Симфония времён

Жоржия Кальдера, 2020

Сефиза заняла должность первой скрипки в императорском оркестре. Теперь девушке следует быть еще осторожней, чтобы не пострадать от придворных интриг и коварных заговоров, которые плетут окружившие ее завистники. Между Верленом и Сефизой всегда была необъяснимая связь. Девушке приходит видение, в котором они не только уже встречались, но и… любили друг друга? В столице королевства многие мечтают свергнуть безграничную власть богов. Лучший друг Сефизы Хальфдан – один из них. И он ждал возвращения своей подруги, так как, возможно, их связывает нечто большее. Сефизе придется разобраться: кто на ее стороне, а кому доверять нужно в последнюю очередь. Одна-единственная ошибка может стоить будущего целого королевства.

Глава 4

Верлен

Меня охватила боль.

Ужасная, испепеляющая, невыносимая… и в то же время освобождающая и спасительная.

Ибо я принимал ее с радостью.

Я решил никак не реагировать, поэтому позволил Сефизе сделать то, чего она так желала: поднес ей свою жизнь на блюдечке с голубой каемочкой.

Я был готов без колебаний заплатить эту цену в обмен на отпущение грехов. В конце концов, меня уже давно тяготило это бессмысленное существование, состоящее из одних только страданий — тех, что я практически ежедневно испытывал сам, и тех, что причинял другим.

Меня затягивало в глубокую тьму, я уже уплывал в этот омут, как вдруг передо мной появилось некое подобие туннеля, стены которого были нематериальными, — последний путь, ведущий нас обоих прямиком к загадочной реке, полной тайн. Я почти ничего не понял из необычного видения, открывшегося нам в очередном отражении, — разве лишь то, что и в той, иной реальности я покорно ждал, пока Сефиза меня прикончит…

Какая ирония: неужели этот печальный сюжет будет повторяться бесконечно? Очевидно, это окно показало нам с Сефизой другую возможную судьбу, в которой мы вместе проживаем похожие сцены, но с некоторыми изменениями, вроде обстоятельств и побуждений, которыми руководствовалась Сефиза, совершая свой поступок…

Затем меня окончательно поглотила чернота — как в видении, так и в реальном мире. На меня снизошли покой и облегчение — чувства, которые я так страстно желал обрести, но не мог. Не помню, сколько времени я провел в этом темном коридоре забвения, конец которого сулил мне вечную безмятежность.

Внезапно я почувствовал, как меня легонько тянет назад какая-то невидимая связь. Я сопротивлялся, не желая возвращаться с полпути, потому что понимал: если подчинюсь этому зову, на меня вновь обрушатся отчаяние и боль, которые заполнят меня до краев. Я этого не хотел.

Мало-помалу сила, зовущая меня обратно, становилась все настойчивее и ощутимее.

Потом я обернулся и понял, что в конце туннеля стоит Сефиза. Именно она пыталась вытащить меня из сладкого покоя, означавшего окончательную гибель. Несмотря на то что я успел далеко уйти по нематериальному коридору, я все еще находился в своей комнате, по-прежнему сидел в кресле, а Сефиза прижималась к моему неподвижному телу.

Рука девушки покоилась на моей окровавленной груди, и я вдруг испытал непреодолимое желание вернуться к ней. Даже не желание, а насущную необходимость…

Раз Сефиза зовет меня обратно, раз пытается меня оживить, значит, нужно подчиниться ее просьбе, вернуться и лицом к лицу встретиться с неприглядной действительностью. Снова жить в мире, в котором я был мерзостью, чудовищем, казнившим родителей этой девушки. Вдобавок на мне лежит часть ответственности за то отвратительное наказание, лишившее ее части самой себя, — ведь ее рука и нога заменены металлическими протезами.

И все же в моей душе забрезжила безумная надежда. Она дала мне силы еще раз вынести чудовищное жжение зияющей раны, разорвавшей мое сердце, а также более страшной раны, разбередившей мою душу.

