Живой мертвец

Андрей Зарин, 1915

Герой романа, волею судеб оказывается в непредвиденных и порой безвыходных положениях: офицер армии Павла I едва не лишается имени, богатства, невесты, став жертвой мести своего брата.

VIII

Мытарства живой души

Император Павел, очень ценя деятельного, расторопного и преданного Архарова, был совершенно спокоен за благоустройство столицы и пожелал иметь такого же человека и в Москве. В разговоре об этом Николай Петрович Архаров очень ловко сумел порекомендовать государю своего брата, Ивана Петровича, жившего в деревне на покое. Император немедленно вызвал последнего в Петербург, произвел в генералы от инфантерии, наградил орденом Анны первой степени, дал тысячу душ крестьян и назначил его в Москву в помощники князю Долгорукому в качестве второго военного губернатора.

По своей должности Иван Петрович был скорее просто обер — полицеймейстером и старался как можно лучше исполнять свои обязанности.

Москвичам он пришелся особенно по душе за свое хлебосольство, радушие и веселый нрав. В доме у него всегда толпилось много народу, и он радовался званому и незваному, стремясь каждого напоить, накормить и всячески обласкать. К нему‑то и направился прежде всего Семен Павлович.

Был еще ранний час, но приемная Архарова уже была заполнена людьми всяких рангов и званий. Брыков подошел к стоящему у дверей офицеру и спросил его, как повидать Архарова.

— А никакой хитрости! Он сейчас выйдет, к вам подойдет, вы и скажете.

И действительно, почти тотчас распахнулась внутренняя дверь, и в зал вошел Архаров в сопровождении адъютанта, своего неизменного спутника, пруссака Гессе.

Когда император назначал Архарова, тот оговорился, что совершенно забыл военное дело.

— Ну, я дам тебе знающего! — сказал государь и назначил ему в помощники полковника Гессе.

Тот забрал в свои руки всю военную часть и действительно так повел дело, что собранный им из разных полков батальон навеки стал образцом дисциплины и выправки. Слово» архаровец» сохранилось как нарицательное от того времени.

Затянутый в мундир, сухой и высокий, с бесстрастным лицом, Гессе выступал подле Архарова журавлиным шагом, словно на параде. Сзади, вытянувшись и боясь сделать неосторожное движение, шагал адъютант, и среди них толстый и коротенький Архаров с веселым лицом производил впечатление живого человека среди восковых фигур. Все с улыбкой смотрели на него и развеселились, когда услышали его сипловатый голос:

— А, старушка Божия! По какой нужде?

— Милостивец ты мой, — заголосила старушка, — вызволи! Кварташка совсем жить не дает. Вишь, понравилась ему моя Буренка, так дай ему! Так и цепится.

— Ладно, ладно! Бумага при тебе? Здесь? Ну, отдай ее вот ему! — и обер — полицеймейстер пошел далее.

Собственно, трудных дел или каких‑либо кляузных он никогда не решал, предпочитая сдавать их в свою канцелярию, но каждого просителя обнадеживал ласковым словом.

— А у тебя, сударь мой, какая нужда? — спросил он у Брыкова.

— Секретное дело, — ответил он поклонившись, — желал бы с глазу на глаз!

Архаров с любопытством взглянул на него и, увидев на его лице напряженное ожидание, тотчас же согласился.

— Ну, ну, подожди немного! — сказал он и стал обходить других просителей.

Зал мало — помалу пустел. Архаров спросил последнего и ушел во внутренние покои. Брыков в унылом ожидании прислонился к стене, но подошедший к нему вскоре адъютант попросил его к генералу. Брыков вошел в обширный кабинет. Архаров, расстегнув сюртук, махал руками, чтобы размять затекшее тело.

— А! Ты, сударь! Фу, фу! Ну и умаялся я нынче! Сколько народа этого! Дела! Ну, какой у тебя секрет?

Брыков изложил свое дело и почтительно замолчал. Архаров выслушал, и вдруг его лицо расплылось в улыбке.

— Ха — ха — ха, — засмеялся он, — выморочный, значит! Жив и будто мертв! Вот потеха‑то! Как же так Антон Кузьмич ошибся?

