — великого князя Михаила. Исходя из этого, можно сколько угодно говорить о том, что Николай поставил свои личные интересы выше интересов отечества, однако, нельзя забывать, что он был отцом больного ребёнка и очень его любил.

После этого были долгие рассуждения о том, что царь не имел права отрекаться за своего несовершеннолетнего сына. Но, по-настоящему, он и отрекаться за себя не имел никакого права — это процедура была не прописана ни в каких законах. Всё происходило вне рамок юридического поля. Тем не менее, Николай II отрёкся за себя и за сына в пользу Михаила Александровича Романова.

Окружение царя была шокировано тем, что Шульгин и Гучков прибыли небритыми, взъерошенными и в какой-то грязной одежде. Кто-то из окружения даже подошёл к Гучкову и сказал: «Этот пиджачок-то мы вам припомним!». Всё это было вызвано тем, что в их внешнем виде увидели осознанное неуважение к царю. Однако, Гучков и Шульгин, прибывшие из обезумившего Петрограда, даже не задумывались об этом. Всё это показывает разный взгляд на происходящее тех, кто прибыл из новой жизни Петрограда, и тех, кто всё ещё живёт старыми представлениями о дворцовом этикете, который рушится и исчезает на глазах.

2-го марта Гучков и Шульгин получили отречение царя, вернулись в Петроград, и всем сразу стало понятно, что произошло что-то не то. Гучков зачитал отречение перед народом и воскликнул: «Да здравствует государь Михаил Александрович!». Понятно, что после этого его чуть не линчевали: толпа кинулась на него, обвиняя в предательстве, и даже попыталась арестовать. Спас Гучкова только Родзянко, который был очень больших размеров: он буквально вырвал его, загородил и вывел. Из этого всем сразу же стало ясно, что Михаила Александровича никто не примет.

Так, представители Временного правительства пришли к Михаилу Роману и сообщили ему эту неожиданную новость. Разумеется, для великого князя это было невероятным шоком, потому что уже несколько лет Николай с ним абсолютно не считался из-за того, что Михаил женился за границей на разведённой женщине. В течение нескольких часов, все, кроме Милюкова и Гучкова, отговаривали Михаила Александровича от принятия этого предложения. Он, совершенно ничего не понимающий, вышел с Родзянко в другую комнату, и спросил: «Если я приму это предложение, сможет ли Временное правительство обеспечить мне безопасность?». Далее, получив отрицательный ответ, Михаил сказал, что не будет принимать власть.

Следом Керенский начал кричать о своём потрясении благородством Михаила Александровича, и начинались масштабные перемены. При этом Россия ещё не стала республикой, и до 1-го сентября её политический строй был не определён: предполагалось, что вскоре соберётся Учредительное собрание, которое и определит форму правления. Во всяком случаи, 3-го марта Михаил Александрович отрёкся от престола, и династия Романовых прекратила своё существование.

Уже 8-го марта в Царское Село явился новый командующий Петроградским военным округом генерал Корнилов, и арестовал царицу. С одной стороны, кто-то вспоминал, что вёл он себя совершенно по-хамски, но с другой — есть версия о том, что этот арест должен был спасти её и других родственников царя от самосуда.

На следующий день приехал Николай, которого объявили, как «полковника Романова» (можно вспомнить, как Людовика XVI во время Французской революции стали называть «гражданином Луи Капетом»). Так, полковник Романов соединился со своей семьёй, и они остались пленниками в Царском Селе.

Вскоре после этих событий старый, нищий и голодный философ Василий Розанов в Сергиевом Посаде в своей последней книге «Апокалипсис нашего времени» написал такие слова:

Русь слиняла в два дня. Самое большее — в три. Даже «Новое Время» нельзя было закрыть так скоро, как закрылась Русь. Поразительно, что она разом рассыпалась вся, до подробностей, до частностей. И собственно, подобного потрясения никогда не бывало, не исключая «Великого переселения народов». Там была — эпоха, «два или три века». Здесь — три дня, кажется даже два. Не осталось Царства, не осталось Церкви, не осталось войска, и не осталось рабочего класса. Что же осталось-то? Странным образом — буквально ничего.

Остался подлый народ, из коих вот один, старик лет 60 «и такой серьезный», Новгородской губернии, выразился: «Из бывшего царя надо бы кожу по одному ремню тянуть». Т. е. не сразу сорвать кожу, как индейцы скальп, но надо по-русски вырезывать из его кожи ленточка за ленточкой.

И что ему царь сделал, этому «серьезному мужичку».

Вот и Достоевский…

Вот тебе и Толстой, и Алпатыч, и «Война и мир».

Конечно, Розанов всегда был очень желчным, недобрым и нервным, а уж в этот момент его действительно постигло полное ощущение конца света.

Позже, через много лет, во вступлении к «Другим берегам» Владимир Набоков также написал страшные слова:

А может быть, Россия и правда кончилась в 1917 году? Кончились же когда-то Афины и Рим.

Это те слова, которым верить абсолютно не хочется. Тем не менее, Розанов поставил тот вопрос, который действительно волновал и поражал всех как тогда, так и сейчас: за две недели рухнула власть, которая держалась несколько веков и казалась всем абсолютно устойчивой, укоренившейся и определённой древнейшими традициями. До сих пор это вызывает множество споров историков.

В чём они заключаются?

С одной стороны, февральские события очень часто воспринимались, как неожиданное пробуждение стихии: хлеб, голод, «бабий бунт», присоединение солдат и рабочих, параллельная война — и всё, — выброс хаоса. Это хорошо видно во многих воспоминаниях о происходящем. Например, Жорж Морис Палеолог писал:

Около пяти часов, один высокопоставленный сановник, К., сообщает мне, что комитет Думы старается образовать Временное Правительство, но что председатель Думы Родзянко, Гучков, Шульгин и Маклаков совершенно огорошены анархическими действиями армии.

– Не так, — добавляет мой информатор, — представляли они себе Революцию; они надеялись руководить ею, сдержать армию. Теперь войска не признают никаких начальников и распространяют террор по всему городу.

Писали об этом многие, при том, что доводов в пользу этой версии есть очень много. Так, экономика с 16-го года постепенно налаживалась, заводы в том же Петрограде наладили собственную выпечку хлеба и так далее. Да и вообще, по утверждению многих историков, никакого голода не было, потому что был и хлеб, и карточки.

Конечно, это не был голод, сопоставимый с голодом эпохи коллективизации, когда миллионы просто умерли из-за того, что было нечего есть. Однако, люди в 17-м году не знали, что будет дальше, и меряли по своим меркам. Сравнивая с довоенной жизнью, они видели, насколько всё стало плохо. И хлеб можно было достать, но стоя много часов на морозе в огромной очереди, и то не всегда.

При этом дело не только в хлебе, но и в войне, которая унесла миллионы жизней, и люди стали забывать, для чего она вообще нужна. К тому же, царь был страшно непопулярен, как и царица, и Распутин. Последнего особенно не любили: сделал он очень много дурного, но слухи, которые про него ходили, преувеличивали всё это во много раз. Даже его убийство, вызвавшее восторг у многих, осталось безнаказанным: царь не решился наказать тех, кого чествовала вся страна.