Тьма вокруг меня постепенно рассеивалась и в конце концов окончательно отступила. Я снова увидел привычную обстановку своей комнаты и склоняющееся надо мной лицо Сефизы — оно находилось совсем близко от моего лица…

По щекам девушки текли слезы, она вглядывалась в мои глаза, и в ее зрачках я различил боль, страх, непонимание и еще целую гамму противоречивых, не поддающихся описанию чувств. От ее ладони, прижатой к моей груди, исходило покалывание, как будто она посылала в мою плоть тысячи невидимых игл. Но, как ни странно, я нуждался в этой живительной боли.

Боль, пожиравшая мою грудную клетку, медленно, но уверенно отхлынула, осталось только неприятное покалывание. Наконец это ощущение сосредоточилось в одном месте — там, куда незадолго до этого вошло острие ножа.

Чувство покалывания усилилось, и я окончательно уверился в том, что все происходящее сейчас со мной неестественно и ненормально…

Как простое прикосновение могло оказать такое воздействие? Что именно произошло? Почему мне кажется, будто моя рана — несомненно, смертельная — затягивается, словно Сефиза и не вонзала мне нож в грудь?

Кроме того, ядовитые пары моей крови уже давно должны были ее убить. Как ей удалось сопротивляться моей силе и сохранить свою душу нетронутой, ведь мой яд разлился прямо перед ней?

Я непроизвольно схватил девушку за запястье и крепко сжал, не понимая, хочу ли оттолкнуть ее подальше от себя и той опасности, которую для нее представляю, или, наоборот, продлить это мгновение и еще сильнее напитаться исходившей от нее удивительной энергией, в которой я так сильно нуждался…

Над нашими руками загорелся неземной, золотистый свет: он становился все ярче и в конце концов заполнил всю комнату. Сила внутри меня разрасталась, пела, наполняя меня неведомой доселе мощью.

Я понятия не имел, что происходит, но в то же время не сомневался: все случившееся имеет глубокий смысл, прямо сейчас открываются миллионы дверей, вход в которые обычно был для меня невозможен.

Потом я почувствовал, как душа моей матери бьется внутри моего черепа, а потом увидел вторую душу — странная, удивительно скованная и неполная, расплывчатая, она цеплялась за меня, однако до сих пор я не осознавал ее присутствие. Почему я не предал земле эту сущность, ведущую себя так странно и к которой я не имел никакого отношения? Возможно, я не заметил ее, потому что во время последней казни поглотил слишком много душ?

Как бы то ни было, я попытался образумить душу матери и вновь погрузить ее в сон. Однако ее призывал кто-то другой, чьи приказы возобладали над моими.

Приказы Сефизы, внезапно завладевшей моими способностями…

Девушка повернулась к центру комнаты, туда, где витал бесплотный дух, и я понял: она, как и я, видит душу моей матери.

Мне постоянно приходилось прикладывать усилия — и с годами это настолько вошло в привычку, что я перестал отдавать себе в этом отчет, — чтобы держать душу матери рядом с собой, поддерживать в ней это подобие жизни. Сефиза в любую секунду могла погасить слабую искру, поддерживавшую существование этой души, и отправить ее в небытие. Причем в таком случае душа моей матери даже не сможет уйти в землю оранжереи и обрести вторую жизнь, став растением…

— Не причиняй ей вреда, — прохрипел я, с трудом выговаривая слова. Говорить было больно. — Оставь ее в покое, Сефиза, умоляю тебя…

Девушка снова посмотрела на меня и озадаченно нахмурилась.

— Это… это твоя мать? — пролепетала она. По ее голосу можно было понять, что она растеряна. — Ты оставил ее при себе?

Я слабо кивнул, стараясь не делать резких движений, чтобы не спровоцировать Сефизу на необдуманные действия.

— Что происходит, Верлен? — воскликнула мать. На ее лице читалась паника. — Кто эта девушка? Во имя всех богов, неужели это твоя кровь на ноже?

Сефиза понурилась и опустила руку, кровь на ее запястье влажно блеснула. Было видно, что девушка совершенно растеряна.

Удивительное свечение погасло, комнату вновь заволокло предрассветным полумраком, и образ моей матери померк — она снова погрузилась в сон, как я того и хотел. Я снова вернул контроль над своими способностями, а двери в «неведомое» начали закрываться одна за другой.

