Группа жертв

Зоя Вальц, 2022

Отдых следователя по особо важным делам Максима Райенвальда на тропическом курорте был испорчен. Следователь стал свидетелем смертельного нападения акулы на российского дайвера. Местные власти, обеспокоенные тем, что страдает репутация курорта, настаивают: убийство не было несчастным случаем, а истоки преступления нужно искать в заснеженной России. Райенвальд берется выяснить обстоятельства дела.Вернувшись на родину, в ходе расследования он сталкивается с ещё несколькими убийствами, такими же неочевидными. Казалось бы, преступления никак между собой не связаны, но следователь выясняет, что убитые умерщвлены способами, запечатленными на наброске Иеронима Босха к картине «Группа жертв». Убиты уже трое и Райенвальд должен вычислить преступника, прежде чем случится непоправимое и прольется новая кровь. Ведь на рисунке средневекового «короля кошмаров», принадлежащем богатейшему человеку в России, следователь обнаружил еще одну, скрытую жертву.

10

— Говорят, сейчас в моде интерактивные выставки — со светозвуковыми шоу, разными, там… голографическими экранами… — сказал Райенвальд, заходя в выставочный зал.

Его спутница, уже находящаяся внутри, обернулась и, нахмурившись, посмотрела на Райенвальда.

— Подлинное искусство не нуждается в таких дешёвых фокусах!

— Совершенно согласен, — поддакнул следователь. Он с интересом осматривал помещение.

Было уже довольно поздно и, несмотря на отсутствие посетителей (в музее был выходной день), по пути сюда они изредка встречали задержавшихся на службе сотрудников. Здесь же, в отдельном отсеке, отведённом под выставку, царила почти полная тишина. Какие-то звуки все же присутствовали. Слух Райенвальда уловил потрескивание противопожарных датчиков, лёгкие вздохи климатической системы, нагнетающей воздух в вентиляцию, едва уловимое ритмическое тиканье сигнализации и те своеобразные, присутствующие в воздухе энергетические вибрации на грани инфразвука, неслышимые уху и присущие лишь старым домам, сплошь заставленным вещами с историей, и музеям, полным вековых, сотворенных руками человека, артефактов.

Дама, ведущая следователя сквозь анфилады музея, наконец остановилась у дубовой двери, вставила магнитную ключ-карточку в считывающее устройство и набрала код. Замок щёлкнул и двери впустили гостей в святая святых. В помещении пахло выдержанным деревом, металлической стружкой, картоном от упаковочных коробок в изобилии валявшихся на полу, и — стариной. Освещение включилось автоматически, но это был тусклый верхний свет, сродни аварийному. Развешенные на стенах классическим образом, картины тонули в полумраке. Почти все они были защищены пуленепробиваемыми стеклянными коробами. Галерея тянулась далеко вперёд и исчезала во тьме.

— Разве картины не должно быть… видно, — Райенвальд с недоумением обогнул упаковку на полу, на которой было надписано «лампа флюоресцентная».

— Конечно, — согласилась дама, — но выставка ещё не готова, откроется через несколько дней, а пока настраивают освещение для каждой картины индивидуально. Свет будет управляться компьютером с центрального пульта, сейчас же используется режим наибольшего сбережения шедевров. Когда галерея откроется для публики, всё будет идеально.

С этими словами она проследовала вглубь комнаты.

— Это всё — Босх? — спросил идущий за ней Райенвальд.

— Да! Это всё великий Босх, и, как я уже говорила, его картины не нуждаются в привлечении внимания с помощью блесток и мишуры. Достаточно выстроить экспозицию, грамотно создав систему акцентов, и успешно организовать освещение. Нам это в полной мере удалось!

— А что такого сложного — подсветить картину? — удивился следователь.

Дама развернулась на каблуках. Райенвальд отметил, что несмотря на почтенный возраст, она держится на них на удивление легко и изящно.