Один из самых главных исторических источников — доносы, которые, конечно, очень субъективны, но при этом хорошо показывают ситуацию в стране. Так, учёные, изучив доносы последних лет существования монархии, выяснили, что огромные их количества были на тех, кто оскорблял царя и царицу. Главные претензии исходили из сибирских сёл. Например: крестьянин напился и стал кричать «Царь дурак!». Конечно, Николай II не был гигантом мысли, но интересно, каким образом это доходило до крестьян в глубинке?..

Во времена войны стали появляться слухи о том, что у царицы во дворце стоял телефон, по которому она напрямую связывалась с немцами и выдавала им военные тайны. Основано это было на том, что Александра Фёдоровна была немецкой принцессой, хотя детство её прошло в Англии у бабушки — королевы Виктории. С Николаем они переписывались на английском, но при этом она приняла православие и ощущала себя полностью русским человеком. Однако, объяснять это людям, которые верили в то, что из дворца можно говорить по телефону с Германией, было бесполезно. Конечно, такие слухи показывают полную непопулярность царской семьи.

Также и то, сколько людей требовали создания Ответственного министерства — депутаты, великие князья, военные, революционеры — показывает, насколько это правительство было чуждо остальным людям.

Всё это даёт возможность предположить, что недовольство бесконечно нарастало, появилась искра, и всё началось. Иными словами, происходило всё не в два-три дня, как пишет Розанов, и взрыв возник не на пустом месте, а на фоне глубокого, постоянно нараставшего недовольства.

С другой стороны, на это можно очень многое возразить. Во-первых, можно сказать, что после 1905-го года было достигнуто уже очень многое: появилась Госдума, политические партии и свобода. Конечно, можно добавить, что первую и вторую Думы распускали, а свободы ограничивали. Но при этом они всё-таки были! Кроме того, шло бурное экономическое развитие, и положение, скажем, тех же самых рабочих улучшалось. Шло очень быстрое развитие крестьянства: многие воспользовались столыпинским предложением, вышли из общины, ушли на рынок и стали настоящими хозяевами.

Историк Михаил Абрамович Давыдов, занимающийся историей экономического развития России 20-го века, в одной из работ обратил внимание на то, какое огромное количество сберегательных книжек было у крестьян к началу войны. Получалось, что крестьянин — это уже не какой-то неграмотный и ничего не понимающий человек, бредущий за сохой, а предприниматель со своими накоплениями. На это можно возразить, что у кого-то были накопления, а кто-то оставался в общине, страдал от малоземелья и с ненавистью смотрел на помещиков. Да, это тоже было.

Есть много научных исследование (но и ненаучных дурацких рассуждений) о том, что революция была подготовлена и существовал чей-то заговор. Если откинуть идеи о масонстве и немецко-британской разведке, многие обвинения шли в адрес революционеров, которые, разумеется, были заинтересованы в революции. Но, с другой стороны, только 25-го числа партии опомнились и стали участвовать в том, что происходило.

Некоторые историки считают, что существовал заговор среди военных. Недавно появились публикации историк Сергея Куликова, который считает, что существовал продуманный и разветвлённый заговор, во главе которого стоял Александр Иванович Гучков, лидер октябристов, который принимал отречение у Николая II. Вообще, Гучков был очень интересным человеком, и, наверное, когда-нибудь найдётся новый Дюма, который напишет его биографию. Так, Гучков был из богатой купеческой семьи. Его отец-старообрядец отбил свою будущую жену у её мужа во Франции и привёз в Россию. Он получил блистательное образование на историко-филологическом факультете МГУ, а затем — во многих заграничных университетах, где так и не доучился, потому что в России в 92-м году начался голод, и он бросился на родину, чтобы помогать голодающим. По приезде, Гучков начал активно участвовать в земской жизни и заниматься благотворительностью. Кроме того, его носило по всему миру, и он оказывался на Тибете, на турецких землях, заселённых армянами, в Китае, где участвовал в походе русской армии в 1900-м году для спасения русский дипломатов от китайских повстанцев, участвовал в англо-бурской войне (на стороне буров), и так далее. Есть версия, о том, что он преувеличивал свои приключения в целях рекламы — может быть и так, но, во всяком случаи, выглядит всё это невероятно.

Вскоре началась революция 1905-го, в ходе которой Гучков выдвигался во все Думы, начиная с самой первой, но попал только в третью. В это время он уже возглавлял Союз 17-го октября — партию правых либералов, поддерживающую монархию. Далее, как говорил сам Гучков, в 15-м году произошёл перелом: он был травмирован и отступлением русской армии, и поведением власти. С этого момента началось его отторжение не от монархии, но от царя.

При этом существует версия о том, что ещё в 16-м году он начал готовить заговор. Вот, что пишет Куликов:

Уже 8 марта 1917 г. А.И.Гучков объявил: «Не людьми этот переворот сделан и, поэтому, не людьми может он быть разрушен».

И далее:

В сентябре 1916 года, с одобрения лидеров думской оппозиции, Гучков приступил к технической подготовке государственного переворота, имевшего официальной целью заменить Николая II на наследника-цесаревича Алексея Николаевича, а регентом сделать его дядю, великого князя Михаила Александровича. Гучков образовал и возглавил пятерку, в которую кроме него вошли его ближайшие сотрудники по ЦВПК — товарищ (заместитель) председателя Думы Николай Некрасов, Терещенко, а также менее известные деятели — князь Дмитрий Вяземский и Дмитрий Коссиковский, поддерживавшие связи с военными кругами.

Согласно этой версии, рабочая группа ЦВПК сыграла важнейшую роль в подготовке революции, поддерживала связи с генералами и военными, в результате чего те смогли надавить на Николая.

Таким образом, мнения абсолютно расходятся. Кто-то считает, что это абсолютная стихия, а кто-то — что заговор Гучкова, революционеров или каких-нибудь иностранных разведок. Сейчас судить уже очень тяжело. Мне близка позиция историка Бориса Колоницкого, который считает, что произошло сочетание: были люди, которые хотели повлиять и добиться отречения, но одновременно произошёл стихийный взрыв, и на волю вышли те силы, с которыми никто не сумел совладать.

Думаю, этот вопрос довольно существенен, потому что это не просто исторические споры, а, по сути дела, споры о судьбе нашей страны и о её характере. Что произошло: злой умысел некоторой группы людей, стихийное действо дремавших в народе сил или же что-то подготовленное длительным ходом развития? В зависимости от того, к какой идеи мы примыкаем, у нас формирует свой взгляд на развитие страны и на то, каким образом в ней стоит жить: бояться и ужасаться народа, который показывает своё лицо, или считать его народом, вставшим за свои права? Думаю, что это не только исторический, но и философский вопрос, очень важный для всех нас.

Продолжение

2-го марта 1917-го года на станции «Дно» Николай II подписал отречение от престола, 3-го марта отрёкся Михаил, и правление Романовых прекратилось. Возник вакуум власти.

С одной стороны, Петроград был в эйфории: кто-то был в ужасе, но большая часть людей была осчастливлена. На улицах начались демонстрации под красными знамёнами, объятия, поцелуи и песни — одним словом, наступила самая свободная эпоха в истории нашей страны, но, к сожалению, очень короткая.

В это же время рухнула власть, существовавшая много веков, и было непонятно, чем её заменить. Конечно, множество людей рассуждало о появление демократической республики или конституционной монархии. Главная идея была в свержении царя, а остальное, как думали многие, решится по ходу. Однако, по ходу ничего не решилось.

