Живой мертвец

Андрей Зарин, 1915

Герой романа, волею судеб оказывается в непредвиденных и порой безвыходных положениях: офицер армии Павла I едва не лишается имени, богатства, невесты, став жертвой мести своего брата.

VI

Спасенный от смерти

Немало девиц завидовали Маше Федуловой, когда услышали, что она засватана Семеном Павловичем Брыковым, а сама Маша и верила, и не верила своему необыкновенному счастью. И правда, Семен Брыков всем взял. Высокого роста, широкий в плечах, с круглым, открытым лицом, на котором ласково светились большие серые глаза, он являл собою тип русского красавца. Веселою нрава, с нежной, отзывчивой душой, он одним появлением оживлял общество и заставлял сильнее биться девичьи сердца. И при этом — богач! Если прибавить, что он посватался к Маше с ее согласия, что они искренне любили друг друга, то понятно будет безмерное счастье Маши.

В один ясный весенний вечер она сидела раз со своим женихом в маленьком садике. Оба молчали от переполнявшего их счастья. Синее небо уже темнело, над горизонтом поднималась красная как кровь луна, аромат распускавшейся сирени наполнял воздух, и вдруг, в этот торжественный миг, запел соловей. Маша не выдержала и в слезах приникла к груди жениха. Он обнял ее и тревожно наклонился к ее лицу.

— Что с тобою? О чем ты?

— Я… я так счастлива! — прошептала она и, отодвинувшись от него, задумчиво сказала: — Я сейчас испугалась за свое счастье. Оно слишком велико. Сеня, милый мой, я боюсь несчастья!

Брыков попробовал засмеяться, пошутить, но злое предчувствие сжало и его сердце.

— Слушай же, Маша, — сказал он ей торопливо и торжественно, — я завтра же поеду к себе в Брыково, приведу все дела в порядок, вернусь через три дня, и мы с тобой сейчас же поженимся! Хочешь?

— Милый мой! — смогла только прошептать девушка от избытка счастья.

— А тогда нам уже никто помехой не станет. Выйду в отставку и переедем к себе!

Семен Павлович обнял невесту и стал ласкать ее русую головку, а соловей заливался в кустах, сирень благоухала и поднявшийся месяц обливал все вокруг серебристым, ровным светом.

«Вот счастье, — думал Брыков, тихо возвращаясь к себе домой. — Вот счастье!» — думал он всю дорогу до своего подмосковного имения и, радостный, принялся устраивать в нем свое гнездо.

Староста Никита, старый дворецкий Влас, узнав, что их барин женится, радостно поздравили его и, не мешкая, исполняли его желания; пожилые дворовые ласково улыбались, говоря между собой про новую барыню, а молодые парни да девки вздыхали и за околицей жарче целовали друг друга.

Семен Павлович велел сделать необходимые поправки в доме, указал, как убрать комнаты, когда он пришлет из Москвы нужную мебель, определил дворовым, кому что делать, и к вечеру собирался уезжать, как вдруг внезапно захворал.

Все удивились его болезни. Был он здоров и весел, пообедал как обычно, а затем пошел в кабинет отдохнуть и велел Еремею принести кваса. В доме все стихло, а спустя час старый Влас услышал стоны в кабинете, вбежал туда, а барин на полу, на ковре, лежит, кричит, корчится и лицо все посинело даже.

— Барин, голубчик, что приключилось? — бросился к нему Влас.

— Отрава! Лекаря! — среди стонов услышал он.

Влас в испуге отбежал к дверям, стал звать слуг, а затем торопливо распоряжаться:

— За лекарем, за знахаркой! Кладите барина на постель! Зовите Лукерьюшку!

Слуги поспешно исполняли приказания Власа, а барин продолжал стонать и корчиться.

В это время в комнату вбежала Лукерья, мельничиха, слывшая за знахарку и служившая повитухой. Она взглянула на барина, всплеснула руками и воскликнула: «Отравлен барин‑то! Ахти, беда какая!» — но потом, оправившись, быстро принялась за дело: тотчас потребовала кипятка да молока и стала делать на животе припарки и отпаивать Брыкова молоком.

Тем временем Влас совещался со старостой.

— Упаси Господи, помрет, — говорил он, — экая беда! И откуда отраве взяться? Все так‑то его любят.