— Это, молодой человек… Максим, — припомнила она прочитанное в удостоверении имя, — очень нелегкая задача! Свет фактически определяет всё, что вы видите на картине! Слишком сильный или слишком слабый, он нарушит цветовой баланс изображения. Произведения искусства очень сильно меняются от освещения. Организовать превосходный галерейный многофункциональный свет — практически архитектурная задача, требующая высоких инженерных компетенций. Как минимум нужен набор из общих и точечных источников. И везде, везде таятся вызовы: светодиодный прожектор может исказить цветопередачу и сделать цвета блеклыми, галогеновые лампы способны нагреть воздух и вызвать тепловое расширение материала, что недопустимо! Глянцевые работы могут бликовать. Нормальный осмотр произведения обеспечивается бестеневым освещением. Правильное распределение световых потоков зачастую непосильная задача в некоторых музеях. Но не в нашем. Мы используем комбинацию из люминесцентной подсветки, светодиодных светильников, флюоресцентного света и газоразрядных ламп. Над задачами работает технический отдел: профессионалы в области световой калибровки, они применяют разные фильтры, линзы, меняют градус ламп, чтобы получить световое пятно нужной формы и размера. Учитывается всё, даже направление движения потока посетителей. Во-первых, чтобы не ослепить зрителя, большая часть света направляется по ходу движения толпы, а во-вторых, само перемещение зрителей может привести к появлению бликов и мерцаний, это тоже учитывают дизайнеры. И это я уже не говорю о трудностях освещения сложных поверхностей! Освещение стекла, нейтрализация бликов…

Дама перевела дух и этим не преминул воспользоваться Райенвальд, прервавший возникшую паузу вопросом:

— А, кстати, почему все-все картины защищены бронированным стеклом? Они настолько ценные?

— Они бесценные! Вы, наверное, подумали, что это жикле, а это всё — оригиналы!

— Жикле?

— Так называют цифровые отпечатки копий шедевров на холсте, сделанные на высококачественном струйном принтере. Иногда, за неимением возможности выставить оригинал, галереи прибегают к экспонированию жикле. Здесь же вы видите исключительно картины руки самого Босха! Это мировые шедевры, которые мы собирали для этой выставки из разных стран много лет. Согласование шло не просто на уровне музеев или министерств культуры, а практически на уровне правительств! Юлия Владленовна Бальцевич, идейный вдохновитель этого проекта, профессор, ведущий российский специалист-искусствовед по Северному Возрождению, посвятила организации процесса несколько лет, — дама обвела рукой галерею. — Это уникальное собрание произведений из музеев Гента, Брюгге, Лондона, Мадрида, даже Вашингтона, Нью-Йорка и Филадельфии.

Поколебавшись долю секунды, Райенвальд переступил через протянутый по полу временный кабель и подошел к наиболее освещенной — хотя какое к черту освещение в этом сумраке! — картине, парящей на уровне глаз в своем хрустальном гробу. Если бы все экскурсоводы подавали информацию так доступно и интересно, как эта пожилая дама… Ему вспомнились напыщенные и занудные экскурсии школьных времен. А потом память услужливо подкинула перед внутренним взором улыбающееся лицо Нелли, симпатичного этрусколога и интересную рассказчицу, куратора раскопок, с которой он познакомился, расследуя убийство в отрытой в Подмосковье этрусской, будь она неладна, гробнице.

— Весьма эксцентричное полотно, — оценил следователь увиденное: на картине копошилась фееричная вакханалия самых невообразимых существ.

— Да, — подошла дама. — Вы верно подметили, эксцентричность одна из характерных особенностей творчества Босха. У вас талант замечать главное.

Райенвальд приосанился, довольный похвалой.

— Эти причудливые гротескные образы и составили славу художнику. Стиль работ Босха сложен и неоднозначен. — дама замолчала, прислушавшись. Несмотря на толстые стены и расстояние, до галереи изредка доносились особо громкие скрипичные запилы оркестра, сопровождавшего музыкальной игрой аукцион. Куратор поморщилась и продолжила: — Живописный мир Босха — это бесподобный хаос, тем не менее — цельный и единый, в котором адские существа подвергают грешников бесконечному в своем разнообразии ряду наказаний.