28-го февраля Временный комитет взял власть в свои руки, и сформировалось правительство, во главе которого встал беспартийный толстовец князь Георгий Львов, в результате чего первым решение нового правительства стала отмена смертной казни. Министром юстиции был назначен Керенский, бывший член исполкома Совета, который воспринимал себя выходцем из народа, следящим за всеми этими либералами.

Параллельно с этим в полках Петроградского гарнизона шли выборы в Петроградский совет. При этом из левых партий был создан исполком Совета, которому и отводилась главная роль.

Большевики в это время были раскиданы по ссылкам, тюрьмам и эмиграциям. Влияние их было очень мало, потому что они представлялись крайне радикальной группировкой, желающей создать общественное хозяйство. Кроме того, большевики шокировали всех своей позицией во время войны. Как только она началась, Ленин написал текст «Война и российская социал-демократия», в котором он начал с того, что эта война империалистическая и захватническая. Конечно, были социалисты и пацифисты, которые думали примерно также, но к началу войны они оказались в явном меньшинстве.

Помимо этого, Ленин выдвинул предложение желать поражения собственному правительству и бороться за переход империалистической войны в гражданскую. Это было очень необычно, особенно в обстановке повсеместного патриотического угара.

При этом, если Ленина спросили, то он бы уточнил, что российский пролетариат должен желать поражения российскому правительства, германский — германскому, французский — французскому, и так далее. После этого, по его замыслу, должна произойти мировая революция, и всё станет отлично.

В любом случаи, это звучало жутковато. Ленин был интернирован австрийскими властями как российский гражданин, но его выцарапали, и он переехал в Швейцарию, не отступив от свои целей. Несколько раз Владимир Ильич пытался созвать съезд представителей разных левых партий, что ему так и не удалось. Тем не менее, он всё-таки провёл две конференции, на которых пробивал свои мысли, но всё равно оставался в меньшинстве. После этого Ильич мог только сидеть в швейцарских кафе и ждать, что будет дальше. При этом, всё казалось настолько тихим, что Ленин в свои 47 лет написал:

Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции. Но я могу, думается мне, высказать с большой уверенностью надежду, что молодежь, которая работает так прекрасно в социалистическом движении Швейцарии и всего мира, что она будет иметь счастье не только бороться, но и победить в грядущей пролетарской революции.

Важнейшие люди в России 17-го года — это меньшевики, тоже следующие идеям марксизма, но не настолько радикальные, как Ленин. При этом важным вопросом, разделяющим меньшевиков и большевиков, был план дальнейших действий. Ленин считал, что нужно свергнуть царя, совершив буржуазно-демократическую революцию, а затем сразу же начать бороться за социалистическую революцию. Меньшевики же, начиная с патриарха русского марксизма Плеханова и друга Ленина Юлия Мартова, считали, что социализм невозможно построить в стране, в которой так мало рабочих и нет никаких традиций политической борьбы или демократических процедур. Поэтому, с точки зрения меньшевиков, надо было свергнуть царя, соединившись с либералами, и установить демократическую республику.

Конечно, Ленин не хотел объединяться с буржуазными партиями: он хотел, чтобы за ним шли только самые преданные, и пусть их было бы мало. Тем не менее, в начале 17-го года его мнение никого не интересовало.

В Петрограде все важные решения в это время принимало Временное правительство, на которое всё время давил Совет. Оно, конечно, вполне обошлось бы без него, однако он уже был создан и не спрашивал ни у кого разрешения. Так выглядел дефицит власти, который заполняли все, кто мог. В конце концов, Милюков, будучи министром иностранных дел Временного правительство, на вопрос о том, кто их выбрал, ответил: «Нас выбрала русская революция».

Временное правительство хорошо ощущало, что оно всё-таки временное и не имеет никакой легитимности. Несмотря на это, они вышли из Думы, которая была избрана, поэтому хотя бы на чуть-чуть могли ощущать себя народными избранниками, но, конечно, не настолько, чтобы решать принципиально важные вопросы. Но перед Россией в это время стояли серьёзные проблемы.

Во-первых, всех волновал вопрос о власти. С одной стороны, он уже был решён — царя-батюшку свергли, ввели политическую свободу и амнистию. Однако, это ещё не всё. Начались беспрерывные митинги, демонстрации, и стало не понятно, какой государственный строй нужно ставить. Если свергли царя, то нужно ли было отказываться от монархии? Всё-таки и Милюков, и Гучков хотели сохранить ограниченную конституционную монархию. Совет же при этом хотел установить демократическую республику. И кто это будет решать? Должно было быть учредительное собрание, где собрались бы представители всего народа и решили этот вопрос. Однако, с его созданием Временное правительство слишком сильно затянуло, что и стало его главной ошибкой.

Параллельно с этим возник вопрос о земле. Крестьяне, освобождённые по реформе 1861-го года получили определённое количество земли, но не в частную собственность: земля передавалась крестьянским общинам. Предполагалось, что это более привычная для крестьян форма землепользования, и так будет проще их контролировать. Эти общины делили землю в соответствии со своими представлениями о справедливости, что нравилось как революционерам, которые считали, что крестьяне — это стихийные социалисты, так и правительству, которое видело в крестьянах, любящих с какого-то момента царя, основу власти. Делили землю либо по едокам, либо по количеству свободных рук. Понятно, что со временем происходил передел, когда кто-то умирал или уезжал, что казалось вполне справедливым, но сильно усложняло ведение сельского хозяйства, потому что крестьяне не воспринимали эти кусочки, как свои: через несколько лет они вполне могли перейти какому-нибудь соседу, и вкладываться в неё не было никакого стимула.

Так, крестьяне получили землю в соответствии с количеством людей и хозяйств в общине. Однако, прошло двадцать лет, и количество крестьян в деревнях резко возросло. Если бы не было общины, то начались бы естественные эмиграции: кто-нибудь разорился, продал свою землю более удачливому соседу и нанялся к нему батраков или уехал в город. Так в любой деревне всегда сохранялось бы достаточное количество людей для того, чтобы обрабатывать землю.

Однако, просто так уйти из общины было нельзя. Для того, чтобы крестьянину уехать в город, община должна была дать разрешение, что происходило далеко не всегда. К тому же, крестьяне были связаны по рукам и ногам выкупными платежами, которые они выплачивали в течение многих лет и никак не могли рассчитаться за полученную землю.

Таким образом, к концу 19-го века произошло аграрное перенаселение. В деревне становилось всё больше людей, а площадь земли оставалась прежней, поэтому приходилось делить участки на более мелкие части. При этом, конечно, можно было арендовать землю у помещиков, которые взвинчивали цены до невероятных высот, но такой возможности не было почти ни у кого.

Когда историки говорят, что в 17-м году крестьяне бросились грабить и сжигать помещичьи усадьбы, и это было следствием многовековой ненависти и воспоминаний о крепостном праве, может быть и так. Но мне кажется, что ситуация предыдущих десятилетий, когда все видели, сколько земли у помещиков и насколько она дорогая, больше всего накалила страсти в деревне.

