Те, кого любят боги, умирают молодыми

Иван Александрович Гобзев, 2011

Если ты молод и не знаешь, чем заняться, то можно сделать много такого, что потом уже не исправишь. Но ты и не думаешь об этом, не собираешься ничего исправлять, потому что боги любят тех, кто умирает молодым. Спустившись в Аид, не оглядывайся – иначе всё потеряешь. Но если ты любишь, боги будут на твоей стороне.Содержит нецензурную брань.

Серьёзный разговор

С этих пор всё чаще Никита уходил к Игорю, и долгие ночи они просиживали на веранде при свете телевизора, а Маша сидела с ними как бесплатное приложение и не сводила глаз с моего брата.

Я же стал навещать Наташу, вернее, я ждал у её калитки, пока она не выкатит на своём большом велосипеде, и вот уже мы гнали в рощу, хохоча и дурачась, как дети. Я бы предпочёл целовать и раздевать её, прижав к берёзе, но нет — мы сидели в роще на лавочке над обрывом и любовались рекой в камышах и черными лебедями. Да и Наташин пёс не сводил с меня глаз, и я откровенно боялся его. Мы беседовали с ней, как правило, непонятно о чём, но иногда и о конкретных вещах. Как-то, сидя вот так со мной на лавочке, она сказала:

— Мирослав, почему вы всё время пьёте? Ну Игорь-то ладно, он ветеран и алкоголик, а Никита-то что? Он же маленький ещё. Вы одним днём живете. Так нельзя.

— Не знаю, честно. Я как-то спрашивал, но Никитка отвечает, что надо так, и всё.

— Эх, они же сопьются… Повлияй, поговори с ним. Он же такой молодой, красивый… Сексуальный.

— Что??? В смысле?

— Ах, Мирослав, ну вечно ты к словам цепляешься, дурак! Без смысла. Пойдём.

— Куда? — я прямо испугался, что сказал что-то не то. — А… Можно тебя поцеловать?

— Можно. Было бы. Если бы ты не говорил тут глупости, — и она с укоризной посмотрела на меня, как будто я серьёзно провинился.

Мы встали и пошли по травке, а отвратительный пёс стал виться вокруг, тявкая и визжа.

— У-тю-тю, мой Церберочек, у-тю-тю, собачка, хоросий, лясковый… — Наташа схватила его за морду и стала тискать.

— Я вот только спросить хотел… — начал я.

— Ну? — и она взглянула на меня свысока, хотя я был выше на две с половиной головы.

— А я как, сексуален хоть немного, или только Никита?

— Только одно у тебя в голове. Ну только одно! Всё. Ты испортил мне настроение. Идём по домам.

— А когда мы увидимся?

— Я подумаю.

— Завтра зайду за тобой?

— Ох, Мирослав, посмотрим. Посмотрим.

Я проводил её до дома, она резво взбежала на крыльцо и скрылась за дверью, не оглянувшись. Я постоял под её окнами ещё полчаса, как побитая собака, и пошёл к себе. Странно, но я всегда считал нужным проявить смирение и унизиться. Так учила меня Матушка, говоря, что гордость — это самый страшный порок.

Я наконец-то достал сигарету и закурил — Наташа курить мне запрещала.

Никита лежал на скамье возле нашего дома и курил в небо, а рядом играло радио.

— Ты вовремя, — сказал он. — Когда мир на краю пропасти, некогда ходить по бабам.

Я сел на другую скамью, собираясь поговорить с ним о пьянстве, пока мы были одни. Но едва я открыл рот, как в калитку въехал на моем велосипеде Игорь, бросил его в кусты флоксов, взращённые Матушкой, и с широкой улыбкой пошёл к нам.

— Думаю, я достал то, что надо, — с этими словами он извлёк из кармана сиреневую бутылку с надписью на этикетке: “Анапа. Плодово-выгодное вино”. — Не поверите, сколько стоит.

— Ребята! Ребята, — сказал я с тоской. — Ну что вы жрёте всё время разную дрянь?

— Не нервничай. Это магические эликсиры, — последовал ответ.

— Ну-ну. Вы думаете, что я совсем идиот слабоумный.

— Нет, Тарас, — возразил Никита, — ты просто идиот.

— Да идите вы, не буду я пить эту гадость.

— Ты что же, сопляк, — удивился Игорь, — как же, обидишь нас и откажешься?

— Ну, Светка, — сказал Никита, — при таком раскладе я с тобой больше срать рядом не сяду.

Поворчав немного, я согласился выпить.

Игорь наполнил три гранёных стакана бордовым напитком. Никакой закуски не предвиделось, только сигареты. Мы чокнулись, и я несмело отпил рубиновой жидкости с ядовитым ароматом, а Игорь с Никитой хлебнули по полной, залили себе плодово-выгодного в самую душу.

— Эге! — сказал Никита через минуту, затягиваясь сигаретой. — Эге.

— Гектор, пей, — велел Игорь. — Троя не выстоит без тебя.

Я с недоверием посмотрел в его бездушные очки и допил своё, оставив на дне чуточку.

— Эге, — сказал и я спустя минуту, ощутив внутри жар, и перед глазами задрожали последние отблески заката.

Мы посидели, покурили, наблюдая, как мир вокруг преображается, наполняясь тёплыми мягкими оттенками и неземной красотой. Я вдруг понял, что бесконечно люблю этих двоих парней.

— Парни, — сказал я, — так хорошо сидим.

— Да, — ответил Никита. — Я, пожалуй, никогда не лежал так, как сейчас сижу.