— Да уж, — следователь приник к стеклу, рассматривая изображенного в углу небольшого полотна живописного игрока в карты, приколотого к картежному столу, вокруг которого роились клыкастые демоны. — Пренебрег гипотезой, нарушил диспозицию — получи санкцию и последующее наказание, — перечислил он признаки правовой нормы и снова получил одобрение от собеседницы.

— Вы опять зрите в корень, — дама перешагнула кабель и встала с другой стороны от картины. — Картины, с одной стороны, предупреждение человечеству о том, что загробной жизни и возможного наказания за грехи не избежать никому, а с другой — они дарят надежду, что если вести себя праведно, вечных мук можно избежать, обретя в конце пути рай и вечность с богом.

— Что надо было в жизни пережить, чтобы вдохновляться такими образами, — Райенвальд перешел к следующей картине, еще более скрытой во мраке, и оттого таинственной и мрачной. Этот инфернальный пейзаж он тоже нашел плодом нездорового воображения.

— О жизни Босха известно довольно мало, на самом деле, — казалось, дама немного смущена этим фактом. — Тайнами окружено не только творчество, но и быт художника. Мы знаем, что будучи маленьким мальчиком, он стал свидетелем разрушительного пожара в его родном Хертогенбосе. Большая часть города была уничтожена огнем, а катастрофа произвела на впечатлительного ребенка неизгладимое впечатление. Последствия ее влияния вы можете увидеть на большинстве полотен позднего творчества, где на задних планах бушует всепоглощающее пламя. Собственно, в основном до нас и дошли поздние апокалиптические пейзажи, которыми Иероним Босх знаменит сегодня. Мало сохранившееся раннее его творчество было классическим и изображало традиционные религиозные сцены. Женитьба на богатой женщине позволила художнику заниматься чистым творчеством, не отвлекаясь на мысли о хлебе насущном. Показать ретроспективу его работ и отражение в них вечных тем, одна из которых смысл человеческого бытия — это и есть суть нашей выставки. В конце концов творчество Босха уже пятьсот лет порождает последователей.

— Пишущих вот в таком же стиле? — посмотрел на картину внимательнее Райенвальд.

— Совсем не обязательно, это и оммажи босховским образам в живописи, но также — их переосмысление в романах ужасов, в кинематографе, даже в музыке. Босховское наследие дало толчок зарождению стиля хэви-метал, если это можно назвать музыкой, с вашего позволения.

Следователь оторвался от завораживающей даже без правильного освещения картины и повернулся было к выходу, но дама остановила его жестом руки.

— Давайте все же проверим галерею до конца, охранная сигнализация хорошо, а живые глаза лучше. Неспокойно мне, пока тут разгулялся этот употребляющий… бомонд…. — саркастично выделив в речи последнее слово, куратор не закончила фразу, но красноречиво дернула подбородком и это без слов сообщило Райенвальду, что она думает об «употребляющем бомонде».

— Давайте, — согласился следователь и, почтительно держась на шаг позади, вошел в темную часть зала. — А картина, принадлежащая Михаилу Сомову, где висит?

— В конце осмотра, только это не картина, а рисунок на бумаге пером и бистром, бистр — это сажа букового дерева, смешанная с клеевым раствором. Похож на коричневые чернила. Рисунок, принадлежащий Сомову, уникален еще и тем, что это единственное сохранившееся упоминание о не дошедшей до нас картине Босха. Некоторые наброски, позже превращались в картины, а этот остался нереализованным.

— Там тоже изображены демонические пытки приспешниками сатаны?

— Да, и также отображена проблематика выбора между добродетелью и пороком, последствия необузданных желаний и вопросы веры.

Они продвигались по галерее. Иногда Райенвальд на мгновение задерживался у какой-нибудь картины, но ему мало что удавалось увидеть в полумраке и он дал себе слово посетить выставку после открытия. Следователь не относил себя к ценителям живописи, но непередаваемый изобразительный язык Босха, его тревожные причудливые полотна будоражили воображение, их хотелось рассматривать.