После революции 1905-го года этот вопрос попытался решить Пётр Аркадиевич Столыпин. Он провёл аграрную реформу, разрешил выход из общины, чем и воспользовалась часть крестьян и что стало основной работящего русского крестьянства, ощутившего прелести свободного труда. Однако, большое количество крестьян не захотело этого делать и по-прежнему страдало от безземелья. При том помещичья земля всё равно волновала даже тех крестьян, у которых было не мало и своей. Это стало видно весной 17-го года, потому что крестьяне рассчитывали на новую власть и брали свою свободу. В результате, начались волнения и столкновения — необходимо было решать аграрный вопрос, для которого тоже требовалось созвать Учредительное собрание.

В это же время начался развал империи. Конечно, к этому всё шло, и смешно говорить, что началось это с революции. Национальное самосознание усиливалось в течение всего 19-го века, и мысль о том, что каждый народ имеет право на своё национальное государство, всё сильнее захватывала умы. (Сегодня, конечно, очень сомнительным представляется существование страны одного народа.) В империи создавались разные национальные партии и движения, несмотря на то, что при Александре III всё это очень сильно ограничивалось, проводилась политика русификации и навязывалось православие. Всё это сводилось к тому, что люди из еврейских местечек, Царства Польского, Кавказских регионов и прочих национальных мест активно стремились к революции.

Уже в марте Временное правительство признало конституцию Финляндии, которая и до этого жила на особых правах, поэтому это было не так болезненно. В апреле была признана автономия Эстонии, что было уже неожиданно, потому что ещё при Петре I Эстляндия была присоединена. И в это же время была признана независимость Польши, что не привело ни к каким принципиальным последствиям, потому что польские земли, входившие до этого в состав Российской Империи, были заняты немцами: признавай или не признавай, ничего особо не менялось. Однако, про всё это слышали другие народы, снова начинались волнения, и опять возникал вопрос о том, насколько Временное правительство имеет право раздавать каждому народу по кусочку земли

Ещё один важный вопрос, возникший в это время, — что делать дальше? Обычно, любое правительство, которое приходит к власти в бурной обстановке, заявляет о том, что берёт на себя обязательства прошлого правительства. К тому же, в 15-м году немецкая армия совершила невероятный прорыв на российском фронте и заняла огромные территории Российской Империи. Исходя из этого, просто так выйти из войны уже было нельзя, несмотря на то, что немцы были бы очень рады заключению перемирия с Временным правительством: это дало бы им возможность перебросить все силы на Западный фронт и попытаться добиться какого-нибудь перелома там. Однако, у России были обязательства перед союзниками, да и часть её территорий, к тому же, была занята. Конечно, Временное правительство очень сильно хотело закончить войну, но сделать это на своих условиях.

Таким образом, это привело к тому, что 18-го апреля 17-го года Милюков, как министр иностранных дел, отправил союзникам ноту, в которой сообщил, что Временное правительство будет выполнять все обязательства, ранее взятые на себя, то есть будет продолжать воевать. Как только об этом стало известно, в Петрограде начались протесты и демонстрации с требованием отставки Временного правительства, в результате чего Милюкову и Гучкову пришлось. Далее начался торг с Петроградским Советом, и в начале мая было создано новое правительство, коалиционное, в которое ввели шесть министров социалистов. Так, оно стало либерально-социалистическим.

В этой ситуации, когда каждый вопрос с каждым днём становился всё более острым, наконец была создана комиссия, которая начала подготавливать создание Учредительного собрания.

Между тем, в Швейцарии взволнованные эмигранты жаждали вернуться в Россию и думали, как это сделать. С одной стороны, можно было доплыть через море, но вначале его надо было найти — в Швейцарии с морями сложновато. С другой стороны, можно было поехать через Францию, но пропустили бы их или нет? Тогда возникла неожиданная мысль — проехать через Германию, которая воюет с Россией. Казалось, что это невозможно: граждан враждебной державы интернировали, потому что ехали они явно не просто так — кто сунется во время войны во вражескую страну? Однако, германское правительство пришло к выводу о том, что возвращение этих людей на родину сыграет ему только на руку, в результате чего им разрешили проехать через Германию. Тот факт, что Ленин и другие революционеры пробрались через враждебное государство в пломбированном вагоне, было одним из доводов людей, которые обвиняли их в шпионаже с июля 17-го года (в качестве второго довода приводились сомнительные документы, согласно которым Ленин получал деньги от немецкого генштаба).

Конечно, Ленин не был шпион. Однако в том, что деньги он действительно брал, сегодня нет никаких сомнений — всё уже доказано и опубликовано. Но брал он их не для того, чтобы служить немецкому генштабу, а для того, чтобы ускорить ход революции, которая, по мнению Германии, была ей на пользу.

3-го апреля Ленин приехал в Петроград. Это событие, я думаю, не соответствовало всем картинам и восторженным описаниям: вряд Ленин в этот момент рассказывал что-то огромной толпе со своего броневичка. Кто-то его встречал, но сомневаюсь, что это были толпы — никто толком ещё не знал про него. Однако, с этого момента началась удивительная история о том, как малоизвестный политик, все последние годы проведший в эмиграции, за пол год встал во главе государства. Что же произошло?

Во-первых, Ленин всегда хорошо ориентировался в ситуации, и понимал, что нужно делать, чтобы прийти к власти. В данном случаи он немедленно составил программу «О задачах пролетариата в грядущей революции», которую чуть позже назвали «Апрельскими тезисами». Эту программу он рассказал братьям по партии, большинство из которых в этот момент разевало рот и не понимало, как можно такое предлагать. Вскоре Ленин убедил их в необходимости этих действий, и продолжил развивать свои идеи в народе.

«Апрельские тезисы» — это действительно интересно продуманный текст, потому что Ленин очень точно понял главную болевую точку: то, что казалось смешным в 14-м году — призывы к окончанию войны — в 17-м ложилось прекрасно. Поэтому первый тезис — это требование немедленного выхода из войны.

К этому моменту Временное правительство существовало уже месяц, за который произошли существенные изменения в армии. Петроградский Совет, который если и мог на что-то указывать, то только в своём городе, издал знаменитый «Приказ №1», изменивший в армии практически всё. Во-первых, он разрешил создание выборных солдатских комитетов. Во-вторых, обращаясь к гарнизону, Совет заявил, что какие-либо приказания Временного правительства могут выполнятся им только в том случаи, если они одобрены Советом. В-третьих, всё оружие Петроградского гарнизона было переведено под контроль Совета.

Сразу после этого примеру Петроградского Совета последовали другие города, и солдатские комитеты возникли даже во фронтовых частях, а офицеры начали терять свою власть.

Параллельно с этим, Гучков, пока ещё был министром, отменил титулование (ваше превосходительство, выше благородие и т.д.), а Керенский в мае разрешил партийную борьбу внутри армии.

В этой ситуации, когда солдатские комитеты начали решать всё больше и больше, Ленин выдвинул свой лозунг об окончании войны, который понравился всем. Интересно, что очень много сказано о том, как разлагалась российская армия в 17-м году: какой удар нанёс им «Приказ №1», солдатские комитеты, исчезновение дисциплины и субординации. При этом понятно, что все воюющие страны находились на пределе возможностей, а у немцев, французов и англичан вообще за плечами к этому времени были два диких сражения 16-го года — Верден и Сомма, где полегли сотни тысяч человек. Кроме того, в апреле 17-го года, когда французское правительство запланировало новое наступление, которое основывалось на стратегии «вперёд любой ценой», начались солдатские бунты — целые дивизии отказывались идти в наступление. Тогда на эти территории перебросили популярнейшего генерала, «Верденского льва» — Филиппа Петена, который в это время ещё не был маршал и коллаборационист — чуть позже он пошёл на сговор с фашистами, но это произошло через много лет. В 17-м же году он был невероятно популярным генералом, известным своим бережливым отношением к солдатам: Петен всегда вызывал насмешки других командиров тем, что мог остановить успешное наступление, если считал, что будет слишком много жертв.