— Беда! — соглашался староста.

— Теперь беспременно надо в город к ихнему брату, Дмитрию Власьевичу, посылать. Все же свой человек!

— Беспременно! — согласился староста. В результате Еремея послали в Москву.

— Скачи сломя голову, — наставлял его Влас, — сначала к Митрию Власьевичу, а потом к его невесте! Знаешь ее‑то?

— А как же! — ответил Еремей. — Чай, при барине состою все время.

— Так скачи!

Еремей поскакал в твердой уверенности, что барин умрет через какие‑нибудь полчаса. Ему уже виделась воля, он представлял себя бойко торгующим купцом и радостно смеялся, загоняя лошадь.

Но Лукерья знала свое дело, сильная натура Семена Павловича выдержала, и к утру после мучительных болей он заснул сравнительно спокойно.

На другой день он подозвал к себе Власа и тихо спросил его:

— Кто мог сделать такое?

— Повели казнить, батюшка, в ум не возьму! — воскликнул Влас, упав на колена. — Все людишки верные, все тебя любят. Кому за этакое взяться!

— Верно, посуда нечистая или недосмотрел, — сказал Брыков и отпустил Власа.

Он и сам не допускал мысли о преднамеренном покушении. Кому он сделал зло? Он перебирал в уме всех своих дворовых людей и не находил ни одного, кому он сделал бы худо.

Два дня пролежал он в постели и наконец поднялся. Страданья отразились на нем, и первое время на него нельзя было без страха взглянуть — так он изменился. Его лицо потемнело и осунулось, глаза ввалились, подбородок оброс короткими, частыми волосами.

— Заложить коней, — приказал он, едва поднявшись с постели.

— Батюшка, барин! — завопил Влас. — Да куда же ты такой поедешь? Краше в гроб кладут!

— Не могу ждать! Сегодня же еду, — сказал снова Брыков. — Вышли подставу и давай лошадей!

Влас не смел ослушаться, и спустя пять часов Семен Павлович мчался на лихой тройке в Москву.

Увидеть ее, Машу, скорее! Он чувствовал себя так, словно воскрес из мертвых. Вот оно, Машино предчувствие. Простой случай — и он чуть не умер, один, без друзей, вдали от нее. А она ждала бы, ждала!..

При этих мыслях он гнал кучера:

— Скорей, Аким! Гони! Не жалей лошадей!

Аким свистел, гикал, махал кнутом, и тройка мчалась так, словно везла императорского фельдъегеря.

Семен Павлович едва дождался, пока сменили подставу, и помчался снова. Его сердце замирало и билось, по мере того как он приближался к Москве. Был уже вечер. Замелькали огоньки убогих домиков на окраинах. Экипаж запрыгал и застучал, попадая кое — где на каменную мостовую.

Наконец Аким осадил лошадей перед домиком, снимаемым Брыковым. Семен Павлович торопливо соскочил на землю и, подбежав к крылечку, стал стучать.

Безмолвие дома поразило его.

«Неужто все пьяны?» — с досадой подумал он, оглядывая пустой двор.

— Чтой‑то, барин, — сказал Аким, вводя во двор тройку, — будто все вымерли!

— Не пойму! Сидор такой исправный, и вдруг… В это время за дверями раздался голос Сидора:

— Кто там! Что надобно!

— Я! — нетерпеливо отозвался Брыков. — Или не узнаешь?

— Кто? Что? — растерянно забормотал голос, и дверь отворилась. Старик Сидор приподнял фонарь, взглянул на Семена Павловича и закричал не своим голосом: — Барин! Милостивец! Ты жив! Павлушка! Степка! Антон!

Из комнат выскочили слуги и с криком радости стали целовать руки барина.

— Да что это вы? — спросил Семен Павлович.

— Как же! Мы думали, что ты, батюшка, помер.

— Чуть не помер! Ну, давай, старик, умыться, а ты, Степан, изготовь что‑либо! Голоден я!

— Батюшка! — плача воскликнул Сидор. — Да у нас ведь нет ничего!

— Как? — Брыков оглянулся и только теперь с изумлением увидел, что квартира его пуста, стены ободраны. — Это что? — грозно крикнул он.

Сидор упал ему в ноги.

— Не виновен я ничуточки! Братец твой обобрал все!..