— Кажется, всё в порядке, — сказала дама. Они дошли до конца и остановились перед разделом будущей выставки, где сосредоточилась графика. — Вы хотели посмотреть рисунок «Сомова», он перед вами. И я даже могу включить для вас лампу. — Она щелкнула тумблером точечного светильника и загорелся — показавшийся привыкшему к темноте глазу взрывом сверхновой, но объективно очень не яркий — свет.

— «Группа жертв» (около 1480 — 1516 ). Частная коллекция, — приблизившись к рисунку, чтобы лучше видеть, прочел следователь сопроводительную информацию.

— К сожалению, это максимально допустимый уровень освещенности для экспонирования графики, если мы хотим сохранить ее для потомков, конечно, — извинилась дама. — Существуют устойчивые к выгоранию виды бистра, но проверять это на шедеврах такого уровня было бы просто преступно.

— Значит, название рисунка — «Группа жертв», — сказал Райенвальд.

— Да, по названию одноименной, не дошедшей до нас картины.

— И как он попал к Сомову?

— Вероятно, Сомов купил его у такого же коллекционера. От Босха осталось более сорока рисунков и не все они принадлежат музеям.

— Владелец предпочел сохранить анонимность, судя по этой подписи?

— Верно, это было пожелание владельца.

— Удивительно искаженные пропорции, — следователь попытался отгадать, что изображено на рисунке. — Вот тут внизу, это же море? Рыба, проглатывающая грешника?

На рисунке странное рыбоподобное существо в шапке плыло с открытым ртом, из которого торчали человеческие ноги в обуви с колокольчиками на мысах. Мастерскими отрывистыми штрихами художник изобразил явно что-то очень аллегорическое.

— Так предположили и исследователи рисунка, — подтвердила дама. — Обратите внимание, как рождается пугающее: страшное возникает из природного, когда животное подвергается антропоморфизации. Или, напротив, когда человек наделяется чертами уродливой бестии. Смотрите сюда, — она указала на маленькую группку персонажей выше рыбы. — Несколько похожих свиней, валяющихся в грязи, но вот у одной немного изменена анатомия, заострены черты лица, и мы угадываем в них человеческое выражение. Скорее всего, эта отличающаяся свинья, лежащая в позе, похожей на человеческую, и есть человек. Греховный, приговоренный к каким-нибудь страшным мукам. Может, пьяница. Почему нет. Рядом стоит бочка, из которой через вбитую воронку хлещет вино.

— Да, если долго вглядываться в этих демонических свиней, кажется, что они смотрят на свиночеловека очень не по-доброму, — задумчиво сообщил следователь. — Смешались в кучу звери, люди… и их гибриды.

— Вот вам, пожалуйста, обратная образность: человек, уподобленный животному, и отчасти даже дереву, видите, вместо ног древесные корни? — дама указала кистью руки направление. — Уродство является визуальным выражением порока.

— И в чем порок этого существа?

— Он болен эрготизмом, иначе этот недуг называли священным огнем. Мучительная болезнь, вызываемая спорыньей, грибком-паразитом злаковых, из которых пекли хлеб. Болезнь приводила к галлюцинациям и гангрене конечностей. Лечить ее пытались корнем мандрагоры, напоминающим человеческую фигурку. Так что это существо одновременно может быть олицетворением и больного, и лекарства, и даже галлюцинацией, ассоциировавшейся с течением болезни.

— Выходит, у Босха каждая мелочь имеет свой тайный смысл?

— И не один! Толкованиям босховских образов несть числа! Искусствоведы ищут разгадки не один десяток лет.

— А на заднем плане как раз то всепоглощающее пламя, что впечатлило Босха в детстве? — продемонстрировал Райенвальд синдром отличника, запомнившего, что говорил учитель десять минут назад.

— Да, на заднем плане, по всей видимости, извержение вулкана, камни, вылетающие из жерла и стекающая лава. И все это — набросок, сделанный буквально росчерками пера.

— Понять бы еще, что это значит, — сам от себя не ожидая, увлекся средневековой фантасмагорией следователь. Он очертил рукой в воздухе застекленный рисунок по периметру. — Можно мне сфотографировать «Группу жертв» на смартфон?

Конец ознакомительного фрагмента.