Так, Петена перебросили к бунтующим, он наказал зачинщиков, после чего убедил солдат своим авторитетом в необходимости продолжения наступления. Кроме того, Петен улучшил условия солдат, в частности, он резко увеличил количество отпусков, которые давали солдатам в военных частях, и порекомендовал командирам отправить в отпуск тех, кто участвовал в выступлениях. Всё это подействовало, и солдаты пошли в бой.

Но в России такое было, к сожалению, невозможно. Почему? С одной стороны, можно сказать, что старая власть рухнула, а новая не пользовалась таким влиянием. Но, с другой стороны, ведь были генералы, которые пользовались уважением у солдат.

В конце июня, когда всё-таки началось провальное наступление на российском фронте, была одна армия — генерала Корнилова, — которая могла наступать, невзирая на нежелание солдат, но такого, как во Франции, не было и подавно. Что же это за жизнь такая, когда надо брать пример с будущего коллаборациониста и главы вишистского правительства во Время Второй Мировой войны?..

Чего ещё хотел Ленин в «Апрельских тезисах»? Понятно, что ему надо было свергнуть Временное правительство. При этом он понимал, что вряд ли это получится. Когда 18-го апреля после ноты Милюкова начались демонстрации в Петрограде с требованием его ухода, почти никто не требовал отставки Временного правительства, потому что оно пользовалось уважением. Тогда Ленин разработал хитрый план. Он видел, что людей, поддерживающих его, всё больше, но при этом у них не было большинства в Советах — везде главенствовали меньшевики и эсеры, а влияния на Временное правительство у них и не было и подавно. Говорить в такой момент о мирном захвате власти было довольно смешно. Однако, Ленин решил сагитировать членов Совета разговорами о войне, о будущей власти Советам без всяких парламентов и дум. Когда же у большевиков оказалось большинство, то Советы перестали поддерживать Временное правительство, и оно пало.

Ещё в апреле это казалось смешным, но прошло немного времени, и оказалось, что Совет может влиять на состав Правительства. Далее, прошла ещё пара месяцев, и осенью Временное правительство пало, лишившись поддержки самых главных Советов — Московского и Петроградского. Таким образом, Ленин продумал очень хитрый план, хотя в моменты своего зарождения он казался глупым и невозможным.

Далее май и половина июня прошли более-менее спокойно. При этом самые главные вопросы, разрешения которых ждали с конца февраля, до сих пор остались нерешёнными — Учредительное собрание созвано не было, и власть оставалась неопределённой. Князь Львов, в соответствии с толстовскими взглядами, старался передать на места всё большую автономию. Так, Временное правительство быстро распустило полицию, заменив её выборной милицией, упразднило посты губернаторов и передала власть земствам (т.е. народу). Если бы Временное правительство продержалось дольше, то это привело бы к прекрасным последствиям для нашей страны, однако оно, к сожалению, не продержалось. Крестьяне волновались за землю — её никто не делил. Народы волновались за национализацию, и особенную опасность для центральной власти начала представлять Украина. Особых военных действий не было, но царило напряжение, и миллионы людей по-прежнему сидели в окопах.

В начале июня собрался съезд Советов — к этому моменту они существовали буквально по всей стране. Состав съезда показывал всё то же распределение сил: большинство — у меньшевиков и эсеров (умеренных социалистов, готовых на контакт с властями), а меньшинство — у большевиков (хотя их было значительно больше, чем раньше). На этом съезде известный меньшевик Ираклий Церетели отчитывался о произошедшем и говорил о необходимости поддержки Советами Временного правительства, потому что нет ни одной партии, которая могла бы взять на себя ответственность в стране. После этих слов Владимир Ильич закричал из зала, что такая партия есть, вышел на трибуну и заявил о том, что большевики готовы взять власть и ответственность. Конечно, после этого все посмеялись: очень легко, находясь в оппозиции, говорить, что мы всё можем и готовы чуть ли не горы свернуть. Тем не менее, Ленин удачно воспользовался возможностью развить свои идеи, их услышали и разнесли по всей стране.

В это же время, пока проходил съезд Советов, стала видна расстановка сил. Большевики хотели провести демонстрацию против Временного правительство, но съезд отказался, поскольку собирался провести свою антивоенную демонстрацию, мирную по отношению к властям. Прошла эта демонстрация 18-го июня, но огромное количество людей пришло на неё с лозунгом «Долой Временной правительство!».

Далее разразился кризис, очень характерный для нашей истории. 2-го июля Временное правительство голосами левых членов одобрило решение об автономии Украины. Кадеты, в чьей программе всегда было сохранение империи, но хорошая национальная политика (культурная автономия, образование на родном языке и т.д.), просто вышли из правительства. Керенский, который к этому моменту стал главой правительства, оказался на пустом месте — правительства больше не было. При этом в эти же дни разворачивались трагические события на фронте, потому что с конца июня было решено всё-таки попытаться провести наступление. Керенский приложил невероятные усилия для того, чтобы наступление увенчалось успехом: он приезжал в часть, которая отказывалась наступать, и произносил там речь, после чего солдаты, в слезах пожимая ему руку, уверенно шли в атаку. Несмотря на это, наступление шло очень плохо и в конце концов захлебнулось, после чего немцы перешли в контрнаступление и совершили прорыв. Так, правительственный кризис внутри страны шёл параллельно с наступлением немцев на фронте.

В этот же момент начались новые волнения в Петрограде. 3-го июля солдаты нескольких полков, в которых были очень сильны большевистские идеи, начали громить город, что продолжалось в течение двух с половиной дней. После этого многие вспоминали, что все действия этих солдат были спровоцированы большевиками. Конечно, они участвовали в этом, но похоже на то, что ЦК большевиков не был к этому готов — они не организовывали июльский мятеж. В какой-то момент большевики, конечно, думали о том, чтобы воспользоваться этим для захвата власти, но потом поняли, что это нереально, и Ленин призвал всех к умиротворению, чем удивил многих. Однако, напор солдат не снижался, и Временному правительству пришлось силой разгонять демонстрантов. 5-го июля установился порядок.

После этого были опубликованы сведения о сотрудничестве Ленина с немецкой разведкой, был издан приказ о его аресте, и Ленину пришлось бежать в Разлив. Так, ситуация совершенно изменилась — большевики пусть и не были поставлены вне закона, но стало понятно, что они не вписываются в схему, в которой уже есть правительство с поддержкой левых сил. В этот момент все окончательно поняли, что большевики — это радикалы, которые действительно хотят захватить власть.

С этого начался переломный момент в истории 17-го года.

Финал

Когда приходится говорить о второй половине 17-го года, всегда возникает один и тот же вопрос — как это могло произойти? Такой контраст между первыми месяцами после февраля и концом летом и осенью создаёт впечатление, будто между этими периодами пролегают века. Тем не менее, это один и тот же год и одни и те же люди.