Оглушенный и оторопевший, я силился понять, что же только что произошло; посмотрел на свою грудь — несколько минут назад в нее воткнули острый нож, оставив глубокую рану, пронзившую сердце. В рубашке зияла дыра, и эта прореха явно свидетельствовала о том, что удар был самым что ни на есть настоящим. Вот только вместо пятен крови на ткани остались следы золотисто-красной жидкости, густой и блестящей, точно расплавленное золото.

На лезвии лежащего на полу ножа поблескивало такое же вещество.

— Я не могу тебя убить… — выговорила Сефиза. Округлившимися от ужаса глазами она смотрела на свои ладони, тоже покрытые странной, поблескивающей жидкостью. — Я так этого хотела. Мне почти удалось. Ты почти умер, но… я не смогла.

Я заметил на большом пальце девушки глубокую ранку неправильной, полукруглой формы, похожую на след от укуса. Меня озарило.

— Так это ты, — пробормотал я. — Это ты меня вернула…

— Ты даже не защищался, — продолжала Сефиза. Очевидно, она еще не пришла в себя от потрясения. — Почему?!

Девушка подняла на меня глаза, и я утонул в расплавленной меди ее глаз.

— Ты меня исцелила… и ты противостояла воздействию моего яда, — прошептал я.

Случившееся просто не укладывалось в голове. У людей нет таких способностей.

Сефиза только что совершила невозможное. Неужели она использовала собственную кровь, чтобы залечить мою рану? Немыслимо, невероятно…

Быть может, все дело в загадочной связи между нами?

— Кто же ты такая? — произнес я, медленно приподнимаясь, так что моя спина отлепилась от обитой бархатом спинки кресла.

Сефиза не шевельнулась, вероятно, даже не подумала отстраниться, все еще находясь под впечатлением от произошедшего. Она стояла совсем близко, ее колено упиралось в сиденье кресла, касаясь моего бедра, а ее грудь находилась всего в паре сантиметров от моего торса.

— Я больше не знаю, кто я, — прошептала она. В ее глазах искрилось неземное сияние — не такое яркое и ослепляющее, как давешний янтарный ореол. Похожий взгляд был у ее двойника из последнего видения. — Я больше не знаю, кто ты такой…

— Я… знал тебя раньше, — невнятно пробормотал я, медленно поднимая руку. Мне ужасно хотелось дотронуться до ее лица, как в ту секунду, когда она вонзила нож мне в сердце.

На гладком лбу девушки пролегла складка, из глаз потекли слезы, и она едва заметно кивнула — я с трудом уловил это движение. Кончики моих пальцев коснулись ее кожи, и в моей памяти вспыхнуло воспоминание из другой жизни: я касаюсь ее лица. Две реальности наложились одна на другую, образ девушки из другого мира и образ стоящей передо мной Сефизы слились в одно целое.

Сефиза часто заморгала и уставилась на меня с непередаваемым изумлением, растерянность в ее взгляде росла с каждой секундой.

Ее ладонь мягко скользнула по моей щеке, с губ сорвался вздох, в котором слышались страдание, печаль, ненависть и… нечто, похожее на желание — если, конечно, мне все это не почудилось с перепугу, ведь я только что заглянул в лицо смерти.

— Мы уже не те, что прежде, — прошептала Сефиза, словно убеждая сама себя. — Здесь мы никогда не сможем быть такими, какими были там…

Для меня же эта нерушимая, вечная связь осталась прежней: и в видениях, и в этом мире. Вот почему мне было так невыносимо видеть, как Сефиза страдает от рук моих легионеров в камере пыток. Вот почему несколько дней назад я так боялся, что она выбросится из окна.

Вот почему я предпочел смерть жизни в мире, где стал палачом ее родителей…

— Знаю, — пробормотал я.

Признание очевидного далось мне невероятно болезненно.

Не отдавая себе в этом отчета, я подался вперед и наклонился к девушке, а моя рука скользнула по ее шее. Мои пальцы двигались словно сами по себе, снова и снова поглаживая бархатистую кожу.

Сефиза вздрогнула, но не стала меня останавливать. Наоборот, запрокинула голову и быстро обняла меня за шею, как будто ею руководил некий необоримый инстинкт, возобладавший над разумом. Очевидно, преодолев неприязнь, которую она, несомненно, до сих пор ко мне питала, Сефиза сократила и без того небольшое расстояние между нами, так что ее приоткрытый рот оказался совсем близко от моего.