Игорь снова разлил плодово-выгодное по стаканам с какой-то демонической кривой улыбкой.

Огромная оранжевая луна всплыла над крышей дома и застыла там в странной непривычной позе, словно собиралась упасть на бок. Железный гребень крыши блистал, как волна, и качался в облаках.

— Вы знаете, парни, — почему-то сейчас это слово — “парни” — доставляло мне удовольствие и казалось очень мужественным выражением наших отношений, — мне кажется, вам пора повзрослеть… Ну и мне тоже. Мы, как дети, себя ведём. Такая инфантильность. А ведь большие уже. Мы живём одним днём. А будущее?

— В смысле? — спросил Никита.

— Ну как. Работа, семья, дети… Нормальные цели в жизни. Надо быть серьёзными.

— В смысле? — спросил теперь Игорь, но меня не бесила эта их манера общения, наоборот, от беседы я получал удивительное наслаждение.

— Ну как… Надо строить свою жизнь… Никакой серьёзности, как дураки себя ведём. Только и делаем, что целыми днями пьём и на луну смотрим, — я поднял голову — луна совсем уж угрожающе нависла над гребнем крыши, и я занервничал.

— Какую-то чушь ты несёшь, Пиши-читай, — высказался наконец Игорь.

Никита включил радио на столе. Там шла увлекательная передача:

— А что вы думаете, Яков Семёнович, о влиянии любви на сознание современной молодёжи? — спросил ведущий.

— Ха. Любовь-морковь.

— Ха-ха-ха! Вы шутник, Яков Семёнович.

— Понимаете, это тоже разлагающий фактор… Что такое любовь? Никому не понятно. Но хорошо известно, что за этим словом у молодого поколения скрывается: разврат, насилие, агрессия, наркотики…

— Наркотики, Яков Семёнович?

— Да, именно так. Половина случек происходит в изменённом состоянии сознания.

— Случек?

— Да. Иначе и не назовёшь. Вот что такое любовь. Вообще современное молодое поколение крайне инфантильно. Очень уж легкомысленное отношение к жизни, к работе, к будущему, к жизни в обществе… Ни о чём не думают! А столько важных дел! Серьёзных тем! Хотя сейчас всё это меняется. Мы над этим работаем. Но как ещё много этих!

— Каких этих, Яков Семёнович?

— Как бы… Ну этих… Расп…здяев.

— Яков Семёнович!!!

— Да?

— Мы же в эфире!

— Ха. В эфире, но не в эфире.

— Яков Семёнович?

— Юмор. Эфир и эфир — препарат такой…

— Итак, у нас в гостях был борец с молодёжной распущенностью, один из самых выдающихся людей нашего времени, министр внутренних дел, здравоохранения и культуры в одном лице — Яков Семёнович Гадес. И хочу заметить — первый кандидат на пост президента!

— И последний, — добавил Яков Семёнович.

Я так внимательно слушал, что сложился почти пополам, клонясь головой к радио. Едва передача закончилась, я отстранился от него и обнаружил, что нет ни Игоря, ни Никиты, лишь два стакана с рубиновым лунным светом на столе. Луна дрожала на прежнем месте, и меня это встревожило. Уж за это время она должна была либо упасть, либо подняться высоко над гребнем крыши. Злой глаз Аида следил за мной из-за туч, и мне стало страшно. Подул ветер, невидимая берёза вблизи зашептала: “Лена, Лена, Ксюша, Яна…”

Заросли хрена за спиной мощно всколыхнулись и затихли. Я подумал, что Игорь с Никитой хотят напугать меня, поднялся и направился туда, откуда донёсся шум. С каждым моим шагом тьма впереди сгущалась, а листья хрена приобретали всё более ядовитый оттенок. Приблизившись, я увидел в лопухах женскую фигуру.

— Маша? — удивился я. — А ты что здесь делаешь?

Она не ответила, а осталась стоять вполоборота ко мне, как-то скорбно и отчуждённо, склонив голову на плечо. Я вздрогнул и почувствовал, как по спине поползли мурашки, а волосы на голове зашевелились. Перед глазами вспыхнуло видение — ободранная стена в комнатке на втором этаже и крюк в потолке с куском верёвки.

— Прекрати, — вдруг прошептала она.

Я словно окаменел, не в силах сдвинуться с места.

— Прекрати, — повторила она, и я упал в обморок.

Странный сон овладел мной, стоило мне свалиться в траву. Мне привиделось, что я гуляю по просеке перед нашим садом. В гнетущей тьме мне было неуютно и страшно, ни одного окна не светилось в округе. Беззвучный дождь лил с серого неба, размывая меня на ручейки. Я добрел до перекрёстка четырёх дорог и столкнулся с Наташей.

— Я ищу тебя, — сказала она. — Мне нужны твои очки.

От её просьбы стало жутко, и хотя я не понял, какие такие очки она хочет, решил про себя, что не дам их:

— Хорошо, но позже, с собой их у меня нет.

Наташа согласилась и забежала в какой-то дом. Тут же там загорелись огни, послышались смех и крики. А я испытал облегчение, что она ушла. Едва она исчезла, улица вспыхнула фонарями, появились машины и люди, и мне полегчало. Вдруг из дома, где исчезла моя подружка, раздался крик:

— Наташа! Наташа! — и тотчас фонари погасли, и всё окутало мраком.

Ужас сковал меня. Я сразу понял, что означает “Наташа”. Шайтана. Я проснулся и закричал прямо на бьющее в лицо солнце.