Весной, после свержения монархии, улицы Москвы и Петрограда были заполнены ликующими людьми, которые верили в начало новой жизни. Интересно, что с особым подъёмом прошло празднование пасхи, потому что в этих условиях пасхальная радость пересекалась с ощущением того, что Россия воскресла и ступила на совершенно новый путь. Верили в это не только благодушные интеллигенты, гулявшие с красными бантами по Невскому проспекту, но и крестьяне, и солдаты на фронте. Это ощущение было характерно для многих.

Однако, всеобщее счастье вскоре было испорчено. С одной стороны, было ощущение, что испортили его большевики, которые приехали в пломбированном вагоне из Швейцарии, получили немецкие деньги и начали свою разлагающую пропаганду, которая совершила удивительную вещь. В начале 17-го года большевистская партия была маргинальной, малочисленной и неизвестной. Особого влияния, что бы не пытались показать советские историки, она не имела. Но уже в октябре партия большевиков стала одной из самых влиятельных — очень хорошо сыграла, в первую очередь, антивоенная пропаганда.

Переломным моментов 17-го года стало начало июля. Пасхальное настроение к этому моменту уже поблёкло. В армии всё было очень неспокойно: солдаты не хотели воевать и не слушались офицеров. «Декларация прав солдата», данная им военным министром Керенским в мае 17-го года, предоставила огромные права военным, в частности, право на создание политических организаций в армии, что до этого было исключено. Так, в армии началась агитация всех существовавших политических партий, солдатские комитет стали обсуждать самые разные вопросы, в том числе необходимость наступления, и власть их росла с каждым днём.

Между тем, Россия всё ещё вела тяжёлую войну, и большая часть её территорий была занята австрийскими и немецкими войсками. В этих условиях многие командиры считали, что успешное наступление поправит ситуацию, поэтому с мая начинали к нему готовиться. Военный министр Александр Фёдорович Керенский пользовался в это время невероятной популярностью. До 17-го года он был довольно успешным адвокатом левых взглядов, который на судах, по воспоминаниям современников, работал только с политическими арестантами, защищая не столько людей, сколько их идеи. Позже, те, кто видели его в 17-м году, говорили, что Керенский — лучший оратор из всех, кого они когда-либо слышали. Интересно, что до 17-го года он высказывался по самым разным поводам, в том числе выступал против нарушения юстиции в Деле Бейлиса, за что был осуждён на восемь месяцев за слишком резкие высказывания, однако так и не отбыл наказание, потому что был депутатом Государственной думы и имел неприкосновенность.

В Думе Керенский вёл себя подчёркнуто лево и баллотировался от фракции трудовиков, которая была ближе всего к эсерам (к ним он примкнул только перед самой революцией). Далее Керенский стал единственным левым во Временном правительстве, занял пост министра юстиции, а после апреля — пост военного министра.

Конечно, Керенский, как и большинство министров, был уверен в том, что наступление приведёт армию в порядок. На это возлагались примерно такие же надежды, как и на русско-японскую войну, когда министр внутренних дел Вячеслав Плеве сказал: «Чтобы остановить революцию нам нужна маленькая победоносная война». Точно так же и в 17-м году, только с одним отличием: хотели остановить не саму революцию, а её радикализацию.

Так, наступление было назначено на середину июня. Главный удар должен был наносить Юго-Западный фронт, хорошо проявивший себя в 16-м году во время Брусиловского прорыва. Алексей Брусилов уже не был его командующим — в мае его сделали Верховным главнокомандующим армии.

У России было явное преимущество как в людях, так и в артиллерии. При этом и немцы, и австрийцы понимали, где будет происходить наступление — там, где произносил свои речи Керенский.

В первый день русская армия наступала довольно успешно. Это привело к невероятному ликованию — 19-го июня все жители Петрограда выбегали на улицы под восторженные крики, чуть ли не рыдая от радости. Складывалось полное ощущение грядущего успеха.

Ещё в марте Виктор Чернов, лидер партии эсеров, сказал пророческие слова: «Или революционное движение съест войну, или война съест революцию». Так, после первого дня казалось, что война будет выиграна, а далее, как сказал Керенский, «российская революция потрясёт мир своим великодушием».

Однако, ликование длилось ещё несколько дней в тылу, после чего резко прекратилось. На фронте же уже через день стало ясно, что всё идёт совершенно не по плану. Часть Юго-Западного фронта хорошо двигалась вперёд, а остальные части были совершенно разложены. Другие фронта не поддержали атаку, и немцы очень быстро перешли в контрнаступление. Конечно, немецкая армия тоже была пропитана революционными идеями и находилась в изнеможении. Братания, столь возмущавшие командование, происходили регулярно. Тем не менее, немецкий орднунг сыграл свою роль: приказали наступать — значит надо идти наступать. Так, уже к началу июля русская армия не просто отступала, а откатывалась. Кроме того, убегая, солдаты повсеместно грабили дома и местных жителей, хватали всё, что можно было унести. Одним словом, происходило нечто совершенно дикое.

Один из участников этого трагического наступления вспоминал следующее:

По улицам метались обозные солдаты и интендантские чиновники, пытаясь запрягать подводы и нагружать их всяким добром: сапогами, шинелями, банками с консервами и так далее. Не успевала такая подвода тронуться с места, как на нее налетала кучка бежавших с фронта, скидывала весь груз и, неистово нахлестывая лошадей, уносилась в тыл. Ругань и крик стояли в воздухе. Бежавшие все прибывали и прибывали. Кое-где уже пылало пламя. Но вот над деревней появились два немецких аэроплана и начали обстреливать деревню пулеметным огнем. Суматоха поднялась страшная. Теперь уже просто выпрягали лошадей из подвод и удирали верхом. Кто не успевал захватить лошадей, скидывал сапоги, если они еще у него были, и бросался бежать босиком.

Таким образом, армию поглотил хаос — удержать её было невозможно.

В это же время разразился кризис в тылу. 2-го июля кадеты заявили о несогласии с решением Украинской Центральной Рады на предоставление автономии Украине и вышли из правительства. Керенский в это время стал министром-председателем, но председательствовать было почти не над чем.

3-го июля солдаты начали выбегать на улицы Петрограда с требованием о немедленном окончании войны, но продлилось всё это не долго: к 5-му июля спокойствие было восстановлено.

Параллельно с этим, началась антибольшевистская кампания. 5-го июля был издан указ об аресте Ленина, Троцкого и других видных большевиков. Троцкого арестовали, но вскоре выпустили, а Ленин с Григорием Зиновьевым бежали из Петрограда, скрывались в Разливе в доме у Емельянова, семья которого была расстреляна в сталинское время, но сам Николай Александрович, глава семейства, всё-таки выжил, и уже в 50-е годы вспоминал о том, как Владимир Ильич в 17-м году скрывался в его доме. Осенью же, когда обстановка раскалилась до предела, Ленин переехал в Финляндию и скрылся на некоторое время.

Между тем, в центре произошёл крах всех надежд: провалилось наступление, начался правительственный кризис и проводились бесконечные выступления левых солдат и матросов в городах. Последняя надежда оставалась на Керенского.

27-го июня, ещё до главного кризиса, молодой поэт и юнкер Леонид Каннегисер, который после установления советской власти застрелил руководителя Петроградского ЧК Моисея Урицкого, после чего был подвергнут страшным допросам и расстрелу, написал следующее стихотворение, в духе своего восторженного и декадентского представления о мире:

На солнце, сверкая штыками —

Пехота. За ней, в глубине, —

Донцы-казаки. Пред полками —

Кере́нский на белом коне.