Наши дыхания перемешались, и это стало последней каплей.

Не знаю, как, не знаю, почему, но я полностью поддался своей человеческой природе и позволил ей управлять мною. Я впился своими губами в губы девушки с жадностью, которой не должен был испытывать; мне не терпелось ощутить шелк ее языка. От ее свежести у меня кружилась голова, а в душе пылали угли, грозящие спалить меня целиком.

Этот огонь разгорелся во мне из-за Сефизы, и лишь она одна могла его потушить — пугающее и в то же время изумительное чувство.

Ногти девушки впились в мой затылок, она прильнула ко мне всем телом, так что ее грудь оказалась притиснута к моему торсу. Я обхватил ее за талию, чтобы еще крепче сжать в объятиях; овладевшие мною невероятные ощущения сводили меня с ума.

Как тривиальное, примитивное действие может быть настолько головокружительным и прекрасным?

Ничто в мире не сравнится с поцелуем девушки, только что пытавшейся меня заколоть…

Я буду последним дураком, если поверю, что в эту секунду Сефиза испытывает хотя бы четверть того, что чувствую я сам. Глупо думать, что она настолько же искренна, как я, что, целуя меня, она не строит мне новую ловушку.

Вот только мне было все равно. Пусть делает со мной все, что пожелает, только бы продолжала меня целовать…

Внезапно в дверь моих покоев постучали, и Сефиза замерла, словно окаменев.

— Верлен? — раздался из прихожей голос Гефеста. Послышались торопливые шаги. — Верлен, с тобой все в порядке? Я…

В комнату ворвался мой брат и уставился на нас — а ведь мы все еще крепко сжимали друг друга в объятиях…

В мгновение ока все закончилось.

Наслаждение превратилось в пытку…

Лицо Сефизы исказилось от ужаса, она стремительно отпрыгнула от меня, потом скрестила руки на груди и обхватила себя за локти. Было видно, что она до глубины души огорчена. Трясясь словно сухой лист, она медленно подняла руку и коснулась губ кончиками пальцев, словно не в силах поверить, что только что меня поцеловала.

— О нет… Нет, нет, нет… — пролепетала она, качая головой. После чего сделала шаг назад, потом еще один. — Я больше не могу здесь оставаться… Я должна вернуться домой, уйти отсюда как можно дальше… Как можно дальше от тебя!

Не в силах сдвинуться с места, я разрывался между непониманием и замешательством. Сефиза со всех ног бросилась к выходу.

Она прошла мимо Гефеста, даже не удостоив его взглядом — кажется, она едва его не толкнула, — и вылетела за порог. Очевидно, девушка не понимала скорых, неотвратимых последствий столь серьезного решения — или не желала о них думать.

— Проклятие, что еще ты натворил? — удивленно воскликнул мой сводный брат.

Я собрался с силами, чтобы встать: нужно во что бы то ни стало догнать девушку. Увы, на меня мгновенно накатили слабость и сильное головокружение, так что пришлось откинуться на спинку кресла, чтобы не упасть.

— У меня было предчувствие и я… ну… — пробормотал брат. Он выглядел необычайно смущенным — обычно ему это несвойственно — и крайне встревоженным. — Мне нужно было убедиться, что с тобой все в порядке. Но почему ты в таком состоянии? Неужели эта человеческая девчонка… причинила тебе зло, Верлен?

Он подошел ко мне, поднял с пола нож и стал пристально изучать клинок, озадаченно хмуря брови.

— Нет, это пустяки, правда, — солгал я, взбешенный своей внезапной немощью. От слабости я едва мог переставлять ноги. — Мне нужно ее защитить. Покинув мои покои, она рискует угодить в неприятности. Она в опасности…

— Прекрасно, я этим займусь, — заверил меня Гефест и раздраженно вздохнул. Потом повелительно — и слегка пренебрежительно — указал на меня пальцем. — Только предупреждаю, болван ты этакий: бегать за девушками — это нормально, но не вздумай выходить во дворец в таком виде. По странным пятнам на твоей одежде и последний болван догадается, что во дворце происходит нечто весьма странное.