— Был введен в заблуждение оговором.

— Так. Ну и что же теперь?

— Я желал бы вступить в службу, — сказал Брыков, — да полковник не принимает.

— Как же это он может?

В это время в беседу вступил Гессе, до того времени молча стоявший у письменного стола.

— Полковник, — сказал он ломаным русским языком, — ничего не могит здесь делайт. Они умер.

— Брось, — остановил его Архаров, — видишь, что жив.

— И умер! — повторил с ударением Гессе. — Господа офисер исключаются из списков только императорским приказом. Императорски слово — закон. Император подписал умерл — и, значит, умерл! Полковник Авдеев ничего не могит делайт.

Архаров остановился посреди комнаты и переводил взгляды с Брыкова на своего Гессе и обратно. Когда он смотрел на Брыкова, его лицо выражало сожаление, когда на Гессе — удивление. Наконец он покачал головой, развел руками и воскликнул:

— Вот так штука! А ведь Густав Карлович прав! Царское слово — закон! Что же делать ему? — обратился он к Гессе. — Присоветуй!

— Просить царя, — ответил Гессе. — Ви подавайт просьбу через полковника, и он пусть говорит. Государь будет назад ехать скоро.

— Вот — вот! — обрадовался Архаров, — я тоже скажу, ежели к слову будет. Государь через полтора месяца назад будет, а до тех пор я уж тебе позволю: живи как мертвый!.. — И он засмеялся, отпуская Брыкова.

Семен Павлович пошел к шефу и рассказал про беседу с Архаровым.

— Ну, вот это дело, — решил полковник. — Пишите, а я доложу.

Брыков устал и зашел к Ермолину. На этот раз последний был один, а потому мог внимательно выслушать сообщение приятеля о визите к Архарову.

— Плохо твое дело! — сказал он, пуская клубы дыма из длиннейшего чубука. — И, знаешь, я тебе по дружбе скажу: всю эту штуку тебе Митька подстроил.

— Дмитрий? — с изумлением воскликнул Брыков. — Да ему зачем?

— А наследство?

Брыков вспомнил поведение брата и побледнел. Господи, да неужели он хотел лишить его жизни? Нет, он не такой злодей!

— Вот увидишь еще! — сказал Ермолин. — Ты знаешь, он по болезни в отставку подает?

— Да ну?

— Вот тебе и ну! Уедет к тебе в имение и заживет.

— Да я‑то еще жив!

— Жив да не жив!

Семен Павлович вне себя поспешил домой.

А в это время Дмитрий сидел в своей гостиной, уставленной мебелью брата, и, сося мундштук, беседовал с подьячим из гражданской палаты, Дмитрием Авдеевичем Вороновым. Невысокого роста, почти без талии, с лицом, на котором искрились маленькие свиные глазки и краснел вздернутый нос, Воронов стоял перед хозяином полусогнувшись и подлой улыбкой обнажал гнилые зубы. В Москве он слыл за умную каналью, способную запутать и распутать любой узел. Члены палаты зачастую звали его и спрашивали: «Ну, как тут делать, по — твоему?» — и он помогал им в их решениях, не забывая и себя, и медленно, неуклонно из поповичей пробираясь в служилое дворянство.

— Мне бы только исправником где‑нибудь стать! — говорил он с вожделенным вздохом.

Теперь Дмитрий Брыков вызвал его к себе на совет, внимательно слушал его вкрадчивую речь, и по мере слов подьячего его лицо прояснялось, и он все веселее и веселее кивал головой.

— Так, по — твоему, выгорит?..

— Беспременно — с! Раз руки нет…

— И теперь шиш?..

— Хи — хи — хи! Обязательно!

— Ну, смотри, чернильная душа! — весело смеялся Брыков. — Вот тебе теперь десять рублей. Выгорит мое дело — еще сто дам, а не выгорит, ну, тоже на орехи получишь!

— Опасаться совсем нечего, — сказал Воронов, торопливо пряча деньги.

— А теперь, значит, хлопочи изо всех сил! Ну, иди!

Воронов низко поклонился Дмитрию и неслышно скользнул за двери, а Брыков радостно потер себе руки и улыбнулся, кому‑то подмигивая.