Он поднял усталые веки,

Он речь говорит. Тишина.

О, голос! Запомнить навеки:

Россия. Свобода. Война.

Сердца из огня и железа,

А дух — зеленеющий дуб,

И песня-орёл, Марсельеза,

Летит из серебряных труб.

На битву! — и бесы отпрянут,

И сквозь потемневшую твердь

Архангелы с завистью глянут

На нашу весёлую смерть.

И если, шатаясь от боли,

К тебе припаду я, о, мать,

И буду в покинутом поле

С простреленной грудью лежать —

Тогда у блаженного входа

В предсмертном и радостном сне,

Я вспомню — Россия, Свобода,

Керенский на белом коне.

Интересно, что думал Каннегисер чуть позже, в 18-м году.

В июле все поняли, что было необходимо срочно навести порядок. Керенский, конечно, уже вёл переговоры, но только к концу июля ему удалось сформировать коалиционной правительство с либеральными и левыми министрами, которое пользовалось хоть какой-то поддержкой Совета.

Ленин после июньских событий заклеймил Петроградский Совет как предателей и временно снял лозунг «Вся власть Советам!». В конце июня большевики собрали 6-й съезд, на котором решили взять курс на вооружённое восстание.

Главной июльской проблемой всё ещё оставался беспорядок на фронте, в результате чего ненадолго взошла звезда Лавра Корнилова, вызывающего сегодня самые разные оценки и предположения, очень яркого и талантливого. Он был сыном казака унтер-офицера, о чём сам сказал: «Я сын крестьянина-казака!». Это очень важно, потому что Корнилова всегда считали супермонархистом, который чуть ли не царя пытался вернуть на трон. Чего действительно хотел Корнилов — настоящая загадка. Во всяком случаи, понятно, что он, как офицер, не имел особенно сложившихся политических взглядов, потому что армия традиционно вне политики. Обычно считается, что он был достаточно либеральных взглядов, хотя человек, который был с ним в плену в 15-м году, говорил, что он, читая газету, постоянно приговаривал: «Всех этих Гучковых и Милюковых я бы перевешал». Наверное, это говорит о том, что каких-то особенно чётких взглядов у него не было.

О том, насколько Корнилов талантлив, говорит его блистательный карьерный путь. Не имея никаких связей, он прекрасно закончил Омское военное училище, получив возможность выбрать любое другое место для продолжения учёбы. После этого Корнилов поступил в Михайловское артиллерийское училище в Петербурге и снова закончил его с отличием — везде, где учился, он проявлял невероятные таланты. Родился Корнилов в Усть-Каменогорске, мать его была казашкой, за счёт чего он знал много восточных языков. Далее, блистательно закончив Академию генштаба, он мог выбрать любое место службы и попросился в Туркистан. После этого Корнилов совершал невероятные авантюры: например, переодевшись в восточную одежду, он отправился на территорию Афганистана, чтобы провести рекогносцировку вражеской крепости. Так, он путешествовал по Персии, выполнял разведывательные миссии в Китае — одним словом, к началу Первой Мировой войны Корнилов был восточным разведчиком с невероятным опытом. При этом, с одной стороны, к 17-му году его очень ценили, но, с другой — он уже начинал вызывать раздражение начальства полным отсутствием дисциплины.

Во время Первой Мировой войны Корнилов оказался на Юго-Западном фронте под командованием генерала Брусилова, которому он совершенно не нравился. Свои воспоминания тот писал уже в советское время, на что нужно делать отдельные поправки, однако высказывался о Корнилове очень двусмысленны, скорее в негативную стороны. Так, Брусилов писал:

Странное дело, генерал Корнилов свою дивизию никогда не жалел: во всех боях, в которых она участвовала под его начальством, она несла ужасающие потери, а между тем офицеры и солдаты его любили и ему верили. Правда, он и себя не жалел, лично был храбр и лез вперед очертя голову.

Это очень интересное описание, которое говорит многое и о Брусилове, и о Корнилове, и о его подчинённых: ни он не ценил жизни солдат, ни они их особо не ценили. Во всяком случаи, на войне Корнилов проявил настоящую храбрость: в 15-м году он попал в плен к австрийцам, после чего был вознесён как герой. Одним из последних решений Николая II стало назначение Корнилова командующим Петроградским военным гарнизоном.

В 17-м году Корнилов принял революцию и стал ходить с красным бантом на груди. Сохранив свой пост, он стал одним из тех, кто сообщил царице о её аресте, а затем вступил в конфликт с Петроградским Советом: он хотел вывести из Петрограда наиболее распропагандированные полки и отправить их на фронт, вернув в город тех, кто вызывал большее доверие. Конечно, Совет ему отказал, после чего Корнилов заявил о своём уходе с поста и стал командующим 18-й армией Юго-Западного фронта, одной из тех, что хорошо двигались во время наступления: Корнилов, несмотря на проблемы, навёл свой порядок.

Далее, 8-го июля его назначили командующим всего Юго-Западного фронта, после чего он сразу же предъявил ультиматум правительству. Вот, что Корнилов писал 11-го июля в центр:

Армия обезумевших тёмных людей, не ограждающихся властью от систематического развращения и разложения, потерявших чувство человеческого достоинства бежит… Это бедствие может быть прекращено, и этот стыд или будет снят революционным Правительством, или, если оно не сумеет того сделать, неизбежным ходом истории будут выдвинуты другие люди. Я, генерал Корнилов, вся жизнь которого — от первого дня существования доныне — проходит в беззаветном служении Родине, заявляю, что Отечество гибнет, и потому, хотя и неспрошенный, требую немедленного прекращения наступления на всех фронтах в целях сохранения и спасения армии для реорганизации на началах строгой дисциплины.

Последняя фраза подразумевала, в первую очередь, введение военно-полевых судов, которые могли бы выносить смертные приговоры за дезертирство и призывы к окончанию войны. Далее он писал:

ДОВОЛЬНО! Я заявляю, что если правительство не утвердит предлагаемых мною мер и тем лишит меня единственного средства спасти армию и использовать её по действительному назначению для защиты Родины и Свободы — то я, генерал Корнилов, самовольно слагаю с себя полномочия Главнокомандующего.

После этого, не дожидаясь разрешения из центра, Корнилов приказал казнить без суда дезертиров и мародёров и создать заградотряды. Интересный вопрос, ответа на который мы никогда не узнаем, заключается в том, что было бы, если б Корнилов пришёл к власти: стал бы он спасителем России, уничтожив большевиков и проведя демократические выборы, или он эволюционировал бы в какого-нибудь диктатора? В конце концов, в армии Муссолини тоже были батальоны, которые шли под чёрным флагом и украшали себя черепом с костями.

Вскоре после этого Керенский всё-таки позволил ввести военно-полевые суды, обойдя вопрос о смертной казне, которая была разрешена негласно.

С конца июля до конца августа начался роковой для России месяц. Авторитет Керенского пошатнулся, а Корнилова — взлетел. В результате этого, командующий Юго-Западным фронтом продолжил выдвигать условия правительству, требуя введение военно-полевых судов уже и в тыловых полках. Так, когда страна погрузилась в хаос, Корнилов стал проповедником твёрдой дисциплины. Понятно, что у него появились влиятельные связи, в том числе и с банкиром Путиловым, которые были готовы поддержать его финансово за установление порядка. В то же время вокруг Корнилова было большое количество левых, включая Бориса Савинкова, роль которого в дальнейших событиях будет довольно велика (Савинков был уполномоченным Временного правительства и много времени проводил в ставке при главнокомандующем). Вершиной августа стала просьба Корнилова ослабить власть Советов и солдатских комитетов, которые не давали возможности нормально командовать армией.

Керенский оказался в очень сложном положении: эсер не мог просто так избавиться от Совета, где сидели его люди. (Здесь же встаёт вопрос о том, почему Временное правительство не стало активно преследовать Ленина. Ответ просто — социалисты не могли бить по своим, хоть и немного отличающимся).

Далее Керенский сделал то, что всегда делает власть, загнанная в тупик: он обратился к обществу. 12-го августа в Москве собралось Государственное совещание всех представителей общества, на котором говорилось о необходимости «смыкания» всех слоёв перед готовящейся угрозой. Понятно, что таким образом Керенский хотел получить кредит доверия общества, однако его план сорвал Корнилов, которого начали встречать бурными овациями ещё на вокзале. На самом же мероприятии Корнилов начал свою речь со следующих слов:

С глубокой скорбью я вынужден заявить, что у меня нет уверенности, что русская армия без колебаний исполнит свой долг перед Родиной.

Далее, эти же мысли выразил и генерал Каледин, собрав кучу оваций с обеих сторон.

Таким образом, единственное, чего добился Керенский, — стало хорошо видно, как разошлись пути тех, кто, вроде бы, поддерживал революцию.

К началу 20-х чисел августа обстановка была накалена практически до предела. 21-го августа немцы взяли Ригу, а от неё до Петрограда было не так уж и далеко. В этой ситуации появился ещё один интересный человек — Владимир Львов. Он пришёл к выводу о необходимости спасения Керенского, которого хотели свергнуть, поехал в ставку к Корнилову, выдав себя за представителя главы Временного правительства, и начал проводить с ним переговоры в духе: возьмите власть и спасите Александра Фёдоровича. Корнилов, который в это поверил, попросил привести к нему Савинкова и Керенского, чтобы он смог обеспечить их безопасность. Однако, Львов заподозрил его в лукавстве и стремглав отправился в Петроград, наведя там страшный шорох на Керенского, заявив, что Корнилов отправил ему невероятный ультиматум.

Тем временив Корнилов отправил к Петрограду войска во главе с очень жёстким генералом Александром Крымовым, дав ему в придачу ужасающую кавказскую дивизию, никак не связанную с Петроградским гарнизоном. Керенский, не понимавший, что происходит, начал телеграфировать Корнилову с вопросом о том, подтверждает ли он слова Львова. Тот, не удостоверившись, какие именно слова, подтвердил. Получилось так, что ни один из них не знал сути беседы, потому что Львов в разных местах говорил разные вещи. В итоге, Керенский, закончив разговор с Корниловым на довольно мягких нотах, пришёл к выводу о том, что тот хочет его арестовать, и тут же снял его с поста главнокомандующего.

После этого на Керенского началось огромное давление: генералы, военные, кадеты, самые разные политики — все говорили о том, что с Корниловым необходимо договорится. Однако, глава правительства никого не слушал. Произошло это из-за Львова или из-за того, что Керенский уже видел конкурента в главнокомандующем, — не ясно. Во всяком случаи, он отказался идти на переговоры, а Крымов всё ближе подходил к Петрограду.

Далее, Керенский обратился к исполкому Совета, который немедленно создал революционные комитеты, созывавшие рабочих и добровольцев на защиту Петрограда. Кроме того, в войска Крымова были отправлены агитаторы и целая мусульманская делегация, во главе с внуком Имама Шамиля.

Предполагалось, что войска Крымова на подходе будут поддержаны восставшими офицерами, для чего Путилов и другие должны были дать очень много денег. Однако, никакого восстания не произошло и войска остановились. Крымов пришёл к Керенскому, и они о чём-то очень долго разговаривали. После этого Александр Крымов вышел и застрелился.

Узнав о результатах военного похода, Корнилов, не призывая больше никаких войск, сдался и был помещён под арест вместе со своим окружением. В тюрьме он пробыл до ноября, после чего бежал с приходом к власти большевиков.

Позиция Керенского при этом совершенно не улучшилась. Он не пошёл на союз с Корниловым против левых (и дело не только в его «чистоте», но и в том, что ему, как социалисту, было трудно сговориться с генералом). При этом борьба с главнокомандующим радикализировало все левые силы, в результате чего всё больше людей в Советах начинали склоняться к большевикам. Так, Керенский оказался между двух стульев: для левых он был слишком мягок (и замазан непонятными переговорами с Корниловым), а для правых он был слишком левый. Конечно, Керенский ещё пытался трепыхаться: 1-го сентября он объявил Россию республикой (до этого строй не был определён). Ещё одной его странной попыткой обращения к обществу было сентябрьское Демократическое совещание, где собрались только левые, которые долго решали, как быть: поддержать Временное правительство или нет. А если поддержать — могут в нём остаться кадеты? А если не поддержать — кто будет править?

На фоне всех этих дискуссий появилась идея создания однородного социалистического правительства, то есть из разных левых партий. Так, 20-го сентября было решено собрать предпарламент, 7-го октября он начал заседать, однако ничего не решалось — он выступал исключительно совещательным органом.

Стоит заметить, что это уже октябрь. Большевики к этому времени почти подготовили переворот, создали военно-революционный комитет и разослали своих агитаторов во все точки России. При этом они хотели собрать 2-й съезд Советов (первый был в июне, и из него сформировался исполком с большинством — у меньшевиков и эсеров).

К 25-му октября все делегаты 2-го съезда уже были в Петрограде и большинство в этот раз было у большевиков, хотя были и другие социалистические группировки. За предыдущие дни был полностью подготовлен план восстания и создан комитет, во главе которого встал Троцкий (когда его объявили «врагом народа», было сказано, что во главе стоял Владимир Антонов-Овсеенко, но когда и того расстреляли в 38-м году, все почести достались товарищу Сталину). Несмотря на то, что всё уже было подготовлено, среди большевиков тоже ходили предложения о создании однородного социалистического правительство — за это выступал Каменев, который был председателем этого съезда.

Но, несмотря на все дискуссии, крейсер «Аврора» уже вошёл в Неву, дал холостой выстрел по Зимнему дворцу, и отряды красной гвардии пошли в атаку. Конечно, они не трясли решётку с двухглавым орлом, как это показал Эйзенштейн, но всё-таки дворец был взял, а Временное правительство — арестовано. После этого военно-революционный комитет передал власть съезду Советов. Самое интересное в том, что в этот момент создание коалиционного правительства (социалистического) ещё было возможным, но меньшевики и эсеры ушли, поскольку несколько их министров были арестовано в составе Временного правительства. Так, на съезде остались только большевики и фракция левых эсеров (последние искренне верили в возможность договориться с большевиками).

В итоге, революция произошла, несмотря на то, что очень немногие верили в какие-то изменения после очередного переворота. Керенский, конечно, не бежал в женском платье, но ушёл из Зимнего дворца в надежде найти какие-то новые отряды, что ему, конечно, не удалось. Обычные же люди к этому моменту ещё не заметили никаких особенных изменений, который были, конечно же, впереди